Читать книгу Гончар из Модиина - Илья Немцов - Страница 6

Однако еще задолго до прибытия в Иудею эллина Силоноса, домой, в Модиин, вернулся её коренной житель Эльазар бен Рехавам.

Дорога домой была необычно долгой, и виной тому был сам Эльазар. Он выбрал не кратчайший путь через Мари, к верховьям Евфрата, Антиохию и далее, по морю, к иудейскому порту Яффе, но через Эфес и пролив Босфорус прямиком к берегам Понта Эвксинского.

Это решение далось Эльазару нелегко.

Взять домой рабыню он не хотел. Его семья никогда не держала рабов. Отпустить же молодую женщину здесь, на месте, без сопровождающего, даже если у неё имеются необходимые для свободного человека документы, было крайне опасно. Повсюду рыскали охотники за живым товаром. Они превращали захваченных людей в рабов и выгодно продавали их тут же, на местных рынках.

Нелегко было преодолеть и жгучее желание быстрейшего возвращения домой. Его мысли уже были дома. Как там поживает его любимая сестренка Шифра? Он знал, что семьям рекрутов помогает лично коэн Матитьягу, и что её опекает его верный друг Шмуэль. Редкие письма, доходившие до него, подтверждали все это, однако тоска по дому не уменьшалась. Пять лет немалый срок.

Тем не менее, он счел необходимым отвезти Эсту к её семье и тем завершить годы тяжелых страданий, выпавших на её долю.

И была еще одна причина принятого им решения. Причина, о которой он не хотел даже думать и всячески загонял возникавшие чувства в самые отдалённые уголки души.

Он вдруг осознал: совместная работа с Эстой настолько их сблизила, что он растерялся, обнаружив в ней продолжение самого себя. Такого с ним никогда не случалось. У него появилось непреодолимое желание оттянуть момент расставания.

О своем решении сопровождать Эсту он рассказал Силоносу, когда получал от гекатонтарха документ о завершении рекрутской службы.

В официальном папирусе было сказано, что конник Эльазар бен Рехавам из Иудейской гипархии Антиохии возвращается домой, завершив пятилетний срок службы в армии Его Величества Антиоха 1У.

Отдельной строкой было тщательно выведено:, Награжден почётным знаком, За храбрость,

Внизу папируса была подпись триадоса: Силоноса, Филона и Главкона. Подписи были прикрыты темно-коричневой печатью.

Передавая папирус, Силонос напомнил, что согласно Указу предыдущего царя — Антиоха Ш — солдат, удостоившийся знака отличия, За храбрость, при завершении службы, помимо дополнительного таланта серебром, получает максимальные льготы при открытии мастерских и право на беспошлинную продажу по всей территории империи изготовленных им изделий.

Услышал от Эльазара, что тот решил возвратиться домой лишь после того, как отвезет Эсту к берегам Понта, Силонос прервал свои объяснения и замолк. Потом посмотрел на Эльазара. Взял обратно папирус и, ничего не сказав, ушел.

Эльазар удивился. Что произошло, в чем его вина? Эльазар знал, что греческие полисы у берегов Понта Эвксинского вели мятежную политику по отношению к метрополии, перехватывали корабли с собранными налогами, грабили, убивали царских чиновников. Быть может эта ситуация бросила тень на искренность намерений Эльазара?

,Нет! Этого не может быть!" — решил он и, успокоившись, принялся за подготовку отъезда. В его распоряжении был ровно десять закатов солнца.

Прежде всего, он купил две лошади — себе и Эсте. Это были низкорослые, крепкие животные. Кроме лошадей, он приобрел выносливого мула, способного тащить одежду, провизию, дорожный шатёр.

Затем приступил к тщательному отбору всего необходимого для дальней дороги. Когда и эта часть его плана была выполнена, туго упаковал закупленное, водрузил на мула и лошадей, затем сделал несколько кругов по лагерю.

Лишь убедившись, что ничего не упустил из вида, разгрузил животных и поставил на отдых. До отъезда оставалось четыре заката солнца.

Работы в мастерской были завершены. Сменщика он так и не дождался. Силонос всё время был занят непрерывными маневрами и укреплением городских стен: война с Парфией неуклонно приближалась.

На Эльазара никто не обращал внимания, и впервые за все годы службы он без дела слонялся по обширной территории крепости. Обошел погасшие обжиговые печи, заглянут под сушильные тенты. Обнаружил с десяток кружек и несколько отбракованных кувшинов, на которых явно проступали следы попыток Эсты заделать на них трещины.

Она делала это столь искусно, что порой он не мог отличить хорошее изделие от забракованного. Не раз обнаруживал, что забракованные изделия вновь попадали в обжиговые печи, а затем бесследно исчезали. Изредка он встречал эти изделия на рынке или в руках мальчишек, продававших на улицах города ручьевую воду из ущелья Ару.

Несколько раз намекал на это Эсте, пытался выяснить, что происходит, но она всегда уходила от ответа и делала это так незаметно, что он забывал о заданном вопросе.

Где-то в глубине души заныло чувство тоски. Дорога в пять лет была нелегкой, но он готов был пройти эту дорогу еще раз. Судьба послала ему Силоноса, ставшего другом. И еще он встретил Эсту.

