Читать книгу Постумия - Инна Тронина - Страница 4

Наконец-то я заснула по-настоящему и забыла, где нахожусь. Не сразу поняла, что в дверь купе стучат. Села, неловко махнула рукой и едва не опрокинула стакан. В ушах громко барабанило сердце, и опять хотелось пить.

– Марианна, откройте, пожалуйста! Я вас очень прошу!

Вот ещё новости – меня тут уже по имени знают! А голос, между прочим, незнакомый. Вряд ли я вообще его когда-то слышала. Тут, конечно, не в проводнице дело. Наверное, тот самый Антон из клуба «Воздух» назвал меня отцу. И родак запомнил, а сейчас сболтнул кому-то…

Кажется, мне снился Рахмон. Вернее, даже не он, а его художественный свист. Мой «папик» виртуозно выводил рулады. И особенно – песни из «Бриллиантовой руки» – «Помоги мне», «А нам всё равно!», «Остров невезения». Свистел он везде – в том числе и дома. Но, несмотря на примету, денег у него всегда было много.

– Марианна, умоляю, откройте! – повторил тот же голос. Перегаром несло даже через дверь. – Я ведь знаю, что вы не спите…

Вот ушлёпок хренов! Знает он, что я не сплю! Сам разбудил, и ещё издевается. Надо это дело кончать поскорее, пока соседи не услышали.

Щёлкнув замком, я встала на пороге. И сразу дала понять гостю, что больше ни шагу он не сделает. Парень глупо улыбался, показывал мне бутылку французского коньяка. А то я его не видела! Чувачок, конечно, на вид смазливый. Зрачки расширены – я ему нравлюсь. Сам в дорогом спортивном костюме, вроде моего. Только не в бирюзовом, а в сером. Обут чел в белые беговые кроссовки.

– Ну? В чём дело?

Меня подмывало спросить, откуда он вырыл моё имя, но мешала гордость. Пусть думает, что мне это по барабану.

– Можно войти-то? – уже раздражённо спросил новый гость. Ростом он был за сто восемьдесят, и явно часто тягал железо в фитнесс-клубах. – Да, меня Александр зовут. Посидим немного, выпьем? Вот, взял в ресторане дозу для тонуса… Вы действительно меня не узнаёте? Мы же с вами танцевали!

– Я много с кем танцевала. И, по-моему, Саша, тебе уже хватит. Шёл бы спать. Не хочется мне тусить. Работы было много. Неприлично женщину будить, если тебя не звали.

– Марианна, я же в Москве, в ресторанах и клубах, вас часто видел. Официант в «Аисте» сказал мне ваше имя. Вы там с каким-то бабаем старым сидели. Я сейчас домой возвращаюсь из командировки. В Москве живу, элитные комплексы строю. Не какой-нибудь планктон офисный. Считайте, сам себя сделал. Одно время с Полонским работал. Ну, которого в Камбодже ловят…

– Ясно. А дальше что?

Меня мотнуло в сторону, потом – прямо на Сашу. Нет, он очень уж нажрался. Такими я брезгую.

– Вы ведь молодая совсем, – продолжал тем временем ночной гость. – Чего всё со стариками ходите?

– Себя, что ли, предложить хочешь? – усмехнулась я, демонстративно зажимая нос двумя пальцами. – Так я респиратор дома забыла.

– А почему бы и нет? – обиделся Саша и сделал попытку войти в купе. Я оказала жёсткое сопротивление, и он отлетел к окну. – Судьба ведь, понимаешь? Всё время пересекаемся с тобой. И в «Боско» тоже… В о-очень приятной компании тебя там застукал! И в «Чайке» на другой день. Ты там свой золотой клатч забыла. Это было на Валентинов день…

Мне показалось, что Саша не говорит всего того, что знает. Он как будто стеснялся. Смотрел то в пол, то мне в глаза. Углы его губ дрожали, ползли вверх. Значит, скрывает радость. И почти не моргает, параша.

– А тут мы ещё и рыбу заворачиваем? – разозлилась я. – Выпил, закусил и, до кучи, решил отлить? Шарик у нас тесный – люди часто встречаются. И никакая это не судьба. Забирай свой пузырь и топай к себе. Я, конечно, дружелюбно против тебя настроена, но только пока. Не въедешь с первого раза – другой разговор будет!

