Читать книгу Игра в классики на незнакомых планетах (сборник) - Ина Голдин - Страница 8

Ностальгия межпланетного лингвиста
Во имя Гагарина

Оглавление

Гагаринцы пьянствовали.

Шивон никогда не видела, чтоб столько пили. Земная водка, паршивый марсианский виски, венерианская номизза, бертийский акх-уак. Роботы-горничные по утрам с механическим спокойствием вывозили из номеров тележки пустых бутылок, капсул и вакуумных упаковок. Гагаринцы пили – и не спали. Тощенький общий зал сотрясался каждую ночь от музыки, подхваченной, как зараза, на дальнолетных планетах.

– Сколько можно? – спрашивала Шивон.

– Если б ты полгода патрулировала гарлемскую констелляцию, – говорили ей. – Если б ты летала на Берту во время заварушки. Если б ты вывозила раненых с Леи…

Одним словом – пусть ребята расслабятся.

Она думала, ее пошлют в один из огромных дрейфующих «приютов» ордена Гагарина, а оказалась на небольшом «Пежо», из тех, что могут припарковаться на обломке астероида. Команды было – человек пятнадцать, не считая роботов. Шивон привыкла к легкому запаху одиночества, навечно впитавшемуся в стенки родного «Гринберга». Но здесь он чувствовался куда сильнее, смешиваясь с какой-то затхлостью, безнадежностью. Рассказывали, что в гагаринцы идут одни неудачники. Кто по доброй воле подастся в самый бедный орден Галактики, чтобы без страховки бросаться туда, где горячо? У нее-то выхода не было, по новым нормам МЛЦ для первой категории необходим хоть один волонтерский полет. Вот только зачем этим лингвист на борту – доктор Шивон Ни Леоч не могла взять в толк. Оборудования для исследований гагаринцы не везли. С местным населением они чаще всего общались сами, куда бы их ни заносило, охотно ломая языки и традукторы о речь аборигенов. Шивон с некоторой обидой понимала, что инопланетян такое общение устраивает и что третий, влезь он в их разговор, вызвал бы только отторжение. Шивон брала в баре эспрессо, отрешалась от бьющей по ушам музыки и тосковала по «Гринбергу».

* * *

Однако на Сельве «Гринберг» не допустили бы. К чему лингвисты тем, кто не желает общаться?

Вызов поступил от полулегальной кучки зимовщиков, которые искали там совместимое топливо. Планета Сельве не принадлежала к Межпланетному соглашению и не числилась в списках Галасоюза. Разумная жизнь там вроде бы нашлась, но себя не проявляла и исследователям не показывалась. На жаргоне МЛЦ Сельве называлась бесконтактной. Наткнувшись на такую планету, с нее просто вывозили все, что стоило вывезти, и больше не возвращались. На зимовщиков напал какой-то вирус, на первый взгляд – обыкновенный земной грипп, но так далеко от дома – кто знает?

– Конечно, у пятнадцатого галактического руки отсохнут послать им неотложку! – просигналил шестью конечностями биолог-вентиец.

– Во-первых, мы к ним ближе, чем пятнадцатый, – сказал Старший брат. – Формально. А во-вторых, кроме нас туда никто не полетит. Кому они нужны, нелегалы-то?

Вентиец выкрутил неприличное слово.

Старшего брата звали Любен Корда, был он высокий, сутулый и перманентно хмурый. Его побаивались; русские тихонько напевали «Любен, братцы, Любен», стоило ему появиться поблизости. Шивон на всякий случай обходила его стороной. Корда носил у пояса синтезатор кислорода, к которому время от времени прикладывался. Говорили – это оттого, что Старший успел надышаться гадостью, которой на Лее травили повстанцев.

* * *

У зимовщиков, поголовно землян – раньше сказали бы «латиносов», – обнаружился ОРВИ. Единственный вирус, с которым медицина так и не справилась. Гагаринцы накачали их всем, что нашлось, и объявили карантин. Нечего выносить заразу в пространство, даже если это всего лишь насморк. Те послушно лечились, но от гагаринцев держались на расстоянии. Не полиция – но мало ли…

* * *

Казалось, что планету слепил ребенок – талантливый ребенок, чью работу – с ровно скатанными узкими полосками рек, тонкими стенками кратеров, причудливо ветвящейся флорой – обязательно выставят на видное место в классе. И там она будет стоять, пока дети не уронят ее, не сомнут или сама по себе она не расплавится на солнце. Не исчезнет.

