Читать книгу Азбука спасения. Том 8 - Инок Никодим - Страница 26

Путь на Небо, ведущий к свету и жизни

Долгое время искушаемый в десных и шуих, неоднократно изведав себя сими двумя способами, прияв на себя бесчисленные удары противника и сподобившись втайне великих вспоможений, в продолжение многих лет снискал я опытность и, по благодати Божией, опытно дознал следующее. Основание всего доброго, возвращение души из вражия плена, путь, ведущий к свету и жизни, – все это заключено в сих двух способах: собрать себя воедино и всегда поститься, то есть премудро и благоразумно поставить для себя правилом воздержание чрева, неисходное пребывание на одном месте, непрестанное занятие богомыслием.

Отсюда покорность чувств;

отсюда трезвенность ума;

отсюда укрощение свирепых страстей, возбуждающихся в теле;

отсюда кротость помыслов;

отсюда светлые движения мысли;

отсюда рачительность к делам добродетели;

отсюда высокие и тонкие умопредставления;

отсюда не знающие меры слезы, источающиеся во всякое время, и память смертная;

отсюда чистое целомудрие, совершенно далекое от всякого мечтания, искушающего мысль;

отсюда проницательность и дальновидность;

отсюда глубокие, таинственные понятия, какие ум постигает при пособии Божественных словес, и внутренние движения, происходящие в душе, разделение и различение духовного как в святых силах и истинных видениях, так и в суетных мечтаниях.

Отсюда тот страх на путях и стезях, который в море мысли отсекает леность и нерадение, тот пламень ревности, который попирает всякую опасность и превозмогает всякий страх, та горячность, которая пренебрегает всяким вожделением, и изглаждает оное в уме, и вместе с прочим приводит в забвение всякое памятование о преходящем, короче сказать, отсюда свобода истинного человека, душевная радость и воскресение со Христом во Царствии.

Если же кто вознерадит о сих двух способах, то пусть знает, что не только повредит он себе во всем, что пред сим сказано, но поколеблет и самое основание всех добродетелей пренебрежением сих двух добродетелей. И как они, если кто удержит их в себе и пребудет в них, суть начало и глава Божественного делания в душе, дверь и путь ко Христу, так, если кто отступит и удалится от них, то придет к сим двум противоположным тому порокам, разумею же телесное скитание и бесчестное чревоугодие. Это суть начала противного сказанному выше, и они дают место в душе страстям.

И первое начало одной причины, прежде всего покорные чувства разрешает от уз воздержности; что же, наконец, бывает от сего? Неуместные и неожиданные сходбища, приближающие к падениям, мятеж сильных волн, возбуждаемый видением, быстрое воспламенение очей, овладевающее телом и заключающее его в оковы, удобное поползновение в мыслях, неудержимые помыслы, стремящиеся к падению, охлаждение любви к делам Божиим, постепенное ослабление в предпочтении безмолвия и совершенное оставление правила жития своего, а вследствие того, что представляется человеку в непроизвольных и разных видениях и встречается при перехождении из страны в страну, из места в место, – возобновление забытых, худых дел и обучение иным, которых прежде он не знал. И страсти, которые, по благодати Божией, были уже умерщвлены в душе и истреблены забвением памятований, хранившихся в уме, снова начинают приходить в движение и понуждать душу к их деланию. Вот что (если не говоришь и не входишь в подробности о всем прочем) открывается вследствие оной первой причины, то есть скитания тела и нетерпеливости в перенесении бедствований безмолвия.

Что же бывает следствием другой причины, то есть если начато нами дело свиней? Что же это за дело? Не то ли, чтобы дозволять чреву не знать границ, непрестанно наполнять его и не иметь указанного времени на удовлетворение телесных потребностей, какое свойственно наблюдать существам разумным? И что же, наконец, выходит из этого? Отсюда тягость в голове, великое отягощение в теле и расслабление в мышцах, а от сего – необходимость оставлять Божию службу, потому, что приходят леность творить на ней земные поклоны, нерадение о поклонах обычных, омрачение и холодность мысли, ум, одебелевший и неспособный к рассудительности от смятения и великого омрачения помыслов, густой и непроницаемый туман, распростертый в целой душе, сильное уныние при всяком Божием деле, а также и при чтении, потому что человек не способен вкушать сладость словес Божиих; великая леность к отправлению необходимых дел, ум неудержимый, скитающийся всюду по земле; большее накопление соков во всех членах, по ночам нечистые мечтания скверных призраков и нелепых изображений, исполненных похотения, которое проникает в душу и в самой душе нечисто исполняет свои хотения.

И постеля у бедного, и одежда его, и даже все тело оскверняются множеством срамных нечистот, какие лиются у него как бы из источника. И это бывает у него не только ночью, но и днем, потому что тело всегда источает нечистоты и оскверняет мысль, так что человек отрекается поэтому от целомудрия. Приятность щекотаний в целом теле его производится непрестанным и нестерпимым разжжением. И бывают у него обольстительные помыслы, которые изображают перед ним красоту и собеседованием с ними во всякое время раздражают и щекотят ум. И человек, нимало не колеблясь, сочетавается с сими помыслами, помышляя о них и вожделевая их по причине омрачения в нем рассудка. И это есть то самое, что сказал и Пророк: вот воздаяние сестре Содоме, которая, роскошествуя, ела хлеб в сытость, и так далее (Иез.16:49).

И о сем-то сказано одним из великих мудрецов, что если кто с великою роскошью будет питать тело свое, то душу свою подвергнет брани; и если придет в себя и примет на себя труд принудить себя, чтобы овладеть самим собою, то не возможет сего по чрезмерному разжжению телесных движений и потому, что сильны и понудительны раздражения и щекотания, производимые теми, которые пленяют душу своими хотениями. Видишь ли, в этом тонкость сих безбожных? И он же говорит еще: телесное наслаждение своею мягкостию и влажностию производит, что скоро снискиваются душою юношеские страсти, и окружает ее смерть, и человек подпадает суду Божию.

А душа, занятая памятованием своих обязанностей, упокоевается в свободе своей; заботы ее невелики, она ни в чем не раскаивается, промышляя о добродетели, обуздывая страсти, храня добродетель, в возрастание приводит беспечальную радость, добрую жизнь вводит в безопасную пристань. Телесные же наслаждения не только усиливают страсти и восставляют их на душу, но даже исторгают ее из самого корня, и с тем вместе разжигают чрево к невоздержанию, бесчинию до крайней расточительности, и понуждают безвременно удовлетворять телесным потребностям. Одолеваемый сим не хочет стерпеть малого голода и владеть собою, потому что он – пленник страстей.

Вот постыдные плоды чревоугодия. А вышеописанные плоды терпения, пребывания на одном месте и в безмолвии великую пользу доставляют душе. Посему и враг, зная времена наших естественных потребностей, побуждающих природу удовлетворять себя, зная, что от скитания очей и упокоения чрева ум приходит в кружение, старается и усиливается в таковые именно времена побуждать нас, чтобы увеличивали мы естественные потребности, и посевать в нас образы лукавых помыслов, чтобы, если можно, страсти в усиленной борьбе взяли верх над природою и человек погряз в грехопадениях.

А потому, как враг знает времена, так и нам должно знать немощь свою и силу естества своего, что она недостаточна к сопротивлению стремлениям и движениям в оные времена, и тонкости помыслов, которые в очах наших по легкости уподобляются пуху, и что не можем видеть их и противостать тому, что встречается с нами, и по причине многого испытания, какому не раз бедственно подвергались мы и каким искушал нас враг, наконец умудриться и не дозволять себе опрометчиво исполнять волю нашего покоя, не уступать над собою победу алчбе, но паче если будет изнурять и утеснять нас голод, не двигаться с места своего безмолвия, не ходить туда, где удобно случается с нами это, и не уготовлять себе предлогов и способов к тому, чтобы уйти из пустыни. Ибо это явные замыслы врага. Если же пребудешь в пустыне, то не подвергнешься искушению, потому что не увидишь ни женщин, ни чего-либо вредного для жития твоего, и не услышишь непристойных гласов.