– Ой, какие мы неприступные, блин! – Саша моментально, как все пьяные, перешёл от галантности к оскорбухе. – Твой парень узнал, что у тебя есть жених, и оба едут сюда. Что делать? Может, мужу позвонить?

Соседняя дверь тихонько отодвинулась, и в щёлке блеснул чей-то глаз. Потом там оживлённо зашептались, фыркнули пару раз. И я решила прикрыть лавочку. По возможности, конечно, без скандала. Из своего купе высунулась заспанная проводница – уже далеко не такая красивая. Не хватало, чтобы и мент опять пожаловал…

– Сашенька, иди бай-бай, и не мозги не… стебай! – задушевно сказала я, спиной загораживая обзор своим соседям. – К сожалению, ты не совсем в моём вкусе. Очень уж на трансгендера похож. В маму, наверное, уродился.

Вот ведь непруха! Сначала лезли моральные уроды, теперь пожаловал аморальный красавчик. В кои-то веки решила побыть паинькой, так не дают. А потом будут изображать из себя верных мужей, потихоньку бегая к дорогим венерологам…

Мне уже давно так не хотелось курить, как сейчас. Я чуть не взвыла, когда подумала, что здесь курить, наверное, нельзя – даже в тамбуре. Тогда лучше попробовать прямо в купе – с открытым окном. Бологое, вроде, проскочили, пока я спала. И кто, к счастью, не подсел. Теперь лишь бы в Твери Бог миловал! Тогда, считай, пронесло.

– Рылом, значит, не вышел?! – угрожающе спросил девелопер. – Так всё равно придётся нового спонсора искать. Шлёпнули вчера ночью твоего мачо. Кстати, недалеко от «Боско» – на Большом Москворецком мосту. Я в ресторане слышал – уже по телеку передали. Кстати, он шёл домой с моделькой из Киева, чтоб ты знала! Она жива осталась. Так что не делай понты – незаменимых нет. Возьми мою визитку на всякий пожарный. Может, ещё встретимся. Допрыгался наконец-то! «Нечего, падла, народ баламутить!..»

«Взяли и вправду его расстреляли!» – вспомнила я строчки из песни про террориста Ивана Помидорова.

– Погоди! – Я машинально стиснула визитку в кулаке и почувствовала, что она жжёт ладонь. – Как шлёпнули? Когда?..

– Как обычно – из «волына», в половине двенадцатого ночи. Потом скрылись на легковухе…

– Да иди ты в баню! – Всё это показалось мне бредом. Такого просто не могло быть. А, значит, Саша врёт. – Я бортанула тебя, а в обратку пургу метёшь! Уматывай отсюда, чмо, а то в дыню схлопочешь сейчас!

– Да ты планшет открой, дура! – завопил и Саша. – Надо мне врать про такие дела! Тебе же добра хочу…

– Пошёл ты со своими хотелками! – Я уже не чувствовала ни рук, ни ног. Меня будто окатили ледяной водой – так трясло и корёжило.

Я снова увидела проводницу, встала на цыпочки. И закричала, махая поверх Сашиной головы его же визиткой.

– У вас тут что – «Красная стрела» или бордель на колёсах?! Почему пьяные придурки по вагонам шатаются и спать людям мешают? Уберите его отсюда сейчас же! А то в Москве жалобу настрочу, и вас до трусов раздену. Куда только охрана смотрит? Ей за то, что дрыхнет, «бабки» дают?

Проводница что-то ответила, побежала к нам, на ходу доставая мобилу. Она что-то виновато лопотала, но я не стала слушать. Саша, не дожидаясь дальнейших действий, направился в тамбур.

– «До рассвета труп его красивый речка на волнах своих носила!» – распевал при этом симпатяга с пшеничным чубом.

Я с грохотом задвинула дверь, щёлкнула замком. Потом дрожащими руками вытащила из сумки планшет. Но в Сеть выйти не получилось. Мы находились в густом лесу, в кромешной темноте; сюда не доставал сигнал.

«Так грустно, что хочется курить!» – вспомнила я ещё одну песенку. Потом открыла окно, прижалась лбом к раме и торопливо чиркнула зажигалкой. Огонёк сигареты спрятала в ладонях – подальше от греха. Только бы не пришли проводница с ментом – разбираться по существу. И как накликала – в дверь постучали.

Но я не открыла. Выслушала извинения, стоя на коленях – на своей же подушке. Бешеный ветер трепал мои волосы, обжигал щёки, играл занавесками и полотенцами. По купе летал снег.

