Читать книгу Бородавки святого Джона - Инна Бачинская - Страница 5

Андрей захлопнул за собой дверь квартиры, уронил на пол портфель, ослабил узел галстука. Упал на диван в гостиной, бессмысленно уставился в пространство. Даже не стал зажигать свет. Теперь, когда не нужно следить за лицом, делать над собой усилие и улыбаться, разговаривать и слушать, он почувствовал, как отяжелели и ноют мышцы лица. Бесконечный день закончился, и он остался один на один со своими мыслями. Ему никто не мешал, и он мог спокойно обдумать то, что произошло. И ответить себе на вопрос, почему он поступил так, а не иначе, и что теперь делать? Хотя, какая разница…

Андрей сидел в темной квартире так же, как сидел вчера в спальне на даче. С той разницей, что сейчас он был один, а вчера с Леркой…

…Он заскочил на дачу за бумагами, оставленными там неделю назад, когда приехал сюда, надеясь поработать в тишине и покое. С работой не получилось. Была прекрасная погода, он отправился в лес и пробродил почти до вечера.

Он отпер дверь, вошел. Внутри дома оказалось темнее, чем снаружи. Он включил свет в прихожей и на кухне. Бумаги лежали на тумбочке в прихожей – там, где он их оставил. На секунду, как короткий укол, возникло неясное и неосознанное чувство… чувство узнавания, то самое «дежавю»… папки на тумбочке… полусвет-полутень… полуоткрытая дверь в спальню… Мелькнула мысль о чем-то важном… И ускользнула. Придется посидеть ночью, подумал он, отгоняя наваждение, и сгреб папки.

И тут его словно толкнуло что-то. Торкнуло. Потом Андрей пытался вспомнить, что это было – и не смог. Шестое или седьмое чувство, внезапный страх, наитие. Нет названия. Ощутив внезапную сухость во рту, он подошел к двери спальни, толкнул ее и оторопело застыл на пороге. В неярком свете, падающем из прихожей, он увидел жену. Она лежала на широкой деревянной кровати, странно неподвижная, едва прикрытая простыней, уткнувшись лицом в подушку. Рассыпались светлые волосы, тонкая рука свесилась до пола. Ошеломленный, он смотрел и не верил своим глазам. Лерка вчера уехала в Севастополь. Михась отвез ее на вокзал, потом доложил ему, что все о’кей.

Андрей стоял в оцепенении, прислонясь к косяку, чувствуя подступающую дурноту. Закрыл глаза, помотал головой. Снова открыл. Ничего не изменилось. Лерка по-прежнему лежала т а м… слегка прикрытая простыней. Он видел глубокую нежную ложбинку позвоночника…

Он не помнил, как долго там стоял. Время остановилось. Потом подошел на негнущихся ногах, потрогал плечо. Потряс ее, удивляясь внезапной тяжести легкого Леркиного тела. Отвел вьющиеся волосы, увидел багровые пятна на шее…

Ноги не держали его, и он опустился в кресло рядом с кроватью. Первым побуждением было немедленно куда-то звонить, бежать, звать на помощь… Позвонить Михасю, спросить… О чем? О чем можно спросить водителя, ничего ему не объясняя? Андрею стало страшно при мысли, что он может сказать Михасю или кому-нибудь еще, о мертвой жене на даче. Убитой… Порыв прошел, и он остался сидеть в кресле, бессмысленно уставясь на неподвижное тело… Неподвижное тело? Труп? Лерка мертва? Абсурд! Полная жизни, неугомонная, жадная Лерка… мертвая? Неподвижная? Нет! Сейчас она вскочит, закричит: «Ага, испугался!» Бросит в него подушкой, радостно завизжит…

Андрей с силой провел ладонями по лицу.

Дом, казалось, притаился. Мелкий дождь дробно стучал в темное оконное стекло. Где-то глубоко под полом скреблась мышь. Тяжесть, почти физическая, согнула его плечи, пустота и усталость разливались внутри. Ему хотелось вытянуться на полу, уснуть и больше не просыпаться.

