Читать книгу Истории дождя и камня - Инга Лис - Страница 4

* * *

Кладбище было большим и, наверное, ещё более старым, чем церковь.

От некоторых памятников не осталось не то что крестов, но и даже могильных плит, а лишь поросшие каким-то ползучим растением холмики.

Мальчишками, они обожали играть здесь в разбойников и рыцарей; дня не проходило, чтобы отец Реми не ловил кого-нибудь из сорванцов и сурово не отчитывал за шалости.

В отличие от церковного двора, священник не терпел игр на кладбище, терпеливо объясняя, что к мёртвым следует относиться со всем возможным уважением.

Его увещеваний, правда, хватало ненадолго, однако святой отец с настойчивостью Дон Кихота продолжал сражаться с этим мальчишечьим озорством в столь неподобающем месте.

Правда, сейчас на кладбище было пусто; звенели кузнечики, нагретая трава пахла пылью и уходящим летом.

Шарль долго стоял у ограды, пытаясь сообразить, в какой стороне похоронили друга, ведь во время самих похорон он был, как в тумане, и мало что запомнил.

Вспоминалось только, что вроде как рядом с родителями и тёткой, но толку от подобной информации было мало.

Обращаться за помощью к кладбищенскому сторожу, а по совместительству – могильщику, хотелось меньше всего, поэтому юноша пошёл наугад.

Всё-таки кладбище не бесконечно, а совсем свежих могил на нём, кроме Жаковой, вряд ли так много, если вообще есть.

Опустив голову, молодой человек брёл между крестов. Из-под ног вспархивали бабочки вперемешку с кузнечиками, за штаны цеплялись семена каких-то сорняков. Было по-прежнему умиротворённо и тихо, но только от этой тишины на сердце становилось ещё тяжелей.

Куда он идёт и зачем?

Увидеть, где похоронен его друг?

Поговорить?

Так он и так постоянно беседует с ним мысленно, и вовсе не обязательно тащиться для этого на кладбище.

Или от вида могилы осознание смерти любимого человека станет более реальным, чем воспоминание о том, как тот умирал у Шарля на руках?

Куда уж реальней…

Юноша хотел было уже повернуть назад, когда неожиданно увидел.

Свежий холмик земли и наскоро сколоченный, грубый деревянный крест.

Временный, понятное дело, но именно он придавал могиле какой-то особенно одинокий, заброшенный вид.

Шарль долго смотрел, всё не решаясь подойти. Наконец пересилил себя, коснулся кончиками пальцев шершавой, занозистой древесины.

Нагретые солнцем, простые доски… надо будет попросить Пьера, чтоб проследил, и на каменном кресте оставили пусть одну, но пристойную строчку.

Хотя… как будто Жаку не всё равно.

А потом юноша расстелил на земле куртку и сел рядом с могилой. Прищурившись, глянул на солнце.

– Ну, привет, – сказал тихонько. – Чёрт… до последнего думал, что не приду. Прости.

– Просто… всё никак не привыкну, что тебя больше нет, – подобрал сухой прутик, стал водить ним по земле. – Столько дней прошло, а я всё просыпаюсь по утрам и собираюсь бежать к тебе…

Шарль замолчал, даже не пытаясь вытереть ползущие по щекам слёзы, а потом усмехнулся криво.

– Я так тоскую по тебе… Помнишь, ты говорил… что больше не можешь без меня, что просто сдохнешь, если я оставлю тебя в Артаньяне и не возьму с собой? Я тогда… не то что бы я не поверил, но… я просто не понимал, как так можно, ведь жизнь – такая разнообразная штука… Я был уверен, что уеду… ты, конечно, поскучаешь какое-то время, но потом всё наладится, тем более ты ведь обещал не дурить и жить дальше… да и я не собирался забывать тебя, ты же знаешь…

– Ну, так вот… – опустив голову, сглотнул судорожно. – Не уверен, слышишь ли ты меня, но я всё-таки хочу, чтоб ты знал… Я только сейчас понимаю, что ты… действительно говорил тогда правду. Потому что тебя нет, и я… я подыхаю без тебя… каждый день, каждый час… ежеминутно… что же мне делать без тебя, Жак, как быть?

Всхлипнув, молодой человек принялся вытирать обеими руками лицо: не хватало ещё, чтоб кто-нибудь застал его в таком виде.

– Я только сейчас понял, кем ты был для меня, – пробормотал, кусая губы. – Ты даже лучше, чем я сам, знал, как мне справиться с собой, а теперь… мне кажется, я совершаю одну ошибку за другой. Ты знаешь, что я убил Антуана, Жак? Мне казалось, так будет справедливо… что это – единственный выход, но, похоже, я снова оказался не прав. Будь ты рядом… ты бы обязательно нашёл для меня нужные слова… но тебя больше нет, и я снова не уверен ни в чём…

– Единственное, что я знаю точно: ты не должен был получить эту пулю, – покачал головой. – Сколько я ни пытаюсь вспомнить подробности… так и не могу понять, когда и как это произошло. А ведь я… я и впрямь хотел забрать тебя с собой в Париж, потому что понял, что не смогу без тебя… Я хотел сказать тебе об этом уже после стычки, а ты… – и тут Шарль не выдержал, замолотил изо всех сил по кресту. – Как же ты мог… как ты мог поступить так со мной, проклятый ты сукин сын?