А я вспоминала. Вернее, даже не я, а мои руки. Как делала ему масляный массаж, который и сама любила. Клеевая штучка, особенно если массажист противоположного пола. И с тех пор, при одной только мысли об этом, по жилам бежал огонь.

Но сейчас ничего подобного не получилось. Тепло уходило из рук окончательно, навсегда – как из мёртвого тела. Но это невозможно, нереально. Дура я, что поверила. Не для Борьки сырая земля. Когда мы встретимся, я всё ему расскажу. И мы посмеёмся вместе…

Я подняла визитку с пола. Не глядя, разорвала её на мелкие клочки, которые тут же улетели в окно. Снова взялась за планшет, и опять зря. Проветрив купе, я закрыла окно, тяжело вздохнула. За стеклом на несколько секунд вспыхнули станционные фонари. Мимо нас пронеслась какая-то платформа. А после опять всё кануло во мрак. Загорелись и погасли капли дождя на стекле. Я оглядела роскошное купе и поняла, что уже точно не засну до самой Москвы.

Под ложечкой сосало от ужаса. Дико, толчками, барабанило сердце. А вдруг этот хмырь не наврал? Ума у него на такое не хватит, соображения. И слишком уж много подробностей, которых при обычном трёпе не бывает.

Голова теперь работала чётко и ясно – будто я всласть проспала всю ночь, и никто меня не будил. Это адреналин брызнул в кровь. Так часто бывало в минуты опасности или в азарте игры, погони. Только сейчас я не знала, что делать, как решать проблему. Оставалось ждать, когда вернётся сигнал, и всё станет ясно.

А потом? Потом-то что? И зачем только я не вырвалась в Москву двумя днями раньше? Могла бы плюнуть на всех этих «клофелинщиков». Почему хоть раз не поставила личное выше общественного? Перед дядей моя совесть чиста. Всё, что могла, я сделала. Присягу я не давала, погоны не носила – и кто бы мне что сделал?

Господи, хоть бы всё это оказалось лажей, страшным сном, который исчезнет с рассветом? Ведь бывает так: спишь, а всё будто взаправду. Так реально, что не помнишь, наяву это случилось или нет. Я просто устала, неловко легла. Голова съехала с подушки, и мозг продуцирует всякую муть…

Мне надо было идти с ним! Мне, а не какой-то другой «тёлке»! Судьба давала шанс, а я его упустила. Теперь уже ничего не поправить. При мне такого не могло быть, никак не могло. Я и сама стрелять умею. Я отбилась бы обязательно. Не завизжала бы, не бросилась бежать. Но у меня нет с собой оружия…

Ничего, и так бы обошлась! Кинулась кубарем киллеру под ноги. Он ведь не ждал бы от барышни такой прыти. Я много всего умею, и не только в постели. Но теперь к чему оно, моё умение? Кому от этого лучше? Слишком много у меня ошибок, и не только в последнее время. Да что там – вся моя жизнь – одна сплошная ошибка. Я ведь и трахнуться-то не всегда могу с тем, кого действительно хочу. И уже сама не отличаю ложь от правды. То один рядом храпит, то другой – а у меня горло саднит от фальшивых стонов. Лежу и думаю, как вытянуть из клиента то, что дяде нужно по работе. Тут у меня одна задача – выключить им мозги, а самой не потерять контроль над ситуацией.

И ведь сама виновата – валить не на кого. Передо мной было много дорог. А я пошла именно по этой, по скользкой. Правильные люди никому не интересны. А я буквально шарахалась от рутины, серости, плесени – вот и получила весёлую жизнь. Конечно, взрослые били тревогу. Она уже, как говорится, вся была избитая, эта тревога. На меня орали. Меня воспитывали, пугали, умоляли и проклинали, но ничего не добились. И вот, кажется, только сейчас до меня дошло – взрослые были правы.

Я опять вскочила, взбила подушку. Потом выглянула в коридор. Там горел тусклый свет, и было пусто. Совсем пусто. И я почувствовала, что Саша сказал правду. Что я безнадёжно опоздала, и ничего уже не поправить. Надо было взять билет на самолёт – тогда бы успела. И вдруг я вся затряслась, заревела от тоски. В последней надежде подняла глаза к потолку вагона и зашептала молитву, понимая, что всё напрасно.

