Читать книгу Sancta roza. Первая часть. О чем молчат солдаты - Иосиф Берг - Страница 1

Содрав до крови кожу на руках и ступнях босых ног о крошечные каменистые выступы, Илья вскарабкался на вершину одиноко стоящей скалы, за макушку которой цеплялось небольшое, но густое сизое облачко: «Ты взобрался! Наконец-то, дополз до цели, выше некуда. Только здесь? на вершине, посреди чистого прозрачного облака, почувствуй тело свободным и блаженное спокойствие в истерзанной душе». Еще раз внимательно осмотрев себя, Алёшин тщательно протер заполненные запекшейся кровью раны, но они не беспокоили, казались не имеющими к нему никакого отношения. Высоко задрав голову, путник облегченно выдохнул: «Там за туманной дымкой только голубое небо! Никто более не способен указать мне дальнейший путь прочь от земной суеты, к вечному покою и успокоению». По округе разнесся душераздирающий безумный крик радости, смешанный с отчаянием попавшего в западню дикого зверя. Полностью освободив легкие, Илья? богатырского телосложения великан, попытался еще раз глубоко вздохнуть, но воздуха не хватило, он лишь почувствовал пульсирующую жилку в висках, качнулся из стороны в сторону и, не удержавшись на слабеющих ногах, медленно повалился на спину, проваливаясь, как в гамак, внутрь покачивающегося тумана. Падая навзничь, Илья под продолжающуюся блаженную облегченность закрыл глаза, пытаясь прислушаться к уставшему от переживаний сердцу, но помехой вдруг стало далекое надоедливо монотонное жужжание. «Проклятая муха даже здесь не дает покоя, а может, другая доколе мне неизвестная мелкая тварь», – не желая того, обнаженный здоровяк переключил свое внимание.

В бесконечно надоедливом звуке он вдруг стал разбирать слова:

– Ты чего это распластался тут? Поди не дома! Не твое это место! Нализался, как босяк последний, и орешь во всю луженую глотку. Проваливай! Проваливай откуда притащился!

«Ну вот еще, не дождешься, зазря что ли карабкался», – подумалось мужчине. Он принялся медленно поднимать свои внезапно потяжелевшие веки, но несколько попыток были тщетными, и великан оставил эту затею. Будто зажатое в мощные каменные тиски от бесконечной боли в спине, ногах, руках его ослабленное тело непрестанно ныло. Усилием воли преодолевая тяжесть, Илья чуть приподнял одно веко, явно осознавая, как плотная белесая пелена с множеством мелких темных точек и легкая полупрозрачная дымка застилали и без того воспаленные от усталости глаза. Изможденным бесконечной болью мышцам груди богатыря не давала покоя бегающая по телу маленькая черная букашка. Она носилась меж его густой от грязи волосяной поросли в дополнение к донимающей тело и душу боли, оставляя легкие, но неприятно надоедливые покалывания.

– Отвяжись! Устал маненько, отдохну и уйду, – бесхитростно прошептал путник на звук в поисках точки успокоения и опоры своей измученной душе.

– Куда пойдешь? Дальше-то некуда. Все! Ты достиг предела, – раздался недовольный далекий писк все той же беспокоящей его какой-то мелкой твари.

– Где ты, мерзость? Остановись, – вновь прошептал Алёшин пересохшими губами, – я тебя не вижу, но чую! Найду, грохну, – преодолевая боль, продолжал недовольно бурчать лежащий на спине богатырь.

– Я здесь! Я на тебе! Гниль твою собираю!

– Чего, поганец, болтаешь, я жив пока и тело мое в порядке. Найду, точно грохну! Сам гнить начнешь, – мычал Илья, пытаясь почесывать те места на груди, где букашка пробегала, пощипывая кожу.

– Не хозяйничай тут, не дома, лежи, пока позволено. Тута свои порядки, – визжала букашка, ловко увертываясь от его больших, толстых, но проворных пальцев.

