Читать книгу Слипер и Дример - Илья Леонович Кнабенгоф, Илья Кнабенгоф - Страница 12

Резкий свет пробился сквозь его, Артемия Феоктистовича Шматко, веки. Бухгалтер потянулся было сладко, а затем подскочил, словно ужаленный Страстной Напастью. Руки-то его были на руле! О, Великий Тутытам!

«Я уснул за рулём!» – пролетела пикирующей Белкой-Парашютягой первая его мысль.

«Я жив!» – пронеслась вслед за ней Белкой-Дельтапланерюгой вторая.

«Ура!» – тут уже чёткий и цепкий бухгалтерский мозг взял всё под свой неусыпный математический контроль. Быстро обежав вниманием ноги-руки, мозг констатировал, что управление машиной в полном порядке. И неторопливо, последними в очереди, распахнулись глаза.

– Кутунгескэ джаляб! – неожиданно для самого себя заорал Артемий Феоктистович на чужестранном ему, далёком языке.

Кругом простирались горы. Да такие, что ему, рядовому бухгалтеру, жившему в комнатах Буркиной Фасо, и не снились никогда. Снежные вершины сияли, словно намытый хрустальный сервиз в серванте его бабушки. Дорогой читатель, чему удивляться? Все бабушки вселенной одинаковы. Во всех сервантах всех галактик стоят одни и те же хрустальные сервизы. Биллионы сервизов. Биллионы бабушек. И по всей вселенной вторые намывают и стерегут первых в биллионах сервантов. Памаги-и-ите!

– Вай Дод! – заорал Артемий и переключился на родной планетарный язык: – И куда дальше?! И как мне вернуться домой? И где я? И сколько нас тут?

Но горы молчали. И высились вокруг, словно грозные пограничники, поймавшие наконец-то нарушителя государственных пределов с полными карманами жевачки. Мало того, где-то в глубине бухгалтеровского мозга некто противным кошачьим голосом запел: «На границе тучей ходит бурый, край утробой мишиной помят…».

Артемий Феоктистович поёжился в сюртучном пиджмаке и сжался утробой.

– И как же это я пролетел селение-то? Иб ту ю мэ мэ! Никто ж не остановил. А главное, никого не сбил, не задел. Вах-вах, чудо-то какое! – Он кудахтал о своём несбывшемся ДТП, но вдруг резко сник. И припомнился Артемию странный сон, виданный им вроде как только что. И каким-то непонятным, но вполне ощутимым образом Феоктистыч почувствовал, как многие и многие детали чего-то несусветно большого и великого сейчас очень быстро складываются в одну цельную и вполне конкретную картину. Ум отказывался это объяснять, но душа всё поняла и затихла в предчувствии. Да, дорогой Артемий Феоктистович, бухгалтерский ум не был знаком с механизмом срабатывания системных узлов закона кармы. А душа это знала очень даже хорошо.

– Чё делать-то? – задал он знаменитый риторический вопрос всех племён и народов.

Даже тормозить в таком месте было жутко. Артемию казалось, что если он остановит машину и выйдет на дорогу, то окружающая чужая реальность сразу обретёт свою настоящесть, и тогда уж никуда будет не деться. Его бухгалтерский разум ещё надеялся, что все эти горы – просто яркий и болезненный сон, и что морок вот-вот растает. Но кошмар о грозных горах-пограничниках никак не желал таять. Они как бы говорили Артемию Феоктистовичу: «Что ж мы, мороженое какое-нить там дешёвое? Пломбир, что ли, мы тебе? Крем, понимаешь, брюле? С какого-такого перепугу нам таять? Алё, гараж, здесь не кондитерская!»

Бухгалтер хотел протереть глаза указательными пальцами, но руки были заняты проклятым рулём. Решение остановиться Артемий принял внезапно и единогласно, ибо никто не возражал. А и некому было. Наш горе-бухгалтер в этом кошмаре кочумал совсем один. Он выбрал на горном серпантине поворот поплавнее и, сбавив ход, прижался, насколько было можно, к воображаемой обочине. Покрышки прошуршали по мелкому песку и остановились. Открыв дверь, Артемий Феоктистович вывалился на дорогу, тяжело дыша. Он наконец-то дал волю своему неуёмному желанию протереть глаза, но, увы, сие ничего не изменило. Магическое действие, столь часто спасавшее в детстве от случайных мелких галлюцинаций, здесь и сейчас не возымело никакого результата.

– Йоп! – сел Артемий Феоктистович на земельку. На ум ему почему-то тоскливо пришёл кот Василий, оставшийся где-то далеко дожидаться его, Артемия, прихода домой. И не менее тоскливо он вспомнил о ничего не подозревавшем, мирно сопящем сытым сном волосястом мухолове.

