Читать книгу Петрикор - Ирада Берг - Страница 6

Быть идеальной, лучшей версией себя – вот, пожалуй, мечта Кати. Была мечта долгие годы. С самого детства, по крайней мере сколько она помнила себя. Большую роль в ее стремлении к перфекционизму сыграла воспитательница в детском саду. К такому выводу она пришла накануне своего сорокапятилетия на пятом сеансе с психотерапевтом, доктором психологических наук, последователем учений Юнга. Предыдущие четыре разбирали взаимоотношения с отцом и матерью, и казалось, количество пережитых «триггеров» и выплаканных слез освободили ее не только от переживаний, но и от всей жидкости в организме. И тут Катя снова заплакала, вспомнив, как воспитательница не хотела, чтобы она была Снегурочкой на новогоднем празднике, и нарочито громко сказала нянечке, что с Катиной внешностью только Чебурашку играть. Оставшиеся три часа до прихода мамы девочка проревела. Не то чтобы она не любила Чебурашку, этот мультфильм ей нравился, но вот внешне быть схожей с ним было как-то обидно.

По дороге домой мама спокойно сказала: «Ну, ты действительно не похожа на Снегурочку. Чего рыдать-то? Не все же красавицы от рождения». Катя ничего не ответила матери, уставшей от долгой дороги после работы в час пик, где в общественном транспорте все роднились, тесно прижимаясь друг к другу, но для себя решила, что ни за что на свете не будет Чебурашкой, несмотря на столь жесткий приговор расплывшейся тридцатилетней женщины с крашеными волосами канареечного цвета.

В школе Катя искала друга, кого-то, с кем ей так хотелось делиться своими мыслями, идеями, пирожками, конфетами, фантазиями – всем, что было у нее самой. И если ей удавалось увлечь кого-то своими рассказами или уговорить побегать вместе наперегонки, она считала, что как сама принадлежит «другу», так и он должен быть исключительно с ней. По-другому просто невозможно.

«У вашей дочери все гипертрофированно, все чересчур. Она пугает детей. Вы как-то объясните ей, что нужно учиться сдерживать свои эмоции…» Эти слова классного руководителя мама пересказывала отцу вечером на кухне, а Катя стояла под дверью и все слышала. Правда, ничего не поняла про гипертрофированную эмоциональность, но по интонации мамы и по тому, что они говорили об этом за закрытой дверью, догадывалась – это очень плохо. Потом мама вышла раскрасневшаяся, с разросшимися красными прожилками в глазах, похожих на замерзшее морозное стекло.

– Ну, почему у всех дети как дети? А тут… – Мама махнула рукой в сторону Кати. – Твой отец еще второго ребенка хотел!

Катя не понимала, что с ней не так и за что мама злится на нее, ей было даже жаль ее и очень обидно. Она подошла к папе и тихо спросила:

– Ты меня любишь? Любишь, папочка?

Отец посмотрел на нее пытливым, пристальным взглядом.

– Любовь еще заслужить надо.

С тех пор Катя, как могла, пыталась заслужить любовь. Ей очень хотелось кого-нибудь любить. В каждом юноше она видела спасителя, и как только наступало очередное разочарование, чувствовала себя опустошенной. Это состояние погружало ее в жуткую апатию, из которой она каждый раз выбиралась с большим трудом.

В тринадцать лет Катя первый раз задумалась о том, каким способом она могла бы покончить с жизнью. Набрала ванну, залезла в нее, погрузилась в воду. Зажала нос рукой и резко вынырнула. Потом достала бритву и сделала небольшие розовые царапины. Как оказалось, она боялась боли и еще чего-то, чего объяснить не могла. Хотелось всего и сразу – найти любовь, быть красивой, а еще стать актрисой. Хотелось, вот только Катя совсем не понимала, что надо делать на пути к этим желаниям, невозможным и далеким от реальной жизни. Только актрисы, разделенные выпуклым экраном телевизора с обычными людьми, только эти избранные женщины с томными глазами живут необыкновенной, прекрасной жизнью, испытывают яркие чувства и эмоции, которых нет в повседневности. Нет и не может быть!

