Читать книгу Визажист - Илья Злобин - Страница 1

Кто-то может счесть меня безумной, но я убедилась, что косметика способна творить чудеса. Уверена, есть те, которые со мной согласятся. Справедливость моего убеждения доказывают не только образы «до и после», но и примеры женщин, не плохо устроившихся в жизни благодаря макияжу.

Меня зовут Ева Катанаева. Я – визажист. Я отношусь к категории людей, прозванных блогерами «бьюти-маньяками» Косметика для меня нечто большее, чем просто средства ухода и красоты. Косметика для меня – это смысл жизни. Она то, без чего я уже себя не представляю. Я всегда должна с ней работать, всегда должна что-то ею творить, кого-то превращать в улучшенную версию. На что я готова ради палетки от люксового бренда? А вы видели яркость качественных палеток? В сравнении с ними образ жизни 90% населения станы – просто блеклое пятно. Некий бледный Нюд, который невозможно заметить не приглядевшись. Поэтому я на многое способна. Это я докажу на примере.

Оговоримся сразу. Знакомясь с моей жизнью, отключайте критерии оценки: хороший я человек или плохой. Я способна на разное. Жизнь научила меня быть разной и не пытаться разбираться в самих людях, но лишь в ситуациях, которые нас столкнули. Если выгодно, я сама милота. В жизни нужно уподобиться ВВ-крему. Уметь принимать любой оттенок, не выдавая при этом себя.

Есть ли те, кого я по настоящему люблю? Да. Но это моя семья. Все остальное – гости места, рабы случая, проходящие мимо путники.

Детство. Всегда завидую тем, у кого его не было. У меня было. Не понятно, зачем прожитые годы вся эта беготня по гаражам и стройкам, походы на природу на прокормку комаров и бесполезная школа. Друзья, подружки, имен которых я не помню. Если бы я могла вернуть годы, проведенные в детстве, я бы проводила его за изучением и самообразованием, которое одно лишь по настоящему способно не дать скучать. Как приятно, когда всегда есть размышления о людях, которые заслуживают, чтобы о них размышляли. Я не пытаюсь никого мотивировать на изучение истории – боже упаси! Это я такая, что люблю иногда у камина, прослушивая Qntal, налить себе свой любимый (стакан водки) – шучу, – зеленый чай с жасмином и порассуждать о загадках ярких личностей. И знаете, что ничего мне так не помогло в креативности визажа, как знание истории и умении разбираться в живописи. А уж как это помогает в общении с клиентами! Но другим визажистам я не советую повторять мой опыт. Можно отпугнуть.

Родители. Вот тут задержимся. Сколько помню своего отца – постоянно пьяный. Возможно это единственное, что я о нем запомнила. Если вглядываться в тот туман, которым стало мое прошлое до 14 лет, то в нем узнаются черты трезвого отца. Трезвый, он был подобен призраку, который был до того не заметен, что можно было опасаться невольных попыток пройти сквозь него. Как выпьет, так все! Я – мразь! Я – неблагодарна! Мать – проститутка и бабушка тоже проститутка. Все у него на работе скаты! А вот он еще всем покажет, какой он КМС!

Я видела его белые горячки: «Наводнение епта! Реально везде вода! Вы чего разлеглись? (четыре часа утра!) Бог наводнение наслал!» Вот мы намучились с ним! Я видела его воровство, когда он пропивал даже стопки чистых тетрадей, наборы ручек и карандаши. Потом дошло до продажи моего школьного рюкзака. Я поняла одно: если хочешь быть по настоящему счастливой, то все бери в свои руки! И совершенно не надо пытаться никого спасти и вылечить. Моя мать это пыталась. Даже когда он бегал по дому за ней с огромным острым напильником, она пыталась. Когда он в дверях ломал ключи, чтобы мы не вышли и не открыли полиции – она тоже пыталась. Когда он душил меня – она пыталась. Она пыталась, а я ее за это ненавидела. Мать вызывала у меня отвращение своей заботой о том, кто об нее и об меня вытирал ноги. Как-то он не оставил в доме ни одного стеклянного стакана и чашки – перебил все! Другими словами, не из чего было даже выпить воды. Убирая за ним стекла, я предложила в свои 14 лет матери избавиться от него. Я привела ей пример, казавшийся мне в те годы приемлемым:

–Имея куда меньше оснований, Урбан VI разделался с шестью кардиналами! Если бы у него в Латеране так себя кто-то вел, я представляю, что в ним бы стало! Мы имеем примеры того, как надо себя вести, когда угрожает опасность. Я предлагаю его отравить!