Но ответом ему по-прежнему была тишина, наполненная горячим ветром и звоном кузнечиков.

Ободранная ладонь немилосердно заныла.

А потом за соседними памятниками вдруг послышались шаги, и перед д’Артаньяном-младшим предстал потный, взлохмаченный Серж.

– Сгинь, нечистый! – толстяк отпрянул испуганно, закрестился и только потом узнал в сгорбленной фигуре возле могилы своего друга. – Шарль, ты?

– А? – юноша уставился на него с не меньшим удивлением. – Ты давно здесь?

– Нет, – Серж помотал головой. – Я только что… как же ты напугал меня! А что ты делаешь здесь, малыш?

Он сказал такое привычное «малыш» и тут же с опаской взглянул на господского сына: кто знает, как тот воспримет теперь подобную фамильярность?

Но Шарля разозлило не столько последнее слово, сколько сам вопрос в целом. Смотрел на толстяка, на чьём пузе он так любил валяться во время дружеских посиделок, и с каким-то тоскливым удивлением думал о том, что вот они были приятелями больше десяти лет, а теперь, за каких-нибудь две недели, стали, по сути, чужими людьми.

– Здесь? – переспросил с недоброй усмешкой. – А что, по-твоему, можно делать на кладбище, а, Серж?

– Не злись, – мельник заморгал растерянно. – Я… ты же знаешь, я не мастак говорить. Просто я удивился… Я ведь приходил к тебе несколько раз, но сеньор Пьер сказал, что ты болеешь…

– Пьер? Болею? – теперь пришла очередь удивляться Шарлю. – Я даже не знал…

– Наверное, твой брат не хотел, чтобы тебя беспокоили, – Серж вздохнул. – Конечно, ты столько натерпелся…

– Со мной всё в порядке, – юноша взглянул на приятеля уже совсем по-другому. – Да ты разве не видишь?

– Я вижу, что ты сам на себя не похож, – толстяк покачал головой. – Ты даже прошлым летом… и когда болел, по-настоящему болел… не выглядел так. Там, в церкви, мы и впрямь не признали тебя.

– Не надо, – Шарль скривился. – Это всё… уже в прошлом.

Серж завздыхал опять, затоптался на месте, поглядывая на него с самым искренним сожалением.

– Слушай, – погладил осторожно по плечу, – ты не обижайся на Жана и Андре. Они… мы все тогда были не в себе.

– Я не обижаюсь, – молодой человек поднялся. Подобрал с земли куртку, отряхнул её. – Разве можно… обижаться на очевидное?

– Это не очевидное вовсе, – губы мельника задрожали, как и всегда, когда он слышал, по его мнению, какую-нибудь несправедливость. – Я знаю, ты был ему, – кивнул в сторону могилы, – лучшим другом, чем мы все, вместе взятые. Просто… ты не умеешь показывать своих чувств. Но разве это означает, что их не было вовсе?

– С ума сойти, – д’Артаньян-младший усмехнулся невольно. – Я и не помню, чтоб ты когда-нибудь произносил такие длинные и умные речи, толстый.

Серж тоже улыбнулся нерешительно, однако затем снова стал серьёзным:

– Просто я знаю, как тебе плохо. Ты ведь мучаешься и, наверняка, винишь себя в том, что Жак погиб.

– Потому что так и есть, – Шарль не отрывал взгляда от креста на могиле. – Если бы он не пошёл меня провожать… Я не звал его собой, поверь… Но если бы он не пришёл, я бы погиб.

– Если бы я был на его месте, – возразил ему Серж, – я бы, наверное, тоже так поступил. А Жак – тем более… Жан, конечно, палку перегнул, но… Жак ведь и вправду тебя любил, Шарль. Потому что ты был хорошим другом. А разве можно думать о себе, когда нужно спасать друга?

– Я не знаю, – юноша едва сумел разомкнуть пересохшие губы. Вздохнул растерянно. – А ты и впрямь думаешь… что я заслуживаю… и что он не жалел?

Серж взглянул на него даже с откровенным недоумением, а потом, протянув руку, вдруг потрепал по голове – как, бывало, делал раньше:

– Ты и впрямь ещё плох, раз говоришь такое. И потом, разве ты сам, если бы пришлось… неужели ты бы поступил по-другому?

Шарль ничего не ответил.

Он всегда знал, что мельник только притворяется недалёким растяпой, теперь же только ещё раз убедился в этом.

По крайней мере, от слов парня на душе действительно стало легче. Как и при мысли о том, что они расстанутся, будучи по-прежнему друзьями.

А толстяк словно услышал, о чём он думает, потому что спросил:

– Когда ты уезжаешь?

– Не знаю, – юноша покачал головой. Дотронулся до креста, словно прощаясь с любимым. – Наверное, до конца недели уеду. У меня практически не осталось дел в Кастельморе.