Свои мечты Катя заедала свежим батоном и пирожными и скоро стала такой толстой, что к несхожести со Снегурочкой – олицетворением славянского типа с голубыми глазами и волосами пшеничного цвета – прибавилась ненависть к распухшему телу. Десятый класс Катя окончила с трудом, пропустив почти полгода, стесняясь себя и испытывая чувство стыда вперемежку с желанием быть одной, упиваясь этим своим состоянием. Она могла целый день лежать и думать о том, что нужно встать и обязательно что-то делать: читать, решать задачи по математике, но не могла себя заставить и потом сожалела, понимая, что прошел еще один, пустой, наполненный ее страданиями день. Еще один день! Просто день!

Наверное, ее первый брак, ранний даже для советского времени, был бегством от страха и одиночества. И, надо сказать, будущий муж Кати стал первым мужчиной, который проявил к ней внимание, не требуя ничего взамен. Он окончил техникум и подрабатывал водителем, но это было не важно. На каждом свидании он дарил цветы со своей дачи – пионы, хризантемы, астры, гладиолусы. Все, что выращивала его мать. (Она была, пожалуй, самой экономной женщиной из всех, с кем Кате приходилось сталкиваться.) Приходил к Кате, подолгу молчал и смотрел на нее преданными глазами, буквально гипнотизируя. Особенно он интересовался ее здоровьем и так подробно расспрашивал, что через какое-то время Катя начала придумывать себе всевозможные болезни и ездить с мужем на различные обследования, иногда оставаясь в больнице, но главное – он всегда находился рядом и был внимателен к ней.

Кто мешал Кате наслаждаться жизнью, молодостью, красотой Петербурга и смотреть фильмы Альмодовара? Катя предпочла бегство от себя в сторону странной ясности, которая со временем еще больше все запутала. Она не гуляла по городу, не смотрела интеллектуальное кино и снова чувствовала себя одинокой, только теперь вдвоем. Готовила для мужа, носила обручальное кольцо и с какой-то даже гордостью демонстрировала в метро свой окольцованный палец, но почему-то строила свою, отдельную от мужа жизнь. Много читала, простаивая очереди в публичную библиотеку, и потом сидела ночами за конспектами. Эти очереди даже нравились ей. В них люди доказывали свою приверженность чтению, знакомились друг с другом и даже становились друзьями. Катя часто потом вспоминала просторный коридор в публичной библиотеке, где рано утром успевала занять обитое дерматином кресло и разложить на паркетном полу потрепанные фолианты. Зачитывалась Вольтером, Дидро. Плакала над историей Манон Леско[22] и жалела Кунигунду[23]. Муж этому совсем не сопротивлялся и в ответ жил свой жизнью, о которой Катя мало что знала. Пытался устроиться на работу, что ему никак не удавалось, объяснял, мол, время непростое. Конечно, непростое – повторяла она и пыталась понять недовольного мужа, который, казалось, не очень-то одобрял ее рвения к учебе и желание жить какой-то особенной жизнью, в которую она верила и о которой он ничего не знал.

После окончания университета Катя устроилась в картинную галерею. Ей даже не пришлось специально искать работу. Шла по улице после экзамена и увидела внушительное объявление на фасаде красивого исторического здания о том, что требуется управляющий в галерею. Это точно я, подумала Катя. Точно. А если не я, то кто?

Владелица сразу обнаружила в ней талант эмпатии, необходимый галеристам для общения с художниками, а еще больше с теми, кто приобретает их творения. Основательница галереи, как бывший торговый работник, в какой-то момент поняла, что наступило самое время инвестировать в искусство. У людей появляются на то возможности, и нужно лишь задать тенденцию и объяснить им, что именно нужно покупать. Катя оказалась просто замечательным «приобретением» для галереи. Живопись для девушки стала спасением от внешнего мира, которого она по-прежнему так боялась. Катя могла до позднего вечера изучать статьи и разговаривать с клиентами, объяснять что-то и совсем не раздражаться, наоборот, она чувствовала прямо какую-то ответственность за художников и их искусство.

И даже рождение сына, которого она полюбила еще в своем похожем на огромный огурец животе, не отвлекло ее от работы. Когда ей на грудь положили этот маленький мокрый комочек, она прижала его к себе и поклялась, что будет любить всегда. Катя читала ему сказки, а потом сидела над своими статьями, в то время как ее муж в очередной раз «искал работу» и жаловался на сложную обстановку в мире. Да-да, соглашалась Катя и увлеченно организовывала новую выставку.

