Читать книгу Шанталь - Ирада Нури - Страница 2

Франция, Сен-Жермен-ан-Ле,

1667 год

– Ах, Луи, будьте же благоразумны! Вы вынуждаете меня капитулировать прежде, чем объявили войну. – Женщина игриво стукнула пальчиками по плечу несколько увлекшегося игрой возлюбленного.

– Но именно это вам и нравится, мадам, не так ли? – Мужчина вновь куснул ее за ушко, тем самым вызывая у возлюбленной новый приступ грудного смеха, который, единожды услышав, уже невозможно было забыть.

Шепот и прерывистое дыхание нарушали полумрак просторных покоев, освещаемых ярким светом потрескивающих углей в камине. Несмотря на раннюю осень, ночи были чрезвычайно прохладными, поэтому топить в этой части дворца начинали уже с середины сентября.

В старом как мир танце мужчина и женщина сплелись на огромной кровати, занавешенной широким бархатным балдахином. Опочивальня новой фаворитки была под стать ее запросам: много золота, шелка, бархата…

Кто-то деликатно постучал в дверь. Смех смолк. Тотчас же вскочив, тот, кого возлюбленная называла Луи, недовольно повысил голос:

– Кто посмел?!

За дверью раздалось предупреждающее покашливание, а затем мужской голос с почтительными нотками произнес:

– Прошу прощения, ваше величество, но боюсь, что дело, из-за которого я осмелился побеспокоить вас в столь поздний час, совершенно не терпит отлагательств и требует немедленного вмешательства.

Луи чертыхнулся про себя. Вопреки распространенному мнению он не так часто имел возможность расслабиться и уединиться с одной из интересующих его дам, которых, согласно молве, у него были сотни. Однако Бонтан ни за что не осмелился бы нарушить его покой, если бы не случилось что-то из ряда вон выходящее. Следовательно, медлить было нельзя.

Слегка обеспокоенный, он наклонился к роскошной обнаженной женщине, чуть приподнявшейся на локте и томно наблюдающей за ним из-под полуприкрытых век. Блеск синих глаз соперничал с сапфирами и бриллиантами в великолепном ожерелье на ее шее, которое он любезно преподнес ей в знак своего особого расположения нынче ночью. Поцеловав красавицу в кончик носа, он прошептал:

– Мне жаль, мадам, но дела государства – прежде всего.

Накинув парчовый халат, он уже собирался открыть дверь, когда женщина, видимо решившая проверить свою власть над ним, капризно надув губы, окликнула:

– Луи, остановитесь! Вы не смеете оставлять меня одну…

Страстный возлюбленный, еще совсем недавно весело смеявшийся вместе с ней, исчез. Вместо него перед ней сейчас стоял король, которого весь свет почтительно называл «Солнце». Прищурив глаза, как делал всегда, когда был чем-то недоволен, он, чеканя каждое слово, холодно произнес:

– Милая Атенаис, вы, по всей вероятности, еще не так давно при дворе, если не знаете того, что король смеет, а что нет. Мы настоятельно советуем вам привести себя в порядок, вдруг ненароком здесь появится ваш ревнивый супруг. Нам бы не хотелось из-за какого-нибудь недоразумения лишиться удовольствия лицезреть в ближайшем будущем вашу неземную красоту.

Женщина побледнела. Она поняла, что несколько вышла из пределов дозволенного. Практически выросшая при дворе, будучи представительницей дома Рошешуар – одного из древнейших дворянских родов Франции, она, как никто другой, должна была знать, что король никогда не будет принадлежать ей одной. И все же, несмотря ни на что, она безумно ревновала своего царственного любовника не только к другим женщинам, но и к его постоянным государственным делам, к которым, несмотря на все старания, ей доступа не было.

Тем временем король развернулся на каблуках и, подойдя к двери, распахнул ее. За ней его ожидал главный камердинер, а по совместительству тайный поверенный всех его дел Александр Бонтан.

Приложив указательный палец к губам, призывая к молчанию, преданный слуга пошел впереди, освещая государю путь. Только тогда, когда они, миновав целый лабиринт узеньких коридоров, оказались в рабочем кабинете короля, мужчина осмелился заговорить:

– Простите мою дерзость, сир, но случилось кое-что ужасное. Десять дней назад в Боравии произошел военный переворот. Мятежный генерал Миклош Айван собрал под своим командованием армию таких же бунтовщиков, как он сам, и узурпировал трон короля Максимилиана.

– Что?! Как такое возможно? Что с королем?

– Боюсь, сир, мои новости покажутся вам неутешительными. Как стало известно, король Максимилиан был предательски убит в спину одним из тех, чьим священным долгом был охранять его жизнь. Весь парламент жестоко вырезан.