Сельве тоже оставалось недолго.

* * *

О конце света рассказали зимовщики.

Миро Вальдес, прораб честной компании, связался со Старшим братом по личному каналу. Поговорив с ним, Корда долго молчал. Потом сказал:

– Докопались.

Бригада Вальдеса не первая прилетала на Сельве за топливом. До нее были и другие – и с Земли, и с Берты, и с Леи. Кто-то перестарался, или планета просто не выдержала такой активной охоты за ресурсами. Исследователи фирмы, на которую работали зимовщики, давно уже тревожились. Тут и там активизировались микровулканы, землю потрясывало. Отослав пробы почвы в фирму, исследователи получили короткий ответ: «Сматывайтесь. Пока не поздно». Выходило, что изнутри планета клокочет и скоро негодование ее выплеснется наружу. И сожжет лавой все живое – по меньшей мере в этом полушарии. Прораб сообщил об этом, а потом помялся и сказал, что у них барахлит панель управления, они, конечно, чинят, но если вдруг…

* * *

Теперь улететь гагаринцы не могли: если у зимовщиков не заладится с пультом, их придется эвакуировать. И они оставались на Сельве, а та тряслась и время от времени плевалась лавой.

Шивон ничего бы не узнала, если бы с зимовщиками вдруг не оборвалась связь и Корда не отправил ее вместе с братом Юрием узнать, не случился ли уже с ними конец света. Брат был техником с Венты. Вентийцы разговаривают, двигая и удлиняя конечности, и землянам неудобно называть их – не станешь же, в самом деле, всякий раз складывать фигуру из пальцев. Те, у кого не было удобопроизносимых имен – или не имелось имен вообще, – на кораблях гагаринцев неизбежно становились Юриями.

Оказалось, что головная панель отказала вовсе, потому и вырубилась связь. Ничего, у них уже такое случалось, не первый год летают. Починят. Вальдес с явной неохотой предложил им «по кружечке» – только потому, что не предложить было против всех космических законов. Но с номиззы и компании его понесло.

– Планета-то, – сказал брат Юрий.

– Знаю, – выплюнул Вальдес. – Ah, caray! Только нашли хорошее место, думал – в кои-то веки нормально подзаработаем…

Он рассказывал про бедный городок где-то на земной Кубе; и как все в городке считали его пропащим, а он не пропал, потому что никогда не стеснялся возить то, не знаю что, туда, не знаю куда. Шивон слушала: гагаринцев часто принимали за священников, а прораб, похоже, принял ее за гагаринку. С Сельве, говорил прораб, им еще повезло; на других планетах они б все оборудование обломали, пока искали, а тут зелененькие им сами показали места…

С Шивон слетел хмель.

– Какие… зелененькие, сеньор Вальдес?

– Миро, – пробормотал тот. – Зови меня Миро, док… Зелененькие… да. Здешние. Я зову ее Пилар. Хорошая девочка, Пилар. Была у меня на этом… астероиде, как его…

* * *

В трезвом виде Вальдес все отрицал. Какие зелененькие, какая Пилар. Естественно; как только о контакте узнают, Сельве заинтересуется Ведомство дальнолета, и ее уже нельзя будет доить. Шивон схватила его за рукав, развернула к себе, стала умолять. Сельве не сегодня завтра отправится в тартарары; а она, Шивон, не космическая полиция, и все, что она просит, – возможности сказать им несколько слов. И конечно, Вальдес не пожалеет, если отведет ее к сельвенцам. В конце концов тот поддался на уговоры и на несколько сотен гала, которые Шивон ему сунула. Взял вездеход и вывез ее за пределы зоны.

Но если об инопланетянах не доложили в МЛЦ… если в документах планетка так и значится бесконтактной… то откуда они взяли традукторы? Постойте…

– Миро… А на каком языке вы с ними разговаривали?

– Да на родном, на испанском! Что я, их марсианский учить буду, что ли?

* * *

Гуманоиды. Как же далеко она улетела; хватило того, что инопланетяне держались на двух конечностях и еще несколькими орудовали; хватило того, что она примерно видела, чем они смотрят и чем говорят, чтобы записать их в гуманоиды. Гибкие, сделанные будто из резины, они напоминали ей что-то затолканное совсем уж на самое дно воспоминаний, что-то из детства… Ну да. Фигурки из капельниц, которые дядя Райан приносил из больницы, когда был интерном.