– Ну да, – пробормотал Серж, – больше тебя здесь ничего не держит… Ты бы зашёл к нам перед отъездом, а? Помирился бы с нашими.

– Посмотрим, – уклончиво ответил Шарль. – Идём отсюда. По дороге договорим.

– Идём, – легко согласился мельник. Похлопал ладонью по кресту. – Ну, бывай, Жак, – а потом обернулся к другу. – Я ещё вернусь сюда, как-нибудь на днях. Слушай, я просто уверен, что его душа попала в рай.

Ничего не сказав, д’Артаньян-младший только ускорил шаг: слушать подобные рассуждения было просто невыносимо.

– А ещё я думаю, – Серж, пыхтя, едва поспевал за ним, – что у тебя теперь будет одним ангелом-хранителем больше…

Прекрати, хотел было крикнуть Шарль, но взглянув на приятеля, сдержался. Спросил вместо этого:

– Скажи, а что с кузней? Там… уже работает кто-нибудь?

– Нет, – Серж помотал головой. – Сеньор Поль и наш староста чуть ли не каждый день проверяют кандидатов, но пока… сам понимаешь, не хочется брать, кого попало.

– Ну да, – пробормотал молодой человек, а его приятель внезапно остановился, и губы у него отчаянно задрожали:

– Как же так, малыш? Я… представить себе не могу, что приду в кузню, а там будет кто-то другой! И что Жак уже… никогда не будет ворчать, что я своей болтовнёй отрываю его от работы…

Шарль закашлялся. Горло мгновенно забил солёный комок – не то слёз, не то крови, – юноша даже удивился, как это его хватило на спокойный ответ.

– Ты привыкнешь, – сумел даже улыбнуться краем рта. – Просто должно пройти время. Ведь Господь никогда не посылает нам испытаний, которых мы не смогли бы перенести. Считай, что это тоже… своеобразное испытание.

– Ты… – толстяк остановился даже, разинул рот. – Ты это серьёзно? Или язвишь, как всегда? Какой же ты… какой же ты всё-таки недобрый!

– Добавь ещё, как это Жак мог любить меня такого, – как юноша ни пытался, но остановиться не смог. А если уж совсем честно, то просто не захотел.

– А вот не скажу! – на лице Сержа была написана самая искренняя обида. – Потому что вы с ним… два сапога – пара были! Стоили друг друга, уж я-то точно знаю!

И добавил задумчиво:

– Кто знает… может, наши парни всё-таки были правы насчёт твоего сердца?

После чего развернулся и пошёл прочь.

…

Шарль не стал его останавливать. Даже окликать не стал.

На душе было до противного пусто, а в памяти всё крутились слова приятеля о том, как привыкнуть, что в кузне теперь будет работать кто-то другой.

Разговаривая, они с Сержем вышли как раз с той стороны Артаньяна, где находилась кузня, и вот теперь юноша стоял перед её воротами, всё пытаясь представить себе, как здесь будет работать новый кузнец.

Представлялось запросто, и от этого по спине у молодого человека бежал муторный холодок.

Он не решился размышлять над этим всерьёз. Как и вспоминать о том, что именно здесь Жак чинил ему шпагу, подковывал Ворона. И, конечно же, здесь он сделал для него кольцо, с которым Шарль теперь не расстаётся.

Просто ушёл.

Хотел было зайти к Жаку в дом, но у крыльца нежданно-негаданно обнаружились Пьер и мэтр Бертран.

Староста, как обычно, размахивал руками, убеждая в чём-то его брата; д’Артаньян-старший слушал, наклонив голову, и лишь изредка ронял какие-то фразы.

Поначалу юноша решил обождать, в надежде, что они скоро уйдут, но староста и брат всё говорили, и тогда он передумал.

В конце концов… разве недостаточно ему было кладбища? Чего он ожидает от посещения дома?

Новой порции мучительных воспоминаний?

Слабой надежды, что, пройдясь по пустым комнатам – там, наверняка, прибрали всё ещё тогда, когда готовили Жака к похоронам, – сделает ещё одну попытку принять смерть друга?

Или, наоборот, окунувшись в эти самые воспоминания, снова сможет вернуться мысленно на две, даже три недели назад, когда Жак ещё был жив, и Шарль мог каждую ночь засыпать в его объятьях?

Нет, невозможно.

Жак погиб, его не вернуть.

И можно бесконечно ходить в кузню, можно даже переселиться к кузнецу в дом, круглосуточно вспоминать запах его кожи и то, как друг целовал его – ничего не изменить.

Необратимость.

И чем скорее удастся принять это, тем лучше.

Юноша стиснул зубы и раскашлялся.

А затем, сделав над собой неимоверное усилие, направился в сторону замка.

Пора переговорить с отцом и начинать готовиться к отъезду.

Не желая ни с кем встречаться, д’Артаньян-младший ускорил шаг и уже дошёл до самого конца улицы, когда его внезапно окликнули.

Погружённый в свои мысли, он услышал не сразу, и Катрин пришлось даже на крыльцо выйти, повторив громче:

– Шарль!

Молодой человек подошёл, улыбнулся невольно:

– Здравствуй.

– Я даже не сразу поняла, что это ты, – девушка улыбнулась в ответ. – Зайдёшь?