– О боже! Ужасно! А что с королевой? – Луи нервно расхаживал взад и вперед, заложив за спину руки.

– Вашей кузине удалось пересечь границу и сбежать во Францию, ваше величество, но она тяжело ранена. Ее величество прислала человека с просьбой о встрече.

– Где же она?

– Недалеко отсюда. Ее приютили монахини-кармелитки. Сир, если вы хотите застать ее в живых, боюсь, придется поторопиться.

– Ты прав, Бонтан. Распорядись, чтобы через десять минут лошади и сопровождение были готовы, и помоги мне одеться. Бедняжка Клоранс… я помню ее в день собственной свадьбы. Ни до нее, ни после не встречал женщины более красивой, чем она, и так безумно влюбленной в собственного супруга. – Глаза монарха затуманились при воспоминании о событиях четырехлетней давности. – Однако поспешим.

Уже через час небольшая кавалькада на полном скаку ворвалась во двор монастыря. Король, переодетый по такому случаю в костюм капитана мушкетеров, бросив поводья коня подбежавшему груму, мигом взлетел по лестнице наверх. Монахини, предупрежденные о визите столь высокого гостя, почтительно склонив головы, расступились.

Ворвавшись в небольшую келью, Луи пораженно застыл. На небольшой походной кровати лежала молодая женщина лет тридцати, белизной кожи соперничавшая с простынями, которыми была укрыта почти до самой шеи. Великолепные белокурые волосы, всегда бывшие предметом зависти французского двора, рассыпались шатром по подушке. Лицо несчастной выражало смертельную муку. Бескровные губы едва заметно шевелились от беззвучных слов, произносимых несчастной в забытьи. Под прикрытыми глазами пролегли фиолетовые тени. Заострившиеся черты лица и впалые щеки – вот и все, что осталось от красоты некогда блистательной Клоранс, урожденной д’Арси, герцогини д’Одемар.

Женщина умирала. Все познания монахинь в медицине оказались тщетными, ранение было крайне тяжелым. То, что она продержалась десять дней труднейшего пути, было удивительным и уже само по себе казалось невероятным. Несмотря на недавно смененные простыни, алое пятно крови снова начало проступать из-под сложенных на груди рук королевы.

– Мадам! – В волнении Луи бросился на колени перед умирающей, бывшей старше его всего лишь на год. Сейчас, когда на его глазах погибала истинная красота, он, как никто другой преклонявшийся перед всем прекрасным, испытывал сильнейшую душевную муку. Взяв почти прозрачную руку страдалицы в свои ладони, король тихо позвал:

– Мадам, вы слышите меня?

Женщина вздрогнула и открыла глаза. Яркие зеленые глаза, которые прежде придворные поэты наперебой сравнивали с чистейшими изумрудами, теперь потускнели. С величайшим трудом, отнимающим последние силы, она сосредоточила взгляд на прибывшем:

– Луи… Вы пришли…

– Да, Клоранс, я здесь. Клянусь, что сделаю все, чтобы помочь вам.

– Поздно, сир… Мне уже ничем помочь нельзя, но… – Она закашлялась, отчего пятно на груди проступило еще сильнее.

Луи почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза. Когда-то, страстно влюбленный в юную кузину, он был ранен в самое сердце ее отказом.

– Что? Клоранс, вы сказали «но»?

– Моя дочь, сир… Спасите Шанталь… Ей всего три года… Она не должна попасть в руки мятежников. Трон ее отца принадлежит ей по праву… Верните его ей.

– Мадам…

– Обещайте, Луи… Дайте свое королевское слово, что позаботитесь о ней.

– Слово короля, мадам! Отныне ваша дочь будет находиться под нашей защитой.

Женщина попыталась улыбнуться, но вместо этого вышла только болезненная гримаса. Собрав все силы, остававшиеся в ее хрупком, измученном невыразимыми страданиями теле, она сжала пальцы короля:

– Теперь я спокойна… вверяю вам ее жизнь… Проща…

Несчастная дернулась и затихла. Одинокая слеза скатилась по пергаментной щеке. Королева Боравии отошла в мир иной.

Словно по команде, комнату заполнили монахини. Позаботиться об усопшей было их задачей.

Все еще не придя в себя, Людовик поднялся с колен. Бросив последний взгляд на мертвую женщину, он, почувствовав влагу на щеках, только сейчас осознал, что все это время плакал. Слезы – недопустимая слабость, недостойная величайшего монарха своего времени. Устыдившись собственных чувств, мужчина поспешил вытереть влагу кончиком кружевного платка и вышел к ожидающим его людям.

