Читать книгу Табельный выстрел - Илья Рясной - Страница 4

– Василий Васильевич, принято процессуальное решение о вашем освобождении из-под стражи, – произнес Виктор Поливанов сухим официальным тоном. – Следователь сегодня официально объявит.

– Что? – Зубенко непонимающе посмотрел на сидящего напротив него высокого подполковника милиции с жилистыми руками. Костюм на страже закона сидел мешковато, узел галстука был распущен.

Тускло светила лампочка под потолком комнаты для допросов Бутырского следственного изолятора, массивная мебель была прочно прикручена к полу. Зубенко показалось, что и помещение, и мебель как бы качнулись, очертания потеряли какую-то ясность. Будто его выдернули из привычного мира и поместили в какой-то другой. Потому что в его мире подполковник не мог произнести таких слов. В его мире ему, трижды судимому рецидивисту по кличке Зуб, суждено было сгинуть в лагерях или быть расстрелянным по приговору суда.

– Следствием доказана ваша невиновность. – Поливанов снял очки и протер их бархоткой – глаза у него были красные, как у давно не высыпающегося человека.

– Это как? – Зубенко не мог поверить своим ушам.

– Вы что, не рады?

– Это что же получается? – Зубенко встряхнул головой.

– Такие вот у нас кренделя получаются, гражданин Зубенко.

Арестованный ошарашенно глядел на подполковника. Он глубоко вздохнул, пытаясь нащупать связь с реальностью. Нащупал. Уронил лицо в ладони. Плечи его затряслись.

– Вот ведь, – прошептал он. – Как же… Извините.

Когда арестованный немного успокоился, Поливанов продолжил:

– Официальные извинения за арест вам принесет следователь. Ну а я неформально тоже прошу – извините. Мы оказались к вам несправедливы.

– Какие извинения? Спасибо. Если б… Тогда… А кто убил?

– Да местная кастанаевская шпана, – Поливанов немного расслабился, самая неприятная часть разговора миновала. – Поспорили на улице с Хилым по пьяному делу. Тот их на принцип решил взять – я, мол, вор авторитетный, все зоны оттоптал, а вы кто такие. И за финку схватился. А они ему сзади нож в спину. И весь разговор.

– Суки, суки… Порвал бы.

– А вот этого не надо, – строго произнес Поливанов. – Ими займется теперь суд…

История эта началась два месяца назад. В районе частных домов рядом с только что отстроенной многоэтажной Кастанаевской улицей был обнаружен труп с множественными колото-резаными ранами. Убитым оказался неоднократно судимый Андрей Бутько по кличке Хилый. Приехал в Москву он после освобождения повидать друзей по зоне и погулять от души.

Убийства в Москве не так часты. И подполковник Поливанов, как начальник отдела по раскрытию особо тяжких преступлений Московского уголовного розыска, старался выезжать на каждое. За нераскрытые убийства драли страшно, каждый такой «висяк» – это гарантированная проработка по служебной, да и по партийной линии. Поэтому он старался держать на контроле все. Во всяком случае, насколько позволяли сутки с их двадцатью четырьмя часами.

Дело было ясное. Бутько по освобождении приехал к своему лучшему дружку по последней отсидке Зубенко. Последний освободился два года назад, устроился работать слесарем в трамвайном депо имени Петра Апакова на улице Шаболовка, прописался у жены, с которой у него была шестилетняя дочь. Они получили полгода назад квартиру в новом доме. Но старых привычек Зуб не оставлял. Активно общался с различным уголовным элементом, пользуясь там определенным авторитетом. Была информация, что одно время он даже приторговывал огнестрельным оружием, но взять на этом его не удалось.

Так совпало, что жена – проводница поездов дальнего следования – укатила в рейс далеко и надолго, дочка жила у бабушки, а у Зуба накопилась куча отгулов, поэтому он был полностью в распоряжении Хилого. Пили они так, что дым коромыслом стоял. Потом появились какие-то потасканные дамы легкого поведения. Водка рекой, доступные женщины – ну как тут без скандала обойтись? Хилый своему тюремному приятелю что-то сказал нелестное, к чему-то там приревновал. Зуб огрызнулся. Померили друг друга матюгами от души. Хилый, человек вздорный и вспыльчивый, пообещал пришить кореша, даже махнул для острастки перед его носом финкой. А потом собрался и с обиженным видом удалился во тьму. Зуб, со слов собутыльниц, отправился следом. Вернулся через некоторое время, промычал что-то невнятное и забылся в пьяном сне.