– Господи, сделай, чтобы это было не так! Сохрани, помоги, Господи! Вразуми меня, грешную, помоги пережить… Скажи, куда теперь идти, что делать…

Наверное, я шептала эти слова. Может быть, кричала. Но никто из купе не вышел, не выглянул даже. И проводница с сержантом куда-то пропали.

А у меня тряслись руки, как у древней старухи. Я их уже почти не чувствовала. По ногам бегали противные мурашки. Хотелось что-то делать, куда-то бежать. Ну, хотя бы вагон-ресторан. Взять бы там коньяку и согреться. А вдруг в ресторане сидят Саша с тем типом в золотых очках?

Озноб усиливался, и мне уже никуда не хотелось бежать. Наоборот, тянуло лечь, потеплее укрыться. Я что, получается, в Москву болеть приеду? Наверное, простудилась, когда во время облавы на «клофелинщиков» выскочила на улицу в сильно открытом вечернем платье. Понадеялась сдуру на свой крепкий организм. А, может, грипп подцепила? Вот классно будет, если свалюсь теперь!..

Я юркнула в купе, заперлась, влезла под одеяло. Сверху ещё набросила куртку. И вся сжалась от запредельного страха, даже ужаса. Я боялась оставаться одна, и в то же время не могла видеть людей. Дяде, конечно, ничего не скажу, а то пошлёт к психиатру. Может, меня ещё и отпустит – нужно только разобраться в себе. Чокнутые в нашей группе не нужны.

А, с другой стороны, если скрою, то подведу генерала Грачёва. Вдруг накатит в самый ответственный момент? И я не справлюсь с собой, провалю задание. Вот этого мне никто не простит. И сама я – в первую очередь.

Нет, рано мне паниковать. Схожу в сауну, выпью чаю с травами. Евгения всё это организует – мы с ней в дружбе. Да и дядя умеет такие дела разруливать – опыт у него богатый. Сам много раз выходил из депрессии. И ни разу не попал в клинику, хотя шансов было много.

Провертевшись с боку на бок ещё четверть часа, я собралась с духом и снова достала планшет. Теперь мне казалось, что правильнее будет всё побыстрее узнать и не мучиться больше неизвестностью. Пусть боль стрельнёт в сердце, обожжёт душу, а потом стихнет. Так уж устроен человек…

На сей раз мне удалось выйти в Интернет. Переждав всегдашний поток рекламы, я прильнула к монитору. Жадно всматривалась в строчки новостей и в фотки, шевеля пересохшими губами. До последнего наделась, что Сашенька с бодуна что-то напутал. Но нет – плохое всегда сбывается.

Меня словно кто-то сильный толкнул в грудь. Я ударилась затылком о стену купе. Может, просто дёрнулся вагон. Теперь я плохо разбирала слова – перед глазами стоял туман. Я провела ладонью по векам – это были слёзы.

Я крепко зажмурилась, но всё равно передо мной вставали величественный ночной Кремль, ограда моста, белые фонари. Внизу, на набережной, у Васильевского спуска, сгрудились автобусы. На пешеходной дорожке моста лежал навзничь мужчина в задранном свитере и приспущенных брюках. Я понимала, что это сделали эксперты, но всё равно вздрогнула. Закусила губу и со всей силы дёрнула себя за волосы, будто хотела снять скальп.

А потом открыла глаза и увидела самое страшное. Тот, первый, ещё напоминал того, которого я знала. Он мог жить и дышать. Но чёрный пластиковый мешок на асфальте уничтожил последние иллюзии. Это был уже просто труп.

Сигнал опять пропал – мы въехали в очередной лес. Но я уже знала, что вчера, именно в половине двенадцатого ночи, как и сказал этот болван Саша, в Москве, на Большом Москворецком мосту был убит человек, от которого ни мне, ни дяде ничего не было нужно. Сначала передали, что киллер выпустил в спину жертвы четыре пули. Потом оказалось, что их было пять…

28 февраля (утро). Когда я выходила из вагона, поздоровалась и одновременно попрощалась с проводницей. Та, снова подтянутая и накрашенная, смотрела на меня с немой мольбой. Я даже не сообразила, почему. Только потом вспомнила, что сгоряча пригрозила пожаловаться дяде-генералу. Господи, делать мне больше нечего! Да гори они все синим пламенем!..