– Почему бы нет, – Шарль поднялся на крыльцо, прошёл в дом.

Последний раз он был здесь прошлым летом, когда вернулся в Гасконь, окончив первый курс пансиона. Помнится, выяснил, что Катрин вышла замуж и недавно родила, и пришёл навестить бывшую подружку.

Тем летом у них было несколько мимолётных встреч, но затем две недели, проведённые в обществе Антуана, вкупе с обострившейся чахоткой заставили его напрочь забыть об интрижке с артаньяновской красоткой.

А потом, уже перед самым отъездом, он по привычке остался ночевать у Жака – как ночевал до этого сотни раз, – и тот вдруг поцеловал его…

Юноша мотнул головой, прогоняя несвоевременное воспоминание, уселся на табурет у стола.

– А где твой сын? – закинув ногу на ногу, прислонился к стене.

– Мишель отвёз его к своей матери на несколько дней, – девушка взглянула на него насмешливо. – Он не твой, не переживай.

– Я знаю, – спокойно ответил Шарль, а Катрин досадливо прикусила губу:

– Ну да, ты всегда был осторожен… даже слишком.

А потом подошла, погладила своего гостя по щеке:

– Если честно… я думала, что это из-за него… ты так охладел ко мне.

– Какие глупости ты говоришь, – молодой человек убрал мягко её руки. – Я же уже говорил: у тебя есть муж. Мишель – отличный парень, и я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы.

– Муж, муж… – Катрин капризно надула губы. – В прошлом году тебя никакой муж не останавливал…

Она безо всякого стеснения уселась к Шарлю на колени, обняла его за шею.

– Скажи честно, – потёрлась носиком о его щёку, – в кого ты влюбился? Я сколько ни думала, сколько ни спрашивала… тебя не видели ни с одной из наших девушек. Только на танцах да на посиделках с парнями…

– Ну почему обязательно должна быть другая? – от прикосновений Катрин в душе всколыхнулось вдруг какое-то полузабытое чувство, однако тут же пропало. Тем не менее, Шарль не стал больше отталкивать девушку. – Могу представить себе, как вы с подругами перемыли мне все кости…

– Это кто-то в Лионе, да? – Катрин вздохнула. – Наверное, какая-нибудь благородная дама… не чета мне…

Ох, уж эти женщины: если что вобьют себе в голову – ни за что не отступятся. И юноша решил подыграть бывшей подружке.

– Это всё в прошлом, – впрочем, ему и лгать не пришлось. – Всё ушло… и не вернётся уже никогда.

– Несчастная любовь… – теперь Катрин смотрела на него уже с искренним сочувствием. Опять погладила по лицу, убрала чёлку с глаз. – Я так и подумала. Ты такой бледный, Шарль… И синяки под глазами, и щёки небритые…

– Ну, – Шарль улыбнулся невольно: наивное любопытство девушки почему-то не вызвало ни малейшего раздражения, – мне в последнее время было не до регулярного бритья.

– Конечно, я понимаю, – она кивнула, продолжая гладить молодого человека уже не только по щеке, но и по шее, забираясь постепенно пальчиками за воротник. – Разбойники… это же так страшно… и Жак погиб… Мне ужасно жаль его. Он хороший был, хоть и ворчал вечно… Ты знаешь, что мэтр Бертран хотел моего Мишеля к нему в подмастерья отправить?

– Да, я слышал, – отчего-то говорить с Катрин о случившемся оказалось совсем просто – словно речь шла о чём-то обыденном. Возможно, потому, что в её словах не было никакого скрытого подтекста, и она ни в чём не обвиняла Шарля. Или это следует расценивать как начало привыкания? – Может, ещё и отправит. Когда нового кузнеца возьмут.

А Катрин вдруг прильнула к нему всем телом, прижалась к губам.

– Если честно, я не хочу больше говорить ни о разбойниках, ни о муже… Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Губы бывшей подружки были мягкими и тёплыми, а волосы пахли какими-то травами. А ещё у неё была высокая грудь и по-прежнему тонкая талия, которую ничуть не испортило недавнее материнство. Юноша хорошо помнил и запах, и то, как любил когда-то касаться этой груди губами.

Однако теперь он снова убедился, что от прежних чувств не осталось и следа. Даже возбуждения, как такового, не было.

Зато вспомнилось вдруг, какими нетерпеливыми были всегда губы Жака, и Шарля мгновенно бросило в горячую дрожь.

Он привлёк к себе девушку, впился поцелуем в горло. Потом скользнул ниже, рванул шнуровку корсажа.

Что я делаю, зачем мне всё это, мелькнуло, а тело продолжало действовать независимо от подобных мыслей. Телу требовалась срочная разрядка, и оно не желало слушать никакие доводы про отсутствие чувств и тоску по умершему другу.

Да и, в конце концов… не он ли сам недавно признавался Пьеру, что единственным, кто заставил его испытать нечто большее, чем плотское желание, стал Жак?

И вот всё вернулось на круги своя.

Его друг мёртв, а он занимается любовью с Катрин, не испытывая при этом не то что каких-либо чувств, но даже, по большому счёту, и особого удовольствия.

