Читать книгу Приключения вертихвостки - Ира Брилёва - Страница 4

На похороны я не пошла. Зачем? Я хотела запомнить Сашка таким, каким он был – веселым прожигателем жизни. Да и кто я ему? А там родственники, друзья, всякая шушера. Я помянула старика бокалом хорошего вина, поплакала – оказывается, я все же привязалась к нему намного больше, чем предполагала, и теперь мне явно не хватало его присутствия, его неугомонного и щедрого, во всех смыслах, присутствия. Мы были знакомы всего около года, но я каким-то седьмым чувством ощущала, что такого искренне любящего и преданного мне поклонника у меня больше никогда не будет. И от этой мысли мне стало еще хуже. Но смерть – это единственная вещь, которая делает все сожаления бесполезными, а невысказанные вовремя мысли – безвозвратно утратившими смысл.

На часах было уже далеко заполночь, а я все еще сидела в кресле, поджав ноги, и грустила. Вино было давно выпито, и, погрустив еще полчаса под ненавистного мне Вивальди – в память о Сашке – я все же пошла спать.

На следующий день жизнь закрутила меня в новых вихрях, неудержимо и предсказуемо, и уже через месяц я и думать забыла про Сашка. То есть, я, конечно, его помнила – наша с ним фотография, где на мне было мое любимое маленькое черное платье, стояла в моей замечательной, я бы даже сказала, роскошной – с легкой руки незабвенного Сашка – квартире на самом видном месте. Но под грузом новых дел и новых событий его образ как-то слегка стерся и потускнел.

Однажды вечером, когда я уже вся с ног до головы обмазалась ночным кремом, в моей квартире раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – сказала я недовольным голосом – мне пришлось обмотать трубку телефона полотенцем – на моих руках лежал сантиметровый слой жирнющего питательного крема.

– Это Зинаида Иосифовна? – приятный грудной голос проворковал мне прямо в ухо.

– А кто же еще? – так же недовольно ответила я. – Кто это?

– Зинаида Иосифовна, это вас беспокоит некто Вильбрант Давид Семенович. Я юрист, – грудной голос был профессионально-вкрадчив. Я насторожилась.

– Юрист? Какие юристы звонят по ночам? Уважаемый, вы бы придумали что-нибудь поинтересней, – почти проорала я в трубку, но голос был настырным. Он проворковал, ничуть не испугавшись моего гнева:

– Прошу вас, выслушайте меня. Это же в ваших интересах. Дело в том, что я действую по указанию Александра Владимировича. – Я озадаченно молчала, пытаясь сообразить, о ком идет речь. Голос мне неожиданно подсказал правильный ответ: – Сашок. Так, кажется, он любил именовать себя в некоторых кругах…

Я не дала ему закончить:

– Сашок? Что с ним? – в моем голосе, видимо, было столько неподдельной тревоги, что его голос стал намного мягче, чем даже был до сих пор.

– С ним? С ним ничего. К сожалению, в его положении уже ничего измениться не может. А вот для вас у меня есть хорошие новости. Но мне не хотелось бы сообщать их вам по телефону.

Я почему-то разволновалась и теперь лихорадочно стирала с рук масляный крем небольшим махровым полотенцем. Крем размазывался, прилипая к полотенцу большими жирными кусками, и шлепался на пол аккуратными тягучими кучками. Я еще больше разнервничалась и теперь металась вокруг телефона, словно полоумная, размазывая крем по всему, к чему я прикасалась. Телефон пострадал больше всех – почти весь слой крема, который был предназначен для моих рук, перекочевал на его отливающие глянцем, старинные бока. Увитый шелковой нитью шнур этого антикварного предмета был весь в жирной, но приятно пахнущей мази, которая обходилась мне в двести долларов за крошечную фарфоровую баночку.

Но мне было на это наплевать.

– Говорите же, говорите мне все по телефону, – снова заорала я, – какая разница.

Но голос был непреклонен.

– Нет. Давайте поступим так. Я могу приехать к вам в любое удобное для вас время.