Видели бы вы ее глаза: как беременная крольчиха выпучила их на меня:

–Я тебя в психушку сдам! И книги твои исторические выброшу! Грех ведь даже желать такое!

В этот момент, я нашла еще одно слово, ставшее в моей жизни под строгий запрет – «грех». Это понятие вполне способно мешать освободиться от опасности. Ничего не желаю об этом больше слышать! Я беру все в свои руки. Все решаю сама. Пример Урбана сейчас спустя годы не кажется мне корректным, но тогда был вполне мотивирующим на действия. В те годы была волна отравлений денатуратами. Это были 2000-е годы. И я подмешала в спирт папаше разные прелести. Я почему-то не переживала ни за что. Не умрет, так хоть в больничке полежит, а я отдохну. Но я услышала, как он задыхается. Мать была на работе (он уже не работал в то время). Это были скверные звуки. Когда рухнуло его тело, я вышла из комнаты и увидела папашу лежащим около стола, лицом вниз. Мне 14 лет. На вашем месте я бы тоже была в ужасе.

Урбан VI. Бартоломео Приньяно. Если бы я не посмотрела тогда документальный фильм о нем, если бы не изучала историю столь страстно, совершила ли я убийство? Решилась бы? Этот вопрос для меня и сейчас открыт. Нет, я не отговариваю никого приучать детей к истории, но все же призываю следить за выбранными ими кумирами. Для моего папаши было бы лучше, если бы моим кумиром была Ольга Бузова, а не понтифик-садист.

Мать орала! Вот этого я никогда не смогу понять. Дорогие женщины, не будьте вы мамами мужикам! Нельзя вообще любить мужчин. Детей должны, домашних любимцев – обязательно. Мужчин – никогда! Только себя надо любить! Причем это касается любых мужчин. Чуть позже станет ясно, почему я делаю такой акцент. Когда мы их любим, они наглеют. Они чувствуют это и позволяют себе нас игнорировать, оставлять без подарков, посылать на разные буквы, изменять. Я поняла, чтобы был счастливый брак, женщина должна всю жизнь играть в стадию «он мне только нравится». Мужчина вечный охотник и завоеватель. Наша задача стать для него вечной добычей. Когда женщина любит себя, ее любит весь мир. Я-то сама говорю, сама так всегда рассуждала, а на те же грабли наступила. Причем так хорошо меня огрело полбу за это!

Пока были похороны, мать орала, убивалась, два раза в обморок падала. Я тогда смотрела на это и ничего не ощущала, кроме отвращения. Мы могли быть вместо него, если бы не я! Да, я – убийца! Но могла бы стать жертвой. Как она могла простить и забыть, как он с ножом на меня кидался и если бы я не успела запереться в ванной на швабру, не писала бы я этих строк сейчас. А как она причитала! У меня из ушей чуть кровь не пошла! Все местные мертвецы, наверное, прослезились в своих гробах. Больше всего мне ее фраза понравилась: «Не придешь больше ко мне, не обнимешь меня, не скажешь – любимая моя!» Я не помню ни одного такого момента! «Две бабы в доме ни одна дать не может!» – это я помню! Причем это было сказано при моей подруге. Потом вся школа надо мной смеялась. Я все похороны смотрела на нее, на безобразно намалеванного папашу в гробу и думала: может я из детдома?

Она тогда не узнала, что это я. Впоследствии, когда я отправила в мир иной ее нового сожителя и его друга, она стала догадываться. Но как привыкшая прятаться под панцирь, никогда не говорила со мной об этом. Меня это полностью устраивало. Жизнь пошла в гору. Я смогла больше посвящать времени учебе. В те годы я хотела стать историком. Не просто школьным преподавателем, а историком, подобным Наталье Басовской, Понасенкову или Умберто Эко. Вместо того, чтобы лишь цитировать исторические факты и умничать, я научилась их применять в жизни, благодаря чему избежала многих ошибок. Дома царил порядок, чистота, тишина и спокойствие. Косметикой я тогда интересовалась не особо. Она у меня была, но лишь чтобы не отставать от других одноклассниц. В те годы макияж был примитивным и о нем, как об искусстве ни у кого не шла речь. Для меня это были подкрашенные глаза, немного теней, розовая помада. Иногда подводка для век. Из уходового – пару обычных кремов. Мать моя вообще никогда не красилась. Разве что губки едва-едва. Два года мы жили вполне дружно. Все было отлично!