Одна из «фигурок» протянула ей руку. Не так – одну из боковых конечностей.

– Buenos dias, hombre de la tierra, – сказала она вежливо.

А ведь Шивон думала – телепатия. «Эффект внезапного понимания», как на Траепа. Но это не телепатия, это хороший, чистый испанский, разве что интонации чуть механические. Дальше существо сказало:

– Mi llame Pilar.

* * *

Сельве должна была стать просто еще одной планетой. Еще одно название в отчете. С годами их накапливалось все больше. Ничейных, толком не освоенных, легко забывающихся. Просто перестаешь считать миссии, в которых побывала. Гагаринцы правы: если пить, можно и не считать.

А теперь Шивон сидела посреди маленького селения, под приютившими сельвенцев местными деревьями, которые те, кажется, просто сгибали так, как им было нужно, и у нее колотилось сердце.

Контакт. На Сельве.

Кем надо быть, чтобы не сообщить об этом? Сельвенцы знали бертийский и лейский; значит, нашли их куда раньше Вальдеса.

– Ты говоришь по-другому, – сказала ей Пилар. – Ты говоришь не так, как Миро-с-корабля.

А вот это уже был нонсенс. Никто не способен различать языки чужой планеты, это знают первокурсники. Вентиец способен отличить земной от кларийского, но английский и японский будут для него звучать одинаково; а землянина нужно восемь лет учить на лингвиста, чтоб он понял разницу между пятью языками Венты.

Но может ведь быть такое. Особо устроенные, необычно гибкие органы речи – биологам и фонетистам придется еще с этим разбираться, – особый мозг, способный понимать.

– Ты можешь научить твоему языку, – говорит Пилар. – Миро-с-корабля научил.

Верно. Миро-с-корабля больше нечего было делать. Он торговал с сельвенцами, как с неразумными индейцами, – только вместо дешевых бус всучивал им дешевые детективы, прихваченные из дому.

– Я могу, – говорит Шивон. Этим не надо будет традукторов, они – сами себе традукторы. Она сидит, обняв руками колени, и смотрит на чудо. Наверное, что-то такое и искали все Лингвистические комиссии; все «Гринберги», «Щербы» и «Соссюры». А она нашла. Чудо; философский камень; святой Грааль.

* * *

Вальдес оставил ее с сельвенцами одну, и на корабль Шивон возвращалась пешком. Не спеша, пытаясь успокоиться. Она шагала, боясь ступить, боясь дотронуться до растений, казалось, они тут же сомнутся, скомкаются, станут просто куском пластилина. Вскоре иллюзия прошла, стволы и листья были крепкими, плотными, психоделически яркими. Земляничные поля навсегда. Шивон погрузилась в собственные мысли и не услышала шум вездехода; и Старшему брату пришлось окликать ее несколько раз:

– Ни Леоч! Какого черта вы отключили связь?

Оглянулась – сутулая фигура рядом с вездеходом. Вздохнула:

– От Старшего брата не укроешься.

– Не надо было покидать зону. У нас чрезвычайное положение, не забыли?

Шивон еще чувствовала ладонью рукопожатие сельвенки, думала – ведь за этим, на самом деле, мы сюда летели…

– А у меня это крайний вылет, – сказал вдруг Корда. – Все, вот уходим отсюда, сдаю отчет в орден и на Землю.

Шивон пригляделась. Вроде бы не старый, но по виду разве определишь. Да и эта трубка с кислородом…

Корда глядел на низко висящее в небе белое пластилиновое солнце. При абсолютно черной шевелюре у брата были голубые глаза, светлые, будто вылинявшие

– Пришло подтверждение. Все совсем плохо.

– Я в курсе, – ответила Шивон. – И те, кто там живут, – она кивнула на гибкие деревья невдалеке, – тоже в курсе.

– А откуда вы… – Корда стоял, уставившись на нее, переступая ногами по неуютной мнущейся почве. – Это же бесконтактная планета.

– Кому как, – сказала она. – Мне нужно немедленно связаться с Лингвистическим центром.

* * *

Но вместо того чтобы связываться с МЛЦ, она не удержалась: вызвала «Джон Гринберг» и попросила разыскать доктора Лорана Дюпре.