Что тебе и пути египетскому, еже пити воду геонскую (Иер.2:18)? Пойми, что говорю тебе, покажи врагу терпение свое и опытность свою в малом, чтобы не искал у тебя великого. Пусть это малое будет для тебя указанием, как низложить в том сопротивника, чтобы не было у него времени и не изрыл он тебе великих западней.

Ибо кто не послушается врага, чтобы на пять шагов отойти от места своего безмолвия, тот может ли послушаться и уйти из пустыни или приблизиться к селению?

Кто не соглашается посмотреть в окно из безмолвной своей келии, тот согласится ли выйти из нее?

И кого едва убедишь вечером вкусить весьма мало пищи, того уловят ли помыслы есть прежде времени?

Кто стыдится насыщаться и чем-либо дешевым, тот пожелает ли дорогих яств?

Кого не убедишь посмотреть на свое тело, тот уловится ли любопытством видеть чужие красоты?

Посему явно, что иной, вначале пренебрегая малым, побеждается, и таким образом дает врагу повод нападать на него в великом. Кто не заботится о том, чтобы, хотя на краткое время продолжилась временная жизнь его, тот побоится ли озлоблений и скорбей, приводящих к желанной смерти? Это брань рассудительная, потому что мудрые не дозволяют себе замышлять о великих подвигах, но терпение, показываемое ими в малом, охраняет их от впадения в великие труды.

Поэтому диавол усиливается сначала сделать, чтобы оставлена была непрестанная сердечная молитва, а потом внушает пренебрежение к уставленным временам молитвы и правила, совершаемого телесно. И таким образом вначале помысл предается слабости вкусить прежде времени какую-нибудь малость пищи и что-либо самое незначительное, и ничтожное, а по впадении в нарушение воздержания своего человек поползается в неумеренность и распутство. Сначала одолевается желанием (лучше же сказать, маловажным представляется это в глазах его) посмотреть на наготу своего тела или на другую какую красоту членов своих, когда снимает с себя одежды свои, или когда выходит он для телесной потребности или к воде, и расслабит чувства свои, или смело положит руку под одежды свои и начнет осязать тело свое, а потом восстает уже в нем и прочее одно за другим. И кто прежде охранял твердыню ума и скорбел о чем-либо одном из сказанного, тот отверзает тогда к себе широкие и опасные входы, потому что помыслы (скажу уподобительно), как вода, пока отвсюду бывают сдерживаемы, соблюдают добрый свой порядок, а если мало из твердыни своей выступят наружу, производят разорение ограды и великое опустошение.

Ибо враг днем и ночью стоит у нас перед глазами, примечает, выжидает и высматривает, каким отверстым входом чувств наших войти ему. И когда допущено нами нерадение в чем-либо одном из сказанного выше, тогда этот хитрый и бесстыдный пес пускает в нас стрелы свои. И иногда природа сама собою начинает любить покой, вольность, смех, парение мыслей, леность – и делается источником страстей и пучиною мятежа; а иногда противник внушает это душе. Но мы великие труды свои заменим, наконец, трудами малыми, которые почитаем за ничто. Ибо если сии пренебрегаемые нами труды, как показано, предотвращают многие великие подвиги, неудобоисполнимые труды, самые жаркие борьбы и тяжкие удары – кто не поспешит сими малыми предварительными трудами обрести себе сладостный покой?

О, как удивительна ты, мудрость, как издалека все предусматриваешь! Блажен, кто обрел тебя. Он свободен от нерадения юности. Если кто за маловажную вещь из своей собственности покупает врачевство от великих страстей, то хорошо он делает. Ибо однажды некто из любомудрых, покачнувшись от слабости и ощутив это, немедленно сел, приведя себя в прямое положение, другой, посмотрев на него, рассмеялся на это. Но он отвечал: «Не этого убоялся я, но боюсь небрежения: потому что малая небрежность нередко ведет к великим опасностям. А тем, что нарушил я порядок и вскоре исправился, показал, что я трезвен и не пренебрегаю даже и тем, что не страшно». Вот любомудрие – человеку, что ни делает он, и в малом, и в незначительном быть всегда трезвенным. Он уготовляет себе великое упокоение, и не спит, чтобы не случилось с ним чего-либо противного, но заблаговременно пресекает к тому причины и ради маловажных вещей переносит малую скорбь, уничтожая ею скорбь великую.

А безрассудные малый близкий покой предпочитают отдаленному Царству, не зная, что лучше претерпеть мучения в подвиге, нежели упокоиться на ложе земного царства и быть осуждену за леность. Мудрым вожделенна смерть, только бы не подпасть обвинению, что какое-либо из дел своих исполнили без трезвенности. Почему и говорит мудрый: будь бодрствен и трезвен ради жизни своей, потому что сон ума сроднен истинной смерти и есть ее образ. А богоносный Василий говорит: кто ленив в чем-либо малом, до него касающемся, о том не верь, что отличится он в великом.

Не унывай, когда дело о том, что доставит тебе жизнь, и не поленись за это умереть, потому что малодушие – признак уныния, а небрежение – матерь того и другого. Человек боязливый дает о себе знать, что страждет двумя недугами, то есть животолюбием и маловерием. А животолюбие – признак неверия. Но кто пренебрегает сим, тот удостоверяет о себе, что всею душою верует Богу и ожидает будущего.

Если кто приблизился к Богу без опасностей, подвигов и искушений, то и ты подражай ему. Сердечная бодрость и пренебрежение опасностей бывают по одной из сих двух причин: или по жестокосердию, или по великой вере в Бога. За жестокосердием следует гордость, а за верою – смиренномудрие сердца. Человек не может приобрести надежды на Бога, если прежде, в своей мере, не исполнял воли Его. Ибо надежда на Бога и мужество сердца рождаются от свидетельства совести, и только при истинном свидетельстве ума нашего имеем мы упование на Бога. Свидетельство же ума состоит в том, что человека нимало не осуждает совесть, будто бы вознерадел о чем-либо таком, к чему обязан он, по мере сил своих. Если не осудит нас сердце наше, дерзновение имамы к Богу (1Ин.3:21). Посему дерзновение бывает следствием преспеяния в добродетелях и доброй совести. Потому мучительное дело – раболепствовать телу. Кто хотя несколько ощутит в себе надежды на Бога, тот не согласится уже по нужде работать этому жестокому владыке – телу. Богу же нашему слава во веки веков! Аминь.

О том, что полезно человеку в приближении его к Богу

Блажен человек, который познает немощь свою, потому что ведение сие делается для него основанием, корнем и началом всякой благостыни. Как скоро дознает кто и действительно ощутит немощь свою, воздвигает душу свою из расслабления, омрачающего ведение, и запасается осторожностию. Но никто не может ощутить немощь свою, если не будет попущено на него хотя малого искушения тем, что утомляет или тело, или душу. Тогда, сравнив свою немощь с Божиею помощию, тотчас познает ее величие. И также, когда рассмотрит множество принятых им мер, осторожность, воздержание, покров и ограждение души своей, в чем надеялся он найти безопасность ее, и не обретает, даже и сердце его, от страха и трепета, не имеет тишины, – пусть поймет и познает тогда, что этот страх сердца его обнаруживает и показывает непременную потребность для него иного некоего помощника.

Ибо сердце страхом, поражающим его и борющимся внутри его, свидетельствует и дает знать о недостатке чего-то; а сим обличается, что не может оно жить в безопасности, потому что, как сказано, спасает Божия помощь. Но кто познал, что имеет нужду в Божией помощи, тот совершает много молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце. Ибо всякий молящийся и просящий не может не смириться. Сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). Поэтому сердце, пока не смирится, не может престать от парения; смирение же собирает его воедино.