Тишине пришел конец, когда мать встретила его. Это существо звали дядя Рома. Мать до последнего скрывала, что имеет отношения на стороне. Когда она со мной заговорила о них, я едва сдержала гнев. Мне прекрасно была известна ее наивность, при которой редко когда выбор бывает верным и безопасным. Как же я была права! Дядя Рома представлял собой пересидка, покрытого наколками, вечно «на понтах». Оказывается, он недавно освободился и жил в своем частном доме, оставшимся ему от матери. Когда дядя Рома переехал на свою беду к нам, этот дом превратился в дачу. Невысокий, худой, безобразный, неухоженный. И снова любитель выпить, притащить домой «братву», но до наглых выходок пока не доходило. Я сразу же от него отгородилась стеной, когда поняла: говорить с ним не о чем, смотреть не на что, зато следить за ним нужно постоянно. Мать опять терпела. Она терпела сперва лишь его попойки, потом пошли рукоприкладства (причем, я могла утром увидеть ее с синяком). Дома стали собираться не весть кто. Один из его дружков, такого же опыта жизни, решил приударить за мной. Дядя Рома мне этого Семена всячески рекомендовал – повзрослеешь, замуж за него выйдешь. Мне в ту пору было уже 17 лет. А там Сема – слепым позавидуешь! Настал момент, когда я поняла, что с меня хватит!

Как это произошло. Дядя Рома любил нас заставлять по выходным дням ездить с ним на дачу с его компанией. Там были алкаши, пересидки и моя, уже начавшая обильно выпивать, маманя. Напиваясь, он любил представлять мою мать словами «РСП» – разведенка с прицепом. Я в тот вечер снова услышав это, поправила его: «Она не разведенка с прицепом. Она вдова. Овдоветь она может и снова. Хотя вы и не расписаны».

Он разозлился, погрозил мне, пообещал «позже поговорить». Позже он уже рассказывал, какая я сука святому Петру. Как-то он разглагольствовал со мной об Александре Македонском. Ничего интересного и нового он мне не сообщил, но мне понравилось его желание «хоть немножко пожить его судьбой». Немножко я ему устроить смогла. В этот момент я подумала, что меня наверное сопровождает по жизни что-то темное, что-то из другого мира. Как-то, словно по воле Сатаны, я нашла на полке с книгами в кабинете биологии, на перемене, брошюру: «Ядовитые растения России» Пикунова. Весь урок я ее читала. И тут, на шестидесятой странице он – Veratrum. В России он известен под именем Черемицы Лобеля. В конце описания растения – самое судьбоносное для дяди Ромы:

«Растение ядовито! При отравлении дыхание и пульс замедляются, наступает расслабление скелетных мышц, сменяющееся судорогами. Корнями Черемицы Лобеля был отравлен Великий полководец Александр Македонский».

Я узнала его на картинке. Это сорняк, которого до пояса на даче. Больше всего его у леса. Ну, думаю, дядя Рома, я исполню твое неосторожное желание!

И вот, дача! Огород, овощи и жаренный шашлык. Сема, ходит за мной, как куропатка за преподобным Паисием Святогорцем. Еле как от него отделалась! Около леса я выкопала корневище. Почистила его от кожуры, нарезала мелко-мелко, потом выжала в бутылек из под глицерина, сок. Получилось много и с мякотью. Отчим возился около мяса, а Сема стругал овощи на салат. Я сидела рядом с пакетом нарезанных корней Черемицы и выжидала момент. Салат состоял из огурцов, помидоров, листьев салата, лука. Нарезая овощи, Сема признался мне, совершенно трезвый:

–Я тебя люблю, Ева. Я знаю, что ты никогда не предпочтешь такого, как я, но ты должна знать. Слушай сейчас. Я потом не смогу это сказать, потому что не решусь! Я готов понять твой отказ и больше никогда не появляться в твоем доме. Тебе семнадцать, мне двадцать шесть. Ну а что поделать! Сердцу не прикажешь…

Этому человеку предстояло умереть сегодня. Так что я не ощутила себя набоковской Лолитой, не надейтесь. Я ждала одного – момента!

–Я верю тебе, – ответила я. Но подбежала мама и отвлекала нас своей болтовней. Пока Сема искал в доме растительное масло, я приправила салат смертью. Он вернулся и продолжил.

–Я как тебя увидел, только тогда понял, что не смогу тебя забыть.