– Шивон! – на экране возник Лоран. – Что ты делаешь на Сельве, nom de Dieu? Хватай своих гагаринцев и убирайся оттуда.

– Лоло, – сказала Шивон, – Лоло, у меня тут… контакт.

Сначала он слушал молча, опешив. Потом стал скептически качать головой.

– Слишком поздно, ma puce. Знаешь, сколько всего надо собрать, чтобы официально объявить это контактом? Ты элементарно не успеешь.

– Лоран, тут живые существа, и они говорят по-нашему! Мы не имеем права их здесь оставлять! Я, как полномочный представитель…

– …запасной козы, – осадил Лоран. – Ты летела с ними не как человек от Лингвистической комиссии, а как доброволец. Нет у тебя никаких полномочий. А МЛЦ возиться с ними не будет, потому что… нету времени.

* * *

Их было очень мало; душ двадцать, наверное, вместе с детьми.

– Вы все живете здесь? – спросила Шивон у Пилар. Они уже могли изъясняться на пристойном английском.

– Нет. Все живут там, – Пилар кивнула в сторону ползущего за горизонт разноцветного леса. – Но нас там нет. Нам там нельзя.

– Потому что вы помогали Миро-с-корабля? – осторожно спросила Шивон.

– Потому что мы разговаривали, – сказал другой сельвенец. Ему земного имени не дали. – С Миро, с другими. С тобой. Нам нельзя.

– Нельзя разговаривать?

– Вы чужие, – мягко произнесла Пилар. – Мы говорили с чужими. И теперь все кончится. И нам нельзя… там. Со всеми.

* * *

И она читала им вслух. Это не было утешением, не было обещанием – по крайней мере, сначала ей так казалось. Лишь слова, чужие слова, которые приютившиеся невдалеке от зоны существа могли складывать как угодно. Но складывали почему-то так, что ей становилось неуютно

– Ты знаешь, что все кончится, – сказала ей Пилар. – Они – наши, другие, – они не хотят улетать. Но я боюсь. Я боюсь, Шивон-с-корабля. У меня есть маленький, Шивон. Я не хочу, чтобы все кончилось для него.

Шивон взяла ее за изгибающуюся конечность. Хотела пообещать. Это она, в конце концов, может сделать – делали уже. Называлось «жена астронавта». Женщины приносили на корабль младенцев-ксено и выдавали за своих. По законам дальнолета они могли отказаться от анализа ДНК на корабле и дождаться приземления на родной планете – а там уж поздно было отправлять обратно. Шивон помнила; так увозили детишек с Гу, когда взбесилась Таукитская констелляция. А остальных? Остальных ты куда денешь?

Она опять опустила глаза к книжке:

«Иногда я вспоминаю маленькую церковь на забытом каменистом берегу Ирландии. Церковь теплая, и свет в ней желтый, оттого полированные коричневые скамейки кажутся по-домашнему уютными, особенно когда снаружи – дождь, и одинокий ветер, и нет на свете места, где бы можно было согреть душу или хотя бы тело стаканчиком виски…»

* * *

– Это невозможно, – сразу сказал Старший брат. Сказал быстро и уверенно, не дождавшись, пока она закончит. – Планета – как вы там говорите – бесконтактная. Биологи и медики с ними не работали. Если у нас на борту будут непроверенные ксено, нам просто не дадут посадку. Нигде.

– Но…

– Ни Леоч, мы в любом случае не сможем эвакуировать целую планету.

– Да речь и не о планете, – сказала Шивон. – Речь о тех, с кем я беседовала…

Корда поднял брови.

– Они… вроде бы… совершили преступление против рода. Заговорили на чужом языке.

– То есть, – качнул головой Корда, – что получается? Незаконное вмешательство в дела суверенной планеты. Попытка изменить естественный ход развития свободного существа. Еще что?

– Вы же гагаринцы. – Шивон смотрела ему в глаза. Все знают, что гагаринцы подчиняется только своей присяге, а законы дальнолета видали… в закрытой капсуле в открытом космосе.

– Ни Леоч, – оборвал он, – я бы плюнул на все и взял их. Если б они были не с Сельве.

– А как же «поправка беженца»? «Если жизни существа угрожает непосредственная опасность…»

– А вы много знаете – для лингвиста-то. – Губы Старшего брата как-то криво изогнулись. То ли улыбка, то ли… – Только за пределами Союза поправка не действует.