Как скоро человек смирится, немедленно окружает его милость. И тогда сердце ощущает Божественную помощь, потому что обретает возбуждающуюся в нем некую силу уверенности. Когда же человек ощутит, что Божественная помощь действительно вспомоществует ему, тогда сердце его мгновенно исполняется веры. Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище ищущим помощи, источник спасения, сокровище упования, пристань, спасающая от треволнения, свет пребывающим во тьме, опора немощных, покров во время искушений, пособие в решительную минуту болезни, щит избавления во брани, стрела, изощренная на врагов, и просто сказать: открывается ему, что все множество сих благ делается доступным для него молитвою; и отныне услаждается уже он молитвою веры. Сердце его делается светлым от упования, и никак не остается в прежнем ослеплении, при простом вещании уст. Но когда уразумеет сие таким образом, тогда приобретет в душе молитву, подобную сокровищу, и от великого веселия вид молитвы своей изменит в благодарственные гласы.

И вот слово, изреченное Тем, Кто каждой вещи определил собственный ее образ: «Молитва есть радость, воссылающая благодарение». Разумел же Он сию молитву, совершаемую в ведении Бога, то есть посылаемую от Бога, потому что не с трудом и утомлением молится тогда человек, какова всякая иная молитва, какою молится человек до ощущения сей благодати, но с сердечною радостию и удивлением непрестанно источает благодарственные движения, при неисчислимых коленопреклонениях, – и от множества возбуждений к ведению, удивлению и изумлению пред благодатию Божиею внезапно возвышает глас свой, песнословя и прославляя Бога, воссылает благодарение Ему и в крайнем изумлении приводит в движение язык свой.

Кто достиг сюда действительно, а не мечтательно, самым делом положил в себе многие признаки и по долгом самоиспытании узнал многие особенности, тот знает, что говорю, потому что не противно сие истине. И отныне да престанет помышлять суетное, да пребывает неотступно пред Богом в непрестанной молитве с боязнию и страхом, чтобы не лишиться великой Божией помощи.

Все сии блага рождаются человеку от познания собственной немощи. Ибо по великому желанию помощи Божией приближается он к Богу, пребывая в молитве. И в какой мере приближается он к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими и не отъемлет у него благодати за великое его смирение и потому что, как вдова пред судиею, неотступно вопиет защитить от соперника. Поэтому же щедролюбный Бог удерживает от него дары благодати, чтобы служило сие для человека причиною приближаться к Богу, и чтобы ради потребности своей человек неотлучно пребывал пред Источающим служащее на пользу. И некоторые прошения его Бог исполняет скоро, именно же те, без которых никто не может спастись, а другие медлит исполнить. И в иных обстоятельствах отражает от него и рассевает палящую силу врага, а в других попускает впадать в искушение, чтобы это испытание, как уже сказал я, служило для него причиною приблизиться к Богу, и чтобы научился он и имел опытность в искушениях.

И вот слово Писания: Господь оставил многие народы, не истребил их и не предал в руки Иисуса сына Навина, чтобы наставить ими сынов Израилевых, и чтобы колена сынов Израилевых вняли их урокам и научились брани (Суд.3:1,2). Ибо у праведника, не познавшего своей немощи, дела его как бы на острие бритвы, и вовсе недалек он от падения и от тлетворного льва, разумею же демона гордыни. И еще, кто не знает своей немощи, тому недостает смирения, а кому недостает его, тот не достиг до совершенства, и не достигший до оного всегда бывает в страхе, потому что град его не утвержден на столпах железных и на прагах медных, то есть на смирении. Смирение же не иначе может кто приобрести, как теми способами, какими обыкновенно приобретается сердце сокрушенное и уничиженные о себе помышления. Посему-то и враг нередко отыскивает себе след к тому, чем совратить человека. Ибо без смирения не может быть совершено дело человека, и к рукописанию свободы его не приложена еще печать Духа, лучше же сказать, доныне он раб и дело его не свободно от страха, потому что никому не исправить дела своего без смирения и не научиться без искушений, а без обучения никто не достигает смирения.

Посему-то Господь оставляет святым причины к смирению и к сокрушению сердца в усильной молитве, чтобы любящие Его приближались к Нему посредством смирения. И нередко устрашает их страстями их естества и поползновениями срамных и нечистых помышлений, а часто укоризнами, оскорблениями и заушениями от людей, иногда же болезнями и недугами телесными, и в другое время нищетою и скудостию необходимых потребностей, то мучительностию сильного страха, оставлением, явною бранию диавола, чем обыкновенно устрашает их, то разными страшными происшествиями. И все это бывает для того, чтобы иметь им причины к смирению, и чтобы не впасть им в усыпление нерадения или по тем обстоятельствам, в каких находится недугующий подвижник, или по причине будущего страха. Посему искушения по необходимости полезны людям. Но говорю сие не в том смысле, будто бы человеку следует добровольно расслаблять себя срамными помыслами, чтобы памятование о них служило для него поводом к смирению, и будто бы должен он стараться впадать в другие искушения; но в том смысле, что следует ему в благом делании во всякое время трезвиться, соблюдать душу свою и рассуждать, что он – тварь, и потому подлежит изменению.

Ибо всякая тварь в защиту себе требует Божией силы, и всякий, кто требует защиты от другого, обнаруживает тем естественную немощь. А кто познал немощь свою, тому по необходимости потребно смиряться, чтобы потребное для себя получить от Могущего дать сие. И если бы изначала знал и видел он немощь свою, то не вознерадел бы. И если бы не вознерадел, то и не впал бы в сон, и для пробуждения своего не был бы предан в руки оскорбляющих его.

Наконец, шествующему путем Божиим надлежит благодарить Бога за все приключающееся с ним, укорять же и осыпать упреками душу свою и знать, что попущено сие Промыслителем не иначе, как по собственному его какому-нибудь нерадению, или для того, чтобы пробудился ум его, или потому, что он возгордился. И потому да не смущается он, да не оставляет поприща и подвига и да не перестанет делать себе упреки, чтобы не постигло его сугубое зло; потому что нет неправды у Бога, источающего правду. Да не будет сего! Ему слава во веки! Аминь.

Ленивый, посланный в путь, скажет: лев на стезях, на путех же разбойницы (Притч.22:14), подобно тем, которые говорили: сынов исполинов видехом тамо и бехом пред ними, яко прузи (Числ.13:34). Это те, которые во время кончины своей оказываются еще в пути: желают всегда быть мудрыми, и во всем не хотят положить и начала. А невежда, пускаясь в плавание, переплывает с первою горячностию, ни малой, не прилагая заботы о теле и не рассуждая сам с собою, будет или нет какой успех от сего труда. Избыток мудрости да не будет у тебя поползновением душе и сетию пред лицем твоим; напротив того, возложив упование на Бога, мужественно полагай начало пути, исполненному крови, чтобы не оказаться тебе скудным всегда и лишенным Божия ведения. Страшливый, блюдый ветра не сеет (Еккл.11:4). Лучше смерть за Бога, нежели жизнь со стыдом и леностию.

Когда хочешь положить начало Божию делу, сделай прежде завещание, как человек, которому уже не жить в этом мире, как приготовившийся к смерти и отчаявшийся в настоящей жизни, как достигший времени срока своего. И действительно имей это в мысли, чтобы надежда продлить настоящую жизнь не воспрепятствовала тебе подвизаться и победить, потому что надежда продлить сию жизнь расслабляет ум. Посему никак не умудряйся до излишества, но вере дай место в уме своем, содержи в памяти многие дни, оставшиеся позади, и неисповедимые века после смерти и суда, и, да не приходит на тебя когда-либо расслабление, как не приходило на премудрого, который говорит, что тысяча лет нынешнего века не равняется и одному дню в веке праведных (Пс.89:4). С мужеством начинай всякое доброе дело, а не с двоедушием приступай к таким делам, не колеблись сердцем твоим в уповании на Бога, чтобы труд твой не стал бесполезен и делание твое обременительно. Напротив того, веруй сердцем твоим, что Господь милостив и ищущим Его дает благодать, как мздовоздаятель, не по деланию нашему, но по усердию и по вере душ наших. Ибо говорит: …якоже веровал еси, буди тебе (Мф.8:13).