Только тоску и острое, болезненное желание избавиться, наконец-то, от напряжения последних недель.

Забыть обо всём.

О нападении, о болезни отца, об Антуане.

О Жаке и о том, что Шарль никогда и никого, наверное, уже не сможет любить так, как любил его.

Есть только откровенное, ничем не прикрытое желание физической близости, а любовь…

Всё в прошлом.

Катрин тоже почувствовала неладное. Она всегда знала Шарля как нежного и чуткого любовника. Мишель не смог заменить ей его, поэтому, собственно говоря, девушка и пыталась так настойчиво вернуть своего бывшего кавалера.

Помнится, сама Катрин не раз хвасталась перед подружками, что ей удалось заполучить самого молоденького и хорошенького из сыновей сеньора; теперь же она совершенно не узнавала прежнего внимательного Шарля в этом мужчине с измученным серым лицом и холодными, непроницаемыми глазами.

И дело было не в резких, где-то даже грубых ласках, словно он сдерживал сам себя. Его потемневшее лицо вроде бы свидетельствовало о возбуждении, но вот глаза оставались совершенно равнодушными, будто юноша не занимался любовью, а пытался в этот момент решить для себя какую-то мучительную дилемму.

Она хотела было помочь ему снять куртку, однако он отстранился, оттолкнул её руки:

– Оставь!

– Может, пойдём в спальню? – спросила робко; хотела привычно забраться руками к нему в штаны, а он вместо этого развернул её к себе спиной, так что Катрин пришлось практически лечь грудью на стол. Резким движением задрал юбки, едва не накрыв ей при этом голову.

Он взял Катрин так же резко и нетерпеливо, без единого слова, и в какой-то момент девушке показалось даже, что это вообще не Шарль, и что она по ошибке пустила в дом абсолютно чужого человека.

– Отпусти меня! Я не хочу! – эта мысль так испугала её, что Катрин рванулась из всех сил, попыталась оттолкнуть возлюбленного, но в тот же момент железные пальцы стиснули ей шею и так прижали к столу, что она едва могла вздохнуть.

– Лежи, – произнёс за спиной ровный, безжизненный голос. – И молчи, пожалуйста.

Она так испугалась, что перестала сопротивляться.

Чувствовала только, как пальцы бывшего кавалера продолжают сжимать её плечи, как он двигается болезненными, неприятными толчками, и всё это – в полнейшем молчании.

У него даже дыхание практически не участилось, и пришедшее, наконец, такое долгожданное возбуждение ничего не изменило.

На душе было до отвратительного пусто, и тогда Шарль, отчаявшись, закрыл глаза и попытался представить себе на месте Катрин Жака.

Соединить бездушные, почти механические движения с воспоминаниями, от которых его сердце всегда сжималось в такой невыносимо сладкой истоме.

Попытаться представить себе загорелую до черноты спину друга, и плечи, на которых не успевали заживать отметины от его ногтей, как он хрипло дышит сквозь стиснутые зубы, и как его тело отзывается на каждое движение партнёра тяжёлой, исступлённой дрожью.

А потом они бы лежали, отдыхая, и Шарль слушал бы, как, успокаиваясь, всё более ровно бьётся у Жака сердце.

И наблюдал бы, как его глаза постепенно светлеют, становясь из малахитовых – цвета светлого винограда.

Как подсыхают капельки пота у него на висках, как улыбаются губы.

Он едва сумел вырваться из этого морока.

И, поняв, что под ним не Жак, а всего лишь Катрин, едва не оскандалился. Впервые в жизни.

Хорошо, что его тело по-прежнему действовало вразнобой с душой. Хорошо, что Катрин не видела выражения его лица и слёз, готовых выжечь глаза.

Как только наступила желанная разрядка, Шарль отпустил девушку. Привалившись к стене, торопливо подтянул штаны, кое-как поправил под так и не снятой курткой рубашку.

Ноги сделались ватными, кружилась голова.

Однако на душе по-прежнему было омерзительно пусто, он понял, что никакого облегчения не испытал. Ни морального, ни даже физического.

– Ты… – Катрин выпрямилась, опустила юбки. Её миловидное личико прямо горело гневным румянцем, она даже руку подняла, по-видимому, собираясь угостить бывшего кавалера хорошенькой оплеухой.

И замерла, увидев выражение его глаз.

– Не делай этого, – от спокойного, чужого голоса у неё по спине снова пополз невольный холодок. – Лучше остановись.

– Какая же ты сволочь! – и девушка, не выдержав, расплакалась. – Вот что это было? И ты ещё смел уверять меня, будто вся твоя лионская любовь в прошлом?

Ты же сама ничего не хотела слышать, подумал Шарль, а вслух сказал только:

– Извини.

Сказал, чтобы легче стало Катрин, а не потому, что чувствовал раскаяние.

– У тебя нет сердца! Уходи! – она всхлипнула, топнула ногой. – Видеть тебя больше не могу!

Шарль ничего не ответил. Пожав плечами, оставил дом и направился в замок.