– Кхм! – вдруг сухо кашлянул у него над ухом кто-то.

– Ааааааа! – заорал дурным голосом от неожиданности Артемий Феоктистович и громко пукнул, и теперь для него уже было совершенно непонятно, то ли стесняться своего пукания, то ли пугаться внезапного кашля. Он махнул на всё рукой и просто с отчаянием в глазах взглянул себе за спину.

А там стоял всё тот же странный худощавый дядька с развевающимися выбеленными волосами, одетый в нелепую оранжевую жилетку.

Дядька этот кивнул головой, вертя кренделями снятую фуражку. Он всё так же улыбался. Затем, выпрямившись по стойке «смирно», он вскинул руку в локте и ловким артистическим движением пальцев перевёл свои наручные часы на пять часов с тремя четвертями вперёд. Артемий Феоктистович с ужасом заметил, что дядька стоит на дороге в потёртых войлочных тапочках без задников.

– Блин с компотом! Шайтан-оглы! – попятился бухгалтер.

– Ну что вы! Не нужно громких чужих имён! – Дядька с фуражкой по-отечески залучился морщинками.

Бухгалтер вдруг заметил то, что его больше всего пугало в облике незнакомца. На носу у дядьки сидели жуть наводящие круглые очки с абсолютно мутными стёклами. Стёкла эти были то ли зацарапаны до непроглядной степени, то ли сделаны специально чернюще-дымчатыми. Впечатление окулярчики эти оставляли неприятное. Казалось, будто глаза у собеседника были слепы и безучастны.

– Лучше не стоит, – заметил как бы невзначай дядя.

– Чего?

– Очки мне снимать не стоит, – так же спокойно ответил дядя. – По крайней мере, пока что.

– А, ну ладно, – уже более мирно заговорил Артемий Феоктистович. – А где я?

– От тебе и на, началась скукота. Антракт веселию…

– А чё, а чё?

– Да ничё! Антракт у тебя намечается в судьбинушке, вот чё! Остановка на кармической магистрали. Полустанок на Пути Дао. Перекур в Дхарме.

– Это что ж, под статью?!

– Слышь, Артемий, у меня фуражка зырь какая. Ни тебе кокард, ни ярлыков. Стало быть, в роду карательных войск и наказательных учреждений не значусь. Мне фуражка эта досталась от одного пьяного матроса. Он со мной поспорил, на кон её поставил и проиграл. Светила на фуражке ентой ещё и морская кокарда, красивая такая, с якорем, но где-то среди звёзд потерялась.

Артемий Феоктистович окончательно слетел головой с трансформаторов, ибо идея о потерявшейся в космосе среди звёзд морской кокарде была выше возможностей его слегка подвисшего личного встроенного компьютера, который медиками обозван скучным и холодным словом «мозг».

– Вы не из органов?

– На любой абсолютный вопрос ты, Феоктистыч, всегда будешь в относительности получать два равнозначных ответа: и «да», и «нет»! И заметь, оба они будут верны. Зависит от точки зрения. Я, безусловно, состою из каких-то органов, но по факту весьма отличающихся от твоих, ибо ни в жратве, ни в тёплом стульчаке под раздумья не нуждаюсь. А органы всё ж имеются, и вполне официальные, будь спокоен. Ксиву могу предъявить на сей счёт. Глянь!

Тут мужичок в жилетке и вовсе отчебучил знатный цирковой номер. Распахнув оранжевую жилетку, он поднял до пупа невнятного цвета полинявший свитер, а оттуда жахнуло теплом и светом, как из солярия.

Артемий Феоктистович прикрыл глаза ладонью.

– Видал? – Мужичонка опустил подол обратно и хитро как будто прищурился мутными очками.

Подослепший Артемий только и смог, что отрицательно замотать головой.

– Верно, Шматко, и смотреть там нечего! – перейдя вдруг на суровый официальный тон, проговорил дядька. – Коли будешь на сварку пялиться, дык совсем зыркалки растеряешь! Короче, за многочасовые заслуги в бухгалтерском деле без особой пользы для общего вселенского движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки тебе, господин Шматко, объявлен Потолочным Разумением отпуск длиной в одну четверть полупериода оборота бегемота в обормота на тихом далёком ранчо «Млечный Путь» на одной из крайних делянок. Там ты подменишь на оставшийся срок своего однофамильца и будешь сыром в масле кататься до самого что ни на есть беспечального своего с жёнушкой конца, до самого Великого Ежемгновенного Обновления!

– С жёнушкой? – поперхнулся при этом слове Артемий, разом забыв всё, что до этого было произнесено дядькой.

– Именно, с новой и благодарной женой!

– Благодатной?