Делания же жительствующих по Богу суть следующие: один целый день ударяет своей головою в землю – и делает это вместо совершения службы, то есть часов. Иной с постоянным и продолжительным коленопреклонением соединяет число молитв. Другой множеством слез своих заменяет для себя Божии службы – и довольствуется тем. Иной старается вникнуть в смысл читаемого – и совокупляет с тем определенное ему правило. Другой томит душу свою гладом, так что не в состоянии бывает совершать Божиих служб. А иной, ревностно изучая псалмы, делает службу сию непрерывною. Иной проводит время в чтении – и согревается сердце его. Иной отдается в плен, домышляясь Божественного смысла в Божественных Писаниях. Иной, приводимый в изумление чудесами, поражающими его в стихах, удерживается от обычного чтения – и овладевается молчанием.

Другой, вкусив всего этого и насытившись, возвратился назад – и остался бездейственным. А иной, вкусив только малое нечто и надмившись, вдался в заблуждение. Иному воспрепятствовали хранить правило свое тяжкая болезнь и бессилие, а другому преобладание какой-нибудь привычки, или какого-либо пожелания, или любоначалия, или тщеславия, или любостяжательности, или пристрастия к тому, чтобы собирать вещественное. Иной преткнулся, но восстал, и не обратил хребта своего, пока не получил многоценную жемчужину. Посему всегда с радостию и усердием полагай начало Божию делу, и если ты чист от страстей и колебаний сердца, то сам Бог возведет тебя на вершину, и поможет тебе, и умудрит тебя сообразно с волею Его, и в удивлении приимешь совершенство.

Терпи жажду ради Христа, да упоит тебя Своею любовию. Смежи очи свои для житейских приятностей, да сподобит тебя Бог, чтобы мир Его царствовал в сердце твоем. Воздерживайся от того, что видят очи твои, да сподобишься духовной радости. Если неугодны будут Богу дела твои, не домогайся у Него прославления, чтобы не уподобиться человеку, искушающему Бога. Сообразна с житием твоим должна быть и молитва твоя. Ибо, тому кто привязан к земному, невозможно домогаться небесного, и тому, кто занят мiрским, нет возможности просить божественного, потому что пожелание каждого человека показывается делами его: в чем показывает он свое рачение, о том подвизается в молитве. Кто желает великого, тот не бывает занят маловажным.

Будь свободен, хотя и связан ты телом, и ради Христа докажи свободу своего послушания. Будь и благорассудителен в простоте твоей, чтобы не быть тебе скраденным. Возлюби смирение во всех делах своих, чтобы избавиться от неприметных сетей, какие всегда находятся вне пути смиренномудренных. Не отказывайся от скорбей, потому что ими входишь в познание истины, и не устрашайся искушений, потому что чрез них обретаешь досточестное. Молись, чтобы не впадать в искушения душевные, а к искушениям телесным приуготовляйся со всею крепостию своею. Ибо вне их не возможешь приблизиться к Богу, потому что среди них уготован божественный покой. Кто бежит от искушений, тот бежит от добродетели. Разумею же искушение не пожеланий, но скорбей.

Начало пути жизни – поучаться всегда умом в Словесах Божиих и проводить жизнь в нищете. Напоение себя одним содействует усовершению в другом. Если напоеваешь себя изучением Словес Божиих, это помогает преуспеянию в нищете, а преуспеяние в нестяжательности доставляет тебе досуг преуспевать в изучении Словес Божиих. Пособие же того и другого содействует к скорому возведению целого здания добродетелей.

Нет ничего подобного сладости познания Божия.

Никогда человек не познает силы Божией в покое и свободе.

С наполненным чревом невозможно ведение тайн Божиих.

Когда наполнишь чрево, не входи с бесстыдством в исследование каких-либо предметов и понятий Божественных, чтобы тебе не раскаиватьсяю

Плотолюбцам и чревоугодникам входить в исследование предметов духовных так же неприлично, как и блуднице разглагольствовать о целомудрии.

Тело, крайне болезненное, отвращается и не терпит тучного в снедях; и ум, занятый мирским, не может приблизиться к исследованию Божественного.

Признаки правого пути

Когда же простираешься ты вперед, следующие явственные признаки найдешь близкими в душе своей: укрепляешься во всем надеждою и обогащаешься молитвою, не оскудевает никогда в уме твоем служащее к пользе (духовной), с чем бы ты ни встречался, ощущаешь немощь естества человеческого, и каждый таковой случай хранит тебя от гордыни. А с другой стороны, недостатки ближнего делаются недостойными внимания в очах твоих, и с таким желанием (блаженства) вожделеваешь выйти из тела, с каким стал бы пребывать в будущем веке. О всяком скорбном для нас приключении, встречающемся с тобою явно и тайно, со всею осторожностию, далекою от самомнения, находишь, что по справедливости и по суду приблизилось к тебе все сие.

И за все принесешь исповедание (хваление, прославление) и благодарение. Вот признаки трезвенных, осторожных, пребывающих в безмолвии и желающих достигнуть строгости жития. Расслабленные же не имеют нужды в сих тонких приметах угрожающих им падений, потому что далеки они от сокровенных добродетелей. Когда одна из них начнет проникать в душу твою, уразумей в этот час, на которую сторону начал ты склоняться: ибо вскоре узнаешь, какого ты сообщества. Да подаст нам Бог истинное ведение! Аминь.

Путь Божий есть ежедневный крест

Истинно слово, сказанное Господом, что человеку невозможно с приверженностию к мiру приобрести любви к Богу и нет возможности при общении с мiром вступить в общение с Богом и с попечением о мiре иметь попечение о Боге (Мф.6:24). Как скоро оставим Божие по тщеславию или нередко по недостатку потребного для тела, многие уклонятся от нас в иные стороны. Иные изъявили согласие трудиться для Царства Небесного и не помнят обетования, какое изрек Господь: «Если все попечение ваше приложите о Царстве Небесном, не лишу вас удовлетворяющего потребностям естества видимого, но все приидет к вам вместе с прочим. Ибо не оставлю вас иметь попечение о себе самих» (Мф.6:25,34).

О вещах неодушевленных, о птицах, ради нас созданных, печется Господь, ужели же не попечется о нас? Сие невозможно. Кто печется о духовном или о чем-нибудь служащем духовному, тому телесное, без попечения о том, доставляется соразмерно с настоятельною нуждою и со временем. А кто печется о телесном сверх потребности, тот невольно отпадает от Бога. Если же мы постараемся иметь попечение о том, что нужно, ради имени Господня, то Господь попечется о том и о другом, по мере подвига нашего.

Впрочем, не будем стараться искушать Бога в телесном, взамен душевных наших дел, но все дела свои направим к надежде будущих благ. Кто из любви к душе своей единожды предал себя добродетели и возжелал совершить делание ее, тот не печется после сего о телесном, есть ли это у него или нет. В рассуждении этого Бог нередко попускает, чтобы добродетельные искушаемы были чем-либо таковым, дозволяет, чтобы отвсюду восставали против них искушения, поражает их в теле их, как Иова, ввергает их в нищету, делает, что отступается от них человечество, поражает их в том, что приобретено ими, только к душам их не приближается вред.