Да, она его безропотная рабыня. Хотя так ли это? Он обнаружил в ней огромную внутреннюю силу, вызывающую невольное желание подчиняться ей. Эту силу чувствовали и окружавшие её люди. Они мгновенно выполняли любые её поручения. А ведь он не назначал её старшей.

Он мысленно видел её, легкую и стройную, мечущуюся вдоль печей. Вспоминал её гибкие длинные пальцы, ласкающие нежный, хорошо промешанный комок глины, из которого, как по волшебству, вырастал крохотный кувшин для ароматических масел. Ему даже казалось, что он чувствовал эти ароматы.

Эста же ничего не замечала. Как выпущенная из тугого лука стрела, неслась к цели, известной только ей.

"К какой цели?" — Не находил ответа Эльазар.

Уже давно загашены обжиговые печи. Завершена подготовка к дороге, а она никак не могла уняться.

Размышляя об этом, Эльазар вспомнил, как однажды ночью, когда работники мастерских спали, он забрел в сушильный шатер, служивший одновременно и местом, где Эста расписывала изделия перед отправкой в обжиг.

Поднял повыше смоляной факел, освещавший ему дорогу, с доброжелательностью осмотрел аккуратно расставленные гидрии, кружки, разрисованные подносы. Всё было готово к завершению работ. Ничто не намекало Эльазару на причину необычного поведение Эсты.

Он хотел было выйти, но его внимание привлек старый истертый ковёр, валявшийся в дальнем углу шатра. Подобные ковры он видел лишь в складском помещении бейт-кнессета Дура-Европоса. Он невольно подошел к ковру, приподнял и замер от увиденного. Под ковром оказалось углубление, выстеленное измельченной сухой травой. На этом ложе он увидел множество детских игрушек: свистулек, трещоток, небольших раскрашенных дисков, миниатюрных кувшинчиков, корзинок для кукол.

Игрушки отличались тщательной отделкой, но главное, что удивило Эльазара, их необычно яркая раскраска. Он даже приблизил факел, чтобы лучше рассмотреть спрятанное.

Ему были неизвестны краски, использованные Эстой. В этом она явно превосходила его. Эльазара охватила огромная радость — ведь Эста была не только его рабыней, но ученицей.

Затем, немного успокоившись, уложил на место ковер и в который раз подумал: "Что за всем этим скрывается?"

Сейчас, прощаясь с мастерскими, к которым был так сильно привязан, он вспомнил тот случай с игрушками и вновь зашел в шатер Эсты. Он знал, что её нет, что она отправилась в бейт-кнессет к раву Нафтали — хотела получить напутственное благословение.

Поднял край уже знакомого ему ковра, заглянул в тайник, но там, кроме сухой травы, ничего не было. Вышел. Издали увидел Эсту. Она шла плавным, размашистым шагом. Ему показалось, что она вовсе не касается земли. Парит в воздухе. Её длинная серая хламида бугрилась, выдавая изгибы коленей стройных ног. Талия, как всегда, была перетянута темно-вишневым поясом. Широкая лента такого же цвета перехватывала лоб и густую копну темных волос.

Она увидела Эльазара. Направилась к нему, заторопилась, и он увидел её лицо, озарённое улыбкой. Эльазар мог бы в ту минуту поклясться, что глаза Эсты излучали всё тот же таинственный темно-вишневый свет.

Она замерла в трех шагах от него. Смиренно склонила голову, как это делали рабыни. Он слышал её учащенное дыхание, видел, что она сильно похудела, выглядела усталой, но одухотворенной.

Его пронзило глубокое чувство жалости. Она стояла перед ним беспомощная и до боли близкая.

Руки ей еле заметно дрожали. Стараясь это скрыть, она непрерывно поправляла выбивающиеся из под ленты пряди непослушных волос. От её движений лента ослабла и на плечи упала толстая, туго сплетенная коса. И, ошеломлённый Эльазар увидел перед собой не Эсту, но свою незабвенную невесту — Ривку.

Именно в это мгновение он поклялся Всевышнему, что больше никому и никогда не позволит обидеть эту девушку, даже если это будет стоить ему жизни. Он довезет её до родного порога.

Чувствуя, что произошло что-то необычное, Эста невольно потянулась к нему, но он был непроницаемо суров.

Вскоре раздался топот мчащихся лошадей. Эльазар сразу же узнал связных из Антиохии. В этот день они привозили — засургученные папирусы с приказами и распоряжениями, изредка деньги, письма-пергаменты для офицеров и солдат гарнизона. Вестовые спешились у офицерских шатров.

Почти одновременно показались конники Силоноса. Они возвращались после учений. За конниками шли копейщики. Эльазар узнал их по негромкой гортанной песне. Эта песня подтягивала, придавала силы бодро войти в ворота крепости. Как всегда, шествие замыкали лучники. Они шли широкой волной без четкого строя, с трудом волоча огромные луки и полупустые чехлы со стрелами.

Утром пришел фессалиец Никас и позвал Эльазара к гекатонтарху Силоносу. Тот был один в просторном офицерском шатре. Он сидел в кресле ручной работы. Эльазар знал, что три таких кресла были подарены гекатонтарху евреями-кожевенниками Дура-Европоса.