– А прямо сейчас можете? – завопила я в трубку. – Мне прямо сейчас удобно.

– Отличное предложение. Я как раз хотел просить вас об этом. Все же, неурочное время… – собеседник явно обрадовался. – Я буду у вас минут через двадцать. – И телефон отключился. Меня всю лихорадило. Господи, Сашок! Что там стряслось? Я все еще машинально продолжала стирать крем с рук, и он наконец впитался в кожу. Или просто размазался по ней. Но это меня сейчас волновало меньше всего на свете. Я ринулась в ванную, и через пять минут на мне не было и следа этого жирного кошмара. Я привела в порядок волосы, надела свежий атласный халатик, а грязное, перепачканное кремом белье засунула в корзину. Все это я делала словно заведенная, автоматически и совершенно бездумно. Мой мозг был сейчас занят решением одной единственной задачи. Но вскоре поняв, что без дополнительной информации у меня ничего не получится, я внезапно успокоилась. «Так. То, что где-то там произошло, я и так скоро узнаю. И зачем, спрашивается, заранее портить нервы?» – повторяла я самой себе. Это помогло, и я смогла переключиться на другие текущие проблемы.

Часы показывали четверть десятого. Я пошла на кухню и включила чайник – гость все-таки. Чай, кофе, печенье – все как положено. И тут меня осенило. Он же не спросил у меня самого главного – моего адреса! Эта мысль пришла мне в голову совершенно неожиданно, но от этой ее ошеломляющей неожиданности у меня вдруг подкосились ноги, и я медленно опустилась на табурет, очень кстати стоящий посреди кухни. «А ведь точно! Он же даже не спросил, где я живу. И код на подъезде, – размышляла я, глядя перед собой почти невидящим взглядом. – А вдруг это какой-нибудь бандит?» Запоздалый вопрос, который я задала себе, уже ничего не мог решить – в дверь позвонили. Я посидела еще пару секунд и пошла открывать. За дверью стоял вполне респектабельный, невысокого роста, кругленький человечек. На нем было очень дорогое – уж я-то в этом разбиралась! – коричневое летнее пальто, отделанное кантом из стриженой норки, и коричневая же шляпа. Пальто, на мой взгляд, было вещью раритетной, редчайшим экземпляром, достойным гардероба самого Эркюля Пуаро, прославившегося на весь мир не только поразительным умом, но и замашками настоящего франта.

«Нет. Не бандит», – подумала я, и жестом пригласила его следовать за мной. Человечек аккуратно поставил на пол пухлый кожаный портфель, разулся, снял шляпу и свое удивительное пальто и тщательно расчесал густые, слегка тронутые сединой волосы. Он был весь такой ухоженный и, я бы даже сказала, какой-то напомаженный, что ли. «Точно не бандит, – окончательно успокоилась я, – бандиты не расчесываются в прихожих, перед тем как прикончить свою жертву». Эта мысль придала мне уверенности, и я предложила гостю пройти в кухню.

– Чай, кофе? – спросила я. Он молча разглядывал меня и, словно не услышав моего вопроса, сказал негромко, вроде бы как самому себе:

– Да, я понимаю Александра Владимировича. М-да. – И только после этого он взглянул мне в глаза и ответил: – Кофе, пожалуйста. Без сахара – у меня диабет.

Он расположился за столом так, словно бы находился у себя в конторе. Разложив на кухонном столе стопку бумаг, он наконец угомонился и объявил:

– Давайте знакомиться. Как я вам уже сообщил, меня зовут Давид Семенович. Я – ближайший друг и душеприказчик Александра Владимировича Навроцкого, известного вам как Сашок, – человечек усмехнулся. – Ах, старый шалун, до последнего дня остался настоящим мужиком. – Человечек пожевал губами и снова стал серьезным. – Но это сейчас не имеет значения. Итак, я не только являюсь старинным другом означенного выше человека, но я еще по совместительству нотариус, – и он многозначительно посмотрел на меня из-под позолоченных очков. Я молчала и ждала, что произойдет дальше. – Прошу прощения за поздний визит, но дело, по которому я вас сегодня побеспокоил, должно быть закончено именно этим числом, а днем у меня, к сожалению, была масса клиентов в моей нотариальной конторе. Так что, еще раз прошу простить, – человечек высказал мне это все совершенно нейтральным тоном, так, словно бы читал цены в каталоге одежды, которая вовсе его не интересовала. Поэтому его извинения я пропустила мимо ушей и нетерпеливо заерзала на стуле, все еще недоумевая, что ему от меня надо. Заметив это, человечек наконец перешел к делу: – Незадолго до своей кончины Александр Владимирович оставил несколько распоряжений, которые касаются вас, уважаемая Зинаида Иосифовна, – здесь человечек снова многозначительно глянул на меня и, выдержав солидную паузу, перешел, наконец, к делу. – Мой друг, будучи в здравом уме и твердой памяти, обязал меня сообщить вам ровно через один месяц после его смерти, день в день, следующие факты и обстоятельства. – Нотариус торжественно взял в руки самый верхний лист бумаги, стопку которой он столь тщательно разложил на столе, и, голосом глашатая, читающего царский указ, произнес: – Я, Александр Владимирович Навроцкий настоящим завещаю Зинаиде Иосифовне Воронцовой все мое движимое и недвижимое имущество, которое состоит из… – И тут нотариус огласил длиннющий список, который я уже где-то слышала. Слушая этого кругленького напомаженного человечка, я вдруг поймала себя на мысли, что просто наблюдаю за происходящим, не принимая в нем никакого посильного участия. Я словно бы смотрела какой-то фильм, события которого разворачивались вокруг меня, никак меня не касаясь и не задевая. Но постепенно мой мозг стал включаться в эту навязанную мне извне игру, и я начала осознавать, что это не кино и не игра. А все, что сейчас происходит со мной и вокруг меня – это самая настоящая действительность. Мало того, я в этой действительности постепенно превращаюсь в главную героиню. И в моем мозгу вдруг всплыл один из вечеров, когда Сашок взволнованно и торжественно вот почти таким же голосом, как сейчас и этот забавный человечек, перечислял мне все свои неисчислимые богатства. Я продолжала сидеть напротив неожиданно свалившегося мне на голову нотариуса, глупо улыбалась и качала в такт его словам головой, словно китайский болванчик. Но теперь я его почти не слышала. Воспоминания яркими картинками, словно в мультяшном комиксе, крутились у меня перед глазами. Внезапно и совсем невпопад я вдруг очнулась и, бесцеремонно прервав речь моего вечернего гостя, спросила:

– Послушайте, а откуда у Сашка, ой, простите, у Александра Владимировича, все это? Он вообще кто, вернее, кем он был?

Мой вопрос прозвучал так нелепо, что мой визави остолбенел и теперь смотрел на меня, как на чудо-юдо из детской сказки. Наконец, вдоволь насмотревшись, он вздохнул и, не скрывая иронии, произнес:

– Чудны твои дела, господи! Так вы, моя дорогая, даже не знаете, кем был Александр Владимирович?

Я искренне призналась:

– Не-а. Мы как-то об этом никогда не разговаривали.

– М-да-а-а, – задумчиво протянул мой собеседник, снова разглядывая меня и сочувственно кивая головой. – Неожиданный пассаж. Ну да ладно. Могу вам сообщить, что Александр Владимирович занимал весьма важный государственный пост, и его уход в мир иной стал для нашего государства большой и невосполнимой потерей.

Теперь пришла моя очередь удивляться.

– Чё, правда? – мои глаза, наверное, были больше кофейных блюдец, стоявших на кухонном столе. – Никогда бы не подумала! – искренне поделилась я с нотариусом своим впечатлением от личности Сашка. – Он всегда был такой забавный, веселый. И совсем не похож на тех, что в телевизоре. Там все какие-то пришибленные, важные.

Нотариус выслушал меня с легкой улыбкой, блуждавшей скорее у него в глазах, а не на губах.