Ибо невозможно, чтобы, когда идем путем правды, не встретилась с нами печаль, тело не изнемогало в болезнях и трудах и пребывало неизменным, если только возлюбим жить в добродетели. Если же человек проводит жизнь по воле своей, или, предаваясь зависти, или губя душу свою, или делая что-либо иное вредное для него, то подлежит он осуждению. А когда пойдет он путем правды, и совершает уже шествие свое к Богу, и приобретает многих подобных себе, и встречается с ним что-либо подобное, – тогда неприлично ему уклоняться от стези своей, но должен он с радостию, без пытливости принимать это и благодарить Бога, что послал ему благодать сию и сподобился он ради Бога впасть в искушение, и соделаться сообщником в страданиях с пророками, апостолами и прочими святыми, ради пути сего претерпевшими скорби. От людей ли, от демонов ли, от тела ли придут на него искушения (невозможно же, чтобы пришли и были попущены без Божия мановения), да будет сие для него поводом к правде.

Ибо невозможно, чтобы Бог возжелавшему пребывать с Ним оказал благодеяние как иначе, а не послав на него искушения за истину, как и человеку соделаться достойным того, чтобы сподобиться сего величия, то есть за божественные сии труды войти в искушение и возрадоваться – невозможно без благодати Христовой. О сем свидетельствует святой Павел. Ибо столько велико дело сие, что Апостол явно называет дарованием, когда человек уготовляется пострадать ради надежды на Бога. Павел говорит: от Бога даровася нам сие, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп.1:29). Так и святой Петр написал в послании своем: когда страждете правды ради, блажени есте (1Пет.3:14), потому что соделались общниками страстей Христовых (Флп.3:10).

Наконец, не надлежит тогда тебе радоваться, когда живешь пространно, в скорбях же посуплять лице и почитать их чуждыми пути Божию. Ибо стезя его от века и от родов крестом и смертию пролагается. А у тебя откуда такая мысль? Дознай из этого, что ты вне пути Божия и удаляешься от него, не хочешь идти по следам святых или намереваешься устроить себе иной особенный путь и по нем ходить, не страдая.

Путь Божий есть ежедневный крест. Никто не восходил на небо, живя прохладно. О пути же прохладном знаем, где он оканчивается. Богу неугодно, чтобы беспечным был тот, кто Ему предал себя всем сердцем. Попечение же его должно быть об истине. А из сего познается, что под Божиим он Промыслом, когда Бог непрестанно посылает ему печали.

Промысл никогда не попускает, чтобы живущие в искушениях впадали в руки демонские, особливо, если они лобзают ноги у братии, прикрывают и таят их вины, как бы свои собственные. Кто хочет в мiре сем не иметь попечений и вожделевает сего, но желает и в добродетели упражняться, тот не на ее пути. Ибо праведные не только по воле своей подвизаются в добрых делах, но и невольно выдерживают сильное борение с искушениями, во испытание своего терпения. Душа, имеющая в себе страх Божий, не боится чего-либо такого, что вредит ей телесно, потому что на Бога уповает отныне и во веки веков. Аминь.

О славных и избранных путях к Богу в безмолвии

Как ничто не сравнится с Богом, точно так же нет служения или труда, которые бы сравнились с собеседованием с Богом в безмолвии. Что такое собеседование с Богом? Много путей существует для этого размышления и собеседования с Богом, и для каждого человека – тот путь, к которому знание его способно, на котором он преуспевает и по которому все более приближается к Богу благодаря каждодневному опыту. И в соответствии с мерой своей идет человек по одному из этих путей, дабы на нем обрести наслаждение в Боге и дабы наполнились разум его и размышление его памятью о Боге на всякий миг.

Итак, как я сказал, есть много путей для этого собеседования с Богом в безмолвии, и каждый человек, насколько сознательно приближается к Нему, настолько же избирает путь, соответствующий мере своей. И не всякий путь благоуспешен для всякого человека, но каждому человеку по мере внутреннего возрастания его в подвижничестве, совесть показывает путь – без наставления со стороны кого-либо другого, но по благодати, которая пробуждает в нем свидетельство извнутри, она наставляет его и показывает ему сокровенным образом путь его. И таким образом всякий человек соответственно мере своей избирает труд свой, при помощи которого приближается он к благоприятному собеседованию с Богом и изумлению Богом.

Ибо один проводит целый день в молитве и чтении и только малую часть посвящает стоянию на псалмопении, и таким образом увеличивает он в душе своей постоянную память о Боге. Другой же только псалмопением занят целый день, не выделяя особого времени для молитвы. Еще один ночью и днем занят совершением частых коленопреклонений, так что не подсчитывает он уже времени, потраченного на молитвы, из-за обилия коленопреклонений, которым нет числа. Такой человек поистине распял мир внутри себя и сам распят для мира: он пригвоздил себя ко кресту, оставив все.

Поэтому, как сказал я, когда человек достиг в душе своей этой молитвы без ограничений, распявшись телом и умом, в жизни со Христом проводит он дни свои. И иногда, вставая от поклонов ненадолго с миром в сердце, ненадолго посвящает он себя размышлению над Писанием. Другой человек, опять же, занимается чтением целый день, и цель его – забыть этот преходящий мир и умереть разумом своим для воспоминания о его преходящих делах и для разговора со страстными помыслами, которые действуют дерзко через видение и воображение разума: и в этом – совокупность всех подвигов. Таким образом, когда при помощи этого сознательного усилия запирает он дверь разума своего по отношению к миру посредством постоянного наслаждения чтением, исправляет он путь свой, двигаясь к Богу в мысли своей без помрачения. И так наслаждаясь прозрениями тайн и изумлением домостроительством на всякое мгновение, посвящает он себя лишь ненадолго стоянию на молитве и псалмопении. И время чтения его больше, чем время молитвы.

Говоря о молитве, я имею в виду стояние или богослужение определенного рода, ибо во время чтения своего никогда, ни на одно мгновение не лишен он молитвенных подъемов. Ибо нет такого чтения, которое совершалось бы с духовной целью и при этом лишено было источника молитвы, ибо поистине человек тот бывает опьянен тайнами, которые он встречает. И глубокие молитвы чудным образом и неожиданно возбуждаются в нем, без подготовки или усилия воли с его стороны. Почему же называю я молитвой это частое опьянение каким-либо прозрением, если не обретается в нем даже места для движения молитвы или воспоминания о ней? Это нечто намного более прекрасное, – насколько возможно говорить так, – чем даже чин молитвы.

Но молитва по чину своему ниже, чем духовное возбуждение, и об этом не может быть спора, так как молитва ниже этой тайны. Много раз, когда ум возбужден каким-либо прозрением относительно действий, которые или происходят в естественном мире, или упоминаются в Писаниях, когда узревает он их духовный смысл и когда взирает, благодаря сопутствующей им благодати, на святое святых тайн Писаний, тогда не остается у него даже силы молиться или помысла, ибо умолкает человек тот телом и душой.

Всякое действие, естество и слово в этом творении имеет свое святилище и святое святых. И когда позволено уму войти туда, и дается ему сила для этого, никакой силы, движения или деятельности не остается в чувствах в такие времена. Есть среди собравшихся здесь человек, который всегда испытывает такое состояние: знаю я, что тотчас же начинает колотиться сердце его, когда встречает он этот вид чтения, а происходит это от опыта и от тех вещей, о которых сказано выше. И поскольку речь идет все еще о малых частях духовного служения, я умолчу о более великом. Так и такими различными путями следуют рассудительные иноки, наслаждаясь собеседованием с Богом в безмолвии. Избери, человек, один из этих путей, соответствующий мере твоей и знанию твоему. Иди по нему и не смотри ни на кого, но отврати всякое зрение твое от мира, людей и дел человеческих. Покажи, что мысль твоя всецело направлена к одному Богу, и иди по пути, который ведет к Нему. Насколько можешь, пребывай в непрестанной памяти о Нем, и путь твой будет легким и непреткновенным, пока будешь непрестанно умолять Его:

«Укажи мне, Господи, пути Твои, и научи меня в духе столь многим и неизреченным путям Твоим. Направь меня на пути истины и научи меня совершенному познанию Тебя, которое обретается в святых, оставивших мир. О Христос, цель пути святых, покажи мне путь истины в сердце моем благодаря сладости мысли о Тебе, дабы мне идти по нему и приближаться к Тебе, пока не увижу лик Твой».