Вот он уже пробует салатик. Вот и дядя Рома закусил им. Мама потянулась. Я, подскочив, ударила по руке. Она роняет вилку.

–Что с тобой?

–Комар! – ответила я. – Мам, можно тебя на минутку.

Я отвела ее и заняла разговором о всякой чуши, которая меня якобы заботила. Сема смотрел косо, думая, не сообщаю ли я матери о его признании. Нет. Не сообщила. Это для меня не играло никакой важности. Вообще-то я не собиралась его травить. Но как говорил Сталин: «Лес рубят – щепки летят!»

Им стало плохо где-то минут через двадцать или меньше. Мать носилась с криками, паниковала. Я пила апельсиновый сок и наблюдала за этим. Кажется, она даже не заметила на моем лице насмешек. Это реально было смешно: два мужика корчатся от судорог, а от одного к другому бегает моя мать, крича в телефон, что тут умирают! И тут меня осенило: я нахожусь при уникальном моменте: так же умирал Великий полководец. И стала наблюдать за смертью двух мужчин со всем вниманием. Они не издавали ни звука. Когда судороги усилились, дядя Рома откусил часть языка. Это было серьезное зрелище. Значит и Александр Македонский умер в страшных мучениях. Скорая приехала, когда оба были уже мертвы. Я так и встретила врачей: «Вы как раз вовремя!» Дядя Рома лежал весь в земле на грядке с морковью, а Сема передавив мамины Анютины Глазки, перешел в мир иной окруженный хризантемами.

Полиция. В ту пору еще Милиция. Эти меня достали! Что? Как? Кто? Когда? Откуда? Где? Я и мать на все отвечали: «Не знаем. Ничего не знаем». Но самый кошмар начался после экспертиз и вскрытия. Меня до двух ночи продержали в отделении, где опрашивали, как едва ли не подозреваемую. Я также на все: «Не знаю. Семен сам рвал овощи, зелень, все сам резал и как там оказались эти корни – не знаю!». Мотива так и не нашли. Я всех в участке уверяла, что Сема мне нравился и если бы не мои семнадцать, я бы за него вышла замуж прямо с разбега. Финал таков: дело закрыли.

Мама. Конечно, она едва меня не выдала. На вопрос следователя, почему она не пробовала салат, мама ответила: «Я уже было взяла его, но дочь ударила меня по руке, убив на ней комара». Ну ни дура ли! Потом спохватилась, и еще хуже сделала, уклоняясь. У следователя возникло подозрение, что мама что-то скрывает. Вот тут начался кошмар. Но я стояла на своем. К тому же у меня блестящая характеристика со школы, победы на городских олимпиадах по литературе, геометрии, победа на олимпиаде по истории. Пронесло!

Когда все улеглось, в один из вечеров, мама вошла в комнату ко мне и решила высказаться:

–Это ты убила их! Это ты отравила их. Рома мне приснился и все рассказал.

–Просто таки новелла Боккаччо, – ответила я, не отвлекаясь от конспекта.

–Ты, Ева, чудовище, которое я вырастила!

–Все сказала? Тогда не мешай мне готовится. У меня завтра важный день, – прервала ее я.

Курица! К чему бы мы пришли, если бы я не вмешалась? Дом наш превращался в притон. У нас уже собирались наркоманы. Ширялись прямо на кухне. Дядя Рома нигде не работал и работу не искал. При этом он очень любил одеться как «четкий пацанчик», любил хорошие сигареты, постоянно нужны были деньги ему на траву, на пойло. Я не могла ни учиться, ни жить. Я не могла даже в халате по дому ходить. На меня тут же обрушивались взоры этих недоносков и самого дяди Ромы. Как-то вечером, когда мама моя, уже научившаяся хорошо заливать за шиворот, спала, я слушала, как толпа алкашей и наркоманов обсуждают как бы они меня все по очереди. Как раз мы проходили историю Екатерининской эпохи, и в учебнике была иллюстрация простой русской женщины, православной христианки Дарьи Николаевны Салтыковой. В руке у нее был кнут, которым она стегала крестьянина.

–Дарья Николаевна, – обратилась я к ней, рассматривая ее лицо, полное ярости, – что бы вы сделали на моем месте?

Она знала, что с такими делать. Имея куда меньше оснований, она замучила 139 крестьян. Вот, с кого я взяла пример в тот период. С этого момента я слушала о себе гадкие пошлости уже спокойно. Я уже знала, что у меня будет поддержка в задуманном.