К тридцати пяти годам она стала все более походить на Снегурочку и приобрела даже известную утонченность во всем облике. И чем больше она хорошела, тем больше отдалялась ее мать. Хотя, возможно, это Кате только казалось, но она привыкла домысливать за других. А еще ей было стыдно, что она не хотела быть похожей на своих родителей и прежде всего на свою мать с меланхоличным, застывшим лицом, равнодушную ко всему происходящему. Давно уже ничему не радующуюся и ничего не желающую.

Когда Катя приезжала домой к родителям, они с трудом выныривали из телевизора и через силу отвечали на ее вопросы. Но Кате было стыдно даже внутри своих мыслей. Дочь не имеет права так думать о матери! С ней было что-то не так, определенно не так…

Многие, да почти все, приходили в галерею исключительно из-за Кати.

– Какая у тебя харизма! – повторяла часто владелица галереи.

Люди сами хотели приобрести работы, отчего эта, в сущности понятная, акция – продать, пусть даже и произведение искусства – становилась настоящим ритуалом, и очень приятным. С мужем у Кати проходила естественная, как ей казалось, параллельная жизнь, в которой никто никому не мешал и никто никого не хотел. Иногда ночью он мог овладеть Катей, и тогда она делала вид, что спит, а потом плакала в ванной от бессилия и жалости к себе. От этих обыденных, ставших ненавистными отношений.

Первому мужу Катя была благодарна за ребенка. Неизвестно, сколько бы она еще набиралась храбрости, чтобы стать мамой, если бы не вышла тогда замуж. Теперь у нее был взрослый сын, который во всем походил на мать. Был таким же открытым и эмоциональным.

Однажды Катя решила устроить благотворительный аукцион в галерее по случаю объединения молодых художников в экспериментальную группу. Пригласила своих друзей – джазовых музыкантов – на открытие. Пришли клиенты, друзья галереи, которые привели с собой своих друзей, образовав тот самый узкий круг и теплый вечер с богемным настроением.

Катя не сразу заметила импозантного высокого мужчину в дорогом классическом костюме. Он рассматривал живописные работы в самом конце зала. На одной из картин яркие серые пятна при ближайшем рассмотрении оказывались гусеницами разных размеров. Когда Катя спросила художницу, при чем здесь гусеницы, Ксения – так ее звали – сказала, что бабочки вылупляются из гусениц, и кто этого не понимает, тот ничего не знает о происхождении красоты. В сущности, она была права: всех привлекает красота, и ее возникновение остается тайной, если только пытливый ум художника-творца не решит исследовать его под лупой и показать тот самый таинственный переход, о котором многие даже не задумываются.

Мужчина подошел к Кате и протянул ей бокал шампанского.

– Прошу прощения. Вы все время с кем-то беседуете без бокала. Это несправедливо.

Катя увлеченно объясняла пожилой паре, помешанной на современном искусстве, что гусеница – метафора смерти и что на этой картине можно увидеть новое состояние преображения.

– Думаю, вам не помешает немного отвлечься. Могу я к вам присоединиться?

– Да, пожалуйста. Если вам интересно.

Катя спокойно кивнула в его сторону и опять заговорила про образ смерти в искусстве. Через какое-то время мужчина сослался на то, что ему пора уезжать, и попросил номер ее телефона – сказал, что заедет на днях за картиной.

О его существовании Катя не вспоминала до тех пор, пока он не появился на пороге галереи с намерением приобрести работу восходящего гения и предложением продолжить беседу в ирландском пабе, который находился на соседней улице.

Станиславу – как он представился – недавно исполнилось сорок семь, и он буквально источал здоровье и жизнелюбие. Много шутил и, как казалось, был всем доволен. Вел он себя самоуверенно и даже развязно, но Кате нравилась его настойчивость, а еще больше – уверенность, которая распространялась и на нее.

Они стали встречаться, и неожиданно для себя Катя влюбилась – в его чувство юмора и в свое состояние, возникавшее, когда она была рядом с ним. На место темных мыслей о смысле жизни приходила благодарность и спокойствие, которого она никогда раньше не ощущала. Они могли подолгу сидеть в парке, держаться за руки, и Станислав увлеченно рассказывал о своем детстве, а Катя слушала, представляя, каким он был. Потом они долго прощались и разъезжались по своим одиноким домам.