Пояснение к сказанному вместе с необходимыми увещаниями, относящимися к теме путешествия к Богу

Необходимо знать также и то, что, хотя существуют все эти различные пути в этом покойном и сладостном служении безмолвия, тем не менее в самом начале, когда иноки только вступают на путь безмолвия, не предпочитают они идти по одному из этих различных путей, но исходный пункт и начало пути для всех одинаковы. Каждый человек знает это благодаря единой внешней форме этого служения, то есть, непрестанному труду псалмопения вместе с явным и видимым постничеством, а также – бывают ведь такие люди! – и с чтением, хотя значение того, что человек читает, не может он воспринять или полностью уразуметь, даже если он весьма ученый и искусный в обычном чтении и в изящной словесности. Что же до точного понимания духовного значения, то по мере возрастания внутреннего человека в подвижничестве и сокровенного преуспеяния, дает ему вкусить этого понимания божественная сила, которая является для него путеводителем в великом и просторном океане безмолвничества.

Таким образом, как сказал я выше, на начальном этапе путешествия есть только один путь и одно начало для всех, кто путешествует в безмолвии. Впоследствии же, когда вступит человек на широкий и долгий путь подвижничества, тогда начинают разделяться все эти пути и дороги, которые мы ясно указали выше в настоящей Беседе. Итак, будем придерживаться того же мнения относительно различных путей, показанных в этой Беседе, какого придерживались мы в разделе об изменении образа жизни, различные виды которого были отмечены немного ранее, хотя настоящая Беседа чем-то и отличается по ясности изложения от того раздела.

Ибо все люди в меньшей или большей степени участвуют во всех подвижнических трудах, однако же, каждый человек занимается и особенно пользуется одним из этих трудов в соответствии с тем служением, через исполнение которого, – больше, чем через что-либо другое, – он, как ему кажется, наиболее приближается к просветленности помыслов и озарению мышления. В этом труде он особенно усерден, исполняя его так, что становится более искусным в нем, чем в других деланиях. И это – не от перемены в теле и не из-за обычной борьбы против него. Напротив, благодаря долгому опыту и различным благам, которые он вкушает, собирает он чудесную пользу от труда, плоды знания и сокровище, которое складывает он внутри себя в результате преуспеяния в служении своем. Это служение может состоять или в чтении, или в псалмопении, или размышлении, или в молитвах, или в труде коленопреклонений, или в сокровенных молитвах сердца. И это то, о чем сказано: Закон положен не для праведников, потому что во всем, что они делают, целью своей ставят они приблизиться к Господу при помощи той части служения, которая быстрее всего приводит к этой цели, и той части закона, благодаря которой воссиявает в них любовь Господня.

Не думают они о том, принадлежит ли эта часть к общему иноческому правилу или же она по цели своей отлична и обособлена от обычая других людей, ибо они не порабощены обычаю или правилам, которые столь детально изложены для недисциплинированных. Весьма часто служение их отклоняется от правил влево или вправо, ибо они подобны людям, приблизившимся к свободе в знании своем благодаря готовности воли их угождать Господу: стремятся они только как можно скорее достичь знания и ощущения Господа, не взирая ни на людей, ни на человеческие мысли, ни на обычай.

Поэтому, когда начинают они идти по пути, во всем получают они помощь, но особенно преуспевают благодаря этому одному деланию, действуют же они с усердием и страхом, а не презрительно. Благодаря этому божественная сила все более содействует им в этом одном делании, которое, как мы говорили, и составляет их служение. Хотя настолько свободно ведут они себя, будучи превыше закона благодаря истине, которой обладают они в самих себе, то есть божественной любви, когда приходят они к другим людям или в монашескую общину, ведут они себя точно так же, как другие, полностью следуют обычаям, которые там существуют и наряду с другими участвуют во всех деланиях их, при этом полностью оставляя свое обычное делание. По этой причине они также всему научаются и от Бога удостаиваются благодати, так как везде сопутствует им смирение, страх Божий и благоговение перед Ним.

И когда они наедине, Он сопутствует им в свободе их во всем служении их, ибо трепещут они и стыдятся перед Богом, когда бы ни приблизились они к молитве и богослужению небрежно или распущенно. Даже в немощи телесной исполняют они это, пусть иногда кратко или сокращенно, исполненные трепетом и страхом во всех помыслах своих, и бодрственностью пред Господом, являющей трезвение тела по отношению ко всем чувствам своим в эти минуты, а также спокойствием взгляда и членов, приведенных в порядок перед Богом для тех деланий, которые необходимо совершить в эту минуту с излиянием сердца и готовностью членов. И хотя пребывают они в любви, тем не менее, являют они не дерзновение распущенности, но дерзновение трепета.

Весьма страшно под предлогом дерзновения или под именем свободы приближаться к Богу распущенно, ибо может случиться, что внезапно каким-либо наказанием встретит Он нас в том самом месте. Не сознаешь ли ты, о черствый человек, к Кому приближаешься ты, чтобы принести жертву служения твоего? Ибо еще не испытал ты на себе суровости Господа, когда изменяет Он добрую десницу Свою на шуйцу, требуя расплаты от оскорбивших Его: как горяч Он в гневе и как преисполнен Он ревности в тот час, когда Он пробуждается! Он не отступит, хотя бы ты много умолял Его, если Он подвигнут на это: но раскаляется Он, словно печь, в гневе Своем. Дерзнем ли мы в молитве к Нему и в других богослужебных действиях проявить распущенность и приближаться к Нему и совершать служение с презрительными положениями тела? Взглянем на себя и на наше жертвоприношение: к Кому приближаемся мы, чтобы совершить его?

В противном случае под именем безумной свободы навлечем мы на себя пагубу, оскорбив честь Господа; и когда умрем, или когда способность мыслить отнимется от нас, удалят нас оттуда, как это случилось со многими, кто получил подобную рану во время молитвы. Да даст нам Бог по благодати Своей совершенное знание, дабы соответственно величию Его вели мы себя перед Ним во все дни наши. Аминь.

Об изменении, происходящем от святых движений, и о просветленном пути в час молитвы, который дается нам милосердием Господа нашего

Когда временами случается, что пламенной молитвы удостаивается человек из-за пробуждения благодати, тогда бывают у него напряженные и бесчисленные движения в молитве – молитвы усердные, мощные и горячие, словно огненные угли. И в движениях этих сильный вопль восходит из глубины сердца его вместе со смирением, которое происходит от сильной радости. И откуда исходят они, оттуда же сокровенным образом получает он некое вспоможение в движениях своих в такие минуты, то есть от самой молитвы; и пламенеющий огонь возникает в душе благодаря радости его – до тех пор, пока человек тот до самой бездны не смирится в помыслах своих. Итак, эти движения пробуждаются в нем благодаря молитве – молитвы чистые и сильные, напряженные и неудержимые в стремлении своем. Они появляются в сокровенности сердца вместе с неуклонным взиранием на Бога. И кажется человеку тому, что в теле своем приближается он к Господу нашему в ту минуту по причине искренности помыслов молитвы его, восходящей к Нему. Если же удостоен он сознательной молитвы, то в тот миг, когда встречает он малейшее слово молитвы, тотчас иссыхает молитва на устах его и бывает он полностью успокоен от всяких движений, и достигает он неподвижной тишины в душе своей и в теле своем. Кто прошел по этому пути, тот поймет сказанное об этих двух формах молитвы.