– А вы предполагали, что он должен был всегда оставаться ребячливым козликом? Даже когда он занимался решением важных государственных проблем? – Его ирония была очевидна даже мне. Я смутилась.

– Нет, я не это имела в виду. Просто, я никогда не сталкивалась с ним в этой другой его жизни. – Моя откровенность, видимо, пришлась по душе моему собеседнику. Его взгляд потеплел.

– Теперь я понимаю, что в вас так привлекло моего друга. Вы непосредственны и искренни. Эти качества напрочь отсутствуют в той, как вы выразились, в его другой жизни. Но теперь все это уже не имеет значения, – и он протянул мне лист бумаги, который до этого держал в руке. – Сейчас значение имеет вот это. Вы понимаете?

Я честно призналась:

– Не совсем. Но вы же мне все объясните? – И я заглянула ему в глаза тем взглядом, который, по моим наблюдениям, еще ни одного мужчину не оставил равнодушным к моей скромной персоне. Сработало! Я сразу почувствовала перемену в его интонации.

– Конечно, деточка. Я все с удовольствием тебе объясню, – проворковал он, улыбаясь намного шире и приятней, чем до этой минуты. Ого! А где же нарочито вежливое «вы» и «Зинаида Иосифовна»? Быстро среагировал! Но мне он был неинтересен, и я решила, что после того, как я узнаю все, что меня интересует, я, скорее всего, его брошу. Я улыбнулась еще более невинно, и для верности слегка похлопала ресницами. Этот детский открытый взгляд заводил мужиков почище любого порнофильма. Я-то знала!

Утром я проснулась поздно. С кухни доносился шум текущей воды и негромкое фальшивое пение. Я прислушалась и, улыбнувшись, сладко потянулась – нотариусов в моей коллекции еще не было. Я потихоньку встала, незаметно пробравшись в ванную, быстренько привела в порядок волосы, и, побрызгав в лицо водой, осмотрела себя со всех сторон в зеркале. Отлично! Эдакая юная фея, не то школьница, не то гейша – сразу и не разобрать. Но свежая и аппетитная, словно вишенка во взбитых сливках!

Я нарисовалась в дверях кухни, приняв свою самую эффектную позу, и Дэвик – я решила, что буду звать его Дэвик – сразу весь засветился и стал похож на электрическую лампочку.

– Лапуся, – пропел он, – я сделал бутербродики и кофе.

После этих слов он провальсировал ко мне вплотную и чмокнул меня куда-то чуть пониже шеи – ростом Дэвик не вышел, и поэтому, чтобы дотянуться до моих губ, ему пришлось бы подпрыгнуть. Но я была расположена сегодня к легкому флирту и, слегка наклонившись, милостиво подставила свои губки этому неожиданному приключению.

Позавтракали мы примерно через час. За завтраком Дэвик наконец внятно и толково объяснил мне, что скоро я стану одной из самых состоятельных женщин на этой планете. Я еще вчера начала подозревать что-то подобное, но сегодня, после хорошего сна, секса и завтрака, эта новость наконец окончательно улеглась в моей голове.

– И что, я теперь могу распоряжаться всеми этими богачествами по своему усмотрению? – невинно спросила я Дэвика, улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой.

– Конечно, милая. Ты теперь можешь делать со всем этим все, что тебе заблагорассудится. Но только после того, как спустя определенное законом время мы оформим все бумажечки и соблюдем все формальности, – весело сказал Дэвик, размахивая в воздухе бутербродом с семгой.

– А какое такое время? – наивно спросила я. – Разве нельзя прямо сейчас вот взять и потратить немного денежек из всей этой огромной кучи, которую Сашок мне оставил?