– Надоел уже! Писк твой достал, найду, точно грохну!

– Ты чего это творишь? Не выйдет! Многие меня хотели…

– И чего-о-о-о! – от досады протяжно взвыл Илья.

– Да ничего, с хамами всегда моя берет!

– Кто тут хам-то? Одни хотят, другие делают, – совладав с собой, промычал Алёшин.

Сквозь шум в голове он еще и еще пытался вслушиваться в болевые ощущения каждой клетки своей большой груди, пытаясь определить направление и угадать место наступления следующего укуса. После затянувшегося бездействия Илья резко провел ладонью по своим волосатым соскам, огромными пальцами прижал насекомое к телу. В ответ разнесся громкий визг с испепеляющим человеческим матом да таким отборным, который в ходу лишь у блатных и урок, да у людишек слабых и беспомощных. Зажатая пальцами букашка скулила и брыкалась, постепенно превращаясь в огромную черную мохнатую крысу. Высвободив из-под пальцев голову, грызун вцепился в фалангу большого пальца Алёшина, прокусив его до косточки. Скорее от неожиданности, чем от резкой боли, Илья громко вскрикнул и разжал пальцы, выпуская зверька на волю. В белесом плотном тумане крыса моментально пропала из виду. Также быстро исчезли и тяжесть в груди, и болезненные ощущения, глаза полностью раскрылись.

– У, чертова напасть! Еще и кусаться вздумала, скотина! – беспомощно крякнул богатырь.

– Ха-ха-ха, узна-а-а-ал! Догада-а-ался! – пропело вдруг издалека.

– Это еще кто? – не сдержал вопроса Алёшин, поворачивая в разные стороны и без того больную голову, в поисках места откуда раздался нудный надоедливый писк. Вместе с давящей на тело тяжестью мгновенно исчезла сухость губ. Смачивая каждую складку, во рту забулькала живительная слюна.

– Тот, о ком ты вспомнил всуе.

– Урод, выражайся точнее!

– Куда же точнее, – не унимался писк.

– Я с убогими и зверьем разным, а тем более с грызунами, в прятки играть не собираюсь! Покажись, скотина! – раздраженно гаркнул Илья в то место, откуда раздавался писк и отвернулся.

– Шибко буйный! Ой, какой буйный! Но всему свое время!

– Если найду, смотреть не стану, грохну!

– Ты еще и дикий! Ой, как обожаю таких неугомонных!

– Ну, тварь, и доста-а-а-ал же ты. Визг твой противный тоже. Без тебя тошно было, а с тобой – ваще. Я полагал – на высоте свобода, безлюдная пустота, а здесь какая-то говорящая мразь противная кругами скачет.

– Свобода твоя была там, откуда ты притащился, а здесь свой многовековой особый порядок. Вижу ты, малый, готов принять этот режим! Кровью подписаться под клятвой!

– Слушай, отвяжись, уже не хочу ничего! Я внизу много раз режимом пужан и кровью харкал за него. Дури мозги кому другому, но не мне, – немного поуспокоившись, брезгливо проворчал Илья в ответ, на всякий случай еще раз оглянувшись по сторонам.

– Теперь вижу ты действительно созрел для встречи с самим собой. Готов взглянуть на себя со стороны, но на себя обновленного! Настала пора о твоих проблемах перетереть. Головенку-то свою вправо откинь, если еще в состоянии, – раздался приятный тенор совсем рядом с правым ухом Алёшина. Громко хрустя шейными позвонками, Илья повернул голову в указанном направлении и увидел прямо перед собой крошечного человечка, может чуть больше открытой ладони годовалого ребенка.

– Это ты, нечисть, что ли? Чего тогда махонький такой?

– Так лучше видно твою телесную гниль, удобнее обнюхивать порожденный страхом смрад твоей плоти. Поднимешься на ноги, подросту и я.