Или, может быть, есть такой человек, который воображает, что чин и движение духовной молитвы есть что-либо одно из этого. Пусть же поймет думающий так, что все эти вещи и бесчисленные другие подобные им суть чин чистой молитвы и чистых душевных помыслов, возникающих в человеке во время молитвы. А в жизни духа уже нет молитвы. Всякая существующая молитва состоит из прекрасных помыслов и душевных движений. На духовном же уровне и в жизни духа нет ни помыслов, ни движения, нет даже какого-либо ощущения малейшего движения души относительно чего-либо, ибо естество полностью удаляется от этого и от всего, что свойственно ему. И пребывает человек в некоей несказанной и неизъяснимой тишине, ибо действие Духа Святого пробуждается в нем, и поднимается он выше области душевного знания. Что же скажем? Где нет помыслов, там как можно говорить о молитве или о чем-либо еще?

О добрых и дурных изменениях, которые получаем мы от различного понимания Писаний

Также и это напоминаю я тебе, о человек, идущий по пути безмолвия, и даю тебе признак, истинность которого узнаешь ту по опыту. Ибо соответственно выбору чтение облегчает брату уныние и помрачение, когда он находится в келлии, и радуется он и ликует в Боге, и облегчается для него бремя трудов его, и утешается он, и получает подтверждение надежды и знание в разуме своем. А при изменении цели и способа чтения, над которым размышляет этот брат, он темнеет и грустнеет, и помрачаются помыслы его, и умаляется мир в глазах его. Не говори мне, что, мол, бывает, когда он промыслительно оставлен в таких состояниях, даже вовсе без причины, словно бы ради упражнения в смирении. Я тоже не намереваюсь оставлять в стороне то, что невозможно для человека и что относится к домостроительству: такие вещи не уходят от меня. Я не говорю против промыслительной воли Божией. Однако причина появления этих состояний по большей части кроется в нас самих. Я имею в виду радость и грусть, тяжесть и утомление, сильную теплоту и радостное биение сердца, а также угасание этого. Хотя много раз, вообразив, что промыслительно оставлены мы в помрачении и беспокойстве, приближались мы к подобным мнениям, однако же, тотчас, как только приближаемся мы к ним, ликование и радость встречают нас благодаря Писанию.

Тогда понимаем мы, что причиной всему – наше собственное беспокойство и невнимание к рассудительной беседе с Писанием. Ибо я сам прошел через много опытов подобного рода, и что я нашел, то и описал здесь в напоминание. Написал же я об этом из любви к братьям, и многие, думаю, получат пользу от этих опытов и преуспеют, когда поймут, что в половине случаев появления отяжеления в безмолвии это чувство разрушается каким-либо видом чтения, иногда же – мыслями, которые они вкушают благодаря свету мудрости, заключенному в словах Писания.

Об утешениях, которые Бог дает тем, кто пребывает в безмолвии ради Бога

Высоты благодати Божией кто достигнет и великую глубину милосердия Его кто измерит? Ибо тех, кто не ради награды, но по чувству долга служит перед Ним, удостаивает Он великого утешения. Служащие Богу как бы ради награды – это те, которые, претерпевая скорби, неудачи и все прочие печальные обстоятельства ради Господа нашего, не радуются, напротив, когда, потрудившись недолго, не бывают они утешены и упокоены соответственно ожиданию их, впадают они в безразличие, жалобы и малодушие. Ибо не положили они в сознании своем, что скорбь ради Бога есть великий праздник для нас – даже если до конца жизни нашей, без утешения или перерыва, одолевает она нас. И если кто не принимает с таким чувством и не претерпевает эти испытания Божии, то ни Бог не будет собирать и уготовлять для него в соответствии со Своими намерениями, ни он сам не будет способен к перенесению скорбей. Поистине, сеявшие со слезами, с неограниченным помыслом, словно дети, будут пожинать с радостью, сверх ожидания разума своего.

Бывает, что сидит человек в этом сосредоточенном и просветленном безмолвии, и нет для него ни входа, ни выхода. Но благодаря долгой беседе с Писаниями, постоянному молению и благодарению в немощи его, когда взгляд его непрерывно направлен к благодати Божией, после великого уныния в безмолвии, начинает мало помалу зарождаться в сердце его некий простор и прорастание, рождающее радость изнутри, хотя она и не имеет причины в самом человеке или в какой-либо целеустремленности помысла. Ощущает он, что радуется сердце его, но почему – он не знает. Какое-то ликование охватывает душу его, и наслаждение, при котором презирает он все существующее и видимое, и разум посредством силы своей видит, на чем основывается это восхищение помысла – но причину этого он не понимает. Видит человек, что возвышен разум его над всем существующим и в полете своем находится превыше мира и воспоминаний, которые ниже его. Презирает он временный мир и отодвигает от себя далеко и навсегда. И не делает он уже различия между нынешним расширением ума при этом биении сердца и прежним долготерпением в злострадании.

Нет никого, кто может постичь природу этих состояний, которые по благодати Божией случаются с ним. Но поистине блажен, кто в надежде на благодать Божию претерпел уныние, являющееся сокровенным испытанием добродетели его и возрастания в нем разума. Это подобно зимней тьме, которая вызывает рост сокровенного семени по мере разложения его под землей, при резких переменах бурной погоды. После продолжительного ожидания плодов, когда это ожидание длится очень долго, человек отгоняет от себя уныние, чтобы оно не помрачало око души его из-за размышления о тех предметах, на которые направлен пристальный взгляд его, ведь некоторые из них обычно вызывают радость и прекрасное состояние разума. Ожидание его длится долго, и не скоро получает он ожидаемое. Ибо если не получает он скорого утешения в трудах, приходит он в отчаяние, подобно нанятому рабочему, которого лишили заработанной им платы. Бывает также, что искусно и мудро вдохновится он надеждой на скорое избавление, дабы отсечь уныние от души через подобного рода обетования, и найдет облегчение. Ибо душа легко принимает обнадеживающие помыслы и весьма часто посредством надежды меняет она печаль на облегчение.

Если бы не было борьбы, не было бы нужды в предостережениях. Есть много людей, которые считают эти и подобные предостережения излишними, как если бы вовсе ничего не происходило с человеком! Если бы это было так, все люди в равной мере получали бы благословения и в равной мере обретали бы душевные блага: тогда или никого нельзя было бы признать ни трезвенным, ни усердным, или, наоборот, все обернулись бы злыми. Но я знаю, что такой помысел есть действие лености, которая рождается от расслабленности, порождающей в свою очередь этот помысел в состоянии уныния. Тогда уже не надо ни бодрствования, ни трезвения, ни молитвы, ни какого-либо моления: пусть каждый человек уляжется в постель и не волнуется! Если бы в каждой устрице ныряльщик находил жемчужину, тогда всякий человек быстро разбогател бы. И если бы ныряльщик тотчас добывал жемчужину, и волны не били бы его, и акулы не встречали бы его, не надо было бы ему задерживать дыхание до такой степени, чтобы он почти задыхался, и не был бы он лишен свежего воздуха, который доступен всем, и не сходил бы в глубины – тогда чаще, чем ударяет молния, и в изобилии попадались бы жемчужины.

Так понимай меня. А те, кто погружается в океан безмолвия, пусть будут учителями – те, которые наталкиваются на сокровища в океанских глубинах. Устрицами же будем считать молитвы, на которые натыкается ум, а также созерцания, прозрения, божественные познания, мудрость, радость духовную. Ныряльщики очень часто опускаются, но находят обыкновенную плоть, и лишь иногда в одной из устриц обретается жемчужина. То же самое относится и к нашей торговле, то есть к молитве: разве что одна молитва и попадется к нам в руки, даруя утешение в утомлении нашем. Те, кто искусен в ремесле, кто достиг зрелости и кто провел долгое время в труде, тоже знают, какие употребить движения при погружении в глубоких местах, где могут они найти прекрасные жемчужины, весьма драгоценные. Подобным же образом случается такое с силой мышления во время молитвы, когда плавает оно в таких местах, в которых не для всякого человека легко плавать. Что же до нас, немощных, плывущих по направлению к суше, только эти маленькие жемчужины и попадаются нам, если вообще попадаются, да и то только когда мы ныряем усердно, много раз подряд, задерживая дыхание помыслов мира сего в молитвах наших и в службах наших, которые суть недолгое отдохновение от слез.