Каркас кресла был связан из толстых дубовых веток. На каркас были натянуты кожаные полосы шириной в три дактиля. На таком кресле было удобно сидеть.

Зайдя в офицерский шатер, Эльазар, как всегда, молча ожидал. — Садись! — кивнул на одно из кресел Силонос, и устало улыбнулся. — Ты теперь вольный человек. Можешь спросить, по какому поводу я тебя вызвал. — Но тут же сосредоточился и продолжал: — Нас всех ожидают тяжелые времена. Надеюсь, что твой Бог поможет тебе. — Затем вынул из ларца свёрнутый в трубку папирус и передал Эльазару: — Прочти!

Эльазар развернул документ. Это был тот же папирус, однако на нем появилась еще одна подпись — Проклоса, инспектора службы контроля Армии. Эта подпись стояла отдельно от подписи триадоса, а четко поставленная печать была характерной для перстневых печатей приближенных к царю людей.

Эльазар вопросительно посмотрел на Силоноса и тот объяснил, что с подписью Проклоса папирус приобретает силу имперского документа и может пригодиться в пути.

Он поднялся. Встал и Эльазар

— Гелиайне, друг! — сказал Силонос по-гречески.

— Шалом тебе, друг! — ответил на иврите Эльазар, и они по-братски обнялись.

На рассвете 14 адара, во второй день недели, ровно через пять лет и десять дней после начала рекрутской службы, Эльазар бен Рехавам направился в Иудею

Однако дорога домой оказалась значительно длиннее, чем он предполагал.

Небольшой караван, состоящий из двух всадников и плотно груженого мула, провожал лишь один человек — фессалиец Никас, с которым у Эльазара сложились деловые и одновременно приятельские отношения. Тот нередко помогал Эльазару при загрузке печей и получал от него комиссионные за продажу гончарных изделий купцам караванов, проходивших мимо Дура-Европоса.

Первые сотни стадий дороги были хорошо знакомы Эльазару. В этих местах конники Силоноса не раз проводили боевые учения.

Пересеченная местность была идеальной для этих целей. Она изобиловала небольшими ущельями, впадинами, обширными песчаными холмами. К тому же рядом была река, что исключало необходимость тащить с собой запасы воды.

Рассказывая все это своей попутчице, Эльазар показал в сторону песчаных холмов, за которыми, в знойной дали пустыни, скрывались заросшие берега Большого Эвфратского канала, иногда называемого рекой Кебар. У этих берегов, вспоминал Эльазар рассказ рава Нафтали, находились древние иудейские города Тель-Авив, Тель-Мелах, Тель-Харша, возникшие еще во времена грозного царя Навуходоносора.

В предчувствии дальней дороги, лошади выбрали мерный, неторопливый шаг. Эльазар не гнал их, хотя хорошо знал, что темнота в этих местах наступает неожиданно быстро, а ночи все еще длинные.

Он расслабился. Отдыхал. Наслаждался отсутствием постоянно висевшей над ним необходимости жить в жестких рамках военного распорядка. С удовольствием вспоминал, как заказывал у знакомого портного светлые хламиды себе и Эсте, как выбирал для неё нарядную тунику.

С улыбкой вспоминал, с каким удивлением и благодарностью она приняла подаренные ей высокие закрытые сандалии с приделанными к ним шпорами-шипами.

Он подарил ей и небольшую, связанную из тонких ремешков, плеть. Плеть была легкой, красивой и у самой рукоятки завершалась кольцом из сыромятной кожи. Это кольцо легко накидывалось на запястье руки.

Он с интересом наблюдал, как она обхаживала лошадей. Мыла и ежедневно чистила. Делилась с ними своей едой, даже медовыми лепешками, доставшимися ей при посещении бейт-кнессета.

Радовался, что она неправдоподобно быстро овладела премудростями верховой езды. Казалось, что для неё не составляло никакого труда оседлать лошадь, забраться в седло, управлять поводьями. При этом, все, что она делала Эста сопровождала непонятными словами и еле слышным напевом.

Он даже, шутя, спросил её, не собирается ли она и в дороге разговаривать только с лошадьми?

— Нет! — ответила она совершенно серьезно. — И с моим хозяином тоже.

Теперь, отъехав добрых полтораста стадий от Дура-Европоса, Эльазар обнаружил, что на руке Эсты не было плети. Не пользовалась она и шипами на сандалиях. Шипы куда-то исчезли. Даже поводья не были натянутыми. Они свободно висели по обеим сторонам уздечки.

Эста сидела в седле уверенно, словно верховая езда была для неё не вынужденным, но давно привычным делом. Она управляла лошадью еле заметными жестами, легким посвистыванием, голосом, и лошадь с явным удовольствием повиновалась хозяйке.

— Кто тебя этому научил? — не выдержал Эльазар. Ты явно превзошла своего учителя.

— Нет, не превзошла, — ответила Эста, — ты меня научил многому. Ты возвратил меня к жизни… Но первым моим учителем была моя бабушка Сарра.