Конечно, мне пришлось целый час приводить свой фейс в порядок. Хорошо, что прихватила с собой новую косметичку – со всем боекомплектом. Я ведь в люди выхожу, и должна выглядеть на пять с плюсом – что бы ни случилось.

Пустив в ход тупер-тушь для ресниц, жидкую тональную основу, помаду «Красное вино» и такой же карандаш для губ, я с трудом вернула себе прежний облик. Перед этим использовала маску с водорослями и лосьон для лица. На волосы ни сил, ни времени уже не хватило. Я просто собрала их в пучок и спрятала под кепку. Немного спрыснулась из пульверизатора водой «Дивин идол», и от любимого запаха даже полегчало на душе.

Дядя, как и раньше, прислал за мной «Ауди А-8» с водилой. Последний почему-то заблудился и ушёл на другую платформу. Я вывалилась из вагона на ватных ногах, а сумка казалась набитой булыжниками. Странно, ведь вчера она была совсем не тяжёлая.

Я подумала, что села в этот вагон давным-давно, и покинула его совсем другим человеком. Раньше я относилась к жизни легко. И даже собственные беды надолго не выбивали меня из колеи. А уж в Москве моя душа и вовсе пенилась, как шампанское, выплёскиваясь через край. Хотелось плясать до утра – хоть в ресторане, хоть в квартире.

А вот теперь такой знакомый, даже родной по духу город враждебно смотрел на меня, не веря слезам. И я отвечала ему тем же. Казалось, что небо затянуто траурным крепом, а на перроне слишком уж грязно. Холодный, сухой, резкий ветер обжигал щёки. Тучи цеплялись за шпиль высотки. Любые красные буквы казались написанными кровью.

И странно было, что люди вокруг говорят о каких-то пустяках, когда в их городе творится страшное. Я ехала на праздник, а попала на тризну. И не могла простить это столице, так жестоко обманувшей меня. Людям, которые даже не заметили злодейства. А если и заметили, то только порадовались, как этот козёл Саша ночью. Ведь им внушили, что это – враг. А врагов надо мочить…

Мимо быстро прошли два ночных гостя. Один из них – в золотых очках. Они сверкали всеми своими аксессуарами, а выглядели как после спецприёмника. Заметили меня, точно. Но сделали вид, что ничего не помнят. А вот и Саша пробежал. Легко кивнул мне и послал воздушный поцелуй. Он был без шапки, в кожанке на натуральном меху. Похоже, только что прополоскал рот одеколоном. Вся эта респектабельная публика послезавтра вернётся в свои шикарные офисы. И Саша продолжит кидать очередных дольщиков-лохов.

– Здравствуйте, Марианна! Извините, ради Бога… Меня неверно сориентировали, потому что поезд прибыл не к той платформе.

Водитель «Ауди» Павел Червяк, на рублёвском жаргоне паркстроник, смущённо смотрел мне в лицо, настойчиво забирая сумку. Был он высокий, костистый, очень сильный. Часто охранял дядиных дочек на выезде в гости и в театры. В ночные клубы и в рестораны Ингу с Кариной родители не пускали.

– Как вы доехали? Надеюсь, благополучно?

– Ничего, нормально. – Я облегчённо вздохнула, потому что боялась теперь за всех. И за Павла – тоже. – Все наши здоровы?

– Да, не сглазить бы. Кроме хозяина, конечно. – Павел имел в виду Вячеслава Воронова. Потом он внимательно взглянул мне в глаз. – Идёмте, Марианна. Всеволод Михайлович ждёт.

Водитель приподнял повыше клетчатую кепку и пошёл вдоль вагонов. Шаги он отмерял длинными ногами – как циркулем. Лопатки шевелились на широкой сутуловатой спине, натягивая замшевую куртку. Я пристроилась рядом, прижимая к животу сумку-грыжу с документами. Старалась не зацепиться за чемоданы на колёсиках, за тележки и узлы. Но всё-таки врезалась лбом в чей-то туго набитый рюкзак и пихнула локтем спортивную сумку. Выругавшись вполголоса, я обогнала носильщика с телегой, потому что голова Павла возвышалась над толпой уже метрах в десяти от меня.

Вокруг все целовались, смеялись, обсуждали родных и друзей. Они предвкушали приятную, праздную субботу. И я подумала, что совсем недавно сама была такой же и очень многих этим раздражала. Политика казалась мне уделом пожилых мужчин и непривлекательных женщин, которым уже больше нечем в жизни заняться.