– Что-то я не поняла. Это что же, гагаринец отказывается спасать живых существ только потому, что они не принадлежат к Галасоюзу? Да это же… – Как глупо, у нее, у лингвиста, теперь не хватало слов.

– А вы дадите гарантию, что они не представляют опасности для Галактики? Что они не агрессивны, не заразны, что они не перережут экипаж, пока мы доберемся до станции? Дадите? Я не потащу в пространство черт знает кого!

– Они не агрессивны!

– Если они не сожрали вас за два дня, это еще ничего не значит. Сожрут на третий. Или хуже – будет у нас второй… вирус Ковальского. Как тогда на Делле. Слышали?

– Кто же не слышал, – тихо сказала Шивон.

– Тоже ведь завезли. И не поняли сначала откуда. А когда поняли… – Старший брат сплюнул.

Шивон поглядела в его выцветшие глаза и осознала – бесполезно. Наверное, гагаринец Любко Корда был еще совсем юнцом, когда его отправили на Деллу. И он не повезет сельвенцев. Не потому, что боится что-то там нарушить. Просто та часть присяги, где говорится «не навреди», теперь стучит в его сердце вполне реальным пеплом.

* * *

И она кричала Лорану – мол, надо же что-то делать, пусть поднимают на ноги Ведомство дальнолета, Красный Крест, миротворцев. Но понимала уже, что никого они не дождутся. Лоран взорвался в конце концов:

– Merde alors, Шивон! Кроме сельвенцев, там только кучка работников-нелегалов и гагаринский корабль. Даже за вами никто не полетит. А за ними – тем более.

* * *

Тайком она привела Пилар к еще одному Юрию, медику с Берты. Он всякий раз галантно пытался антропоморфировать при виде Шивон; она сочла, что он поможет. Юрий долго причитал насчет недостатка оборудования и времени и в конце концов выдал: дышит кислородом, холоднокровное, по характеристикам – ближе всего к леийцам, ничего способного прямо сейчас заразить экипаж он не заметил, но опять же… Больше всего, конечно, подошла бы Лея, но туда не пустят – туда сейчас никого не пускают, а в Нью-Иерушалаим пускают всех, но там плохой климат, а на Берте давление, а на Рио…

Другой Юрий, которому имя дали при рождении родители-земляне, потихоньку связался с несколькими приятелями из Ведомства и везде получил твердое «нет». Да и все равно, сокрушался потом русский, если Старший брат не дает добро, то ничего не выйдет.

А потом Старший брат поймал ее в коридоре и затащил к себе в кабинет.

– Ради Гагарина, Ни Леоч! – Корда надвинулся за нее, схватил за запястье, сдавил. Шивон машинально отпрянула, впечаталась спиной в стену. – Чего вы добиваетесь? Что вы мне делаете с людьми? Вам горя мало, вы прилетели-улетели, а им – им жить потом с этим!

Он наклонился ближе, дышал со свистом. От него шла волна густой, темной ярости, и Шивон стало страшно.

– Прекратите растравлять мне экипаж. Вы… не понимаете, что делаете. Знаете, чего они навидались в жизни? Вы летаете себе по Галактике и думаете, что все здесь так мирно и гладко! И летали бы себе дальше, и не разрушали бы иллюзию. Нам столько раз приходилось уходить с планеты, потому что там… там помогать уже было некому! И каждый помнит о тех, кого не смог спасти. Каждый!

«Господи, – подумала Шивон, – он же сейчас задохнется».

Старший брат отстранился, нащупал трубку, присосался к кислороду.

– А потом такие вот, вроде вас… Мы не имеем права их брать. Если возьмем, нас просто расстреляют по пути.

Шивон пришлось отвернуться, закусить губу, поднять глаза к белому потолку гостиной. Сколько с ней такого не было? С того дня на Гу, когда она стояла с «Лучом» в руке и тупо смотрела на погибших?

Все мирно и гладко. В Галактике.

– Ну да, – сказала Шивон. – Лучше пить и забывать?

* * *

И конечно, Старший брат был прав. Сельвенцы могли оказаться кем угодно: шпионами, захватчиками, заразой. Потенциальной катастрофой для вселенной. И принимать их в Галактике некому. Не ссадишь же их на первом попавшемся астероиде. Да и что они будут делать – без своей планеты, обреченные на синтетическую пищу, синтетические условия, синтетическую жизнь в гетто? И как она может решать – что здесь решать?