— Отец разводил породистых лошадей, но объезжала их бабушка. Она была бесстрашна! — в голосе Эсты, зазвучала гордость и глубочайшая тоска. — Бабушка умела говорить с лошадьми, — продолжала она. — Лошади подчинялись ей, как малые дети. Это по её требованию из дому были выброшены все, до последней, плети!

Потом, когда бабушка совсем постарела, она позвала меня и сказала, что научит всему, что сама умела, но я дала клятву хранить это в тайне. Ты первый и…последний, — сказала она очень серьезно, — кто это узнал.

— Я подружилась с лошадьми, — продолжала Эста, — с тех пор как помню себя. В пять лет я уже участвовала в состязаниях и завоевала свой первый приз. Это была плеть с золоченой рукояткой. И бабушка тут же её выбросила. — Сказав это, Эста надолго замолчала, а затем, как бы очнувшись, почти шепотом продолжала:

— Лошади — самые близкие человеку творения Всевышнего, — и уверенно уточнила: — Различие состоит лишь в том, что Всевышний не наделил их человеческой душой. Всё же остальное им дано. У них есть свой язык, ум, хорошая память, которой мог бы… иной человек позавидовать. Они, подобно людям, способны ненавидеть и любить, даже очень сильно любить, — последнее она произнесла с глубоким душевным трепетом.

Слушая Эсту, Эльазар блаженно прикрыл глаза. Он наслаждался ощущением свободы. И рядом была она, ради которой он выбрал эту дальнюю дорогу. Не вникая в смысл слов, он прислушивался к её голосу. Этот голос был еле слышен в оглушительной тишине Вавилонской пустыни, но ему представлялось, что этот голос, заполнял всё окружающее пространство, проникал в самые потаённые уголки, его, Эльазара, души.

Незаметно прошел первый день пути. Лошади по-прежнему мерным шагом преодолевали бесконечное пространство. Никто их не торопил. Казалось, они действительно предчувствуют долгую и нелегкую дорогу, экономят силы.

Дорога пролегала по прибрежной пустыне Евфрата. Изредка им пересекали дорогу небольшие стада диких ослов, возвращавшихся с водопоя. Вдали паслись серо-коричневые страусы-гиганты…

Однажды, в том месте, где дорога вплотную приблизилась к руслу реки, Эльазар увидел семейство неторопливых дроф. Он тут же извлек из чехла лук и приложил стрелу, но передумал, не выстрелил. Он и так взял с собой большой запас еды и тащить лишних десять мин свежего дрофиного мяса, было неразумным.

— Дрофиное мясо, печенное на костре вкуснее мяса страуса, — объяснил он Эсте, — но они ни в какое сравнение не идут с мясом куропатки, запеченной в глине.

— А мясо диких ослов ты не пробовал? — спросила Эста.

— Нет! — однозначно ответил Эльазар, — но конникам оно было по вкусу. Они даже запасались им, чтобы поесть дома, в крепости.

— Филон однажды принес мне кусок ослиного мяса, — прервала его Шифра.

— Что?! — опешил Эльазар

— Но я его не ела, — поспешила Эста, — зато наши коты, которых ты приютил в мастерской, с удовольствием сожрали.

Эльазар промолчал, решив про себя, что Эста, быть может, была права, скрыв от него дары Филона.

К вечеру они сделали первый привал. Эльазар выбрал небольшую площадку, окруженную с трех сторон отвесными каменными глыбами, в то время как четвёртая сторона была обращена в сторону реки.

Здесь было тихо и спокойно. Сюда не задувал ветер, налетавший из пустыни и приносивший песок и белесую пыль.

Освобожденные от тяжелой поклажи животные, спустились к реке и жадно пили. С ними пошла Эста. Эльазар принялся высекать огонь, чтобы разжечь костер. Около костра поставил навесной шатер для Эсты. Себе же привычно расстелил узкий походный ковёр.

Вскоре Эста возвратилась. Она привела искупанных лошадей. С её хламиды стекали струйки воды, однако, не обращая на это внимание, она с тревогой рассказала Эльазару о странном поведении лошадей.

— Так они ведут себя, когда чувствуют близкую опасность!

— Не тревожься, — успокоил её Эльазар, — здесь мне всё знакомо, никакой опасности нет, — и заботливо добавил: — В твоем шатре я положил сухую одежду. Переоденься, а эту просуши у костра.

Сам же улегся на своё ложе и сделал вид, что засыпает. И, действительно, вскоре заснул, однако по выработавшейся в полевых условиях привычке, спал чутко и мгновенно просыпался от любых неизвестных шорохов.

Проснулся он и на этот раз. Привстал. Полумесяц тускло освещал черный бархат неба, вскоре и вовсе исчез, спрятавшись за глыбами каменных стен.

В сгустившейся темноте Эльазар четко расслышал осторожный топот доброй дюжины лошадей. Прислушиваясь к этому топоту, он решил, что такие звуки могут возникать лишь когда на ноги лошадей надеты звукопоглощающие кожаные мешочки, чтобы незаметно подобраться к противнику, либо лошади вообще были не подкованы.

Он невольно потянулся к луку, забросил на плечо чехол со стрелами. Одну приложил к тетиве. Боковым зрением он увидел, что и Эста не спит. Она подошла к встревоженным животным и принялась их успокаивать.