Сидел он так долго. Постепенно пришел в себя и подумал: что теперь? Потом, вспоминая ночное бдение в кресле, он пытался понять, что чувствовал тогда. Ошеломление? Горе? Боль? Или мучительный липкий страх при мысли, что ожидает его в ближайшем будущем?

Страх, его старый знакомец… Полиция, бесконечные допросы, обыски, подозрения, перетряхивание их с Леркой грязного белья, беседы со знакомыми и сослуживцами. Его имя в криминальной хронике. Слухи, сплетни, домыслы. Вся его жизнь опрокинется. Вся его жизнь, которую он строил по крупице, которой так гордился… Она казалась ему незыблемой, как башня, а на самом деле была замком, выстроенным на песке. Он стыдился этих мыслей, но какой смысл притворяться перед самим собой?

Лерка была здесь с любовником, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться. С любовником. Он же убийца. О, нет! Убийца совсем другой человек. Убийца – муж-рогоносец, заставший ее после свидания в загородном любовном гнездышке.

«Не в силах совладать с яростью и ревностью, известный бизнесмен господин N. набросился на неверную жену. После короткой, но яростной борьбы бездыханное тело молодой женщины упало на пол. Убийца переступил через него и хладнокровно покинул помещение…» – напишет борзописец из «Вечернего курьера». А бессовестный репортер криминальной хроники выдаст что-нибудь разухабистое, вроде: «Мадам загуляла втайне от мужа. Муж настиг неверную и: «Умри, несчастная!»

О господи!

Свидетели, они же бывшие друзья, покажут, что жили они плохо. Накануне отъезда Лерки поскандалили и даже подрались. Он ударил ее. Экономка, как всегда, подслушивающая под дверью, продаст его с потрохами. Лерка, растерянная, со злыми беспомощными слезами, кричала страстно:

– Ненавижу! Я тебя ненавижу!

Она швырнула в него статуэткой «Женщина на скамейке» Армани, которую привезла из Италии и очень ею дорожила. Фарфоровые осколки фигурки символизировали осколки их семейной жизни. Фарфоровый реквием. Глядя на изящную головку в лиловой шляпке, откатившуюся под кофейный столик, на акварельно-нежное раскрашенное личико, Андрей внезапно понял, что это конец…

– Я уйду! – говорила Лерка, заикаясь, сдавленным от слез голосом. – Я с тобой минуты не останусь. Я… я тебя нищим оставлю. Ты же без меня… Что ты без меня? Ничтожество! Думаешь, это все ты? – Она яростно тыкала пальцем в сверкающий сервант, кожаные диваны, длинный массивный стол розового ясеня. – Ты? Вот! – Она сделала непристойный жест рукой, и Андрей снова подивился тому, какой она может быть вульгарной. – Вот что ты такое!

Он ударил ее. Первый раз в жизни ударил женщину. Лерка пронзительно закричала, а Андрей выскочил из комнаты, едва не сбив с ног экономку Элеонору, Леркиного соглядатая и шпиона, расположившуюся у замочной скважины. Элеонора обожала хозяйку. По вечерам они гоняли чаи на кухне, и жена расспрашивала экономку о покойном муже. Носорожья физиономия Элеоноры приобретала мечтательное выражение. История ее большой любви была известна Лерке во всех деталях.

– Ну и дурища! – делилась она с Андреем в постели. – Несчастный мужик, как он ее выносил!

Элеонора была в курсе всех городских сплетен. Андрей старался не смотреть на ее приторно-сладкую физиономию, у него звенело в ушах от ее сюсюкающего голоса.

Экономка, отшатнувшись, испуганно уставилась на Андрея. Схватив с вешалки куртку, он слетел вниз по лестнице. Лишь пройдя с десяток улиц, смог унять бешеный стук сердца.