Корде хорошо – у него нет права. Нет выбора.

Но – есть же, в конце концов, приюты ордена Гагарина – огромные дрейфующие лагеря беженцев, которые берут всех без разбору.

Есть лаборатории МЛЦ, где всегда можно что-то придумать для носителей редкого языка.

И корабль Старшего брата – не единственный на этой планете.

«Ладно, – подумала Шивон. – Ладно».

* * *

– Лоран?

– Господь всемогущий, ты все еще там?

– Лоло, ты можешь кое-что для меня сделать?

– Слушай, я связывался с МЛЦ, но они говорят, что не могут никого за тобой отправить; единственное, что можно попробовать…

– Да послушай ты меня! Мне срочно нужна бумага на вывоз груза с Сельве.

– Что за груз?

– Биотрадукторы. Двадцать четыре единицы. Можешь оформить на «Гринберг»? По МЛЦ проводить слишком долго, а у меня времени нет.

– Шивон, какие, к марсиановой матери, биотрадукторы? Вам надо улетать оттуда, какой там груз!

– Все равно, – сказала она, – без них я не улечу.

* * *

И она сказала Вальдесу: поздравляю, по вашей милости погибнут живые существа. Если б вы только доложили о контакте как полагается, если б не побоялись исследователей, сельвенцев успели бы эвакуировать. Да, конечно, детей надо кормить; а вот у них тоже есть дети, и они сгорят здесь заживо… Вот бы – если с кораблем все будет в порядке, разумеется, – вот бы Вальдес согласился взять в багаж партию биотрадукторов, на которые уже есть все бумаги… То она не стала бы докладывать на него в Ведомство.

Не на того напала. Вальдес только жестко рассмеялся. Ненавидя его и себя, Шивон сказала:

– А детей?

– Что?

– Кормить?

Он напрягся:

– Сколько?

– Десять.

– Док, это не серьезно. Мы ж не такси. Давай пятнадцать, и пусть летят

– Que maldita escoria que tu es, Valdez[4]. Тринадцать, это все, что я смогла снять.

– Черт с тобой, тринадцать. Идет. Только давай сразу.

* * *

Его бригада починила-таки пульт управления и сообщила об этом гагаринцам. Старший брат тут же велел готовиться к отлету. О Шивон в суматохе забыли, и она смогла беспрепятственно вывести вездеход.

Небо застилалось тошнотворной завесой. Планета темнела, теряла цвета. Далеко на горизонте что-то горело; напоминание о конце света вспыхивало зарницей. Вездеход с трудом проминал себе дорогу по плавящейся почве. Шивон думала: «Надеюсь, я не доживу до конца Земли. Надеюсь, он будет не таким».

Еще до этого она велела сельвенцам собраться, взять пищи – никто не знает, подойдут ли им чужие пайки. И ждать. Теперь оставалось только рассадить их в вездеходе.

– Пилар?

Но сельвенка стояла, не двигаясь.

– Иногда я вспоминаю маленькую церковь на забытом каменистом берегу Ирландии.

Правильно. Она еще не знает, как по-английски сказать – тоска. Как сказать – вина.

– Нет, Пилар. Не сейчас. Сейчас – поздно.

– Церковь теплая, и свет в ней желтый! – выкрикнула инопланетянка.

– Я знаю. Поверь, Пилар, я знаю, но сейчас – не время. Где твой маленький, Пилар? Быстрее, быстрее!

Она залезла в вездеход – инопланетянка, названная в честь подружки зимовщика-нелегала. Что ж; им придется привыкать к чужим именам. Шивон активировала выключенный было передатчик:

– Вальдес, это Шивон Ни Леоч, я еду к вам с грузом.

Кубинец молчал.

– Вальдес! Черт, Вальдес, ответьте, или я совсем плохо о вас подумаю!

Может, у них просто пропала связь, как в тот раз.

– Сoncha e su madre[5], если вы улетели, клянусь, я вас…

Они улетели. В зоне зимовщиков осталась непривычная пустота.

– Voy a te matar, Valdez[6], – прошептала она, глядя в безответное небо.

В ухе раздался голос Старшего брата – спокойный, но сквозь покой рвется такое…

– Ни Леоч, сообщите ваше местонахождение.

– Вторая земная зона.

– Немедленно возвращайтесь на борт. Повторяю: немедленно. Борт готов к отлету.