– Розен, – обратился он к одному из сопровождавших его дворян, – у покойной королевы осталась дочь. Проследите за тем, чтобы девочка получила должное воспитание и ни в чем не нуждалась.

– Прикажете перевезти ее во дворец, ваше величество?

– Нет! Никто не должен знать о ее местонахождении. У мятежников повсюду могут быть шпионы. Им не нужна наследница, угрожающая их власти. Если ребенок попадет к ним в руки, они не замедлят расправиться с ней так же, как и с ее родителями. Будет лучше, если до поры все, включая самую ближайшую родню, здесь, во Франции, будут считать ее погибшей. Поместите юную принцессу в самый надежный и отдаленный монастырь, и пусть до своего совершеннолетия она не покидает его стен.

– А что затем, сир? – Розен подобострастно склонился перед государем.

– Затем она будет представлена ко двору. Мы дали слово ее матери и сдержим его. С помощью Франции девочка вернет то, что принадлежит ей по праву.

– Мама! Мамочка! – раздался тоненький голосок наверху. Видимо, ребенку только что сообщили о смерти матери. – Мама!

– Прикажете привести малышку сюда?

– Нет, Розен, я не хочу ее сейчас видеть. Распорядитесь обо всем необходимом и немедленно возвращайтесь. Я буду ждать вас в своем кабинете с подробным докладом о случившемся в Боравии.

Не оглядываясь на душераздирающие рыдания ребенка, король вскочил в седло и дал приказ выдвигаться.

Близился рассвет. Кровавое зарево поднялось на востоке. День обещал быть насыщенным и тяжелым. Нужно было хоть немного выспаться.

Но даже во сне Луи преследовали крики одинокого ребенка, в одночасье лишившегося всех своих близких.

Провинция Берри. 1672 год

– Проклятая ведьма! Ну подожди, я еще доберусь до тебя, негодяйка. Немедленно спускайся вниз, чертово отродье!

Истошные крики, раздающиеся во дворе, не могли не привлечь внимание настоятельницы монастыря аббатисы Прюданс де Жуайез. Услышав столь богохульные речи, произносимые в стенах родного храма, она, несмотря на свой весьма преклонный возраст, со всех ног пустилась туда. Картина, представшая перед ее глазами, впрочем, ее не удивила, но крайне возмутила.

Сестра Аньес, одна из наиболее праведных последовательниц их ордена, с бордовым лицом и вне себя от ярости, что уже само по себе было недопустимым, стояла на середине деревянной лестницы, приставленной к крыше амбара, и вопила как резаная, используя при этом слова, крайне далекие от благочестия:

– Господь да покарает тебя! Пусть у тебя…

– Сестра Аньес! – приблизившаяся настоятельница поспешила прервать словесный поток монахини, пока та окончательно не погубила свою репутацию. – Что это вы творите?

При звуках грозного голоса монахиня сильно вздрогнула и, нелепо взмахнув руками, едва не сорвалась вниз. Кое-как удержавшись на месте, она в последний раз кинула негодующий взгляд куда-то вверх и неохотно спустилась вниз. Постаравшись кое-как привести себя в порядок и поправив съехавший набекрень плат, она, смиренно сложив руки и опустив глаза, предстала перед аббатисой.

– Матушка, простите…

– Сестра! То, чему мы все стали свидетелями, не входит ни в какие рамки. Вы не только осмелились неоднократно произнести имя Господа всуе, но еще использовали такие выражения, как… Как… – Она замялась, пытаясь подобрать правильные слова. Нельзя было употреблять имени нечистого.

– Черт побери, – услужливо подсказал звонкий голосок откуда-то сверху.

– Вот именно! Что?! – Только тут до нее дошел смысл сказанного. Закатив глаза и испрашивая прощения у Господа, она уже собиралась велеть негоднице спуститься, когда сестра Аньес, совершенно потерявшая над собой контроль, завопила:

– Вы слышали, матушка? Вот она, ваша подопечная! Чертовка! Дьявольское создание! Ее место на костре! – подобрав юбки, она вновь попыталась залезть на хрупкое сооружение.

– Позор! Сестра Аньес! Немедленно спуститесь! Ваше поведение недопустимо, и вы будете серьезно наказаны!

– Плевать! Дайте добраться до этой ведьмы, и можете делать со мной все что угодно!

– Она совершенно потеряла рассудок! – вскричала аббатиса. – Сестры, прошу вас, снимите ее оттуда.

