Читать книгу Шанталь. Ход королевы - Ирада Нури - Страница 1

Средиземное море. Порт Аль’ард Альмубарака, 1686 год

– Аллаху акбар! Аллаху акбар! (Хвала Всевышнему!)

Разносящееся с самой высокой башни – минарета громкое пение муэдзина, призывавшего правоверных к утренней молитве, разорвало сонную тишину. Город просыпался. Прошло совсем немного времени, и песок зашуршал под торопливыми шагами местных жителей.

Этим утром никто не спешил приступить к работе, она могла и подождать, гораздо более важные дела гнали любопытных зевак в сторону центральной площади, на которой совсем скоро должна была состояться публичная казнь грозного пирата, захваченного три дня назад возле мыса Алттаир. После ряда неудач, объединенными силами губернатора Альмубараки и его союзника капитана Лефевра, преступника удалось заманить в ловушку.

Стояла ранняя осень. Духота и зной летних месяцев постепенно спадали, и, солнце, хоть и по-прежнему ярко светило, уже не было столь жестоко палящим и немилосердным к местным жителям, вынужденным все это время спасаться в относительных тени и прохладе выстроенных из глины и дикого камня домов.

Несмотря на столь ранний час, на узеньких улочках города было не протолкнуться. Всем не терпелось посмотреть на страдания человека, чья слава далеко опережала его самого. Капитан Патрис был правой рукой самого «Короля» – пирата, которого до сих пор мало кто знал в лицо, но который тем не менее в течение всего лишь нескольких лет сумел подчинить себе почти все побережье Аль Бахр аль Мутавассит – так по арабски звучало Средиземное море, и усилить влияние берегового братства на всех подступах к «Джабал аль-Тарик» – Гибралтарскому проливу, получившему свое название в честь арабского полководца Тарика ибн Зияда, в начале восьмого века возглавившего вторжение арабских сил на Пиренейский полуостров. Вместе с семитысячной армией высадившись недалеко от Картахены и прекрасно сознавая, сколь малочисленно его войско по сравнению с армией готов, в то время населяющих эту территорию, он повелел сжечь все свои корабли, тем самым вдохновляя своих воинов на борьбу до последнего вздоха.

Сегодняшняя экзекуция призвана была показать королю пиратов, что неприступная Альмубарака не намерена признавать его господство над собой и предпочитает войну слепому подчинению. Захват «Смерча» и его капитана был лишь первой победой, но зато какой опьяняющей. Перед целым городом, наводнившим площадь, губернатор торжественно объявил о вызове, брошенном «королю», и поклялся собственными руками расправиться с ним и каждым присягнувшим тому на верность.

И пока народ криками и аплодисментами поддерживал своего лидера, сидящего на широком троне из слоновой кости и украшенном дисками чистейшего золота, и оказывал ему всяческую поддержку, на взятой в кольцо военными площади появился еще один завернутый в бурнус человек, гонящий перед собой как какое-то животное рабыню, которую наверняка намеревался продать на торгах сразу же, как только казнь приведут в исполнение и площадь вновь превратится в центр купли и продажи живого товара.

– А ну, поднимайся, старая ведьма! Нечего разлеживаться, не королева, поди ж…

От сильного тычка в спину одетая в грязные лохмотья пожилая женщина, с трудом поднявшись с земли, под дружный смех наблюдающих за ними солдат вновь повалилась под ноги своего мучителя.

Никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей и хоть как-то облегчить ее страдания. Такое здесь происходило сплошь и рядом. Привыкшие к подобному зрелищу, не вызвавшему у них никакого сочувствия, солдаты только лениво продолжали наблюдать за тем, как бедная старуха, погоняемая бессердечным хозяином, не скупящимся на толчки и побои, смешались с толпой и вскоре исчезли из поля зрения.

Речь упивающегося победой губернатора несколько затянулась. Окрыленный успехом, он, под одобрительное кивание бывшего ренегата – капитана, а ныне его союзника, торжественно пообещал сказочное вознаграждение всякому, кто принесет ему голову короля пиратов на блюде. Когда слова иссякли, их сменила барабанная дробь, возвестившая о том, что приказ начали приводить в исполнение.