* * *

Он очень надеялся, что удастся незамеченным пробраться к себе в комнату, однако в нижней зале обнаружились близнецы. Но только уже не дурачились, как обычно, метая ножи в каминную балку, а сидели за кувшином вина и переговаривались вполголоса.

Оба выглядели уставшими, постаревшими даже. А ведь им всего по двадцать пять, подумал Шарль, чувствуя, как душу заполняет острая жалость, что ждёт их в Артаньяне?

Больной отец, стареющая мать, вечные хозяйственные проблемы, постоянный страх разорения…

Ладно ещё, Поль: ему, похоже, нравится возиться по хозяйству, но вот Пьер…

Он совершенно не создан для рутинной провинциальной жизни, ему бы в армию или куда-то в этом духе, но разве Пьер оставит отца и Кастельмор? Да и где взять для этого лишние деньги?

Чёрт, как неимоверно усложнилось всё, и это несмотря на то, что Антуан, главный источник проблем, уже никогда не сможет навредить семье…

– Привет, – сказал Шарль, подсаживаясь к братьям, а они уставились на него во все глаза, потому что не заметили даже, как он появился в зале.

– Ты? – удивился Поль. – Ты куда пропал, малыш? Тебя матушка искала, да и вообще… после всего, что случилось… Ты бы не пропадал вот так без предупреждения, а?

– Я в Артаньяне был, – ответил молодой человек, потому что рассказывать о кладбище хотелось меньше всего, но и ссора с близнецами сейчас также не входила в его планы. – Навестил кое-кого перед отъездом.

– А, – только и сказал Поль, а потом не удержался всё-таки, хмыкнул. – Катрин, что ли?

– Что ли, – возможно, услышав пусть даже часть правды, брат успокоится. – Ещё какие-нибудь вопросы?

– Э-э-э… – его уловка сработала, и Поль глуповато заулыбался.

А вот Пьера провести было не так-то просто.

– Ты говорил об отъезде, – взглянул на брата пристально. – Когда?

– На днях, – юноша наполнил кубки. – Чем скорее, тем лучше.

– Понятно, – как Пьер ни старался, но вышло безрадостно. – Хотя… в принципе, ты прав. Чем скорее, тем лучше.

– Да. И вот что… Учитывая, что я уезжаю, а также последние события… – Шарль откинулся на спинку стула. – Я хотел бы серьёзно поговорить с вами об отце.

– Да что тут говорить… – Пьер нахмурился. – Сам видишь.

– Я был у него сегодня днём, – молодой человек взглянул по очереди на близнецов. – И надеялся, что он уже почти поправился, а он… вы заметили, что отец начал забываться? Роже знает об этом?

– Знает, – Пьер с ожесточением потёр глаза – так, что даже веки покраснели. – И ничего хорошего, к сожалению, не обещает. Говорит, что здоровье отца уже не то… Мол, даже если сердце в дальнейшем и не будет его серьёзно беспокоить, то в остальном… Отец уже никогда не будет таким, как прежде.

А Поль вдруг скривился жалобно.

– А помните… – его губы задрожали даже. – Ведь ещё совсем недавно… Помните, как мы разговаривали недавно в библиотеке? Мы втроём, отец… Ты, Шарль, ещё тогда с расцарапанной физиономией явился, и мы подкалывали тебя… А потом пришёл отец, и мы обсуждали, когда и как тебе уезжать.

– Помню, – лицо юноши оставалось бесстрастным. – А теперь отец болен, и вы должны привыкать принимать решения без него.

Пьер хмыкнул, Поль только головой покачал:

– Я вот слушаю тебя, братишка, и мне кажется, что так отец мог бы говорить, будь он здесь. А ведь тебе… тебе сколько лет, а?

– В декабре будет восемнадцать, как будто не знаешь, – Шарль усмехнулся невольно. – Но за комплимент спасибо.

– Мы, конечно, рады, что ты всё-таки уезжаешь в свой Париж, – Поль улыбнулся тоже, – но как же нам будет тебя не хватать!

– Я буду писать, – совершенно серьёзно сказал ему младший брат. – Регулярно, а не так, как в прошлом году. Обещаю. А вы должны пообещать в ответ сделать всё, чтобы помочь отцу поправиться. И, в первую очередь, возьмите на себя хлопоты, связанные со свадьбой Нэнси.

– Поскорее бы это произошло, – пробурчал Пьер, – и наша сестрица переехала к своему муженьку. А то в последнее время тут как-то стало много Бернара… вам так не кажется?

– Да ладно тебе, нормальный парень! – и всё же Поль не удержался, хихикнул. – Хотя… не могу не согласиться с тобой: на расстоянии я буду любить его гораздо сильнее, а Нэнси – особенно.

– И ещё вам всё-таки надо решить вопрос с кузней, – произнёс Шарль, а братья замолчали, как по команде. – Причём в самое ближайшее время. Она не должна пустовать, вы же сами понимаете.

– Мы-то понимаем, – осторожно сказал, наконец, Поль, – но где же такого кузнеца найти, чтоб как… чтоб как Жак был?

– Берите любого, – последовал такой же бесстрастный ответ. – Главное, чтоб работать хотел. А опыт со временем придёт.