Спустя несколько месяцев ярких свиданий Станислав, как всегда уверенно, сказал, что не хочет никого обманывать и собирается жить вместе с ней. Кате столь явное намерение показалось неосуществимым. Было страшно начинать новую историю и выходить из этой самой обыденной жизни, которой она так боялась и за которую так отчаянно держалась.

Самым сложным было озвучить первые слова, словно тяжелый выдох, но потом она рассказала мужу о желании расстаться, и стало даже легко, словно Катя наконец-то сбросила с себя тяжелые мешки, набитые сомнениями, разочарованием и злостью, парализующей свет. Стало спокойно. Катя смотрела на него – мужчину, с которым прожила вместе почти двадцать лет, – и не понимала, что их могло связывать все эти годы. Прежней боли и страха она не ощущала, словно все, как ненужная кожа, естественным образом отошло и нужно было просто снять ее.

Больше всего Катя боялась открыться сыну, боялась его осуждения, но он воспринял решение матери с воодушевлением.

– Главное, чтобы ты была счастлива, мама.

Муж нехотя собрал свои немногочисленные вещи, «прости меня», – добавил как-то некстати, переминаясь с ноги на ногу, и закрыл за собой дверь.

Станислав оставил своей первой жене недавно отремонтированную квартиру и вместе с ней все обязательства. Утром следующего дня он вошел к Кате с улыбкой, двумя небольшими чемоданами и связкой книг – собранием сочинений Бальзака и несколькими томами Чехова – в коридор и закрыл за собой дверь. Они попрощались с прошлой жизнью и перешли в новые отношения. Через какое-то время переехали в новую просторную квартиру, и Катя почувствовала себя почти счастливой.

Семь лет жизни со Станиславом отличались той самой прогнозируемой уверенностью, но постепенно в браке стало теряться что-то другое, неуловимое и в то же время очень важное. Вся конструкция под названием «счастливые отношения» трансформировалась. Катя понимала, что это лишь начало. Разрушение иллюзий, карточного домика, так легко обрушиваемого, стоило в нем задеть легким касанием одну сторону. Что это? Что происходит? С предсказуемостью Станислава уходила какая-то важная часть Кати, тонкая, хрупкая, как крылья бабочки, эмоциональность.

После ссоры Станислава с Пашей, Катиным сыном, у нее внутри все перевернулось. Муж просто ушел и захлопнул дверь, оставил ее одну. Спустя несколько дней он вернулся, пробовал что-то объяснить. Сказал, что нельзя поощрять детский эгоизм. Они пили чай на кухне, долго говорили, но что-то оборвалось внутри Кати, и это что-то невозможно было поймать и вернуть обратно. За дверью захлопнулась и Катина вовлеченность в жизнь мужа, женщина снова стала все больше удаляться в свою параллельную жизнь.

Когда хозяйка галереи предложила поехать в Москву, где должен был состояться большой весенний вернисаж местных художников, Катя с радостью согласилась.

Удивительно, какими пустыми становятся люди, когда проходит страсть, а ничего взамен они предложить друг другу не могут, потому что не смогли и даже не пытались рассмотреть то, что находится в верхней части человеческого тела и называется душой. Катя ехала в поезде и думала о том, почему люди становятся чужими. Возможно ли из состояния страсти перейти в более глубокое чувство? И что не так с ней самой? Галина, хозяйка галереи, выпила вина и теперь спала, а Катя все думала и снова винила себя.

Из гостиницы женщины решили пройтись пешком и наслаждались неспешной прогулкой по улицам Москвы, таким контрастным и разным, где за поворотом встречаются удивительные церквушки с небольшими куполами, словно в старинных сказаниях, а свернув в очередной раз, ты попадаешь на широкий проспект. Людей на улицах было не много, а вот перед Манежем образовалась внушительная очередь из желающих посетить выставку. Катя и Галина растворились в потоке любителей искусства и условились встретиться через два часа в расположенном рядом кафе, которое заранее выбрали.

Он подошел и встал рядом с Катей, делая вид, что внимательно рассматривает работу, отдаленно напоминавшую раннего Ротко.