«Глупая тварь, думает, что я его боюсь. Он, видимо не в курсе, что живущих под большевиками во власти и попробовавших лагерную баланду больше ничем не испугать», – хихикнул Алёшин, переворачиваясь. Угодив на мелкие острые колючие камни, немного полежал, привыкая к боли, встал на колени, а затем и на ноги, переступая по камешкам, чтобы ступни быстрее адаптировались к постоянному острому покалыванию. Никого не обнаружив рядом, тихо надменно поинтересовался:

– Чудак, ты-то где? Не боись, сразу убивать не буду.

Илья тут же услышал за спиной:

– Да здесь я, здесь!

Резко обернувшись на звук, Алёшин увидел такого же, как и он, высокого мужчину с большим мясистым носом.

– Ну и урод же ты! – не удержался от возгласа Илья, с любопытством осматривая покрытое сияющими до блеска вьющимися, только черными волосами, тело собеседника. Его воздушная полупрозрачная накидка не отличалась от черноты волосяного покрова рук и ног.

– Ты на себя-то смотрел? Чем лучше меня? Такой же волосатый страшила.

– Каких будешь, погань чернявая? На нечисть вроде не похож. Чего пристаешь? Думаешь обделаюсь? Не дождешься! В своих приятелях иметь тебя не желаю, – недовольно продолжал бурчать Алёшин.

– Я здесь по долгу службы! Тебе подобных и таких, как ты, укрощать предписано!

– На этой макушке? Кем? Давно чалишься, погань отвратная!

– Да уж давненько, подустать успел, ты-то размахался тут, если добрался до врат святых, веди себя как гость в приличном доме, а не как отребье бездомное. Вот, кстати, и тот, кто тебе нужен больше чем я, – миролюбиво произнес черный человек, устремив взгляд мимо здоровяка, склонившись в приветственном поклоне.

– Здорово, брат, давно не виделись, – откуда-то позади Ильи раздался бархатного оттенка редчайший на земле низкий бас.

Алёшин резко отступил в сторону. Обернувшись на звук, он уткнулся взглядом в высокого, безбородого, с голубыми глазами и с глубокими залысинами человека. Длинные ниже плеч волосы пришельца, как и одеяние, до рези в глазах были белы и светлы. Весь он светился белым ярче окружающего тумана, что подчеркивало особый шарм и величие пришельца.

– Во, компашка собралась! Ты-то кто? – не удержался Илья от возгласа.

– Я страж праведный, – все тем же низким грудным басом доверительно произнес человек в белом.

– Какой, какой? – изумленно вопросил здоровяк.

– Праведный! Чего непонятного сказал!

– Вертухай, что ли? Чернявого стережешь? – продолжил удивляться великан.

– Какого чернявого? – спросил блондин, оглянувшись по сторонам, и тут же добавил, – никого не стерегу. Попрошу вас оскорбительным тоном не выражаться! Вы в распределителе Господнем, а я ангел-хранитель, исполняю должность стража райских врат.

– И давно?

– Да уж давненько!

– Так бы сразу и сказал, что порученец, а то страж, страж, а если ангел, крылья-то куда дел? – окончательно осмелев, недоверчиво поинтересовался Алёшин.

– При мне, – ответил мужчина, громко шурша, будто накрахмаленной накидкой, развернул сложенное за спиной одно крыло.

– Вторым-то помаши, – предложил Алёшин, потирая свою мгновенно вспотевшую шею.

– Без нужды крыльями махать? Вам, мил человек, для демонстрации слов моих праведных и одного достаточно, – ответил мужчина и тут же продолжил, – брат, гостя допрашиваешь или пытаешь?

– Ни то и ни другое, собиралися доверительно беседовать.

– Нет, ты скажи, от Самого поручение имеешь? – с любопытством поинтересовался Илья.

– От какого? – не понял собеседник.

– Какой непонятливый, ясно спросил, ты от Его самого поручение имеешь?

– А-а-а, в этом смысле, ну конечно от Него!