Когда Зубенко взяли, тот сперва отнекивался. Мол, он честный вор, а не презренный мокрушник. Потом под давлением улик признался в содеянном и просил одно – побыстрее направить дело в суд с учетом чистосердечного раскаянья и отъехать в свой дом – тюрьму.

– Стыдно перед женой, – вздохнул он, когда беседовал с Поливановым, подписав признательные показания. – Я же обещал. А она поверила… И дочка…

А Поливанова с самого начала беспокоили противоречия в деле. Да, у Зубенко была кровь на одежде, притом группа, как у потерпевшего. Но гулящие девки утверждали, что у Хилого пошла носом кровь еще во время пьянки – он сам говорил, что нос слабый, после хорошей выпивки постоянно кровотечение открывается. Локализация пятен на одежде Зубенко какая-то нехарактерная для фонтанирования крови, которое было, когда резали Хилого. Да и обвиняемый путался в показаниях, под конец заявив, что спьяну ничего не помнит, но готов подтвердить все что угодно, лишь бы ему скидка вышла и к стенке не поставили. А такой вариант тоже был. Учитывая количество нанесенных ран, следствие могло расценить преступление как совершенное с особой жестокостью, а это уже расстрельная «мокрая» сто вторая статья, которую уголовники боятся как черт ладана. Орудие преступления тоже не найдено. Зубенко утверждал, что выходил из дома без ножа. Наверное, в ходе конфликта на улице отобрал у Хилого финку, с которой тот с детства не расставался. Где сейчас эта финка? Зуб только пожимал плечами – наверное, выбросил куда-то.

Следователь прокуратуры, старый, опытный, начинавший службу еще в довоенные времена, тоже прекрасно понимал, что в деле не все так просто, и не спешил с направлением в суд.

– Не нравится мне обвинение, – говорил он Поливанову, приняв его в своем крошечном кабинете. – Столько прорех.

– Согласен, – кивал Поливанов. – Не клеится оно.

– Понимаешь, никогда греха на душу не брал. Недаром ведь говорят – все сомнения в пользу обвиняемого. Мы же за совесть работаем. А совесть не простит невиновного осудить, Семеныч.

– Вы правы.

– Снаряди своих сыщиков, пускай еще по окрестностям пройдутся, с людьми переговорят. Должны же быть свидетели какие-то. Иначе у меня душа неспокойна.

– Да согласен я, Сергей Игнатьевич. Все сделаем.

Поливанов снял всех свободных сотрудников отдела и отправил на новую отработку жилого сектора. Удача улыбнулась старшему оперуполномоченному Владимиру Маслову, въедливому, обладающему потрясающей способностью в любой ситуации разговорить незнакомых людей любой социальной прослойки, образования и служебного положения. Он прошелся мелким чёсом по частному сектору, где ждали сноса перед лицом наступающих пятиэтажек старые деревянные дома, и узнал, что в этих трущобах давным-давно вольготно себя чувствует обнаглевшая шантрапа.

– Вон, посмотришь на них – и когда они только работают, – тараторила говорливая бабуся в оренбургском платке. – Бельма зальют и полночи по улице шатаются, к кому задраться ищут. И в ту ночь, что ты, сынок, спрашиваешь, тоже ходили, брандахлысты, скандалили… Тьфу, хоть бы вы их посадили, что ли.

– Обязательно посадим, – заверил капитан Маслов. – Когда найдем за что.

Появилась новая вполне реальная версия. А проверка ее – это дело техники. Маслов пообщался с местными оперативниками уголовного розыска. Узнал, как у них обстоит с агентурой на территории. С этим дело обстояло вполне нормально. Поэтому удалось быстро подвести источник информации прямо к Гусю – заводиле этой гоп-компании.