Не снимая стрелы с натянутого лука, он незаметно выглянул из-за каменного укрытия и громко расхохотался.

Привлеченные запахом лошадей к укрытию Эльазара и Эсты приблизилось стадо диких ослов, но, почуяв людей, они замедлили шаг, а затем, испугавшись, унеслись в сторону посветлевшего горизонта.

Эльазар возвратился в укрытие. Около шатра горел неяркий костер. Эста сидела на камне, туго укутавшись в подсохшую хламиду. Эльазар присел рядом и подробно рассказал о ночных гостях. Затем принес охапку сухого тростника и подкинул в огонь.

Вспыхнувшее пламя осветило лицо Эсты, она прикрыла глаза и блаженно потянулась. Тень её густых длинных ресниц тончайшей вуалью легла на высветленный лоб. Распущенная коса прикрывала плечи, опускалась к поясу. Она улыбалась, глядя на Эльазара, и эта улыбка излучала детскую беспомощность. Манила к себе.

С огромным трудом Эльазар отвел от неё взгляд.

Он вновь и вновь воскрешал в памяти образ Ривки, гибель которой навечно сожгла его чувства. И не была ли её безвременная гибель причиной того, что он добровольно пошел в рекруты, заменив сына лавочника Нимрода, готовившегося к свадьбе?

В этих воспоминаниях он искал поддержку, цеплялся за них, как за спасательный плот, хотя это давалось ему совсем нелегко

Его возвратила к действительности Эста. Она поднялась, подкинула в огонь несколько веток. Чуть заметно потянулась.

— Рассветает, хозяин, — не пора ли нам в дорогу?

— Пора, — быстро согласился, застигнутый врасплох Эльазар, и непривычно торопясь, принялся седлать лошадей. Эста, тем временем, расстелила у костра небольшой квадрат чистого холста, выложила ячменные лепешки, сушеный сыр, пригоршню сухих финик. Вода, в небольшом плоском глиняном сосуде, напоминавшем современную флягу, стояла в стороне. Сосуд был удобен и лучше сохранял содержимое. То была последняя выдумка Эльазара.

Они молча позавтракали, загасили костер и еще до первых лучей утреннего солнца, прошли более двадцати стадий.

Спустя три дня непрерывного пути, не считая коротких привалов, они достигли верховьев Евфрата, затем резко повернули на Запад, вначале к городу Алеппо, а от него, через Сирийские ворота, к Александрии Месопотамской.

Этот город-крепость был основан во времена победоносных походов Александра Македонского, и служил более века опорным пунктом греческого господства в этой части империи. И сейчас Александрия Месопотамская была главным городом Месопотамской гипархии.

В Александрии Эльазар намеревался найти нужный ему корабль, который бы плыл в сторону Геллеспонтского пролива Пока же отыскал постоялый двор.

Город располагался на возвышенности, охватывавшей широкой подковой глубокую, надежно защищенную, бухту. Корабли прибывали сюда со всех концов империи — от далекой Египетской Александрии и критской Солы, до Геллеспонтского пролива и легендарной Тавриды. Для устрашения пиратов, часто нападавших на купеческие корабли, на рейде Александрии грозно возвышались боевые триремы.

После долгих поисков, Эльазар нашел нужный ему корабль. Это было большое двухпалубное судно, направлявшееся в Гераклию Понтийскую. О большей удаче Эльазар не мог и мечтать.

Согласно схеме, данной ему Силоносом, Гераклия находилась на берегах Понта Эвксинского, от неё можно было попасть в Тавриду, как и в любую другую греческую колонию или полис, расположенные вдоль морских берегов.

Одна из таких колоний — Колхидская гавань и была конечной целью Эльазара. Далее можно было подняться на мулах или лошадях к горным селениям Иберики.

Найти столь подходящий корабль помогли Эльазару его находчивость, приобретённая во время рекрутской службы и… случай.

В один из дней, возвращаясь из долгих и безуспешных поисков, он обнаружил, что дверь их жилища на постоялом дворе наглухо заперта. На его стук никто не отвечал. Он замер, пронзенный острой тревогой.

Пришел в себя, когда почувствовал тяжелую руку на своем плече. Перед ним возвышался огромного роста человек и снисходительно улыбался.

— Почему господин рвётся в запертую дверь? — услышал Эльазар насмешливый вопрос.

— Я здесь живу! — резко ответ он.

— Здесь никто не живет, — усмехнулся великан, — здесь лишь останавливаются на бесконечных дорогах человеческой жизни, увы, не бесконечной!

Эльазар предпочел не пререкаться. Он подошел к небольшому отверстию комнатного окна, прорезанного в толстой бревенчатой стене, поднялся на цыпочки и увидел бледное испуганное лицо Эсты.

— Что здесь происходит?! — охваченный яростью, повернулся он к непрошеному гостю, но тот бесследно исчез.

Эста, едва открыв дверь, бросилась к нему, рыдая. Он обнял её, принялся успокаивать, как маленького ребёнка.

— Расскажи, что произошло? Кто этот человек?

— Не знаю… — беспомощно всхлипывала она, — три дня тому назад, когда мы только приехали, я заметила этого циклопа. Он уже тогда слишком пристально смотрел на меня. С ним было еще двое. Они всё время переговаривались между собой и следили за нами. Потом я их видела еще раз, когда мы были на базаре.

