Читать книгу Царь Иксион - Иннокентий Анненский - Страница 3

Как нежная подруга до рассвета

Покинет ложе ласки, и волос

Душистые поднимет в узел волны,

И розы щек водою освежит,

А тихий сон еще покоит мужа,

Так спутника печального мне жаль

Тревожить сон безумный, хоть не ласки

Связали нас, а муки, и моих

Он жарких рук во сне искать не будет

Богиня я, увы! бессмертных дочь,

Но я ни в ком желаний не будила;

Иную власть божественная Ночь,

Меня рождая в муках, мне судила.

Нет, никогда Эроту не зажечь

Безумнее страстей… Огню Киприды

Не извести, испепеляя, сердца

С такою адской силой, как моих

Зеленых глаз печальному огню

И уст моих холодному дыханью.

И никогда ни за одной женой,

Носи она хоть пояс Афродиты,

Ей отданный богами человек

С такой собачьей верностью не бегал.

Сегодня год, как мой он… Но узнать

Кто мог бы Иксиона? Клочья пены

На бороде… На впалые виски

Уж серебро пробилось. Он в лохмотьях,

Он изможден… А год… ведь только год,

Как мы спознались… Помню, царь так молод,

Так дерзок был… Над сумрачным дворцом

Уж облако пожара розовело,

А за оградой уст у гордеца

Светилось столько жизни, столько счастья,

И золота на пурпуре плаща

Душистого горело.

Гей… Лови их…

Пересчитай… они сгорят… сгорят…

Их было двадцать семь,

Их было двадцать семь,

Их было двадцать семь!

Про кобылиц своих огнистокрылых

Забредил царь. Или сквозь тяжкий сон

Его златые солнца иглы колют?

Пусть ночь его покоит… Спи, дитя!

Но где же мы? Безвестный и суровый

Утесами нас обступает край.

Проснулись и шумят по скалам ели…

Вот облако, уж розовое, дремлет

И улетать еще не хочет… Там

Дворец вдали на выси недоступной

Чернеет… Золотою нитью солнца

Обведены колонны…

Аромат

Послышался… Откуда он?.. Я луга

Не вижу здесь… Не лилии… Нежней…

Как сладкое дыхание, несется

Незримый хор. Богини… Это вы.

Таких цветов сады людей не знают,

Ни птицы так, ни девы не поют.

Когда звезд огневые

Станут лики белее,

А лучи заревые

Все алей и алее,

Еле-еле златимы,

Мы постели покинем.

И к озерам летим мы

Серебристым и синим.

Там со смехом наяды

Нам наполнят кувшины,

И в цветах, ореады,

Мы летим на вершины,

Где в пурпуровом дыме

Пробуждаются ели

И совсем золотыми

Стали наши постели.

Небо нежной пеленою

Уж синеть над нами стало,

Я не знаю, что со мною:

Я больна или устала.

Зной и холод спорят в теле,

Как тростинка, гнутся ноги,

И на сердце налетели

Непонятные тревоги.

Путь такой далекий, трудный,

Сил моих, боюсь, не станет, —

Зеленея, изумрудный

Мох меня на ложе манит.

Над твоим зеленым ложем

Белой сядем мы гурьбою

И цветы перед тобою

Мы гирляндами разложим,

Чтоб темней казались розы

От лилеи белоснежной

И теплей от туберозы

Аромат левкоя нежный.

Скоро солнце разгорится,

Воздух полон томной лени…

Ляг, родная, ляг, сестрица,

Головой мне на колени.

Тише… о нимфы… о сестры,

Мы не одни здесь.

Там, меж деревьев, мелькает

Пеплос лиловый… О ужас…

Мертвая кожа… И змеи…

Черные змеи… не косы…

Кто ты?.. О, кто ты?.. Скажи нам.

Женщина ты или призрак,

Здесь на земле

Бледною ночью забытый?

