Читать книгу Плод чужого воображения - Инна Бачинская - Страница 5

…И вдруг наступила тишина. Все сказано, пауза. И такая тишина – не передать, не городская, особенная. И не то чтобы кромешная, нет, всякие звуки присутствуют: то птица во сне зашевелится и пискнет, то ежик протопает, то ветерок пробежит, а чувствуешь, что обволакивает тебя, «дует в затылок», как говорит Доктор, и радость какая-то разливается и ожидание хорошего. Попытался я как-то рассказать это все жене, говорю, руками размахиваю, а она уснула – дело в постели было. Ну я и замолчал. Человеку нужно соучастие в хорошем смысле, нужно выложиться, а она… Вы не подумайте чего, Лариса у меня хорошая, а иногда чувствую, чего-то не хватает, даже и не поймешь чего, тонкости, понимания… Хотя женщина она хорошая, хозяйственная, на работе ее уважают, мальчики наши все: мама сказала, мама велела… Правда, командовать любит. И судит, как с плеча рубит. Тот такой, этот сякой. Я ей часто говорю: подожди, не торопись, узнай сначала, люди не ангелы, крыльев нету. Но иногда бывает права, даже не иногда, а часто. Ты, говорит, у нас добренький, и парней неправильно воспитал, а сейчас так нельзя, мигом обдерут. Добренький! Как будто размазня какая. Но это одни слова, она сама отдаст последнее и поделится, но поговорить любит. Все они любят, устройство такое. Да все лучше, чем в душе держать. Вообще-то, они более приспособленные и ближе к земле, как говорят ученые, и стрессов у них меньше – они любой стресс из себя выплеснут с разговорами и сплетнями, так природа предусмотрела. Или с шопингом. У них задачи другие по жизни: дать потомство, очаг поддержать, дом вести. Правда, кто говорит много, тот меньше думает, как я понимаю. Тут или – или. Тут уж ничего не поделаешь: или ты говори, или думай. А мужчина – открыватель, в нем любопытство имеется, ему интересно, что там, где-нибудь в другом месте, и думает он много, изобретает, сочиняет и вообще, иначе устроен, его дома не удержишь…

Ну да ладно, с чего это я вдруг… А только мысли всякие о жизни, о прошлом, о будущем иногда так не дают покоя, прямо извертишься весь. Лариса давно спит, похрапывает, а я лежу, думаю, вспоминаю…

…Сидим, значит. Ночь, тишина, земля остывает, маттиола и ночная красавица пахнут – аж в горле першит. Инесса зябко ежится, кутается в цыганскую шаль – черную, в красные и синие розы. Переплетает пальцы, подпирает лицо руками, задумчиво смотрит на огонь. Круглые плечи, белые пальцы, пышные рыжие волосы. Прямо картина. Полковник сидит рядом, лицо серьезное, даже суровое. Любаша молчит, что удивительно – задумалась.

– Ангел пролетел, – говорит Инесса, и все вздрагивают.

Большая серая бабочка начинает биться в стекло лампы. В тишине слышен шелест крыльев. Все смотрят на бабочку, а та не в силах разорвать притяжение, трепещет, бьется, умирает.

– Так и человек, – говорит вдруг налоговик Степан Ильич. – Бьется, бьется, а соскочить не может. Ни характер не поможет, ни воля. И понимает разумом, а не может.

– Вечная битва между разумом и инстинктом, – говорит Адвокат. – В каждом из нас сидит хомо сапиенс эт бестиа…

Никто не отвечает. Инесса протягивает свою полную руку и гасит лампу. Наступает кромешная тьма. И сразу проявляются звезды. Бабочки больше не слышно. Улетела. Темень обволакивает и скрывает чашки на столе, кусты, дом.

Но через минуту ночь светлеет, и можно уже рассмотреть лица.

– Интересно, куда мы уходим? – говорит Инесса.

– В каком смысле? – интересуется Полковник.

– В прямом! После жизни.

– Я вот читала… – вступает Любаша, но Степан Ильич привычно говорит: «Люба!», – и она смолкает на полуслове.

– Никуда, – говорит Полковник. – Происходит распад материи, выделение энергии, присоединение к мировому энергетическому океану, и все.

– А душа?

– А что такое душа?

– Говорят, душа переселяется, только не помнит.

– Толку тогда, если не помнит, – говорит Степан Ильич веско. – Душа – это память, одно и то же.

– Душа есть, и память есть, – говорит Инесса. – Даже древние люди верили в душу. Все верят, только не хотят признаться.

– Не столько верят, сколько надеются, – говорит Доктор. – Человеку трудно примириться с уходом, вот он и надеется, что это не конец. Что душа полетела дальше, она вечная.

– Иногда люди вспоминают прежнюю жизнь, – говорит Любаша. – Ученые даже разработали специальные таблицы, если все заполнить, то узнаешь, кем ты был раньше. И сны видят из той жизни, поэтому ничего не понятно.