Когда он вернулся домой, стояла глубокая ночь, часы только что пробили два. Он сгоряча двинулся было ночевать в гостиницу, но вспомнив, что в восемь тридцать утра у него важная встреча, повернул домой. Не встретив ни души, улегся у себя в кабинете и, как ни странно, крепко проспал до семи утра. Жену он с тех пор не видел.

Михась отчитался позже, что посадил Валерию Павловну на поезд, все чин-чинарем. Первый класс, отдельное купе. Михась?

«Нет, – подумал он. – Это не Михась».

…Элеонора станет главным свидетелем обвинения. Пришел ее звездный час, и она его не упустит. Она выжмет ситуацию, как лимон. Она вывалит их грязное белье к ногам жадно внимающей публики. Андрей словно слышал ее пронзительный голос, видел скорбно поджатые губы, шевелящиеся тараканьи усы, грубую пористую кожу носа. Видел, как она смахивает кружевным платочком несуществующие слезы.

– Он угрожал Лерочке, – скажет эта лицемерная стерва в упоении от главной роли на судилище. – Он не давал ей развода. Он бил ее!

Он ее бил! Негодующий ропот в зале. Подсудимый поднял руку на это неземное создание, которое все так любили! Он не давал ей развода! Он безумно ревновал… Вот оно!

Не все, впрочем, любили его жену. Финансист Ярема пригрозил уйти, если Валерия Павловна будет вмешиваться в его дела. «У меня один хозяин, – говорил Ярема. – На двух я работать не нанимался». Креативный редактор Савелий Зотов избегал Лерку. На него почему-то не действовало ее обаяние.

Андрей затруднился бы назвать точную дату, когда их семейная жизнь стала съезжать под уклон. Примерно года полтора назад или чуть больше. Начались разборки из-за денег. Лерка была страшная мотовка. В бухгалтерии толклись расхлябанные девицы блатного вида, работающие сдельно. Они чавкали жевательной резинкой, окидывая встречных цепкими взглядами. Реализаторы косметики, личная гвардия королевы. Имели место иски разгневанных потребителей. Косметика, несмотря на запредельную цену, была низкого качества и вызывала стойкое раздражение кожи из-за высокого содержания солей свинца. Ведущий инженер-химик по фамилии Гупало оправдывался, что предупреждал об этом, но Валерия Павловна не хотела его слушать.

Постепенно Лерка забрала бразды правления фармацевтической фабрикой в свои руки. Дядя Бен отбился от исков, они выплатили довольно большие компенсации потерпевшим. Дело даже до суда не дошло. Именно тогда юрист и посоветовал Андрею присматривать за женой.

– Ты понимаешь, старик, мы, конечно, не ангелы, – начал Венька, набычившись как человек, принявший решение и готовый стоять насмерть. – Бывает, ситуация заставляет принимать сомнительные решения. Бывает, нет выхода. Но здесь… Ты извини, старик, здесь элементарная жадность, из-за которой ставится под угрозу репутация компании. Народ стал разбираться, что к чему. Рынок насыщается товарами, и, хочешь не хочешь, нужно играть по правилам. Или, во всяком случае, не зарываться. Бизнес наш сравнительно молодой. Мы тратимся на рекламу, вкладываем до восьмидесяти процентов от прибыли в раскрутку. Мы работаем на будущее, сам знаешь. Я пытался говорить с Валерией… но она только смеется… Твоя жена – пацанка, которой нужно все сразу и желательно крупными купюрами. И этот придурок, непризнанный гений-фармацевт, тоже на нее влияет… Тебе надо бы присматривать за ней, что ли…

Андрей, слушая Веньку, испытывал двойственное чувство – раздражение от многословия юриста, мнящего себя на судебном заседании, не иначе, и растущую злость на жену.

Друзья, не торопясь, шли в бар неподалеку расслабиться после рабочего дня. Савелий Зотов, редактор, обещал подгрести попозже. «Я поговорю с Валерией», – пообещал Андрей без энтузиазма, прекрасно понимая, что задача предстоит не из легких.