– Хорошо, – Поль так растерялся, что не удивился даже. – Тогда вот ещё что… Как нам быть с Антуаном?

– Что ты имеешь в виду? – и Шарль взглядом приказал встрепенувшемуся Пьеру молчать. – Он рискнул явиться в замок… после всего?

– Нет, и, наверное, не скоро объявится, – брат покачал головой. – Однако когда-то же он вылезет из своей норы, или где он там отсиживается… Как нам быть, если он всё-таки решит объявить войну нашей семье? Помнишь, ты предупреждал нас?

Не решит, и не начнёт, уже никогда, подумал молодой человек с внезапным облегчением, а вслух произнёс:

– Я всё помню, но ты же знаешь, что Антуан всегда был непредсказуем. Поэтому в данном случае я считаю, что проблемы следует решать по мере их поступления. Пока Антуан затаился – он не проблема. Просто будьте начеку.

– Хорошо, – пробормотал Поль, а потом взглянул растерянно на своего брата-близнеца. – А ведь он и вправду вырос, Пьер… Чёрт, даже жалко отпускать его, вот такого…

Пьер ничего не ответил, усмехнулся только как-то криво, а Шарль хлопнул Поля по плечу:

– Ты сам не знаешь, чего хочешь. То поганцем обзываешь, а то жалеешь отпускать. Хотя лично я на твоём месте только радовался бы, что такой ходячий источник проблем сваливает, наконец-то, ко всем чертям.

А Поль поднялся и вдруг обнял младшего брата. Крепко, так, что у юноши даже поджившие раны заболели.

– Одно другому не мешает, – потрепал ласково по голове. – Конечно, ты ещё тот – и засранец, и поганец. Но это не значит, что мы тебя не любим и не будем скучать.

– Я знаю, – Шарль совершенно искренне обнял брата в ответ. Улыбнулся одновременно Пьеру. – И хочу сказать по секрету, что мне повезло с вами не меньше, чем вам со мной.

…

Беседа с братьями неожиданно помогла молодому человеку расслабиться, и он даже понадеялся, что сможет сегодня нормально заснуть.

Вот только закончит разговор с Пьером: в том, что старший брат навестит его в самые ближайшие часы, сомневаться не приходилось.

Да и сам Шарль хотел бы попрощаться с ним отдельно ото всех: их всегда связывало слишком многое, не говоря уже о событиях последних месяцев.

И Пьер не заставил себя ждать. Едва за окном окончательно стемнело, явился с двумя бутылками вина и двумя бокалами.

Молча прошёл к столу, так же молча разлил вино.

Юноша, по обыкновению сидевший на подоконнике, наблюдал за ним.

– Держи, – д’Артаньян-старший протянул ему бокал. – Твоё любимое. Еле отыскал в погребе нужную бутылку.

Шарль принял бокал, а мужчина уселся в кресло, согнав с него Марса:

– Итак, когда ты хочешь уехать? Только говори точно.

– Послезавтра. Такой ответ тебя устраивает?

– Вполне, – Пьер кивнул вроде даже спокойно. – Тебя можно будет проводить до тракта?

Молодой человек вздрогнул даже.

– Нет, – мотнул головой так, что чёлка закрыла глаза. – Меня… уже провожали однажды… и это плохо закончилось. Пожалуйста, не надо.

Помолчал, а затем продолжил глухим от боли голосом:

– Знаешь, меня не отпускает постоянное чувство повторения. Словно все события идут по кругу, и я иногда просто теряюсь, будучи не в силах определить, что уже было, а что ещё только должно произойти. Вот и сейчас… мы говорим об отъезде, а я вспоминаю, как совсем недавно в последний раз ужинал с вами всеми, а потом пошёл прощаться с Жаком. И тут же думаю: а может… всего этого и не было вовсе? Может, я уезжаю впервые, и Жак всё-таки жив?

– Нет, – сказал Пьер. – И ты должен принять это, малыш.

– Я знаю, – плечи юноши поникли. – Несмотря на все подобные мысли, я знаю, что его… больше нет. Смотрю сейчас в окно и думаю… вот я уезжаю, а бежать в Артаньян уже не надо. И навещать больше некого…

– Ну, – не удержался его брат, – кое-кого ты всё-таки навещать побежал. Да так резво, что даже про родных забыл…

– Что? – на лице Шарля отразилось такое изумление, что мужчина тут же пожалел о своём сарказме.

А губы младшего брата между тем искривились недобро:

– Ты дурак что ли, Пьер? Неужели ты решил, будто мне так приспичило… что я, позабыв обо всём, понёсся в Артаньян, только бы трахнуть Катрин?

– Ты… – а потом до Пьера дошло. – Твою мать, прости меня, малыш. Ты… у него был, да?

– Ну да. На кладбище, – злость в глазах юноши погасла, теперь в них была только бесконечная усталость. – Я знаю, что надо было раньше навестить его… но я не мог, Пьер… мне так страшно было… Хотя я думал, что после похорон и… – тут он сглотнул судорожно, – и убийства Антуана… я уже ничего не боюсь, а вот не мог себя заставить снова пойти туда, веришь?