– Роджер. – На борт так на борт. Шивон потянулась перепрограммировать маршрут на панели. Пальцы с трудом попадали по кнопкам.

– И когда вот так сидишь в церкви, даже не разобравшись, какой она веры, – да есть ли разница, этот заброшенный кусок острова так далек от взрывов… – бормотала рядом Пилар. Правильно. Самое время молиться.

– Шивон, где вы? Вы на вездеходе?

– Д-да…

В этот момент машина встала. Сельвенка вцепилась в Шивон всеми конечностями, потянула – надо уходить. Вездеход недовольно загудел. Накренился. Двери блокировало.

Перема-ать…

Существа лопотали что-то на своем языке – не надо ИЭ-сканера, чтоб определить, что страх зашкаливает. Она вдавила аварийную кнопку, машина выпустила их; они вывалились на горячую землю. Под вездеходом расползалась трещина.

– Шивон, послать за вами машину?

– Нет смысла!

Ничего, купол гагаринского корабля – вон он, совсем близко. Сельвенка хватает ее за рукав.

– Пилар! Мы бежим! Очень быстро!

– Ни Леоч, karam tu staru, сейчас же на корабль! – орет в наушниках Старший брат.

– Щ-щас!

Перехватить поудобнее того, кто на руках, уклониться от кочки, которой вздумалось плеваться огнем; горячая земля становится дыбом, мир пошел войной против своих же.

Запах. Сквозь ветер – острый, горячий, синтетический какой-то запах. Знакомый.

* * *

Все главные выходы корабля уже были задраены; Старший брат ждал их у аварийного.

– Ни Леоч! Какого…

И все, что она смогла сделать, – передать ему на руки ребенка. И Старший брат принял его – привычным, профессиональным жестом. Потому что он просто не мог поступить по-другому; потому что он почти всю жизнь учил себя не поступать по-другому – и теперь уже поздно было разучиваться.

И взяв его, он проиграл. Уже беспомощным взглядом обвел столпившуюся живую очередь. Шивон сжала конечность Пилар.

– Пожалуйста, брат Корда, – четко проговорила та, – позвольте нам улететь на вашем корабле. Мы просим убежища. Пожалуйста.

Корда поверх ее головы глядел на Шивон.

– Ни Леоч… – сказал он.

– Любен…

Теперь Шивон четко ощущала запах. Умирающая планета пахла расплавленным на батарее пластилином.

– Любен, во имя Гагарина…

Старший брат махнул рукой:

– Поехали.

* * *

Сельве горела. Гагаринцы старались на это не смотреть. У них и так было достаточно дел: разместить сельвенцев, успокоить, взять образцы пищи для лаборатории. Когда в багажном отсеке настала наконец тишина, Шивон доплелась до общего зала. Там было темно; на старом диване сидел Любен Корда и дышал кислородом.

– Вот тебе и крайний вылет, – сказал он, оторвавшись от трубки и закашлявшись. – Вы вроде за категорией сюда летели, да? Будет вам категория. И направление. Сказать куда?

– Я все возьму на себя, – устало сказала Шивон, опустившись на диван и закрыв ладонями глаза. – И не надо мне про крайний… Из гагаринцев не уходят.

– Как бы вы жили, если б оставили Землю вот такой? – спросил Старший брат. – И как они будут жить? Вы об этом подумали?

Шивон потянулась, забрала у него трубку и вдохнула кислорода.

– Будут жить, – пробормотала она. И почувствовала его руку на своем плече. Теплую руку. Удивилась.

– Рапорт напишу, – тихо сказал Любен, придвигаясь ближе. – Такой рапорт…

– У меня есть на них документы. – Шивон привалилась к нему, прижалась щекой к его плечу.

В багажном отсеке Пилар читала вслух:

– «Странно-семейный рыжий хор слаженно тянет гимн о Христе, в котором – как бы хор ни старался – все равно звучат нотки старинной островной тоски. Так же, наверное, запевал хор, провожая эмигрантов, доверившихся сомнительному счастью третьих палуб, на которых их уносило в океан…»

Где-то позади, в пространстве, горела планета Сельве.

4

Ну и сволочь ты, Вальдес (исп.).

5

Твоя мать – нехорошая женщина (исп.).

6

Я тебя убью, Вальдес (исп.).

Игра в классики на незнакомых планетах (сборник)

Подняться наверх