К его удивлению, Лерка перенесла «воспитательный момент» довольно спокойно. Момент был выбран удачно. Жена струхнула, когда на них подали в суд. И Андрей «взял» ее тепленькой.

– Не буду, – обещала Лерка, всхлипывая. – Честное слово, больше не буду!

Андрей так обрадовался мирному урегулированию вопроса, что потерял бдительность и не смог отказать жене, когда та попросила взять на пустующее место специалиста по маркетингу ее старинную подругу Ромашку Сподиевич.

– Она что, уже на свободе? – только и спросил он, не удержавшись.

Лерка захохотала, слезы мгновенно высохли. Ей ничего не стоило раскаяться, пустить слезу, виновато потереться щекой о его руку, куснуть за ушко, примоститься, свернувшись калачиком, у него на коленях. Все ее приемы он знал наизусть и тем не менее попадался снова. Хотя что значит попадался? Он видел жену насквозь – все ее ребяческие смешные гримаски, ужимки, вранье, нахальное и какое-то неуклюжее в то же время, что свидетельствовало о ее глубинной инфантильности. Иногда он вспоминал слова матери о том, что Лерка – взрослая женщина, знающая, чего хочет, но мысленно отмахивался от них, будучи уверенным, что знает жену лучше. Он велся на ее приемы, если не с удовольствием, то, скажем, предвкушая их заранее и забавляясь. Подспудно в нем всегда присутствовало любопытство: что она еще выкинет, как выкрутится? Тогда он еще любил ее и думал, что ему невероятно с ней повезло.

А потом он нашел драгоценности. Как-то в поисках иголки – оторвалась и осталась в ладони пуговица от рукава пиджака, – он стал шарить в Леркиных шкатулках. Его внимание привлекла ярко-красная китайская шелковая сумочка на кнопочной застежке. Машинально он раскрыл сумочку и вытащил оттуда бирюзовый кулон на длинной цепочке. Вещица была очень красивая, незнакомая и, видимо, недешевая. Крупный овальный зеленоватый камень в массивной золотой оправе, усыпанной мелкими бриллиантами. Он недоуменно вертел кулон в пальцах, высекая из камушков снопы искр. Вещица не вязалась с дешевой китайской сумочкой. «Маскировка, – подумал Андрей. – «Свой» футляр привлек бы внимание. Откуда?»

Он выдвинул ящики ее туалетного столика, заглянул в разнокалиберные коробочки со всякой дребеденью и нашел много интересного. Ошеломленный, он смотрел на сверкающую груду золотых и платиновых вещичек, лежащую перед ним на полированной столешнице. Насколько он понял, это были не простые ювелирные изделия, а антикварные. Он повертел в руках платиновую брошь-перышко, усыпанную бесцветными камешками, осторожно положил ее на стол. Вытащил колье – массивное, сплетенное из золотых колосьев, перевитых тонкой ленточкой белого металла. Браслет с изумрудами…

Он вспомнил восторженный визг Лерки, когда он подарил ей на день рождения платиновое колечко с сапфиром и двумя бриллиантами. Не далее, как три недели назад. Колечко, стоимость которого не шла ни в какое сравнение со стоимостью его находок. Он вдруг вспомнил свое изумление, когда узнал, что ее «левый» заработок намного превышает его собственный. Его словно жаром обдало. Он перевел взгляд с блестящей горки на свое отражение в зеркале и испугался. На него смотрел незнакомый человек с мгновенно усохшим и посеревшим лицом, с взглядом, не предвещавшим ничего доброго.

Он просидел у туалетного столика, сторожа€ драгоценности, пока не услышал скрежет ключа в замочной скважине. Лерка влетела в квартиру, промчалась ураганом через комнаты и остановилась на пороге спальни, удивленная. Взгляд ее скользнул по лицу мужа, по столику… Впервые Андрей увидел ее растерянной. Но лишь на миг.