— Так почему же ты не рассказала мне раньше? — отстранился от неё Эльазар.

С тобой, мой хозяин, я ничего не боялась, — прошептала она, крепко держась за Эльазара, — а без тебя мне стало страшно. — Она смотрела на него огромными, полными ужаса глазами. — Они опять могут меня украсть и… тебя тоже. — И она вновь забилась в истерике.

С большим трудом Эльазар успокоил её. Затем, как можно осторожнее, спросил:

— Он к тебе не прикасался?

— Нет, — замотала она головой, — я бы не позволила.

И Эльазар увидел в её руке короткий кривой нож. Такие ножи продавались на базаре у оружейников Дура-Европоса. — Он не приближался ко мне, но сказал, что он из сыскной полиции и разыскивает девочку, которую украли у родителей. Потом начал расспрашивать кто я? Мое имя, имя отца, откуда мы и куда едем?

— И что ты ему сказала? — как можно спокойнее спросил Эльазар.

— Я сказала, чтобы он ушел, что без моего хозяина я не скажу ни слова, — и она вновь разрыдалась. — Тогда циклоп заорал на меня и потребовал, чтобы я замолчала, иначе он мены арестует и выяснит не беглая ли я рабыня? — Испугавшись, я забежала в комнату и, как ты велел, закрыла дверь толстой доской.

Некоторое время Эльазар обдумывал услышанное. Потом велел Эсте надеть нарядную хламиду и покрыть голову, как это делали иерусалимские женщины. Сам же облачился в парадную одежду конника и прикрепил пурпурную ленту награжденного "За храбрость". Затем они направились к роскошному дворцу наместника. Здесь же находилась таможенная полиция, сыскная служба и небольшой отряд охраны, состоявший из копейщиков.

Проходя мимо помещений сыскной службы, Эста невольно остановилась. Она увидела своего преследователя — циклопа. Он тоже узнал её и направился, было в её сторону, но, увидев Эльазара, остановился.

Эльазар, ничего не замечая, грубо подтолкнул Эсту — "Не отставай ни на шаг и не оглядывайся!" — услышала она приглушенный голос.

Вскоре они оказались внутри большого двора. В центре солнечными осколками рассыпались струи замысловатого фонтана. И тут же исчезали в прозрачной воде просторного бассейна.

В отличие от шумных и знойных улиц города, здесь было прохладно и тихо. Воины, стоявшие у огромной двери, скрестили копья, но, увидев на кожаном панцире конника пурпурную ленту, мгновенно подняли оружие, приветствуя награжденного.

Царским наместником и одновременно военным комендантом порта, оказался невысокий, плотного телосложения, македонец. Под его массивным носом темнела крупная вишневая родинка, которую он пытался скрыть небольшими усами, не свойственными грекам.

Войдя в огромный зал, Эльазар приветствовал коменданта, как высшего военачальника, приложив правую руку к левому плечу и чуть преклонив голову.

В ответ последовал дружеский взмах руки, который означал ответное приветствие и одновременно приглашение — присесть рядом на высоких, расшитых золотом, подушках.

Эльазар вновь приложил руку к плечу и показал на солнечный закат, что по традициям конников означало: не остается времени на разговоры.

— Кто ты, храбрый воин? И чем могу быть полезен? — раздражаясь поспешностью гостя, спросил комендант.

Вместо ответа Эльазар сделал по-военному два шага вперед и передал коменданту отпускной документ.

Комендант медленно слово за словом прочитал написанное и теперь, уже не скрывая раздражения, довольно грубо спросил:

— Что де ты хочешь, храбрый… иудей? А ведь мне послышался в твоей речи фессалийский говор, — и весело захохотал. — У иудея — фессалийский говор!

— Не по диаметросу амфоры определяется вкус вина! — произнес Эльазар одну из фессалийских пословиц, услышанную им от Никоса. — Ты, уважаемый комендант, как мне представляется, невнимательно прочитал документ.

Озадаченный смелым поведением гостя, комендант, скрывая злость, вновь развернул папирус, и вскоре на его лице появилась виноватая улыбка.

Теперь перед Эльазаром был не напыщенный вельможа, но старый армейский служака, по недосмотру допустивший серьезную ошибку и готовый тут же её исправить.

— Я всю жизнь был солдатом, — извиняющимся тоном сказал он, — и моим оружием всегда был меч, а не перо. Потому-то я сразу и не заметил руку и печать самого Проклоса.

— Ты, дорогой посланник, к нам с миссией или проездом? — уже по-деловому, но уважительно спросил комендант.

— Для начала пригласи людей из сыскного отдела, — строго сказал Эльазар.

— Было замечено что-то неладное в моём порту? — озабоченно спросил комендант, но Эльазар ничего не ответил, ждал, и комендант ударил небольшим молотком по висевшему медному диску. Тут же вошел один из копейщиков.

— Манитея ко мне! — приказал комендант и принялся ходить по просторному помещению.

Эльазар боковым зрением наблюдал за Эстой. Она стояла в двух шагах от него. Эльазар опасался, что она не выдержит начавшейся игры и каким-нибудь движением выдаст себя. Но она терпеливо ждала.