Катя на физическом уровне ощутила его присутствие – легкое волнение, которое невозможно ни с чем спутать.

– Интересные работы? Цвета необычные, не находите?

– Вы мне? – Катя не сразу поняла, что он обращается именно к ней. – Я думаю, это реплика Ротко, причем не самая удачная.

– Почему вы так думаете?

– Искусство сложно оценивать с позиции рационального мышления. Ротко, например, воспринимал искусство как инструмент эмоционального и религиозного самовыражения. А этот художник просто экспериментирует с цветами.

– А я на стороне молодого художника. Первые шаги всегда мучительны.

– Не думаю, что только первые… Дальше тоже не очень-то все просто…

Кате захотелось узнать имя собеседника, и она назвала свое.

– Меня зовут Даниил, – спокойно ответил он. – Главное, не стать заложником комплекса незнания. – Он смотрел на картину, хотя разговаривал с Катей, и это показалось ей странным. – Сейчас попробую пояснить свою мысль, если вам интересно.

– Даже очень, – абсолютно искренне сказала Катя.

– Мы не можем знать того, что нас ждет. Как бы мы ни планировали свою жизнь и не стремились ее упорядочить. Многим кажется, что в порядке есть своя гармония. Но в том-то и дело, что, пытаясь выстроить порядок, ты упираешься… – он поправил очки и сощурился, словно пытался найти подходящее слово, – …упираешься в обратное. Начинаешь понимать, что хаос и есть настоящий порядок, а значит, нет никакого смысла его выстраивать. Единственное, что нам остается, это довериться происходящему.

– По-моему, это слишком просто, точнее, это простой способ избавиться от ответственности. Инфантильная позиция! Уж простите…

Даниил наконец-то повернулся, и Катя увидела его глаза, которые буквально проникли в нее или, вернее будет сказать, отразили ее.

– Вы философ или художник? – Она отвела взгляд, с трудом.

– Философ? Возможно… Хотя вообще-то я предприниматель. Просто мне нравится размышлять.

Катя как могла сопротивлялась. Она даже отказалась от первых двух свиданий. Но он продолжал настойчиво писать и звонить. Спустя несколько месяцев она все-таки согласилась погулять с ним в парке. Они ходили по узкой аллее и прижимались друг к другу, как дети. У Даниила была жена и двое детей, мальчик и девочка. Он ничего не скрывал от Кати и точно ничего не обещал. Он просто спокойно предложил встречаться. Между ними возникло какое-то удивительное состояние, соединяющее интеллектуальную близость с физическим влечением, и было сложно сопротивляться, хотя Катя очень старалась. После этой прогулки он написал ей: «Зачем отказывать себе и мучить себя, когда нас влечет друг к другу?» Она не ответила, но после очередной ссоры со Станиславом решилась на встречу.

Действительно, зачем? Семь лет совместной жизни вполне можно отнести к счастливым. Даже очень счастливым. Признаться себе в том, что все меняется, тяжело – отношения с мужем потеряли свою глубину, и восхищение, с которым она смотрела на Станислава прежде, исчезло, оставшись лишь в воспоминаниях, нечетких и размытых.

Так, неожиданно для себя, Катя снова поддалась игре под названием «Мужчина и Женщина». В тихом соприкосновении их тел было больше правды, чем в самых глубоких разговорах. Их тела… Порой ей казалось, что она смотрит на них со стороны и любуется их пониманием и принятием друг друга. Все слова теряли смысл, и невозможно было объяснить, почему ей было так хорошо с Даниилом.

Первые полгода их знакомства легко ложились в Катину устойчивую рутину и даже раскрашивали ее. Он ждал ее в отеле в их номере, который снимал, каждый раз один и тот же. После близости, которая с каждым месяцем становилась все более яркой, они говорили, и эти разговоры в гостиной номера с приглушенным светом и опущенными шторами были важны им обоим. Потом они снова любили друг друга и после в тишине одевались. Катя всегда уходила первой, не оборачиваясь, с букетом цветов, который по дороге дарила какой-нибудь девушке или оставляла таксисту. Даниил закрывал за ней дверь и спустя несколько минут уходил. Они возвращались в другую жизнь, в свои дома, где каждый жил по-своему счастливо и одиноко, но через какое-то время начинал скучать по их номеру и всему, что происходило за его дверью.