И первым, кто опроверг мои представления о жизни, стал именно Борис. Он занимался политикой вовсе не потому, что не нравился женщинам, был бедным или не удался экстерьером. Карьеру же построил, когда я ещё не родилась. Он будто бы не старел и оставался моим ровесником – только очень умным. И уж совсем странным казалось то, что «папик» старше его лишь на пять лет – такими разными во всех отношениях были эти мои френды…

Около машины я подвернула ногу. Сказалась противная, непреходящая дрожь в коленках. Павел охнул, подхватил меня под руку и бережно усадил в лимузин. В салоне свободно могла разместиться приличная компания, да ещё по пути позавтракать.

Мелькнула мысль обратиться к Павлу с просьбой заехать на тот мост. Совсем ненадолго – только глянуть одним глазком. Меня разрывали два противоположных чувства – горе и любопытство. Но потом я отказалась от этой идеи. Павел ведь ничего не знал. Я предстала бы перед ним просто зевакой, которая заставляет ждать генерала Грачёва и всё его семейство. Да и сам дядя был не в теме, и потому сильно разозлился бы.

В лимузине работала печка, но сухое тепло скользило только снаружи. А внутри у меня всё заледенело, как в морозилке. Мы рванули с Комсомольской площади к Садовому кольцу, и я прикрыла глаза. Но это не помогло. Мельтешащие люди отпечатались на сетчатке. Прямо в мозг навязчиво лезла реклама. Когда я с трудом подняла веки, тёмно-алый маникюр опять расплылся перед глазами. Слёзы текли за ворот куртки, и я ничего не могла с ними поделать.

Ладно, что Павел ничего не заметил – я предусмотрительно села сзади. И впервые в жизни мне захотелось завыть по-бабьи, упасть на землю, покататься. Может, стало бы легче. Но я могла сейчас только вертеть на пальце кольцо жёлтого золота с бриллиантом в виде сердечка. И думать о том, что мы с Борисом действительно никогда больше не увидимся; по крайней мере, в этой жизни. Я действительно опоздала навсегда.

И нечего теперь спешить на мост где всё равно не дадут помолчать и подумать. Там, конечно, народу туча. Одних журналюг немеряно. Ещё попаду в кадр, а после начнут разбираться – кто такая? Лучше потом сходить, когда оцепление снимут, и затихнет шум. Постоять там, представить, как всё было. Ведь я же ходила этой дорогой – Саша в поезде правду сказал.

Будь всё по-прежнему, я обязательно загуляла бы. Но сейчас решила, что пора с этим кончать. Город как будто отодвинулся от меня, отторг. И я отринула Москву. Теперь мне точно будут мерещиться кремлёвские башни в мертвенном свете прожекторов и фонарей, сияющий храм Покрова. И Москва-река под мостом, которая никогда не смоет эту кровь, не унесёт в прошлое минувшую ночь.

Единственный, кто теперь может измениться, – я сама. Отныне вокруг лишь серое небо, серые дома, серый асфальт. Снега в городе нет, но мне кажется, что едем сквозь метель, и ледяное крошево сечёт лицо. Если вылезешь, сразу завалит насмерть. Надо, наверное, дяде признаться, всё рассказать. Он, может быть, поймёт. И уж точно удивится. Меня ведь не исправить. Во всяком случае, дядя так считает.

– Покайтесь, грешницы! Поделитесь опытом! – восклицает он, когда хочет обсудить мой новый роман. Теперь всё в прошлом, и я могу говорить. Хуже уже никому не будет.

В машине работала автомагнитола. Одна весёлая песенка следовала за другой. Падали ритмичные аккорды, а мне хотелось зажать уши. Потом опять пошли новости. Да замолчите же вы – нет больше сил терпеть!..

Вот ты какая, Москва! Хуже джунглей, хуже большой дороги. И эти камеры на столбах, менты и топтуны в штатском ничему помешать не могут. А, может, и не хотят.

Я словно узнала что-то гадкое о человеке, которого раньше считала порядочным. С опаской и злобой я думала не только о Москве, но и о себе прежней. Ведь кто-то должен быть виноват – и я мысленно крыла себя последними словами. Сладострастно обливалась помоями, припоминая все свои грехи. И через какое-то время поняла, что уже могу дышать…