– А тот, чернявый?

– У чернявого, как вы выразились, свой хозяин! Среди людей не менее известен и почитаем.

– Может даже известней и почитаем более твоего, вмешался в разговор черный человек.

– Твои мульки хорошо известны всем и мне тоже. Надеюсь, уступишь гостя на пару вопросов? Посиди пока в сторонке, послушай, а мы потолкуем!

– Уже сижу и даже отвернулся, говори, только недолго, некогда мне тут рассиживать, хозяин потеряет, – ответил мужчина в черном. Он бесцеремонно уселся спиной к собеседникам, головой упершись в образовавшийся из густого тумана угол из строгих полупрозрачных линий.

– С какой целью к нам пожаловали? – обратился страж к Илье, не обращая внимания на всем внешним видом выраженный каприз своего коллеги.

– Отвечай, мил человек, только коротко! Сказал же – некогда мне, а этому чудаку в белом о тебе и так все известно, – из угла не умолкал по-детски обиженный тенор.

– Скажи, чернявый тоже ангел, что ли?

– Как вы догадались? – пробасил белый человек.

– Он мутный какой-то, скользкий, неприятный тип.

– На то он и падшим ангелом зовется.

– Послушай, вертухай, кто-нибудь из вас двоих может объяснит, куда я попал?

– Непременно объяснит, – раздалось из угла, – вот он по порядку все и расскажет.

– Чего неясного, вы в том месте, куда стремилась ваша душа. В поисках самоуспокоения привела она на эту гору – в распределитель Господень.

– Даже такое есть! Никогда не знал! Я-то думал с собой справиться, свои силы испытать, как дурень с колокольни в гору полез, а тут оказалось совсем не то, что ожидал.

– Ничего не оказалось. Вы сами выбрали свой путь, а теперь нам с коллегой предстоит решить, что с вами делать, кто из нас будет вас в дальнейшем сопровождать.

– Куда провожать? – не понял реплики Алёшин.

– Туда, что заслужили деяниями земными своими.

– Чего еще выдумал? О какой душе ты пургу несешь? Собственно, я в этот, как ты его кличешь, распределитель и не стремился и в сопровождающих не нуждаюсь, – еле шевеля языком, преодолевая внезапно навалившуюся усталость, ответил здоровяк.

– Я что мыслю, это случайно залетный тип и нечего этому бугаю тут делать, – задребезжал скрипучий тенор из угла с темным пятном, окутанным белоснежной дымкой.

– Будь добр, коллега, не встревай уже. Я пытаюсь установить обстоятельства, в которых оказалась душа этого типа, как ты выразился, – осадил писклю человек в белом.

– Чего тут словеса развешивать, переходи сразу к делу. Этот абориген, овца заблудшая, меня чуть не придавил. Еле выбрался. Без него башка забот полна, – в углу не затихал, но уже более протяжный визг.

– Уважаемый, вам известны каноны вероисповедания? – обратился ангел к Алёшину, продолжая игнорировать звуки из угла.

– Зачем мне это? – вместо ответа задал встречный вопрос Илья.

– Посмотри-ка, приятель, эта белая курица закудахтала про заповеди своего босса, – нараспев хихикал в углу тенор.

– Все непродолжительное время своего земного пребывания вы ни разу не исповедовались, не испросили у Господа прощения за деяния греховные свои. Это великий грех! Он затмевает все другие земные непослушания, – продолжал монотонной настойчивостью басить ангел.

– Что за пустословие, ты же знаешь, коллега, в том нет вины этого несчастного, – раздался из угла еще более назидательный возглас.

– Истина в том, что наш гость не устоял против греховных соблазнов, тобой, коллега, надуманных извращений. Любой человек, кто верует, даже при самых сложных обстоятельствах непременно найдет своего духовника, чтобы покаяться в грехах своих, отдалиться от соблазнов твоих! – повернувшись к Алёшину добавил, – а вы, сударь, проигнорировали свыше предоставленные возможности.

