Читать книгу Паразитарные записки - Иосиф Гальперин, Иосиф Давидович Гальперин - Страница 5

Мне нет еще и семидесяти, а я уже самый известный русский писатель по южную сторону Кресненского дефиле. Ну и что, что другие коллеги, живущие, как и я, в Болгарской Македонии, мне неизвестны. Пока что ни одна из книг, написанных мною в этих краях, не принесла заметных невооруженным глазом денег. Зато не пропали два главных удовольствия: наблюдать и понимать, добавилось третье: вспоминать и передумывать. Видимо, поэтому, а не по источнику финансов, я стал считать себя писателем.

…Год, наверное, 2005-й. Еду, накрытый с головой милицейской шинелью, еду на заднем сидении милицейской «Волги», сверху шинели для завершения образа – милицейская фуражка. Впереди два абхазских офицера милиции, везут меня через границу как бы тайно – по шпалам и рельсам железнодорожного моста через пограничную реку. Везут мимо официального пограничного перехода, который с российской стороны открывается сразу за базаром в Адлере, где на глухом заборе, почти у кромки галечного пляжа, висит стрелка: «Республика Абхазия». Будто и не республика дальше какая, а вещевой рынок.

Тайно выезжаю, потому что в Абхазии скоро выборы, а Москва (точнее, те, кто в Москве получают зарплату за хлопоты с этой непризнанной республикой) в очередной раз перекрыла границу – и не только для мандаринов. Такое гибридное влияние на исход выборов, где прежде бессменному президенту Ардзинбе противостоит сильная оппозиция. Не то, чтобы она была против российского влияния – это смешно! – но конкретные московские чиновники против нее.

Вот и отправил меня с надежными людьми в Сочи самый неприемлемый для чиновников кандидат, бывший министр внутренних дел Александр Анкваб. Мне же надо материал в номер сдавать, лететь в Москву. Еду и думаю, что обязательно надо написать, как на съезде партии ветеранов войны за независимость Анкваб, ранее надолго запрещенный в республике, появился сразу после приезда из российского изгнания. Вышел на трибуну – весь немаленький зал – овация. Анкваб посмотрел своими не отошедшими от изгнания глазами в зал и поверх него, помолчал и сказал: «Не стоит все свои надежды отдавать политикам, политики не стоят этого».

Ни до, ни после этого я не встречал подобного кандидата. А в Адлере, откуда вылетать, меня встретил российский милиционер, соратник Анкваба. Видимо, они примерно таким же образом перевозили оружие и медикаменты в годы войны, когда Россия тоже объявляла блокаду, думаю, еще менее реальную, чем в моем случае. Но вот этого я не осуждаю – потому что видел только что, пока не был закрыт шинелью, сгоревшую (больше десяти лет с войны) Гагру. В ней, лет двадцать пять назад, в год московской (еще не Сочинской) Олимпиады, я отдыхал со старшей дочкой.

Жили в Старой Гагре, за мостом, перед въездом в туннель, в частном секторе. В парадную курортную Гагру ходили, как на экскурсию. Золотые рыбки в фонтанах, павлины на дорожках – ребенку с сурового Урала от этого становилось еще теплее. Теперь именно та парадная Гагра и зияет дырявыми стенами. Лиза должна была идти в первый класс, мы добрались до Адлера, но рейсы задерживались, маленький аэровокзал был забит, мы ночевали, свернувшись у постамента памятника Ленину на привокзальной площади, дочка устроилась на мне, а я смотрел на звезды. Теперь, в 2005-м, уже ее дочке больше на год, чем было Лизе тогда. А я смотрю из окна шикарной «Жемчужины», куда меня перед утренним вылетом бесплатно поселил сочинский соратник Анкваба.

За окном тьма высокого этажа, границы не видно. За ней не видно растрескавшегося асфальта дорог – почему-то вдоль, как змеиные следы землетрясения, коров, нехотя преодолевающих трещины прямо перед капотом, а дальше домики, щербатые от пуль. В Сухуме (так уже привык писать вместо грузинского Сухими) на набережной, рядом с завешенными развалинами главной гостиницы «Абхазия», уличный очаг с джезвами, медленно вскипающими в песке, в терпеливом ожидании кофе старики играют в шахматы, место не утратило довоенного назначения и названия «Брехаловка»…

Абхазия с юности – земля Фазиля Искандера, по его книгам можно многое увидеть и многое понять. Но не все. Чем жители интернационально-столичного «Мухуса» отличались от деревенских – можно, почему от «эндурцев» все взрослое окружение мальчика Чика ждало только плохого – тоже. Но как дальше, после войны, жить рядом абхазам и мингрелам (тем самым «эндурцам»), составляющим треть населения республики, неясно. Вот и идут споры: доверять ли им, грузинским последышам?..

Годами говорили об этом, о том, что нужно поднимать производство, Анкваб, когда через пару выборов все же стал президентом, обещал «поднять молодежь с корточек» – совсем одичало подрастающее в безработице поколение, приблатнилось. Я приезжал еще несколько раз, останавливался у того же старого Вардена (руководившего во время войны медицинской армейской службой и подвозившего из Адлера в своих санитарных «газелях» боеприпасы) и его энергичной жены Марины. Развалины зарастали, ожидая разрешения продавать недвижимость россиянам, и торчали гнилыми зубами в центре Сухума. Победители – скорее, те, кто сумел извлечь личную выгоду из «битвы народов» – делили санатории и научные учреждения, оставшиеся от СССР. В один из приездов допустили меня на самую тогда (до войны 2008-го года) горячую точку – линию соприкосновения с грузинскими войсками в Кодорском ущелье.

Оно занимает треть территории страны, но напряженный ожиданием диверсантов таксист вез меня по пустынным джунглям, бывшие села заросли местным бурьяном, на все ущелье осталось не больше нескольких сот жителей. Тех, кто не мог уехать к родственникам в более благополучные места. А мы с таксистом доехали до заставы «миротворцев», среди них заметны были те, кто служил еще в Советской армии. Так что – отступление от сюжета, стихотворение, которое я вскоре написал об этом.