– Ошибаетесь, она потеряла вовсе не рассудок, а нечто совсем другое. Матушка, клянусь, я не виновата! По поручению сестры Жанны я заходила в амбар и совершенно случайно увидела, как она миловалась на сене с… – Звонкий голосок был прерван яростным воплем:

– Заткнись! Я задушу тебя собственными руками, негодяйка. А затем сожгу тебя на костре как ведьму, слышишь?

– Сестра! Не стоит забираться так высоко, стремянка не выдержит. – Голосок честно пытался предупредить дородную женщину, упорно карабкающуюся вверх, но опоздал. Тонкая перекладина с хрустом переломилась. Монахиня не удержалась и с воплем полетела вниз. Никто не осмелился ее подхватить из риска быть раздавленным, и она плюхнулась прямо на заботливо посаженные садовником розовые кусты. Истошный вопль перерос в непрекращающийся вой.

Велев сестрам увести потерявшую рассудок монахиню, мать-настоятельница подняла взор вверх, туда, где за одной из декоративных башенок пряталась виновница происшествия:

– Шанталь, можешь спуститься вниз. Не желаю знать о том, кто был прав, а кто – нет, но ты наказана! Пятнадцать ударов по пяткам приведут тебя к утраченному благочестию.

– Но, матушка…

– Еще одно слово, дитя, и ты не только будешь выпорота, но и лишишься ужина.

Пауза была недолгой.

– Ладно, я спускаюсь. – Подобно ярмарочной обезьянке, ловко цепляясь за выступы, маленькая виновница происшествия без помощи лестницы бесстрашно спрыгнула вниз, чем немало напугала оставшихся во дворе сестер.

– Стыдись, дитя. Однажды ты станешь женщиной, матерью и…

– Ошибаетесь, матушка. Когда я вырасту, то стану пиратом, помяните мое слово. – Маленькая негодница в свои восемь лет бросала вызов всему миру. – Я буду бороздить океаны, сражаться на саблях и грабить торговые корабли.

Настоятельница, которая в глубине души была привязана к малышке, как к родной дочери, ничуть не была удивлена. Уж если та вбила что-то в свою упрямую головку, то непременно это сделает. Ну а пока…

Настоятельница повернулась к ожидающим ее приказа Христовым невестам и велела:

– Уведите ее и накажите. Мне же пора навести сестру Аньес и того, с кем она… Гм… Как это назвала Шанталь?..

– Миловалась, матушка, – с готовностью подсказала сестра Тереза, за что была награждена негодующим взглядом настоятельницы. Опустив голову, она со смирением принялась читать покаянные молитвы, попутно строя планы мести маленькой бестии, по личному распоряжению короля доставленной сюда пять лет назад и с тех пор упорно превращающей размеренную жизнь обитательниц монастыря в сущий кошмар.

А виновница происшествия, получив болезненные удары розгой по нежным пяточкам, сидела в крошечной келье, последние годы служившей ей комнатой, и, опустив ноги в тазик с холодной водой, молча глотала слезы, непрерывным потоком катящиеся по щекам и уже порядком вымочившие ворот ее платья.

Орден кармелиток, отличающийся одним из самых строгих уставов, не позволял своим последовательницам иметь в пользовании ни единой детали, которую можно было считать излишеством. Белые стены, две доски вместо постели, крест черного дерева, кувшин, книжная полка – вот и все, что было у сиротки Шанталь. И ни единого упоминания о том, кто она и кем были ее родители.

Всхлипывая, девочка приподняла из воды ноющие ступни, сплошь покрытые тонкими бордовыми полосами. Теперь о быстрой ходьбе босиком можно на время забыть. Ноги будут болеть несколько дней, но зато потом…

Мысль о мести была столь сладостной, что слезы в ту же секунду высохли. Смачно шмыгнув напоследок носом, она широко улыбнулась, продемонстрировав отсутствие недавно выпавших впереди молочных зубов: «Берегись, сестра Аньес, расплата будет страшной!»

Неделю спустя леденящий душу вопль разбудил посреди ночи всех обитательниц монастыря. Те, кто успел раньше остальных вбежать в келью сестры Аньес, не знали, то ли им рыдать, то ли давиться от смеха при виде открывшейся картины: тысячи муравьев ползали по орущей монахине и ее постели, обильно посыпанной каким-то белым порошком, подозрительно напоминающим сладкую пудру – роскошь, которую поварихи использовали лишь по великим праздникам, чуть присыпая ею пироги.

Выплюнув особенно надоедливых насекомых, осмелившихся заползти ей в рот, кармелитка, крепко зажмурившись, отчаянно завизжала:

– Будь ты проклята, чертовка! Ненавижу тебя!

Само собой разумеется, что наказание обеих последовало незамедлительно.