Я Ночью рождена… Ты угадала,

Красавица… Но я не призрак… Нет.

Не женщина я тоже, потому что

Амвросией меня поила мать…

Иль на своих вершинах золотых

О Лиссе вы, о нимфы, не слыхали?

Не повторяй… Печален этот звук

И для ушей божественных ужасен.

Ужасен он, конечно, но, увы!

Услуг моих уста такие просят,

Которым нет отказа. И тогда

Блаженным я сердцам мила бываю.

Я знаю, ты жалеешь раздавить

И червяка, красавица… Но если 6

Избранник твой с улыбкой поглядел

На женщину, то ласковое слово

Для Лиссы бы ты, нежная, нашла.

О будущем я не гадаю, дева.

Чар, может быть, нам хватит и своих.

Но расскажи мне, правда ли, что дивный

Кронида сын великого, герой,

Которому не страшен был и Тартар,

Твои оковы тяжкие носил?[2]

Он танцевал под музыку мою,

И танца вам такого не увидеть.

Детей своих безумец погубил,

Мегарой мне пожертвовал, беснуясь.

Сказать, что Лиссы не любил никто.

Ты мучила Ореста?.. При дворе

Кронидовом мы слышали. И сердце

Горит узнать, то правда ли…

Орест?

О, это был совсем еще ребенок.

Он нежен был, как ты, и, чтобы мать

Зарезать он решился, я кровавый

Три ночи над его держала ложем

Платок, – во сне убийца созревал.

Мои потом его гоняли сестры

И о землю кидали, и от них,

Как раненый олень, бежал он долго…

Но у меня и здесь товарищ есть;

Я покажу его, пожалуй, нимфам.

Царь Иксион под этой черной тканью;

Он был богат, и молод, и могуч.

Теперь – он мой, и в этом слове все:

Любуйтесь на мою работу, детки.

О, дайте пить… О, дайте пить… Горит

У Иксиона в сердце камень черный.

О светлые богини! Или девы…

Коль есть у вас отцы и братья, мне

Вы ради них уста водой смочите…

Будь счастлива, дитя… Богов, увы!

На светлое чело твое не смею

Я призывать, малютка, – я нечист.

Ты призывать богов не смеешь, странник?

Что ж сделал ты? Не бойся ореад.

О, подожди мучительным круженьем

Сводить меня и, как на колесе,

Вытягивать и бить о землю, пеной

Кровавою уста мне наполняя…

Помедли… Нет? Не хочешь? Может быть,

Не можешь ты? Проклятие! О, сжальтесь!

Молитесь вы, о нимфы, за меня,

Назвать его не смею… там… в эфире…

Пусть усыпит ее… Пусть усыпит…

Мой моляще-призывный

Голос нежно тебе поет:

О крылатый! О дивный!

Тихо с синих спустись высот.

Алым маком венчанный

Из лазурных кошниц,

Ночи сын богоданный,

Ты, как мать, бледнолиц,

Бог, отрадно-обманный.

Ты безумной рабыне цариц,

Бог отрадно-обманный,

На чернеющий завес ресниц

Опусти золотые туманы.

Если ж, солнцем опьяненный,

Ты мольбам моим не внемлешь

И, на облако склоненный

Сам на розовое, дремлешь,

Вкруг безумной, сестры, сами,

Как зарницы, замелькаем,

Всю душистыми цветами

Мы завеем, закидаем.

Кто косою золотою

Чуть заденет деву Ночи,

Кто кисейною фатою

Залепит безумной очи.

Чтоб застыли в косах змеи,

Чтоб смежились веки Лиссы,

Станут снегом ипомеи,

Вихрем белые нарциссы…

Ты же, если жарким часом

На мольбы покинешь ложе,

Приходи на помощь, боже,

Нашим танцам, нашим пассам…

То кругами, то рядами

Мы взовьемся, замелькаем,

Всю душистыми цветами,

Всю цветами закидаем.