– Артемий, всё просто, ты не вибрируй тут, словно пейджер! Благодатней не сыщешь! Я другой такой страны не знаю, как говорится. Некий морячок, который там до тебя пока ещё воздух портит, – такая бесятина ухопяточная, что после него ты Нюрочке будешь наградою пожизненной за её многочасовые заслуги в семейном деле без особой пользы для общего вселенского движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки. Двумя зайцами в одно дуло, так сказать! Дедушке Мазаю и Шерлоку Холмсу раскрытие таких «глухарей» и не снилось. Сечёшь? Бери путёвку и не благодари! Да и девка – что надо! – Дядька подмигнул очками.

Артемий Феоктистович нутром бухгалтерским чуял, что над ним сейчас совершается какая-то грандиозная разводка. И что разводят его не просто по-пацански на денюжку, но на само бытие житейское. И последней у него мелькнула мысль, что в бухгалтерии небесной тож весьма недурственно умеют сводить дебет с кредитом, и он сам, Артемий Феоктистович Шматко, сейчас на глазах всея вселенной послужит в этом наглядным пособием.

Сглотнув, подследственный поднял печальные глаза на ангела:

– Почто, дяденька?

– Вот, блин комой, и так каждый раз! Тебе милость оказывают с Верханутры самой Всея! Лотосными стопами под зад будешь заслан в тихую спокойную гавань, где ждут тебя уж телячьи котлеты с картошечкой, стынет шкалик в холодильничке, и ни забот тебе там не будет, ни хлопот! Знай, люби свою женушку да на рыбалку ходи! Пенсию мы тебе такую оформим, что можешь и не работать, разве что скучно станет!

– А зачем всё это?

– А чтоб ты отдохнул и понял, для чего на самом деле на свете белом живёшь! Заслуженные выходные до следующего Первого Вздоха.

Дядька в жилетке опустил голову и незаметно протёр стекла очков рукавом, быстро сняв их и надев снова.

И в этот миг показалось Артемию Феоктистовичу, что вовсе не так уж плохо всё складывается. Жена любящая, дом, достаток, рыбалка, отдых, выспаться можно, наконец…

– Камин там есть? – с надеждой спросил Артемий.

– Сделаем, не вопрос! – весело ответил мужик, напялив измятую в руках фуражку на убелённые космы – Дети твои, как узнают, что ты пить завязал, дык что хочешь сделают в благодарность!

– Дети?!!

– Да, дети. И собака. Добрый пёс, умница. Я вообще собак люблю. А ты, Шматко?

Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.

– Бери! – словно прочитал его мысли мужик. – Только вот что… Кот, думаю, нормально доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.

– Ээээх! – вдруг эхнул Артемий. – А что? Не заслужил я разве?

– Точно! – весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. – Махнём к тритьемоське на рога в кругосусветное пешкодралово!

– А понеслась!

– Дык сразу б так!

– Только у меня два вопроса, – Артемий поубавил прыть.

– Давай, – едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.

– Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?

– А второй?

– На что спорили?

– В смысле?

– Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.

– А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну, чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат. Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам смекай. Коли в горы захочется – токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе заказать где-нибудь поблизости, хочешь?

– Не надо, – неожиданно ответил Артемий, – я лучше сам.

– О, молодца, растёт правосознание!

– А фуражка?

– Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… – Дядька, видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: – В целом, для нас этот спор – нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая шутка сквозь вечность.

– А в чём сам спор?

– А, ёктить, дык как всегда, – дядька улыбнулся, поправив фуражку. – Спорим о перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов – быть или не быть.

– Ну и?

– Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты сам свидетелем станешь этому спору?

– То есть? – побелел Артемий Феоктистович, взявшись на борта пиджмачка своего.

– Ну, на себе всё и проверишь! – Дядька взялся за дужку очков у виска. – Хотя, вспомнишь меня али нет – тут уж от тебя всё зависеть будет.

– А это как? – оглянулся бухгалтер на свой автомобиль.

– Хорош трепаться, Шматко! Ты тут на Олтые Жигузи собирался, а у самого в подвисе целый семейный отпуск! Про кота и мухолова я помню. – Мужик склонил участливо голову и приблизил своё лицо к медленно зеленеющей от страха физиономии Артемия Феоктистовича: – Бывай, Шматко! В аэропорту его, как говорится, встречали. Ррррота, на пла-а-а-а-ху! Шахо-о-о-о-ом Аж!

С этими словами мужик стремительным жестом крутанул пальцами стрелки на наручных часах, да так, что те замелькали как полоумные, перелистывая всея события назад. И пока стрелочки те бежали по кругу, аки две проскипидаренные лошади в цирке, дядя снял очки, и Артемий Феоктистович Шматко наконец-то удовлетворил своё любопытство и воочию узрел на свою голову то, что за ними скрывалось, заглянув в зрачок бездонной пропасти времени.