Читать книгу Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов - Илья Стогов - Страница 4
Маршрут первый
Петербургский Серебряный век (по Мойке и Миллионной)
Остановка первая:
«Бродячая собака» (Итальянская улица, дом 4)
2
ОглавлениеКогда они поженились, ему было двадцать четыре, а ей двадцать один. Когда развелись, ему было тридцать два, а ей двадцать девять. Ему оставалось жить меньше трех лет, а ей – почти полстолетия.
И сам поэт Николай Гумилев, и его сын, историк Лев Николаевич, любили подчеркивать свое дворянство. Между тем по происхождению Гумилевы были всего лишь из провинциальных священников.
Отец поэта, Степан Яковлевич, учился в семинарии. Некоторое время пробовал учительствовать. Женился на собственной ученице. Потом сдал экзамены на медицинском факультете и получил должность младшего судового врача в Кронштадте, а вскоре его жена умерла. После долгой службы на флоте Степан Яковлевич (уже далеко не молодой человек) посватался к сестре знакомого капитана. Разница в возрасте составляла больше двадцати лет, однако предложение было принято.
Вскоре отец семейства вышел в отставку, и Гумилевы переехали в Царское Село, уютный пригород Петербурга. Первый ребенок умер почти сразу. Это была девочка, ее даже успели назвать Зина. Зато следующие детки пошли вполне себе здоровенькие: два мальчика, младшего из которых назвали Коля.
О тогдашнем Царском Селе один из мемуаристов писал:
Накануне революции это была царская ставка, но присутствия двора почти не ощущалось. Городок производил впечатление пыльного, провинциального. Зимой он весь утопал в снегу, а летом снег сходил и становились заметны резные деревянные палисаднички, одноэтажные домишки. По улице в баню маршируют пешим строем гусары с вениками под мышкой. На пустынной площади стоит белый собор, а в пустынном же Гостином дворе работает единственная в городе книжная лавка Митрофанова, торгующая, в сущности, один день в году – в августе, накануне открытия учебных заведений.
Тихий городок, тихая семья, размеренные будни. Мальчик Коля рос болезненным. Чтобы он не плакал от шума, мать ватой закладывала ему уши. Стоять научился только в полтора года и потом всю жизнь терпеть не мог долгих прогулок: говорил, что у него «мягкие ноги».
И разумеется, свою субтильность мальчик компенсировал вечно задранным носом. В царскосельской гимназии держался надменно. Носил какую-то особо пижонскую фуражку и лакированные остроносые ботинки. В старших классах даже пытался подкрашивать губы и бриолинил челку. За это одноклассники его не любили. Считали задавакой и маменькиным сынком. Доходило и до зуботычин. Как и все залюбленные в семье дети, Николай был очень неприятным в общении.
Один из его однокашников позже вспоминал:
– У Николая первого в классе появилась такая редкая по тем временам штука, как велосипед. Родители вообще баловали его и покупали все, о чем бы он ни заикнулся. На этом велосипеде Коля выехал из дому, и, разумеется, кто-то из старших ребят тут же попросил прокатиться. Выглядело это так: парень несся на блестящем и громыхающем велосипеде по Бульварной улице, а следом бежал задыхающийся Гумилев и повторял: «Ну, Кондратьев! Ну, покатался и хватит! Говорю вам как дворянин дворянину!»
Отец Николая много болел. Иногда неделями не выходил из кабинета. Громко разговаривать, смеяться во весь голос и вообще шуметь в доме считалось недозволительным. Соседи недолюбливали нелюдимую семейку: что за удовольствие поддерживать отношения с людьми, в доме которых есть больной, никуда не выходящий старик? Единственными гостями бывали угрюмые сослуживцы отца. Когда они наносили Гумилевым визиты, то допоздна молча сидели за карточным столом, а потом так же тихо разъезжались.
Отношений с отцом у Гумилева, считай, никогда и не было. Сразу же после смерти родителя Николай въехал в освободившиеся комнаты и безжалостно выкинул все, что напоминало о прежнем владельце. Зато мать одинокий и эгоистичный мальчик боготворил.
В последнем классе гимназии он занял у любимой мамочки денег и за свой счет выпустил сборник наивных, сочащихся самолюбованием стихов, который назывался «Путь конквистадора». Отец был категорически против литературных увлечений Николая. От него выход сборника старались скрыть. Это, впрочем, было не сложно: сенсацией первая книга Коли Гумилева не стала. Тираж ее составлял триста экземпляров. Рецензия появилась всего одна, да и та скорее ругательная. Впрочем, начало было положено.
Дальнейшие подвиги Коли оплачивала тоже мама. Она платила за его учебу в Сорбонне. Присылала в Париж деньги, на которые он (как позже уверял) покупал себе наркотики. Затем отдала ему почти все, что скопила, на поездку в Африку, а в конце жизни воспитывала его сына, Гумильвенка, будущего историка Льва Николаевича. За такой матерью поэт и путешественник мог чувствовать себя как за каменной стеной.
Карьера в литературе виделась Николаю похожей на жизнь в родительском доме. В семье окружающие восторгались каждым его шагом. Покладистый брат и любящая мама искренне считали Колюшку гением и героем. Гумилеву представлялось, что точно так же к нему станут относиться и все окружающие. Он даже не представлял, насколько ошибается.
Мир литературы оказался жесток. Особенно мир литературы в столь безжалостном городе, как Петербург. Он целиком состоял из редких язв и сволочей. После выхода «Конквистадора» Гумилев решил нанести несколько визитов в литературные салоны столицы. И первый же визит закончился тем, что 19-летнего поэта едва не спустили с лестницы.