– Нет, деточка. Прямо сейчас никак нельзя, – Дэвик был ласков, словно мой родной папочка, о котором я никогда ничего не слышала, но именно таким себе его и представляла. – Есть некоторые юридические процедуры, которые выдумали очень давно совсем не глупые люди. И нам с тобой их придется соблюсти. Но здесь есть и еще одна маленькая тонкость, – Дэвик хитро прищурился и сразу стал похож на толстого кролика из детской сказки, которую мне когда-то в далеком детстве читала моя мать. Когда она еще меня любила. – И зовут эту тонкость «родственники». Если они начнут претендовать на долю в этом наследстве и подадут по этому поводу в суд, то тут может так случиться, что суд пойдет им навстречу.

Я испуганно захлопала ресницами и пискнула:

– И что тогда будет.

Дэвик улыбнулся.

– В твоем случае, скорее всего, ничего. Потому что Сашок был хитрый малый, и семейство в свои дела никогда не посвящал. Они бы, может, и претендовали бы на долю или даже на все целиком, но и понятия не имеют, чего и сколько на самом деле у Сашка было припрятано. Уж я-то точно знаю, столько вместе пройдено… – И Дэвик мечтательно закатил глазки. – Они бы, семейство его, и рады, наверное, узнать наверняка, что да как, но Сашок умел следы заметать. Иначе он бы на своей должности и недели не продержался. Талант! – Дэвик многозначительно поднял палец и потряс им в воздухе, указывая куда-то в высшие сферы. – Понимаешь, рассказывая тебе сейчас в частном порядке о том, что ты являешься законной наследницей всей этой кучи денег, я, – как бы это тебе подоходчивей сказать, – Дэвик кончиком вилки почесал нос, – а, скажу как есть. В общем, я немножко нарушаю закон. Но, – он снова многозначительно поднял вверх палец, – я делаю это сознательно и со знанием дела. Во-первых, потому что такова была особая воля завещателя, и он мне за это хорошо заплатил. А во-вторых, потому что Сашок был моим лучшим другом.

Я смотрела на Дэвика во все глаза.

– А в чем же ты нарушаешь закон, если все равно все Сашок отдал мне? – наивно спросила я, не имея ни малейшего понятия о тонкостях нотариально-процессульного крючкотворства.

– Понимаешь, деточка, – Дэвик, по-видимому, сел на своего любимого юридического конька, так масляно заблестели его глаза, – обычная практика оглашения завещания – это обязательное присутствие в этот торжественный момент всех заинтересованных сторон. И, конечно, в оговоренный законом срок. Но Сашок особо просил меня пойти на это маленькое нарушение, потому что полагал, и, заметь, не безосновательно, что его дражайшая «половина» будет возражать против тебя. Категорически! И поэтому он попросил меня через месяц после своей печальной кончины просто поставить тебя в известность, так сказать, подготовить твои хрупкие плечи к такому нелегкому бремени, как сумасшедшие деньги. А ровно через шесть месяцев – он особо оговорил этот, отведенный законом же, срок, – тут Дэвик хитренько сощурился и стал похож на кота, съевшего два литра сметаны, – хотя за его деньги это не имеет ни малейшего значения – открыть содержание завещания всем заинтересованным лицам. И тебе в том числе. Но тогда ты, все спокойно обдумавшая и абсолютно готовая, потому что я вовремя тебя обо всем оповестил, – Дэвик самодовольно усмехнулся, – сможешь спокойно вступить в наследство и, защищенная этой денежной махиной, уже не будешь опасаться ни мести, ни происков не только жены Сашка, но и даже всех спецслужб мира вместе взятых. Потому что на эти деньги можно купить все эти спецслужбы с потрохами. Сашок был очень умным человеком.

Выложив мне всю эту информацию, Дэвик с удовольствием впился зубами в очередной бутербродик. Я согласно покачала головой. Да, Сашок был добрым и умным. За то время, что мне повезло с ним общаться, я в этом убеждалась тысячу раз.

– Ну, а когда они узнают, что именно было в завещании, они разве не могут подать в суд, чтобы отсудить у меня хоть что-нибудь? – я не была сильна в наследственном законодательстве, но как раз недавно очень кстати посмотрела один сериал на эту злободневную для меня теперь тему. И ситуация там – о, боги! – была очень похожа на ту, в которой я невольно очутилась.

