Читать книгу Кто варит варенье в июле… - Инна Кабыш - Страница 31

Любовь бессюжетна, как Феллини,

и детальна, как «Евгений Онегин».

Любить – это не значит что-то делать,

любить – это само ДЕЛО.

«Что ты делаешь?» – «Люблю», —

и так в каждую секунду жизни.

При этом ты можешь стирать белье

                                  в ванной,

а он – играть Гамлета на сцене —

вы оба будете делать одно дело:

любить.

Любовь не слепа —

у нее просто другие глаза.

В шестнадцать лет я страшно боялась,

что вот меня полюбят,

а я вдруг заболею какой-нибудь

некрасивой болезнью,

под этим подразумевалось:

ячмень,

флюс,

чирей, —

я боялась: как же ОН увидит меня ТАКУЮ.

Теперь не боюсь: ОН увидит другое.

Как если бы сквозь несколько матрешек

можно было увидеть самую маленькую:

матрешку-крошку,

девочку,

Психею.

У Психей не бывает чирьев.

«Леону Верту —

кода он был маленьким».

По утрам он особенно похож на мальчика.

Мальчика-с-бородой.

Мальчик играл вечером в Робин Гуда,

приклеил себе бороду,

бегал по лесам,

стрелял из лука,

распевал песни,

устал,

не почистил зубы,

не вымыл ноги,

залез в кровать,

свернулся эмбрионом —

и уснул.

А утром проснулся – с бородой!

и ты его не ругаешь:

Робин Гудов не ругают.

Любовь глуповата,

она детский лепет,

телячьи нежности.

Двое едут в метро.

Она держит кулек с клубникой,

берет ягодку,

откусывает половину

и дает Ему.

Берет – откусывает – и дает.

И так всю дорогу.

Ну что за дурь!

Неужели нельзя: одну ягодку – себе,

другую – ему?

Ведь так тоже – пополам!..

Они смеются.

Они «то, что говорится, счастливы», —

это о супругах Маниловых.

«Каждый приносил другому

или кусочек яблочка,

или конфетку,

или орешек,

и говорил трогательно-нежным

                                  голосом, —

выражавшим совершенную любовь:

«Разинь, душенька, свой ротик,

я тебе положу этот кусочек».

Ну и что, что у Манилова

книга вечно открыта на 14 странице?

И что он никогда не выстроит

подземного хода, каменного моста,

дома «с таким высоким бельведером,

что можно оттуда видеть Москву»?

Ну и что?

Чего они стоят,

все эти «бельведеры»,

в сравнении с «кусочком»!

Да одним этим «кусочком»

спасены и сам Манилов,

и Алкид с Фемистоклюсом,

и «душенька» – Психея.

Любовь не любит собственные имена —

любит нарицательные:

кисонька,

заинька,

рыбонька,

детонька,

солнышко,

золотко,

тюля – муля,

лапуля,

ичик – мичик – карабичик,

инусик – подусик,

кук – хрюк,

Чук и Гек,

Мур: «имя собственного ребенка».

Любовь – это ночь и тишина,

и ты сидишь у окна,

ты что-то читаешь, а может быть, пишешь,

при этом ты вслушиваешься и слышишь:

это его шаги:

«Господи, помоги!..» —

сердце стучит в ушах,

это за шагом шаг,

вот он подходит к двери —

дальше нельзя стихами,

дальше стихи стихают —

сердце одно стучит…

Ключ, поворачиваемый в ночи, —

это вершина любви.

Пик коммунизма,

как сказали бы большевики.

Они всю дорогу

«учились, учились и учились»,

они прорывали подземные ходы

по всей планете,

они строили дома с бельведерами,

откуда можно увидеть светлое будущее.

Они умели все, кроме одного:

быть маленькими.

И потому вымерли.

Как мамонты.

А Манилов остался.