Ибо этими жемчужинами являются теплое чувствование от ниспадающей на нас благодати Божией: через него получаем мы прощение грехов наших, сладостную и мирную теплоту, радость и неожиданную легкость, а также, по временам, свидетельство веры относительно истинной надежды нашей, и некие прозрения о заботе и милосердии Божиих по отношению к нам. Кто не испытал когда-либо этих благ безмолвия, каждое в свое время? Кто станет отрицать и говорить, что обманут он благодатью Божией, сопутствующей ему? Итак, если, пока мы еще младенцы, стремимся мы в бездонные глубины океана, в которые великие Отцы наши погружались, и бываем одержимы желанием видеть богатства, которые они приобретали и приобретают, тогда утонем мы в океане.

И если, поскольку, легкодоступными и малоценными бывают в глазах наших жемчужины наши по сравнению с их жемчужинами, или если бурь океанских избегаем мы и полностью теряем усердие, то никогда не научимся мы плавать в молитве, не достигнем мы и умственного искусства, которое происходит от духовной мудрости, и не сойдем мы в глубины, где находятся богатства. И может быть, даже дневной хлеб наш не будет обеспечен для поддержания кратковременной жизни нашей, и окончим мы тем, что всегда будем пребывать в нищете и нужде. Ибо не столь мала рука Господня, научившая отцов сознательному плаванию ума и уверенности при путешествии по океану, столь исполненному богатств, чтобы и нам не дать в угодное Ему время крепкое снаряжение, способное противостоять волнам страшного океана, дабы достигли мы тех мест, из которых отцы извлекали духовные сокровища.

О цели возвышенного служения разума, которое есть совокупность всякого подвижничества, совершаемого посредством телесных чувств; благодаря нему входит человек на всякий миг в совершенное слияние с Богом

Когда прозрений в смысл тварных существ достигнет человек на пути подвижничества своего, тогда с этого времени поднимается он превыше молитвы, заключенной во временные пределы, ибо излишне для него с этих пор ограничивать молитву определенными временами и минутами: он уже вышел из того состояния, при котором он, когда хотел, тогда бы молился и славил Бога. С этого момента постоянно находит он чувства свои утихшими и помыслы связанными узами изумления. И наполнен он постоянно видением, изобилующим славословием, которое происходит без движений языка. По временам, опять же, молитва частично остается, однако ум уводится от нее на небо, словно пленник, и слезы, словно источники воды, льются и орошают все лицо вопреки воле его. При этом сам человек покоен, безмолвен и внутри себя наполнен изумленным видением. Весьма часто не позволяется ему даже молиться, и поистине это есть то прекращение молитвы, которое выше молитвы: оно заключается в том, что человек пребывает в постоянном изумлении перед всяким созданием Божиим наподобие тех, кто обезумел от вина. Это и есть то вино, которое веселит сердце человека.

Но будем остерегаться, чтобы не нашелся человек, который с праздными помыслами оставит молитву и псалмопение, когда услышит об этом, вообразив, что тишина, о которой мы говорили, приходит по нашей воле. Но пусть поймет всякий, кто встречает такие предметы, что подобные действия бывают не от людей и что они не подвластны воле. Ибо умолкают в созерцании и замирают перед тайнами те, кто в минуты молитвы, или также и в другие времена, восторгается умом, жаждущим Бога. Но особенно в минуту молитвы возникают состояния, подобные этим, по причине особого трезвения, сопутствующего человеку. Под молитвой я разумею не только установленные часы или «аллилуии» Псалтири или богослужебные песнопения. Ибо тот, кто достиг этого знания, больше, чем во всех добродетелях, пребывает в молитве. От прозрений получает она свое начало, но прозрениями, опять же, усмиряется и возвращается к тишине.

Ибо на все творения Божии взирает озаренный человек оком разума и видит домостроительство Божие, сопутствующее им на всякий миг, видит небесное промышление, исполненное милосердия, непрестанно посещающее тварь – иногда в виде испытаний, иногда же в виде благодеяний. И благодать Божия открывает этому человеку различные виды действий, которые скрыты от толпы, – действий, которыми пользуется Создатель для чудесного вспоможения каждому естеству, будь то словесному или неодушевленному, – а также невидимые причины, по которым случаются эти изменения со всеми благодаря промышлению, свойственному любви Божией, и той творческой и путеводной силе, которая ведет творение с изумительной заботливостью.

Когда ощущение этих тайн получает все время человек посредством того внутреннего ока, которое называется духовным созерцанием и которое есть видение, происходящее от благодати, тогда в момент ощущения им той или иной из этих тайн тотчас же сердце его утихает в некоем изумлении. Не только уста его прекращают произнесение молитвы и умолкают, но и само сердце осушается от помыслов благодаря чуду, которое нападает на него, и сладость тайн премудрости и любви Божией получает он от благодати благодаря сознательному видению действий и естеств. Это завершение подвижничества души в теле и предел духовного служения, которое совершается в уме. Кто желает достичь вкушения любви Господа нашего, тот должен просить Его, чтобы эта дверь открылась для него. Я удивлюсь, если тому, кто не приступал к Нему с этой просьбой и кто не познал ощущение видения тварей и промыслительных действий Божиих в них, возможно когда-либо ощутить ту любовь, что пленяет души тех, на кого она нисходит. Таковы вещи, открывающие для нас дверь к познанию истины, которое превышает все и которое дает уму путь к славным тайнам досточтимого и божественного Естества.

Еще более удивительно то, когда люди, непричастные безмолвию и великой отрешенности, дерзают говорить и писать об этой тайне славы Божией в тварях. Блажен, кто вошел этой дверью и испытал это на собственном опыте! Слишком бессильна вся сила чернил, букв и словосочетаний, чтобы выразить наслаждение этой тайной. Многие простецы считают, что целью размышления философов является вкушение этой беседы, которая несет в себе красоты всех тайн Божиих. Блаженный Василий-епископ в одном из писем к своему брату делает различие между этим восприятием философов и тем восприятием, которое получают святые в тварных существах – то есть, умственной лестницей, о которой говорил блаженный Евагрий и которая возвышается над всяким обычным видением. «Есть, – говорит он, – беседа, открывающая дверь, через которую мы можем всматриваться в знание тварных естеств, но не в духовные тайны». Он называет знание философов «знанием снизу», которым, по его словам, могут обладать даже подверженные страстям, а то восприятие, которое получают святые через ум посредством благодати, называет он «знанием духовных тайн свыше».

Итак, кто удостоился этого, тот ночью и днем пребывает в таком состоянии, словно некто вышедший из тела и уже находящийся в том мире праведных. Это и есть божественная сладость, о которой чистосердечный и чудный Аммон говорил, что она «слаще меда и сот», но немногие отшельники и девственники познали ее. И это вход в божественный покой, о котором говорили Отцы, и это переход из области страстей к просветленности и к движениям свободы. И это то, что изобилующий духовными откровениями Евагрий называет «стократной наградой, которую в Евангелии обещал Господь наш». И в изумлении величием этого наслаждения хорошо назвал он его «ключом в Царство Небесное».

Как перед истинным Богом говорю я: члены тела не могут выдержать это наслаждение, и сердце неспособно вместить его по причине великой сладости его. Что еще можно сказать, если «восприятием Царства Небесного» называют это святые. Ибо это тайна будущего изумления Богом. Не благодаря прозрению в материальный мир и дела его наслаждаются праведники в Царстве Небесном, но благодаря тем предметам, которые в мире, возводится ум, как по некоей лестнице, к Тому, Кто есть Царство святых, и пребывает в изумлении. Хорошо названо это восприятие «тайной Царства Небесного», ибо в познании Того, Кто есть истинное Царство всего, приходим мы через эти тайны всякий раз, когда ум бывает движим ими, по дару силы Божией.