– Ты о чем? Какие еще возможности? – опять не понял вопроса Илья.

– Если вы забыли, напомню. Многолетнее пребывание в святой обители благословенной земли вас призывало к очищению души.

– Никогда там не был, да и желания не возникало.

– Монастырь на острове холодного моря забыли? Так я напомнить могу.

– Ты напомни, все напомни этому чудаку, расскажи еще, как он теток мимо себя не пропускал, и про ту брюхатую не забудь, что до посадки животом обеспечил. Пусть знает, за деяниями каждой земной твари Всевышним пригляд ведется.

– Вы это в две глотки о чем? – раздраженно поинтересовался верзила.

– И про остров тоже. Жену, командира воинов, не ты ли много лет ублажал, да еще как! Блудница двойню родила. Не забудь и про полтора десятка невинно убиенных, – из угла продолжал завывающим тоном протяжно ныть надоедливый тенор.

– Я и сам все помню, и про жену начальника режима не забыл. Не понимаю, чего в этом греховного? Про двойню не знал. Думаю, это неправда? Откуда знаешь? – мгновенно отреагировал Илья, поворачиваясь в сторону голоса.

– Правда, правда! Вот что я скажу, – раздался визг, но уже рядом с ухом мужчины, – разве не понимаешь, мой коллега от тебя добровольного признания и покаяния добивается.

– Какого еще признания, а покаяния в чем? – удивленно поинтересовался Алёшин.

– В грехах твоих земных и делах мало праведных!

– Разве такое бывает? – не переставал удивляться Илья.

– Бывает, мил-человек, еще как бывает. Вы на острове с чужой бабой тешились, пупсов ей сотворили, – пробасил ангел.

– И что? Причем тут я? У нее мужик был, в НКВД должность немалую занимал.

– Занимал, занимал, теперь в моем хозяйстве свои телеса греет, – перебивая бас, хихикнул тенор, – не знаю, надолго ли его хватит, но старается.

– Она сама ко мне пристала.

– Признайтесь честно, вы ведь не упустили возможность воспользоваться женской слабостью? – задал вопрос белый человек.

– И что из этого? Про подстилку вертухаеву мне мало интереса.

– А вы послушайте, – грохотал бас прямо в лицо Алёшина, – страдалица в муках родила и уже много лет одна двойню растит.

– А соседку свою, солдатку несчастную, любовью уважил? – успел вставить свой вопрос черный человек.

– Было один раз. Но это по любви, думаю, взаимной!

– Тоже на острове? – спросил белый страж.

– О чем это он? У этого парня стезя такая, на островах свою плоть ублажать, – вновь хихикнул человек в черном.

– После чего блудница на свет пупса здоровенького произвела, – невозмутимо закончил человек в белом.

– Ну и что? У Ленки муж с отсидки откинулся. Они сами на радостях в состоянии сгоношить!

– Говорю же тебе! Этому белобрысому пройдохе до твоих похождений интереса совершенно нет, – горячо дышал в ухо тенор, – он не признания, а твоего раскаяния добивается.

– Признайтесь добровольно, с бабами было? – успел вставить вопрос белоголовый.

– Вроде было и что. Бабы замужние. Про детей ничего не знаю. Они не мои.

– В грехах земных, вы, любезный, обязаны чистосердечно сознаться и искренне покаяться! Если желаете в сады райские! – пробасил человек в белом, опередив своего чернобородого приятеля.

– Не юродствуй, друг мой! Поверь на слово, по всему видно это чудо не твой клиент и садов Господних этой заблудшей овце точно не видать! Тем более, его ожидает великое, более глубокое грехопадение, – провизжал черный человек.

– С какой тоски я должен быть чьим-то клиентом, и куда вы оба мне падать прикажете! – из последних сил смастерив капризную гримасу, возмутился Илья.

