Читать книгу Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман - Илья Тамигин - Страница 13

К обеду доехали до дядиного сельца Балабаново. Одним концом оно выходило прямо к тракту и длинной улицей тянулось версты три на восток, переходя в липовую аллею. Барская усадьба стояла на небольшом холме, у подножия которого раскинулся пруд, живописно окаймленный ивами – целое озерцо, населенное любимыми дядей карпами и карасями. Сейчас, зимой, пруд был расчищен от снега, и на нем катались на коньках деревенские мальчишки. Один из них, издалека увидев приближающиеся сани, рванул к подъезду – предупредить о прибытии гостей. За это полагалась награда: грошик или пряник. Так что, подъехав, поручик обнаружил на крыльце дворецкого Нафанаила и трёх лакеев. Кухаркина дочь, Агриппина, держала на подносе хлеб-соль.

– С приездом, батюшка Леонард Федорович, – тепло поздоровался Нафанаил, спускаясь с крыльца.

Агриппина с поклоном поднесла хлеб-соль. Леонард отломил корочку, окунул в солонку, положил в рот. Вкус родного дома! На секунду стало немного грустно. Проглотив хлеб под внимательными взглядами дворни, поцеловал девушку в сочные губы.

– Ух, ты, симпатичная! – и погладил по голове.

Агриппина тихонько вздохнула и на миг приникла к молодому барину всем телом.

– Здорово, молодцы! – гаркнул Орлов-младший по военному.

– Здра-жла-ваш-бродь! – весело отозвались мужики.

Леонард прошел в дом.

– Что дядя? Матрена Людвиговна? – спросил он, раздеваясь.

Один из лакеев, опустившись на колени, переобул молодого барина в ковровые домашние туфли.

– В добром здравии-с, Леонард Федорович, – отвечал дворецкий, – Сейчас как раз обед, переодеваются они.

Проведя его в столовую, где срочно ставили на стол ещё один куверт, Нафанаил деликатно встал в сторонке, у столика с напитками.

Леонард огляделся. Он не был у дяди несколько лет: то командировка в Великобританию, то война… Ничего вокруг не изменилось. Вот портреты родителей в тяжелых золоченых рамах, вот портрет самого Всеволода Никитича в парадном мундире… Ан, нет! Вот и новое! Сверкающий свежими красками портрет тёти Моти! Живописец явно польстил ей, несколько сгладив острые черты лица и добавив бюста.

За спиной раздались шаги, и Леонард обернулся. В столовую рука об руку входили дядя и его жена.

После взаимных приветствий и поцелуев сели за стол.

– Нафаня! Налей-ка нам ржаной! – распорядился Всеволод Никитич.

Мужчинам проворно налили водочки из запотевшего графинчика. Даме – белого вина.

– Ну, за государя! – поднял обязательный тост хозяин.

Опорожненные рюмки тотчас наполнили снова, ибо между первой и второй перерывчик небольшой. Не закусывая, Орлов старший чокнулся с племянником и женой:

– Со свиданьицем!

На этот раз закусили обстоятельно.

– Какие новости привез, Лёня? – вытер усы салфеткой дядюшка.

Вопрошаемый помедлил, собираясь с духом.

– Я, дядя, вышел в отставку.

– Вот это да! – выкатил на племянника глаза Орлов старший, – Ну, рцы далее!

– Это… Поступил на службу в Российско-Американскую Компанию, уезжаю в Аляску. Собственно, приехал попрощаться…

– А имение? На Мюллера оставляешь? – подался вперед Всеволод Никитич.

– Имение, увы, продадут скоро… за долги. Я хотел Вас просить: возьмите к себе все, что можно из скарба, до моего возвращения!

Новость была ошеломительная, и дядя выпил перцовки, чтобы активизировать скрытые резервы мозга.

– Однако! Ну, имение твое я куплю… наверное. Негоже в чужие руки-то отдавать! А в Аляску ты надолго ли?

– На двадцать лет…

– Н-да-а… Навряд ли увидимся… – покачал головой Всеволод Никитич.