– Привет! – закричала она радостно. – Ты уже дома? О, ты нашел мои сокровища! – Она словно сейчас только заметила блестящие вещички. – Правда, прелесть?

Он смотрел на нее, ловя себя на безумном желании услышать достоверное объяснение из ее уст и вернуть все на круги своя.

– Это от бабушки, – сказала Лерка, усаживаясь ему на колени и целуя в щеку. – Отец отдал мне еще зимой, когда приезжал из Польши, я собиралась тебе показать, засунула в ящичек и совсем забыла.

Он не мог не восхититься ее актерским талантом. Голос жены был абсолютно естествен, она даже не покраснела. Он понял то, о чем лишь догадывался, никогда не додумывая мысль до конца. Лживость была ее второй натурой. Она лгала так же легко, как дышала, не испытывая ни малейшего при этом смущения. Ей не было стыдно. Стыдно стало ему.

А может, и правда от бабушки, подумал он вдруг, глядя в честные Леркины глаза. Отец ее занимал в свое время видный пост в торговле, был при деньгах. Возможно, скупал золотишко, а ей сказал, что от бабки. Могло так быть или нет? Могло, признал Андрей.

Лерка смеялась и тормошила его. Она надела золотое ожерелье, нацепила на руку браслет с изумрудами, продела в мочку длинную сложно устроенную серьгу.

– Только одна, представляешь? Так жалко…

Застыла, улыбаясь шаловливо, глядя на него сияющими глазами, приглашая полюбоваться…

Это был второй звоночек. Третьим звонком стала еще одна находка – пачка сигарет в Леркиной сумочке. Да, да, он опустился до того, что как-то обыскал одну из ее сумочек. Не намеренно, просто она попалась ему на глаза. Лерка не курила, так, баловалась иногда. Что привлекло его внимание? Некая странность… Запах! Он закурил сигарету, и сладковатый удушливый дымок поплыл по квартире. Андрей никогда не курил, но курили его одногруппники, и он понял, что это такое. Сигареты с травкой! Их не курят в одиночку. Для этого нужна подходящая компания.

Он положил пачку назад в сумочку и отворил окна. А когда пришла Лерка, небрежно спросил: «У тебя не найдется сигаретки?» Он долго репетировал эту фразу, стараясь, чтобы не дрогнул голос. Но не дано было ему лицедействовать. По выражению Леркиного лица он понял, что она мигом просекла обстановку. «Запросто», – сказала, доставая из сумочки сигареты и протягивая ему. Он, как дурак, закурил. А что ему еще оставалось? А Лерка, улыбаясь выжидательно, смотрела на него. Он, чертыхаясь в душе, изобразил недоумение, закашлялся, взглянул вопросительно. Она расхохоталась.

– Привет от Ромашки! Это ее подарок. Вся их тусовка балуется. Нас приглашала, пойдем?

Она легко и непринужденно навязала ему свою линию поведения, и Андрей понял, что Лерка ему не по зубам. Она змейкой выскальзывала из рук.

Он поймал себя как-то на мысли, что становится подозрительным, стал чаще звонить домой, когда задерживался, а потом спрашивал, где она пропадала. У подруги? Кто такая? Телефон? Ему самому было противно, но он ничего не мог с собой поделать. Лерка хохотала: «Ты меня ревнуешь?» – но глаза ее становились все холоднее.

А потом ему доложили, что ее видели в ресторане с Речицким. Был такой предприниматель у них в городе, в свое время подкатывавшийся к нему, Андрею, насчет продажи фабрики. К Лерке у него такой же интерес? Или другой?

Она не изменилась. Была, как всегда, смешлива, жизнерадостна, ластилась к Андрею. Но подспудно он чувствовал, что она знает! Знает, что ему известно, если не все, то многое из ее тайной жизни, что он не верит ей больше. Они напоминали кружащих по рингу боксеров, выжидающих, когда противник приоткроется и можно будет нанести удар. Причем Андрей знал, что она ударит больнее, не связанная ни малейшими понятиями морали или жалости.

