Читать книгу Какая я девочка хваткая - Инна Фидянина-Зубкова - Страница 2

Собралась я замуж, однако.

Зачесалась у бати срака:

– Доню, денег нет на это дело,

а с чего ты замуж захотела?

«Тятенька, пора бы, лет мне много,

вон Колян стоит возле порога.»

– Ты скажи-ка своему Коляну:

пусть он свадебку сам и играет!

«Ну, папанечка, спасибо за подмогу!»

– Извиняйте, доню, я не могу.

Я к маманьке (та у печки):

«Надо б замуж выйти вашей дочке!»

Мать поварёшку лизнула,

как-то странно на меня взглянула:

– Ты б пошла, дровишек наколола.

«Мама, у порога стоит Коля!»

– Правильно, пусть Коля и наколет;

а ведь замуж, донь, никто и не неволит.

«Да хочу я замуж, вы поймите!

Вы к Коляновым родителям сходите.»

Что ж, попёрлись наши к родичам Коляна.

Также странно на меня смотрела его мама,

у отца чесалась тоже срака —

в огород послал нас за бураком.

Хошь не хошь, а свадьба состоялась!

Я столы накрывала, старалась

и за водкой бегала с Коляном,

низко кланялись мы папам, мамам.

На гармошке я сама играла,

песни деревенские орала.

А как выпила, пошла я, девки, в поле.

Замуж ведь никто и не неволит!

Смелая девочка, смелая

на белом свете жила,

смелая девочка, смелая

по острому лезвию шла.

Но шла так осторожно,

что понять было сложно:

боится упасть она что ли,

иль не в её это воли

слезть с наточенного острия?

Шла безвольная я

по крайнему краю:

то ли болею, то ли не знаю,

что ждёт меня кто-то.

Кто ты, милый? Забота,

одна забота:

с высоты не свалиться.

Не упаду —

я успела влюбиться!

Бойтесь, люди, пересуда,

Перегуда, Пересвята.

Бойтесь, люди, душегуба,

Троекура, партократа.

Бойтесь, люди, бояться;

и не смейте смеяться

над моею обидой великою:

ведь кого на Руси ни покликаю,

никто ко мне не кидается,

народ на зов не сбирается.

Видимо, нет во мне силы.

Открою-ка рот я пошире

и позову Перегуда:

«Гыть, Перегуд, отсюда!»

Гыть, а он не уходит —

все рядом орет да ходит,

ходит и ходит кругами.

Боялась бы я вместе с вами

всех Переглядов на свете,

да выросли мои дети

и закончили школу.

Теперь с Троекуровым спорить

старую мать заставляют.

А я и не спорю, я знаю,

что от пересуда

не спасёт душегуба простуда,

не затмит партократа награда.

В общем, замуж за Пересвята

собралась я, добрые люди.

А чего ору? Не убудет!

Не дарите мне цветов, не дарите.

В поле нет их милей, не сорвите!

На лужайку опущусь я вся в белом —

разукрашусь до ног цветом смелым:

красная на груди алеет роза,

на спине капризнейшая мимоза,

на рукавчике сирень смешная,

а на подоле` астрища` злая!

Я веночек сотку из ромашек.

А знаете, ведь нету краше

жёлтого, как солнце, одувана

и пуха его белого. Ивану

я рубаху разошью васильками:

бегай, бегай, Иваша, за нами!

Беги, беги, Иван, не споткнись —

во всех баб за раз не влюбись,

а влюбись в меня скорей, Иваша;

разве зря я, швея-вышиваша,

васильки тебе вышивала,

да на подоле` астрища` злая

просто так ко мне прицепилась?

И зачем в дурака я влюбилась?

А цветов мне не надо ваших!

Я сама швея-вышиваша!

Я провокатор судеб,

я провокатор сердец!

Если меня осудят,

то добра больше нет,

нет добра на планете,

оно ушло навсегда,

потому что на свете,

лишь одна я чиста.

Нет меня чище, и это

не пустые слова:

видишь дыру в пространстве —

это и есть дела

все мои и поступки,

от которых так стынет кровь

у надзирателей. Шутка?

Мой нынче ответный ход!

Не жила я у вас нежилою,

не была бы я небылою,

не было б меня и не надо,

да разрослась в огороде рассада,

рассада вишнёвого сада.

А раз рассада пробилась,

значит и я прижилась,

прижилась тут, вот и маюсь:

лежу не поднимаюсь.

И когда поднимусь, не знаю,

потому как встав, поломаю,

обломаю все ветки из сада,

подопру я ими рассаду:

расти, вырастай рассадушка,

буду тебе я матушка.

А что касаемо сада,

то нам чужих вишен не надо,

у нас лук, свёкла и морковка.

Берегись меня, родня, я мордовка!

Не дружите со мной, не играйте,

и в друзья меня не добавляйте!

Потому как не ваше дело,

что мои пироги подгорели,

не накрашенная я сегодня

и хожу, как дура, в исподнем.

Не смотрите на меня, я плохая,

а с утра вся больная-пребольная,

злая, голодная, не поевши,

на бел свет глядеть не захотевши.

Не дружите со мной, не дружите!

Поскорей отсюда заберите,

увезите в края таёжные,

где избушки стоят молодёжные,

пацанятки гуляют скороспелые

и девки с топорами несмелые.

Торговала я планетой:

тебе зиму, ему лето.

Торговала я едой:

тебе кашу. Мне ж в пивной

пенку пенную от пива,

чтобы я была красива,

чтобы я была полна

снегом, ветром, и одна

засыпала, просыпалась,

говорила, улыбалась —

всё любименькой себе

да мерцающей звезде.

Проверяла я себя

на лето, зиму. А весна

улыбнулась: «Ну, встречай,

наливай мне, дочка, чай,

да продай уж всё на свете:

кошку, мужа, дом.» Но дети

посмотрели и сказали:

– Мама, как жила в печали,

так и дальше будешь жить

и не надо ворошить

на планете лето, зиму.

Зыбь – не сон, а пелерина,

ей накройся и сиди

да стихи свои пиши.

Торговала я планетой:

ему зиму, тебе лето.

Торговала я едой.

Рот закрой, иди домой.

Никому не будет страшно

в тёплой сытости своей.

У кого одна рубашка?

Не отдашь? Ну и бог с ней.

Я последнюю раскрыла

неземную благовесть:

дикой повестью покрыта

пыль земная и известь.

А кого тут совесть мучит,

тот совсем её замучит,

и останется от ней —

пыль земная и иней.

Собирайся в круг народ:

девица в гости к вам идёт,

придёт и скажет:

«Кто пьёт да пляшет,

тому не страшно;

а кто поёт,

того сожрёт

велика совесть!» —

такая повесть.

Так собирайся ж народ,

к вам девка русская идёт!

А кому страшно,

так те не наши,

и бабы краше

у них, наверно.

А нам, неверным,

совсем не больно,

и совесть вольна,

сыта, красива

в тепле спесиво

скуля от боли:

«Доколе, доколе, доколе?»

Меня никто никогда не спросит:

«Какой во времени век?»

И я никогда не отвечу:

– Каков человек, такой век.

«Есть ли на сердце рана?»

– Не бередит её

ни случайный прохожий,