Вскоре к коменданту уверенным шагом зашел уже знакомый Эльазару великан. Он оглянулся, узнал Эльазара, его попутчицу и явно растерялся.

— Почему ты приставал к моей спутнице?! — резко спросил Эльазар.

Великан замешкался, сник и Эльазар неожиданно обнаружил, что тот вовсе не так огромен, как показался вначале.

— Отвечай, Манитей! — вновь приказал наместник.

Овладев собой, Манитей четко, по-военному начал докладывать:

— Эта пара вызвала подозрение. Они явно не из наших, — но увидев свирепый взгляд коменданта, поправился, — не их нашей гипархии. К тому же, — Манитей кивнул в сторону Эльазара, — он целыми днями бродил по пристани и все время что-то вынюхивал.

— Вынюхивать — твоя обязанность! — резко оборвал его Эльазар.

— Этот человек, — неуверенно продолжал Манитей, — выспрашивал, как часто корабли идут к Понту Эвксинскому. Зачем ему нужны берега мятежных колоний? — подумал я. — Не везет ли он оружие?

— Ну и…? — продолжал допрос комендант.

— Чем больше мы за ними наблюдали, тем подозрительнее они выглядели. Вначале я подумал, что они муж и жена, но это не так. Потом, что она его сопровождает со всеми необходимыми женскими услугами, но и это не так, — закончил Манитей. — Оружия в его мешках так же не обнаружено.

,Ну и подонок, — со злостью подумал Эльазар, — но дело своё хорошо знает".

— Дальше! — вновь прикрикнул комендант.

— Дальше я обнаружил, что этот…, — Манитей был в затруднении как назвать Эльазара, — этот …храбрый иудей, бережет свою спутницу как будто она стоит три таланта серебром.

Эльазар заметил, что, произнося эти слова, Манитей выразительно посмотрел на коменданта, но тот отвел глаза, как бы говоря, — сам влип, сам и расхлебывай, меня же в это дело не впутывай.

— И тогда я решил выяснить, — продолжал Манитей, — кто эта молодая особа. Быть может, она нуждается в нашей помощи, Полемарх? — впервые он назвал коменданта по имени, но тот сделал вид, что не слышит.

Только теперь Эльазар понял, какой смертельной опасности он подвергался. Если кто-то оценил Эсту в три таланта серебром, то его жизнь не стоила и лепты. Он посмотрел на Эсту и увидел, как она поспешно спрятала в обширные складки хламиды задрожавшие руки.

— Что все это означает? — хмуро спросил Эльазар, — вы здесь для исполнения имперской службы, или прицениваетесь к женщинам?!

— Дорогой посланник, — примирительно сказал Полемарх, — думаю, что этот бред Манитея идет от чрезмерного усердия, — повернулся к нему, бросил: — Ступай отсюда! — И тот, с проворностью рыси, скрылся за массивной дверью.

Эльазар понял, что Манитей многое не договорил, особенно из того, что касалось Полемарха.

— О каких трёх талантах серебром упомянул Манитей? — насупившись, спросил Эльазар. — В наши времена это значительная сумма даже для имперской казны! Не пахнет ли здесь взяткой, достойной казни?

Полемарх побледнел и, заикаясь, произнес:

— Никак нет, уважаемый посланник! Упомянутые три таланта ничего общего не имеют с интересами имперской службы.

— Тогда как объяснить слова Манитея о трех талантах? — быстро спросил Эльазар.

— Это старая история, — с явной неохотой начал комендант, — лет пять или шесть тому назад разбойники, из мятежных полисов Понта, захватили в Колхидской колонии нескольких девочек и продали их в рабство. Отец одной из них — очень богатый человек, назначил приз в три таланта серебром тому, кто найдет и привезет домой его дочку.

Эльазар мгновенно взглянул на Эсту, не потеряет ли она сознание, услышав подобное? Но она стояла как изваяние.

— Три таланта за девочку?! — переспросил Эльазар. — Это сказочная сумма.

— Вот именно! — поддержал Полемарх. — С тех пор Манитей и рехнулся. Но его можно простить, дорогой посланник, он хороший сыщик и храбрый воин. Трижды ранен.

— Простить?… — в раздумье произнес Эльазар, а затем с явной фамильярностью спросил: — Ты уверен в этом?

— Как в том, что меня зовут Полемарх! — быстро ответил комендант. — В самых тяжелых штурмах Манитей был головным моей фаланги.

— Так тому и быть, — сказал Эльазар, — я полностью полагаюсь на тебя. Простим Манитею его слабость, — а затем, с загадочной улыбкой, добавил: — Что же касается моей сопровождающей, то она, поверь мне, стоит значительно больше трех талантов серебром.

Оба понимающе рассмеялись: есть, мол, вещи, о которых не положено распространяться. Тем самым была поставлена точка на явно неприятном для Полемарха разговоре.

— А сейчас, друг Полемарх, я обязан двигаться дальше. Дела не ждут.

— Понимаю, — поспешно согласился Полемарх, — и готов помочь, чем смогу.

— Мне нужен корабль, направляющийся во Фракию.