Агент с Гусем выпил, закусил и, будучи человеком опытным, надавил на гордость: мол, скоро вас городские в вашем районе тряпками гонять будут.

– Да мы тут весь район гнем! – возмутился Гусь. – Вон, заявился один. Я вор, кричит. И перо в пузо получил. И где он теперь?

– И ты ментов совсем не боишься? – с уважением спросил агент.

– Я? Их? Ха… Да им бы план, дурачкам малахольным, сделать. Вон, взяли какого-то собутыльника. И довольны… Я здесь главный. Вот этим ножичком козла и запорол. Поэтому со мной не балуй. А наливай-ка еще.

С бодуна после попойки с той самой финкой Гуся и взяли. Оперативники обнаружили следы застиранной крови на одежде в его шкафу. И еще одну финку нашли, хорошую, с наборной рукояткой, которую Гусь у Хилого отобрал и выбросить пожадничал.

Раскололся главный туземный хулиган сразу. Единственное его условие было – чтобы дали опохмелиться. Ну за этим у оперов никогда дело не ржавело. Опохмелиться, чаек, курево – чего только не дашь человеку, который изъявил желание дать признательные показания.

– Зачем вы вину на себя взяли? – спросил Поливанов у Зубенко, который нервно водил ногтем по крышке стола в комнате для допросов.

– Да мне так гладко все доказательства предъявили, – Зубенко оставил стол в покое. – С одной стороны, я отлично помнил, что никого не убивал. А с другой – прикинул, что мог спьяну и запамятовать. Или просто что-то другое себе надумал. Так что решил раскаяться и срок скостить.

– Обвинение-то с вас сняли, гражданин Зубенко. Да только что это меняет? И что, жизнь так и пройдет – пьянки, отсидки, кражи?

– Да хотел завязывать. Жизнь-то вроде наладилась. Семья, квартира. И жене обещал. Она у меня хорошая, все понимает. Но что-то меня опять притягивает ко всему этому. Как железную стружку магнитом, ей-богу. Ну, таким меня природа создала, гражданин начальник.

– Ты человек? – перешел на «ты» Поливанов.

– Ну, человек.

– А человек тем и отличается от обезьяны, что меняет и себя, и природу. Пора тебе окончательно завязывать, Василий. Это ведь последний звоночек. Утянут тебя эти дружки и девки легкого поведения вниз, в черный омут.

– Понимаю, но…

– Сегодня ты никого не убил. А завтра?

– Этого не будет. Я вор, а не мокрушник. И пером махать – это дело глупое, нехитрое и позорное.

– Ну, тогда тебя пришьют…

– Эти могут, – вздохнул Зубенко. – А знаете, после войны меня, беспризорного, блатные пригрели, не дали с голодухи опухнуть. Это как бы моя семья. А семью не выбирают.

– Какая-то не та семья у тебя. Ущербная… Пойми, конец вашим воровским законам настает. Нет у вас будущего. Поэтому надо перестраиваться. Вливаться в общее дело. Страну вместе со всеми советскими людьми обустраивать. Посмотри, как жизнь к лучшему меняется. А ты…

Зубенко вздохнул:

– Судьба такая.

– Что ты заладил… Припомнишь наш разговор, когда однажды для тебя встанет вопрос выбора. Окончательного выбора.

– Я понимаю. И спасибо…

– Следователя благодари. Он тебе поверил. А мы люди служивые. Нам сказали бежать – побежали и нашли.

– Все равно спасибо.

Эта история оставила у Поливанова двойственное ощущение. С одной стороны, справедливость восторжествовала. Грех не порадоваться, что так удачно все вышло. Все по закону, все в порядке. С другой стороны, не оставляло неприятное чувство. В разговоре с Зубенко чувствовалось, что человек тот не конченый, что совесть у него еще осталась. И все равно цеплялся он за своих корешей, за малины эти поганые, за девок вульгарных, за муть эту всю мерзкую, жить без всего этого не мог. Цеплялся за уходящее навсегда прошлое и готов был остаться в этом прошлом, когда вся страна стремится в будущее. И что с ним делать? Как мозги вправить? Нет на это ответа…