– Верю, – Пьер поднялся и обнял его. – Надо было мне сказать. Я бы хоть проводил. Ты… сразу нашёл?

– Да, – Шарль уткнулся брату лицом в грудь, прикусил до крови губу, чтобы только не вспоминать нагретую солнцем шероховатую поверхность креста на могиле. – Надеюсь… он услышал то, что я хотел ему сказать…

Д’Артаньян-старший только обнял его покрепче, чувствуя, как отчаянно дрожат под руками тонкие плечи:

– Конечно, услышал, даже не сомневайся. А со своей стороны… Я уже говорил тебе и повторю ещё раз: обещаю, что за могилой будут смотреть, как следует.

– Проследи только, чтоб… когда крест поставят… уже каменный… чтоб ерунды всякой не писали, ладно? – юноша вздохнул. – Имени и даты… будет вполне достаточно.

Пьер кивнул, а Шарль вдруг прищурился насмешливо:

– А что до Катрин… то это была совершенно случайная встреча. И ничем хорошим она, к сожалению, не закончилась.

– Если честно, я где-то предполагал, что ты всё-таки зайдёшь к ней, – его брат запнулся, подбирая слова. – И надеялся, что тебе… что хоть Катрин поможет тебе отвлечься.

– Банальный перепихон, к тому же не слишком удачный, – молодой человек хмыкнул невесело. Отстранился и сел, подтянув колени к груди. – Ладно, это я, скажем так… по секрету. Но если честно… Вот я уезжаю, Пьер… а с чем? Я потерял Жака, убил брата, разругался с приятелями… отца хватил удар… Даже бывшая подружка послала меня ко всем чертям. Ей-богу, я совсем не так представлял себе прощание с Гасконью!

– Поэтому я и настаивал, чтоб ты больше не задерживался здесь, – Пьер принялся откупоривать следующую бутылку. – Только не забывай писать нам, пожалуйста. Как доберёшься, так сразу и черкни пару строк, обещаешь?

– Я же уже говорил, что буду, – юноша пригубил вина. – А ты тоже пиши. Как отец, про свадьбу, как у вас с Полем дела…

– И как Жак, – совершенно серьёзно закончил д’Артаньян-старший. – Обещаю.

– Хорошо, – Шарль вздрогнул, закашлялся. – Да, вот ещё что… Мы, конечно, уже говорили об этом, но я считаю нелишним повториться.

– Ты по поводу Антуана? – догадался его брат. – Я нем, как рыба.

– Хотелось бы… прости. Я знаю, что на тебя можно положиться, но знаю также, как подобные тайны жгут душу. А потому я повторяю опять: никому, Пьер, ты слышишь, никому! Я понимаю, ты будешь скучать по мне, и тебе будет не с кем поговорить. Поль, конечно – хороший брат, но прошу тебя: ради бога, воздержись. Надо просто подождать, пока сукиного сына объявят пропавшим без вести, а затем – умершим. И проблема решится сама собой, – молодой человек помолчал и добавил с улыбкой:

– Захочешь поговорить – лучше напиши лишний раз. Я обязательно отвечу.

– Ловлю на слове, – Пьер едва сумел кивнуть – так тоскливо ему стало при мысли, что это последний их разговор по душам. – Ты… чёрт, как же я теперь понимаю твоего приятеля!

– Не надо, – юноша закашлялся снова. – Радуйся, что я уезжаю. Потому что… ничего хорошего общение со мной, похоже, не приносит.

– Буду считать, что даже не слышал этого, – д’Артаньян-старший ухватил его за плечи, встряхнул основательно. – Такими словами ты обижаешь и меня, и память о Жаке, понятно тебе?

– И ты, и Жак… вы всегда думали обо мне лучше, чем я есть на самом деле, – Шарль вздохнул. – Мне будет не хватать вас. Ты даже не представляешь себе, насколько.

– Вот это другой разговор, – Пьер обнял брата, осторожно поцеловал его в лоб – совсем, как отец. – Давай-ка ложись спать, дружок. В конце концов, есть ещё завтра: успеем не только наговориться, но и надоесть друг другу.

– Хорошо, – юноша в одно мгновение сбросил башмаки, снял рубашку и забрался под одеяло.

Стащил удерживающий волосы шнурок, тряхнул головой.

– Слушай, – улыбнулся вдруг как-то даже виновато, – ты не побудешь со мной ещё немного? Может, так я быстрей усну…

– Конечно, – мужчина взял с подоконника томик Вийона и присел на краешек кровати. – Почитать тебе?

– Не надо, – Шарль закрыл глаза. – Посиди просто так. Когда ты рядом, я вдруг начинаю верить, что всё действительно будет хорошо.

– А так оно и будет, – Пьер подвинулся ближе, стал гладить брата по голове. – Помяни моё слово.

Молодой человек ничего не ответил, улыбнулся только краешком рта.

И, засыпая, представил себе, что это Жак мог бы вот так сидеть рядом и неспешно гладить его.

И уже через несколько минут привычно провалился в сон, наполненный воспоминаниями и не менее привычными кошмарами.

Через два дня Шарль уехал в Париж.