– Милая моя! – Дэвик взял меня за руку. – Конечно, они могут. Они все могут. Только я тебе скажу, что у нас тут не Англия, где все и всегда решается согласно традиции и закону. Любой судья, которому попадет в руки это дело, сначала внимательно с ним ознакомится. И я не думаю, что после этого он захочет связываться с одной из самых богатых женщин, которые ему до этого момента попадались. Даже пока потенциально богатых. Он, скорее всего, будет просто тянуть время и заниматься каким-нибудь судебным крючкотворством. Ты даже не представляешь, как боялись Сашка при жизни многие из тех, о ком мы привыкли думать, что они всемогущи и непотопляемы! Зачем же, спрашивается, судье такие могущественные враги, как ты? Понимаешь, есть так называемое «правило больших чисел». Только очень смелые, очень богатые или очень глупые люди попытаются его нарушить, – Дэвик говорил мне все это убежденно и со знанием дела. Я не верила своим ушам, но что мне оставалось делать. Наверное, Дэвик знал, что говорил. – А насчет того, что родственники могут на долю в наследстве претендовать, это я тебе так рассказал, чисто теоретически. Так гласит закон, – Дэвик весело хмыкнул. – Я бы на твоем месте сильно не переживал о чьих-то там родственниках – они у него и так не бедствуют, да и Сашок им кое-что тоже подкинул. По завещанию. Поверь, я в курсе, – и Дэвик многозначительно посмотрел на меня сверху вниз, хотя был намного ниже меня ростом. – А полгодика пролетят быстро, и будешь ты у нас королева. Нет, даже круче.

Дэвик ласково погладил меня по голове, как маленькую и любимую дочку. В его глазах на минуточку промелькнуло то выражение, которое мне так нравилось у Сашка – нежность и бесконечная любовь. Но глаза Дэвика через минуту были просто глазами пока еще мало знакомого человека, а вот Сашок… Эх, как-то быстро он промелькнул в моей жизни. А жаль. С ним было хорошо и спокойно. И интересно. Я бы сейчас отдала половину его же собственного богатства, чтобы он опять был рядом. А оставшуюся половину мы бы тогда потратили с ним вместе. На удовольствия!

Я на минутку задумалась.

– Послушай, а почему он так поступил. У него все же есть семья, родственники?

Дэвик пожал плечами.

– Есть, конечно. Но разве можно объяснить поступки влюбленного человека? И потом, насколько я знаю, ты ведь тоже к нему очень хорошо относилась? А семья… – И Дэвик сделал какой-то неопределенный жест. – Ты хочешь о них знать? – Я активно затрясла головой – говорить с полным ртом было неудобно. – Видишь ли, Сашок был очень одиноким человеком. Ему как-то не повезло ни с женой, ни с детьми. Я знаю его семью. Они всегда хотели от него только одного – денег. А это ведь сильно утомляет. Вот он и искал, видимо, родственную душу. И нашел! – Дэвик снова ласково глянул на меня: – И, знаешь, я его действительно понимаю. Ты, Зиночка, просто прелесть. Такая непосредственная, искренняя и ничего не требующая. Просто человечек, добрый и отзывчивый.

Дэвик отставил чашку с недопитым кофе, наклонился ко мне и поцеловал. Легко и приятно, но уже не как любимого ребенка. Я улыбнулась ему в ответ, и подумала: «Нет, наверное, надо его оставить у себя. Вроде мужик хороший. Такие редко попадаются». И, приняв это решение, я теперь уже сама потянулась к Дэвику, и мы снова потеряли счет времени.

Откинувшись на подушки после второго за это утро вполне замечательного секса, я закурила и попросила Дэвика:

– А ты можешь рассказать мне про его семью?

