Читать книгу Ручей - инок Александр (Радеев) - Страница 2

Вот уже два года я странствую в поисках смысла жизни. Вчера, волею судьбы, мне достался дневник такого же странника, как и я. Такое чувство, что обрел то, что так долго искал…

Я присел отдохнуть на берегу небольшой речки, достал из рюкзака дневник Странника, и стал читать.

«Взглянув на небо, я увидел, что наш «кукурузник» уже шел на посадку. Надо было успеть уложить парашют. В тот день я хотел прыгнуть еще несколько раз, чтобы освоить новый парашют для соревнований. Я был молод и всё время торопился. Всё время спешил…

Меня подождали, и, счастливый, я вскочил в самолет…

«Ну, что, допрыгался, парашютист?» – врач говорил сурово, но добрые глаза смотрели с состраданием…

«Я еще буду прыгать?» – вопрос прозвучал наивно и глупо…

«Хорошо, если на ноги станешь…», – врач ответил уже мягче, рассматривая рентгеновский снимок. Затем он ручкой молоточка стал царапать пальцы на моих ногах.

– Чувствуешь?

– а…

– Есть надежда…

В палате нас было семеро. И только один мог вставать с постели и свободно гулять по больнице. Это был высокий мужчина с гипсом на шее. Он выпрыгнул из электрички на ходу. Его дом между двумя остановками. Тысячу раз ездил, как все, потом в голове переклинило – и… прыгнул, полетел. Все мы летим куда-то. Спешим, не думаем, а потом – гипс…

Я лежал «на вытяжке». Под мышками постоянно были широкие жгуты, привязанные к спинке кровати. Я долго к ним привыкал. Изголовье было приподнято, и я мог видеть всех в палате. Эта часть жизни могла бы пройти очень серо и незаметно. Кому хочется вспоминать месяцы, проведенные на больничной койке? Но один из главных поворотов в моей жизни случился именно там…

К нам привезли восьмого, дядю Валеру. Его сбила машина. Обе ноги были в железных спицах, рука в гипсе, на голове – повязка. Но его оптимизм меня поразил.

На вопрос, найден ли водитель машины, виновный в происшествии, он спокойно ответил:

– Виноватых нет. На всё воля Бога. Даже травинка не шелохнется без воли Господа.

– И ты не обижаешься?

– Иисус не обиделся. Все люди добрые. Хорошие. Что-то случается с ними, и они становятся грубыми и злыми, но внутри они все хорошие…

– И тот водитель, что сбил тебя, тоже добрый человек?

– Да. Ты мне напомнил о похожей беседе, которая состоялась две тысячи назад. Булгаков описал это интересным образом.

– Расскажи, а то тут в больнице помрешь от скуки…

– Слушай…

«Иисуса схватили и привели на допрос к римскому прокуратору Понтию Пилату. Пилат обратился к стражнику, по прозвищу «Крысобой»:

– Преступник называет меня «добрый человек». Выведи его отсюда на минуту, и объясни, как надо разговаривать с прокуратором. Но не калечь его.

Когда стражник привел Иисуса обратно, Пилат спросил:

– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.

– Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь! В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?

– Нет, я своим умом дошел до этого.

– И ты проповедуешь это?

– Да.

– А вот, например, стражник Марк, который тебя ударил, его прозвали Крысобоем, – он – добрый?

– Да, правда он несчастный человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств».

– Откуда это?

– Роман Булгакова «Мастер и Маргарита»…

И с тех пор дядя Валера каждый вечер рассказывал, почти наизусть, «Мастера и Маргариту». В палате воцарялась тишина, и все слушали, затаив дыхание. Я жадно ловил каждое слово. Воображение легко рисовало картины, словно кто-то включал внутри меня волшебный телевизор. Я остро переживал счастье и горе героев драмы. До сих пор помню образ Иисуса, стоявшего на допросе перед Понтием Пилатом, нарисованный моим воображением…

На ноги я встал… И, выйдя через несколько месяцев из больницы, первым делом достал две книги: Библию и «Мастер и Маргарита»… Про Библию дядя Валера не говорил, время было еще советское, но я уже в больнице понял, что хочу узнать больше о том, кого представлял в своем воображении сияющим, благородным, красивым…

Однако вскоре интерес к духовному поиску утих– все бегали, суетились, и я тоже заспешил жить. Через несколько лет другое событие вернуло меня к поиску смысла жизни и сделало Странником…

Последний концерт Цоя в Питере. Друг работал в милиции и провел меня через черный ход. Весь зал пел: «Перемен… мы ждем перемен…». Я нырнул в этот звук– и всё вокруг перестало существовать… Цой не просто пел, он передавал настрой, желание перемен в жизни…

Однако смерть неожиданно оборвала его полет… Под сильным впечатлением от трагедии я написал стихотворение и посвятил его Цою:

Окончив стихотворение, взял рюкзак, какие-то вещи, оставил записку родственникам, у которых жил в то время, и пошел…

«И вдруг нам становится страшно что-то менять…» – прозвучало внутри. Но в ответ я пропел вслух: «Перемен… требует сердце моё!».

В чём смысл жизни? Не знаю. Поэтому и отправился странствовать. Интересные мысли записывал в дневник…».

***

Закрыв дневник, волею судьбы попавший ко мне в руки, задумался…

Я тоже отправился странствовать.

Эйнштейн говорил: «Есть только два способа прожить жизнь. Первый – будто чудес не существует. Второй – будто кругом одни чудеса». Я выбрал второй способ…

Как мне попал в руки дневник Странника? Однажды под вечер начался сильный дождь, и я попросился в дом на окраине села. Дверь открыл сухощавый, немного сгорбленный старик. Видно было, что силенка поддерживать хозяйство у него еще имеется. Он удивленно посмотрел на меня и пригласил пройти внутрь:

– Заходи, заходи, сынок. Ты что, купался в одежде? Возьми одеяльце шерстяное, а свое все у печки повесь, высохнет быстро…

Часто бывало, если меня принимали пожилые люди, то говорили в основном они. Простые сельчане видели во мне юнца, с которым можно поделиться мудростью и пониманием жизни. Сам я больше молчал и слушал. С детства любил читать и слушать, и при встрече с незнакомыми людьми, мне это очень пригодилось…

Старик говорил без умолку. Накормил картошкой с маслом. Чай из листьев малины был очень кстати…

Вечер пролетел незаметно. Старик притих, словно выпустил накопленный пар.

– А ты-то чего бродишь один? Вещей нет, только рюкзачок. Куда идешь?

– Да, как и все, отец, счастье ищу…

– Сынок! Я прожил долгую жизнь, многое повидал… Счастья… А… – он махнул рукой. – Молодой еще… не поймешь.

Дождь лил как из ведра, заполняя звуками паузу в разговоре.

Старик закрыл глаза, о чем-то задумавшись. Затем, хлопнув себя по ноге, порывисто встал с табурета и подошел к шкафу. Порывшись немного, достал толстую тетрадку, завернутую в полиэтиленовый пакет.

– Возьми! Много лет назад в такой же ливень в дверь постучал один парень. На тебя похожий. Только с виду… А внутри у него что-то такое было, даже описать не могу… Глаза светились… ангельски, я их, правда, не видел, ангелов-то, но глаза неземные у парня были. И улыбка… Это его дневник. И как он его оставил? Ума не приложу! Утром ушел, и больше я его никогда не видел.

Тут в конце тетрадки рисунок карандашом. Лицо, как у святых на иконах, в глазах мудрость и счастье…

Старик вытащил тетрадь из пакета и раскрыл на последней странице…