Полемарх немного подумал и с сожалением сообщил, что в ближайшие две недели таких кораблей не будет, однако есть одна посудина, которая на рассвете отплывает к Гераклие Понтийской. Она заходит в Милет и на Лесбос, там посланник сможешь пересесть на любой корабль, плывущий к Элладе.

О подобном рейсе Эльазар мог только мечтать. Именно такой рейс он упорно и безуспешно искал. С трудом сдержал вспыхнувшую радость. Сделал вид, что производит в уме какие-то расчеты.

Видя молчание Эльазара, и поняв его по-своему, Полемарх с искренним радушием предложил Эльазару погостить в Александрии еще две недели. А уж он, Полемарх, сделает эти две недели незабываемыми.

— Спасибо, друг Полемарх, немного отдыха — это то, в чем мы все нуждаемся! — потянулся на подушках Эльазар.

— Но обстановка не позволяет, наступают тяжелые времена. — И резко сменив тему, сказал, что ждать две недели он не имеет права и согласен на милетский вариант.

Полемарх облегченно вздохнул, и вызвался проводить гостей в порт.

У одного из причалов стоял большой двухпалубный корабль. На нижней палубе разместились пятьдесят пар гребцов. Сплошь пленные или беглые рабы, все они были прикованы к своим вёслам цепями. Среди рабов, как заметил Эльазар, были персы, саки, финикийцы, мидийцы — все кому не повезло и кто попали в рабство.

Здесь же, на нижней палубе, было оборудовано длинное стойла для лошадей и мулов, загоны для рогатого скота. На просторных площадках стояло около десятка колесниц, надежно привязанных к палубе. Рядом с ними множество груженых арб.

Верхняя палуба была предназначена для пассажиров, корабельной команды и значительной охраны, состоящей из лучников и копейщиков.

Кораблем командовал немолодой, веселый фракиец. К приходу Полемарха он уже успел зарядиться крепким ячменным напитком. Кружка такого напитка могла свалить сильную лошадь, но не капитана.

Увидев издалека важных гостей, он широко развел руки, готовый обнять не только дорогих гостей, но и весь подлунный мир.

Полемарх покосился на Эльазара, но тот улыбался, глядя на радушный прием. И тогда Полемарх также заулыбался и представил капитана:

— Аристос, — и не без гордости добавил: Аристос: как и Манитей, — храбрый воин моей фаланги, — и многозначительно добавил: Он был правофланговым. — Но, встретив скептический взгляд Эльазара, доверительно заметил: — Он позволяет себе глоток-другой крепкого пойла, когда причаливает к берегу, но с выходом в море ни-ни! — и Полемарх потряс перед носом трезвеющего Аристоса, солдатским кулачищем.

Аристос понимающе кивнул, приложив правую руку к левому плечу.

Узнав от Полемарха причину его посещения, тут же повел гостей в носовую часть корабля. Он показал Эльазару просторное помещение с двумя небольшими окошками.

Это одно из лучших помещений на моём корабле, — обратился он к Эльазару, — ты всегда будешь на встречном ветру и не почувствуешь вони рабов и лошадиного дерьма. Однако, — понизил голос Аристос, — это обойдется тебе на 200 драхм дороже. Впрочем, денежные дела — занятие моего помощника — Амфотера.

Полемарх потянулся к висящему на поясе кошельку, делая вид, что готов уплатить за важного гостя, но Эльазар остановил его руку и укоризненно покачал головой.

— Ты и так сделал для меня с избытком! — а затем обратился к Аристосу: — На мне ты много не заработаешь, — строго сказал он, — но приемлемую сумму, заплачу лично и сполна.

Аристос кивнул, подтвердив тем самым, что сделка состоялась.

Затем Эльазар и, неотступно следовавшая за ним Эста, отправились на постоялый двор.

Не мешкая ни минуты, они вновь уложили на мула все свое имущество, оседлали лошадей и спустились к кораблю.

Всё складывалось слишком хорошо, и это вызывало у Эльазара непонятную тревогу.

Когда они поднимались по наклонному трапу на корабль, их встретил Амфотер. Он назвал цену за проезд — 2000 драхм, от которой у Эльазара свело челюсти. Хотя эта сумма была приемлемой для столь длительной поездки.

Эта сумма составляла ровно треть имеющегося у Эльазара таланта, который он получил по завершении службы. На деньги же, накопленные за последние два года, около 800 драхм, он купил мула, лошадей и всё необходимое для долгой дороги.

Уже на корабле, он развязал наплечный мешок и вытащил из него шкатулку с деньгами. Шкатулка была пуста. Эльазар растерялся. Он лихорадочно вывалил на палубу содержимое мешка, ощупал каждую вещь в отдельности, но деньги исчезли. И только тогда он понял: деньги украли в то время, когда они с Эстой были у Полемарха.

Это была катастрофа.

— Во всем виновата я! — в отчаянии воскликнула Эста. — Мне нельзя было оставлять постоялый двор. Без денег нас прогонят с корабля. — И вдруг полушепотом произнесла: — Я родилась несчастной…Отдай меня циклопу… Я слышала, как они сказали, что тот, кто доставит украденную разбойниками девушку, получит от её отца три таланта серебром. Может быть, я и есть та самая девушка?