Он стал проверять ее сумочки и карманы. Звонить подружкам, если не заставал ее дома. Как-то тайком пошел за ней. Ему было стыдно, но он не мог остановиться. Его желание вывести ее на чистую воду стремительно превращалось в наваждение. Она, не возмущаясь, глядя на него в упор, отвечала на вопросы. Андрею казалось, что она издевается над ним.

Постепенно они перестали разговаривать. Они не ссорились, просто перестали говорить друг с другом. Внешне все было как обычно. Но у каждого из них завязывалась какая-то своя, независимая жизнь. Он стал задерживаться на работе. Лерка приходила поздно. Кричала из прихожей: «Ты дома? А я была в театре!» Или на концерте, или в гостях у школьной учительницы, или… да где угодно! Жена, улыбаясь, смотрела на него, и он знал, что она лжет. Вопросов он больше не задавал.

Однажды Андрей не сдержался и спросил прямо, есть ли у нее любовник. Лерка смотрела на него взглядом раненого животного, со слезами на глазах, горестно приоткрыв рот. А его не покидало чувство, что он присутствует на бездарном спектакле, и главная героиня, играя надоевшую сцену в стотысячный раз, презирает публику, приходящую на это смотреть.

А потом Лерка вдруг потребовала переписать фабрику на нее. Почему? Объясняла это более чем странно. Она не чувствует себя там полной хозяйкой, люди ее не слушаются, решения принимает он, Андрей. Это было неправдой! Он не вмешивался в дела фабрики. Он, Андрей, устает, продолжала Лерка, хватит с него одного издательства. Они никуда не могут поехать вместе. Люди отдыхают на Багамах и в Мексике, а они были раз в Италии, да и то он звонил в издательство днем и ночью. Ей надоело ждать, жизнь проходит. Все это не лезло ни в какие ворота. Андрей подумал, что она собирается бросить его и готовит запасной аэродром, и еще подумал о Речицком и сказал нет. Она зарыдала, он вышел из комнаты. На миг ему показалось, что роли их меняются, и он становится хозяином положения.

Разговор возобновился накануне ее отъезда в Севастополь и закончился безобразной сценой. Впервые было произнесено слово «развод». Экономка подслушивала под дверью…

Все это Андрей вспоминал, сидя в кресле в спальне их дачного домика. А перед ним лежала на кровати Лерка, и на шее ее наливались синевой следы пальцев убийцы. Волосы ее, блестевшие в слабом свете из коридора, были еще живыми…

Позже ему казалось, что он с самого начала знал, что сделает. Спрячет труп и промолчит. Чтоб никакого шума… Главное, первые несколько дней, а потом… Он не знал, что потом. Почему-то он считал, что самое главное, это первые несколько дней! Возможно, помрачение нашло. Андрей испытывал страх, почти животный. Он знал заранее, что никто ему не поверит. Что приговор ему вынесут сразу и бесповоротно. А люди будут показывать на него пальцем…

Он тяжело поднялся с кресла, вышел на крыльцо. Ночь стояла темная, очень тихая и какая-то безнадежная. Сеялся мелкий, по-осеннему холодный дождь. Вдалеке мутно светил неподвижный уличный фонарь. Он нашел в сарае лопату и пошел в лес, прямо к глухому топкому месту, на которое нечаянно набрел неделю назад.

Он сделал еще одну ходку в глубину леса, взвалив на плечо завернутое в одеяло тело жены, скользя по мокрым листьям и глубоко проваливаясь в мягкую почву…

Уже потом, по дороге домой, он впервые подумал, что больше никогда не увидит Лерку, почувствовал резь в глазах и тупую боль в груди. Ему пришлось съехать на обочину и остановить машину. Сухие рыдания разрывали горло…