– У нас непринято встревать, когда взрослые разговаривают. Мы судьбу ведь вашу решаем, – сделал многозначительное замечание богатырю человек в белом.

– Я и не встреваю. Нечего мной зазря понукать.

– Видишь, какой он, этот пришелец, как минимум половину заповедей твоего хозяина меж ног пропустил, а еще сколько впереди затычин будет, ты только представь!

– Если ты, брат, знаешь, что субъект такой греховодник, стало быть, он твой клиент. Забирай его и на этом действо завершим, – перебив коллегу, передернув плечами, назидательным голосом пробасил белый ангел.

– Увы, увы! Огня преисподнего ему также не видать, как и твоих райских кущ. Удовлетворяя плотские вожделения распутных баб, он был лишь достойным держателем ему доверенного инструмента, – пропел тенор в черном. Выждав короткую паузу, обратился к Илье:

– Вот скажи, мил-человек, только откровенно, ты в башке своей бестолковой тех баб возжелал страстно, безмерно, до умопомрачения? Ты их насиловал?

– Вроде нет. Получилось как – то само собой. От удовольствия отказываться – не отказался.

– Тебе удовольствие, а мне безмерная пахота. Попробуй, найди достойных. Это моя забота, ублажать вожделение похотливых самок. Ты всякий раз оказывался под рукой.

– Признаю, злоключения этого чада с островами твоих рук дело, брат. И тут же обратился к Алёшину:

– Допускаю, с женщинами вы поддались искушению этого пройдохи, но как вы смогли голыми руками лишить жизни полтора десятка здоровых сильных мужчин? – полюбопытствовал человек в белом.

– А точно, полтора десятка?

– Точнее не бывает, – пискнула черная тень.

– Я защищался, мне ничего больше не оставалось делать, – не задумываясь, виновато пробубнил Илья, опустив голову в сторону тени, обратив внимание на торчащие из-под черной накидки маленькие ножки.

– Скажи еще, что плыл по течению жизненных обстоятельств, отправил к нам сначала двух, потом одного, а войдя во вкус, – всех остальных, – хихикнул чернобородый собеседник, накидкой прикрывая свои копытца.

– Если так желаешь, бесово отродье, то пусть будет, – пожал плечами Алёшин и, лукаво прищурив глаз, кивнув на ноги собеседника, тут же продолжил, – копытцами по острым камешкам шарахаться не больно? Если что, могу и подковать.

– Премного благодарен, мне и без твоих намерений как-то хорошо и комфортно.

– Как знаешь, – совладав с собой, в ответ улыбнулся Илья, – а то смотри, мне нетрудно и самого антихриста подковать.

– Нет, нет, коллега, скажи на милость, посылать в смертельную атаку солдата без оружия как называть? – пропустив мимо ушей предложение Алёшина, продолжил петь тенором обладатель черной бороды, – молчи, молчи, не пытайся оправдаться.

– Не юродствуй, брат, должны же мы получать жертвоприношения, сам этим пользуешься, – сделал замечание белый ангел.

– Уж сколько веков всяких жертвоприношений во славу твоего хозяина свершилось. Обреченные на вечный покой обычно быстро оказываются здесь на суде праведном. Но такого, чтобы наше чистилище было под завязку забито душами невинно убиенных, – такое впервые.

– Что ни говори, ты, брат, прав, чадо это, конечно, святые заповеди нарушил грубо и намеренно, это, безусловно, грехопадение! – подчеркнул свои выводы белый страж, резко меняя неудобную ему тему.

– Мой патрон такую заблудшую овцу точно не примет. Разве по своей добровольной воле этот бугай отправил в наше чистилище души убиенных? Нет, конечно, нет! Бабы брюхатые его любви неземной, тем более, не в счет.

– Что хочешь предложить, коллега? – пробасил человек в белом.

– Предложений нет. Сам посуди, ворота твоих райских кущ для него замурованы наглухо, совершенно и однозначно. До жаровен преисподних он также не дотягивает, в чистилище мест совершенно нет, я проверил, – назойливо повизжал, бесшумно постукивая копытцами, черный человек.