– Про чью? – слегка опешил он. Видимо, не ожидал моего вопроса. Еще бы! Все думают, что только мужики сразу «после того как» могут спокойно повернуться на другой бок и захрапеть. Ничего подобного! Женщины тоже вполне способны сразу же переключать мозги на другие насущные проблемы. Правда, я подозреваю, что такая штука, как любовь что-то меняет в этом процессе, но мне еще не приходилось влюбляться настолько, чтобы терять голову. И поэтому я спокойно выпустила струю ароматного дыма прямо в нос Дэвику и уточнила свой вопрос:

– О семье Сашка. Ты же говорил, что знаком с его женой.

– А, ты об этом, – Дэвик даже забыл поморщиться от струи сигаретного дыма – он не курил. – А позволь узнать, зачем тебе это?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Просто интересно. Он был такой хороший, а ты говоришь, что семья у него – полное дерьмо. Разве так бывает?

Дэвик усмехнулся и снова посмотрел на меня весьма заинтересованным взглядом.

– Как тебе удалось сохраниться, живя в таком страшном мире? – ответил он вопросом на вопрос. Я не поняла, что он имел в виду, и он пояснил. – Понимаешь, ты человек без второго дна, без червоточины там, внутри тебя. Но совсем не глупая. Это большая редкость. И это всегда очень заметно. Уж ты поверь, у меня глаз наметанный. А люди скучают по таким как ты. Особенно там, – и он снова показал пальцем куда-то вверх. – В смысле, там, в том обществе, из которого был Сашок. Ну, и я, собственно, – добавил он после некоторого раздумья. – Там ведь все насквозь фальшивое: улыбки, чувства, – он снова ненадолго задумался, видимо, размышляя о чем-то своем. – Только бриллианты настоящие, – он грустно улыбнулся на последних словах. Наверное, он хотел пошутить, но вышло как-то неловко.

Немного помолчав после этого короткого монолога, Дэвик натянул одеяло до подбородка, видимо, собираясь с новыми мыслями, и поведал мне следующее.

Жена Александра Владимировича была особой волевой и вполне самостоятельной. Она властно руководила всем, что попадалось ей под руку, и за много лет совместной жизни это стало просто невыносимым. А если все по порядку, то выглядело это примерно так.

Пока Сашок взбирался по ступеням карьерной лестницы, жениться ему было недосуг. Но к сорока, когда он достиг почти всего, чего может желать, здоровый и амбициозный мужчина, он, вероятно, слегка расслабился. И напрасно! Его тут же поймала в свои любовные сети молодая и весьма эффектная женщина. Ей было 28, ему – на 16 лет больше.

Сначала он был без ума от своей молодой жены. Но, шло время, эйфория и любовный флер рассеялись, и Сашок, будучи человеком весьма неглупым, понял, что «попал». Жена становилась все требовательней, и бескорыстность, которая покорила сердце закоренелого холостяка, слетела с нее как утренний туман с холодной глади реки поздним утром. Но к тому времени у них уже был сын. И Сашок смирился.

Он с головой ушел в работу и стал зарабатывать еще больше денег. Это устраивало всех. Время пролетело незаметно, сын подрос, и Сашок с ужасом понял, что сын совершенно не интересуется делами и жизнью отца. Он с удовольствием и какой-то остервенелостью изучал всякие мудреные науки, был жаден до знаний. Но той сердечности, которой так не хватало Сашку по жизни, сын то ли не обладал вовсе, то ли она была запрятана где-то очень далеко в его сердце. А может, влияние жесткой матери сказывалось – дети в таких семьях немногословны, неулыбчивы и редко склонны проявлять свои эмоции. Сашок мучился от мысли, что сын с каждым годом становится все более далеким для него человеком, но сам шагов к сближению не делал. Он решил оставить все как есть и просто ждать. Но годы шли, а в отношениях отца и сына ничего не менялось.

Единственное, что унаследовал от него сын – это чудовищную работоспособность и неутомимую любовь к женщинам.