– Читал! – говорит Полковник. – Одна моя знакомая была царицей, говорит, ясно вижу, как сижу на троне, а свита на коленях.

– Одна царицей, другая принцессой, третья жрицей, как же, – хмыкает Доктор. – А землю кто копал да детишек рожал в грязи да в нищете? А ведь не напишут такого в ваших таблицах, всем цариц подавай.

– Когда пахал Адам и пряла Ева, где родословное тогда стояло древо?[1] – продекламировал Адвокат.

– Вот именно! – воскликнул Доктор.

– Вы такой пессимист, Доктор, – вздохнула Инесса. – Я, например, знаю, что всегда пела, иногда представляю себя на громадной арене вроде Колизея, в белом, люди сидят на трибунах, и мой голос, такой мощный, сильный, взлетает к небу! В Колизее потрясающая акустика.

– Я реалист, а не пессимист.

– Я тоже, – говорит Полковник. – Насчет души сомневаюсь, не видел, но согласен с классиками, что душа – это способность организованной материи мыслить. Распадается материя – исчезает способность мыслить. Только всего.

– Говорят, после смерти вес тела уменьшается на два или три грамма, ученые считают, это вес души, которая улетает, – говорит Любаша.

– Конечно, три грамма, как же – говорит Доктор. – Какие ученые?

– А всякие явления? – вступает моя Лариса.

– Какие явления?

– Ну… потусторонний мир или параллельный. Иногда человек, который умер, является тебе во сне, в непонятной одежде, говорит странные вещи. Откуда он явился? Или ты вдруг чувствуешь, что знаешь какого-то человека или место, хотя никогда раньше там не был и никогда его не встречал, это как?

Я хотел было сказать, что случается такое все больше с женским полом, но промолчал. Меньше надо присматриваться к незнакомым людям и читать женские журналы. И смотреть всякие страшилки и экстрасенсов по телевизору.

– А я вот читала в одной книжке, – говорит Любаша, – что днем мозг контролирует и фильтрует информацию, а ночью отдыхает, и вся информация из космоса поступает прямо в мозг, отсюда и непонятные сны. Наш мозг не может расшифровать эту информацию.

– Игра функций, предоставленных самим себе, – замечает Доктор.

– А еще люди иногда видят тех, кто умер, – громким шепотом говорит Любаша. – Не во сне, а наяву! Говорят с ними, то да се, прощаются, расходятся, а потом вдруг вспоминают: а ведь человек-то умер! Или еще не знают, что умер, а потом только узнают. Оглядываются, а того и след простыл! Вот только что был здесь – и вдруг нету. Я читала!

– Да что мы все о покойниках! – с досадой говорит Лариса. – Аж мороз по коже!

– Но ведь есть же что-то, – замечает Инесса. – Не может не быть! И ясновидящие есть, и пришельцы, и всякие явления… А взять предчувствия?

– Пришельцы из космоса? – уточняет Полковник.

– Нет, из другого мира! Потустороннего или параллельного. Доктор, неужели вы за всю вашу жизнь… Клиническая смерть, например? Что-нибудь необъяснимое и паранормальное? А?

Доктор отвечает не сразу. Думает.

– Как соотносятся пришельцы из другого мира и клиническая смерть? – говорит наконец.

– Я имела в виду, когда люди возвращаются после клинической смерти. Кто пережил, говорят, что видели ослепительный свет и туннель, как будто вход куда-то. В смысле, все видят одно и то же, это как?

– Не хочу вас разочаровывать, – говорит Доктор, – но это говорит лишь о том, что умирание отдельных участков мозга вызывает определенные видения. Физиология – и ничего более.

– Как прозаично, – отвечает Инесса. – И все-таки должно быть что-то, не может не быть! Так просто взять и исчезнуть… Не верю! Есть другой мир, есть лазейки, есть способы общения…

– Верю, не верю, – говорит Доктор. – Вера помогает жить, всем известно. Выжить. Завидую.

– Вы, мужчины, все циники, – говорит Инесса печально.

– Не все, – говорит Полковник. – Я, например, материалист.

Она глянула на него, но промолчала. Протянула руку, щелкнула кнопкой. Свет ударил по глазам. Лариса даже ойкнула. Певица снова щелкнула кнопкой, и свет погас. Молчание. Доктор вдруг сказал:

– Был, впрочем, один случай… – и замолчал.

Я почему-то подумал, что в темноте всегда легче вести разговор – мысль, что ли, лучше организуется и высказывается. Может, потому, что не видишь лиц, и люди тебя тоже не видят… Или темнота выталкивает из тебя даже то, о чем говорить не собирался, как будто за язык тянет. Не знаю, так мне вдруг показалось.

– Я знала! – воскликнула Инесса.

– Я был тогда молодым человеком, – начал Доктор неторопливо, – только со студенческой скамьи, самоуверенным, циничным, нахальным…