Не проронившая до сей поры ни слова Матрена Людвиговна тихо радовалась про себя: двадцать лет – срок большой. Племянничек убывает на край Земли, когда ещё вернется, ежели вернется вообще, а значит, проблем с ним не будет в смысле наследства!

В дальнейшем разговоре Леонард изворотливо уклонился от объяснения причин, подвигших его на столь радикальные перемены в жизни. Про Ванду не рассказал – стыдно было. Поедет дядюшка в Москву и сам все узнает. А он, Леонард, будет уже далеко…

Вечером, после ужина, Володя впервые прислуживал новому хозяину: стелил постель, не доверив это горничной, согревал простыни грелкой с углями, помогал переодеваться в ночную рубаху. Свечу поместил в блюдечко с водой – на случай, если барин уснет, не загасив. На ночной столик положил книгу, указанную поручиком, и поставил чашку с водой.

– Что нибудь ещё прикажете, барин? – осведомился он деловито.

– Нет, все отлично… А впрочем… Постарайся сегодня Лондон во сне увидеть! – полушутливо посоветовал Леонард, умащиваясь на мягкой перине.

– А это чего, Лондон? Земля такая? – серьезно спросил Володя.

– Это, брат, город в Англии. Самый, слышь, большой на Земле. Река через него течет, Темз. Я там был.

– Постараюсь, барин, – коротко пообещал Володя и вышел, притворив за собой дверь.

Дворовой девушке Агриппине не спалось. Перед внутренним взором стоял статный молодой барин. Последний раз он был здесь пять лет назад, и запал в сердце девичье! Ни тогда, ни теперь он на неё, конечно, даже внимания не обратил, но сегодняшний поцелуй жег губы. Как же так, уезжает аж на двадцать лет! Оттудова даже и в отпуск не приедешь! Говорят, когда солнышко встает, в той земле, Америке, оно уже садится, во, как далеко!

Агриппине летошний год сравнялось девятнадцать. Барин уж и жениха подыскал, кузнецова сына Леонтия. На следующую осень свадьба… Но Леонард Федорович был ей мил, несмотря на свою полнейшую недоступность, а Леонтий – нет. Конечно, говорят: стерпится – слюбится… А может, удастся Леонарда Федорыча уговорить с собой взять? Стряпухой, али, там, горничной… Лишь бы рядом быть!

Не раздумывая долее, она тихонько, чтоб не разбудить мать, встала, и босиком пошла, стараясь не наступать на скрипучие половицы, в покои гостя.

Морфей уже мягкими крылами навевал Леонарду приятную дремоту. Зевнув, он отложил книгу и задул свечу. В спальне было немного душновато, перестарались, печку топивши. Откинув одеяло так, чтобы были прикрыты только ноги, он закинул руки за голову и смежил веки. Но скрипнула дверь, лёгкие шаги босых ног прошлепали по полу, и в следующий миг он обнаружил себя в объятиях крепких девичьих рук! Соленые слезы упали на его лицо. Вот это да!

– Эй! – негромко позвал он, – Ты кто такая, а?

– Агриппина я, барин! – был ответ сквозь сдерживаемые рыдания.

Леонард растерялся. Агриппина… Ну, да! Кухаркина дочь!

– Люблю я Вас, Леонард Федорович! – страстным шепотом продолжала меж тем девушка, щекоча своим жарким дыханием ухо молодого барина, – Как жить без Вас буду – не ведаю! Возьмите меня скорее, а я молиться буду Пресвятыя Богородице, чтоб дитё Ваше понести… – она принялась неумело, громко чмокая, целовать губы и щеки Леонарда.

Он осторожно обнял её. Крепкое тело круглилось под руками, но не вызывало никаких ответных чувств, кроме жалости к бедняжке. Угораздило же её влюбиться в него, бестолкового!

– Да погоди ты, Агриппина! Не надо, грех это! Да и день постный… Ничего у нас с тобою быть не может, уезжаю я… навовсе, значит. На двадцать лет!

– Ой, барин! Хоть миг, да мой! – руки девушки жадно зашарили по телу поручика, трогая за самые заветные места, но тот оставался индифферентен.