Сын отпраздновал совершеннолетие и, с головой уйдя в бизнес, который Сашок организовал специально для своего отпрыска, выкачивал деньги из своей строительной конторы, как насос нефть из нефтяной жилы. Сашок наблюдал за успехами своего сына с каким-то смешанным чувством, в котором так до конца никогда и не смог разобраться. С одной стороны, он страшно гордился тем, что его наследник такой умный и успешный. Но, с другой стороны, где-то в глубине души он страшно скучал по простым сыновним чувствам, напрочь лишенным корысти и денежного интереса. Сашок не был излишне сентиментален. Нет! Ему хотелось, чтобы однажды сын пришел к нему и сказал, просто так, безо всякой бравады и показухи: «Отец, ты для меня самый великий и самый замечательный человек на земле. И я хочу, чтобы ты это знал!» Но сын все не шел и не шел, а шло время, и Сашок, сам человек очень занятой, наконец перестал ждать «сбычи мечт», а просто стал жить дальше, с горечью наблюдая, как с каждым, вновь добытым из бизнеса миллионом целковых, отдаляется от него его семья. Эх, деньги, презренный металл!

Стройка всегда хорошо кормила всех, кто пасся на полянах, расположенных рядышком с властью. Пару раз в фирме сына возникали скандалы – что-то там с обманутыми дольщиками или еще какая-то околостроительная дребедень. Но Сашок оба раза скандалы замял – сын все же! Не бросать же родное дитя на съедение всяким там прокурорско-ментовским волкам. После скандалов сынок, видимо, поумнел, и больше неприятностей ни с ним, ни с его бизнесом не было.

Сашок привык к такому положению вещей с его «родственничками», успокоился и вернулся к прежнему – холостому – образу жизни. Днем – госслужба, вечером – веселые кампании. Но он, как человек разумный и осторожный, четко отделял первое от второго. И ни разу не попался.

Сашок вообще по жизни был человеком веселым и добродушным. Несмотря на всю гадючесть своей профессии. И в отличие от своей «замечательной семейки».

Так они теперь и жили, каждый сам по себе. И никто ничего не хотел менять. Жена и сын – по понятным только одним им причинам. А Сашок – по инерции. Он как-то пристроился уже к этой хромоногой семейной жизни, притерпелся и «зажигал» в свое удовольствие с певичками и модельками. Благо, здоровье позволяло. Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил меня.

– И знаешь, Зиночка, я тебе скажу, что Сашка тогда словно подменили. У него только и разговоров было, что Зиночка то, да Зиночка сё. Влюбился он в тебя, как пацан. – Здесь Дэвик сделал невозможную для него вещь, он взял из моей руки сигарету и жадно затянулся. Я обомлела. Он же принципиально не курил! И сам прочел мне занимательнейшую лекцию о вреде курения еще вчерашним поздним вечером, после того, как я попросила у него сигарету.

Что такого особенного или волнующего было в рассказе Дэвика, я так и не поняла. Ну, жена – стерва, ну, сын – сволочь. Ну, в конце концов, влюбился мужик в юную девушку, в меня, то есть. И что? Да таких историй вокруг пруд-пруди!

Я высказала свои соображения Дэвику, но он лежал рядом и загадочно улыбался. Когда мой монолог иссяк, он приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.

– Понимаешь, девочка. Вся твоя прелесть заключается именно в том, что ты даже не догадываешься, в чем она заключается.

Во, загнул!

Я сделала вид, что ничего не поняла. Мужики обожают, когда мы, женщины, чего-то не понимаем. И тогда у них есть возможность долго и пространно объяснять нам, глупеньким, что-нибудь совершенно пустяковое. А мы можем часами слушать их и согласно кивать головой, думая при этом, например, о том, что завтра совершенно необходимо сделать маникюр – вон, лак на правом мизинце уже совершенно облупился. Главное при этом случайно не выйти из роли и, продолжая ласково улыбаться своему визави, так искусно подавлять зевоту, чтобы он ничего не заметил.

Умные женщины так всегда и поступают – надо обязательно дать мужчине почувствовать свое превосходство. И тогда он ваш навеки. Попробуйте. Потом спасибо скажете!

Только дуры командуют своими мужиками открыто и напоказ. От таких мужики сбегают быстрей всего.