– По-твоему его надо провожать? – доброжелательным тоном спросил страж.

– Точно так! Пусть уходит, откуда пришел. Я – за и только – за! Меня другие ждать утомились. Всем привет, – пропел тенором черный человек и пропал в туманной дымке.

– Твои доводы, коллега, крыть мне нечем. Я согласен, – в опустевший угол пробасил ангел, продолжая искоса недоверчиво осматривать Алёшина.

– Разъясни этому сопляку, что к чему и отправляй назад, пусть другим головы морочит, – в ответ раздался из тумана протяжный прощальный визг.

– Вы всё слышали, добрый человек! Возвращайтесь назад. Мы прощаем вам ваши неугодные Господу деяния. Отпускаем вам грехи ваши! Живите жизнью праведной и с миром. Не забывайте хотя бы изредка исповедоваться. Будьте благоразумным и врата райские для вас непременно откроются. Надеюсь, вы с моим коллегой никогда больше не увидитесь, – пробасил ангел и холодной ладонью толкнул Илью в лоб.

На шаг отступив, Алёешин вскрикнул от пронзившей обнаженную ступню острой боли. Великан нагнулся, поднимая с камней высохшую черную розу с острыми шипами на стебле.

– О Sancta rosa1, я тебя нашел! – радостно молящим возгласом вскрикнул собеседник, протягивая к увядшему цветку свои холеные руки с длинными белыми пальцами. Получив от Алёшина цветок, он еще какое-то время продолжил бубнить на латыни молитву.

– Сухостой-то откуда разбросан тут? – сорвался с губ Ильи вопрос.

– Этот, как вы выразились, сухостой не каждому в руки дается! Вы избранный среди многих вам равных!

– Что еще за чушь несешь? Какой избранный, кому равный? От цветка остался лишь стебель! – недовольно буркнул Алёшин, пытаясь утихомирить боль в ступне.

– Вы видите лишь увядшую оболочку, а внутреннее его содержание благоухает, но, к сожалению, оно пока вам недоступно! Тепло вашего тела разогрело его!

– Скажи – моя пролитая кровь! Мне-то чего из того?

– Эта Sancta rosa есть ключ к управлению миром! Им, как и Граалем, стремились многие владеть, но не всякому он дается! – вожделенно прижимая к груди оживающий цветок, задумчиво произнес белый человек, – молитесь чаще, несите Его в душе!

– Еще чего придумал! Никого носить не собираюсь! Самому бы не пропасть, а еще с цветком возиться!

– Я говорю о другом. Sancta rosa не только символ, – принялся разъяснять пространно собеседник. Неожиданно Алёшин перебил его, мурлыкая в усы излюбленную песенку блатных сидельцев ГУЛАГа:

– Я помню розу, она цвела…

– И яркой свежестью была полна, – осекшись и меняя тему, подхватил мотив человек в белом.

– Чё, мотивчик знаком? Знаешь, я в наполеоны не стремлюсь и мне твоя байка про сухостойный цветок ни к чему, – равнодушно заметил Илья.

– Как знаете. Это ваш выбор, но помните, вы – избранный! – и, как бы спохватившись, продолжил, – вас я больше не задерживаю.

Он резко отвернулся, задев Алёшина своим большим расправленным крылом. Илья повалился навзничь, но, оступившись, соскользнул со скалы и полетел в пропасть, то медленно кружась, то под воздействием встречных воздушных потоков кувыркаясь, постепенно проваливаясь во тьму. Чем темнее становилось вокруг, тем медленнее кружился и летящий боец переменного состава второго отделения второй роты 4-го отдельного дисциплинарного батальона 14-й армии Карельского фронта. Он парил в темноте, в полной тишине, не чувствуя своего тела, пока ударивший в глаза яркий, но уже не белый свет не вернул мужчину в сознание.