На сколоченный наспех деревянный помост в сопровождении четырех стражников, едва передвигая ноги от сковывавших его тяжелых цепей, поднялся пленник, появление которого вызвало легкий вздох сожаления среди закутанных в паранджу женщин, чьи сердца невольно сжались при мысли о том, что уже совсем скоро этот все еще красивый, несмотря на следы побоев на лице и теле, мужчина навсегда закроет свои синие, как ночное небо, глаза, в эту минуту с тревогой и щемящей тоской вглядывающиеся в морскую даль, виднеющуюся позади высоких и прекрасно укрепленных крепостных стен. На горизонте, не считая пришвартованного у берега судна капитана Лефевра, не появилось ни единого корабля, а значит, рассчитывать на счастливое спасение не приходилось. Не отрывая взгляда от линии горизонта, пират слегка склонил голову позволив более малорослому палачу беспрепятственно накинуть петлю на свою шею, демонстрируя этим хладнокровие и покорность судьбе.

Его команда, связанная и избитая, находилась тут же, ожидая часа, когда после казни капитана народ примется вершить расправу над ними. Имея перед глазами образец мужества, в виде своего предводителя, и к глубокому разочарованию зрителей, ни один из них и не подумал попросить о снисхождении, смело глядя в глаза приближающейся смерти.

Барабанная дробь смолкла. Лично командующий казнью губернатор махнул белоснежным платком, щедро украшенным тончайшим кружевом, и застывший в ожидании приказа палач ударом ноги выбил шаткий табурет из-под ног пирата…

* * *

Средиземное море, Тахмиль, тремя годами ранее

Есть ли в этом мире что-то более вечное, более загадочное, таинственно манящее и столь совершенное, как море?

Раньше я и представить себе не могла, чего по-настоящему лишена, пока не вдохнула полной грудью свежего соленого воздуха, не ощутила под ногами дружеского волнения неукротимой в своей красоте и совершенстве могучей стихии, которая сейчас ластится к тебе, как пушистый котенок, зовет поиграть, а уже в следующий миг выпускает когти и демонстрирует огромные острые зубы хищного зверя, грозя поглотить тебя целиком без остатка.

И все же море не так жестоко и бессердечно, как люди, мечтающие обрести господство над ним. Глупцы! Разве можно властвовать над тем, чего им никогда не постичь, не охватить? С морем можно только попытаться подружиться, и оно, поверьте, никогда не предаст своего друга, щедро делясь с ним всеми своими дарами и защищая от невзгод.

Не в силах справиться с переполнявшими эмоциями, я с проворством ярмарочного акробата вскарабкалась по вантам вверх к самой верхушке мачты, чтобы отсюда, с головокружительной высоты в полной мере полюбоваться ярко-синим безоблачным небом, чьи невероятные оттенки в точности повторяла морская гладь, блестя и переливаясь под солнечными лучами как атлас.

Широко раскинув руки по сторонам в попытке обнять своего безбрежного друга, я громко прокричала, спугнув парочку альбатросов, кружащих над водой в поисках зазевавшейся рыбы:

– Я люблю тебя! Я люблю тебя, море!..

– Спускайся вниз, Шарль. Мне мой юнга нужен живым и невредимым, – отозвался стоявший за штурвалом капитан. Несмотря на все попытки сохранять строгий вид, чтобы не смущать команду, ему это плохо удавалось. Нет-нет а пробивалась сквозь плотно сомкнутые губы счастливая улыбка, зажигающая яркие огоньки в глазах всякий раз, как его взгляд падал на меня, вызывая в ответ густой румянец на щеках при воспоминаниях о прекрасных моментах близости под сенью капитанской каюты.

По взаимной договоренности об открытости отношений на борту не могло быть и речи. Для всех мы по-прежнему оставались капитаном и юнгой, который, несмотря на то, что открылась его женская сущность, продолжал отзываться на мужское имя – Шарль.

Свежий морской воздух оказался лечебным и для Ренарда, окончательно выздоровевшего и окрепшего. Босой, как и большая часть команды, потому что ходить по дощатому полу и лазать по канатам-вантам босыми ногами было удобнее, и в матросской одежде, на которую он сменил привычный камзол и панталоны, Ренард больше ничем не напоминал изящного юношу, впервые встреченного мною в аристократическом квартале Марэ. Легкая небритость очень шла его лицу, добавляя мужественности, той самой, что ему не хватало прежде. От тяжелой физической работы за оставшиеся недели пути до конечного пункта нашего путешествия – Тахмиля он успел обзавестись не только мозолями на огрубевших руках и ногах, но и мускулами, красиво выступающими из-под закатанных рукавов суконной куртки.

С каждым днем их родство с капитаном становилось все более очевидным, и, хотя Патрис был выше его на целую голову и шире в плечах, черты, характерные для всех представителей фамилии де Сежен, не оставляли ни малейших сомнений в том, что эти двое – родные братья.

Поначалу некоторая неловкость, возникшая вследствие того, как стало понятно, кому из этих двоих было оказано мое предпочтение, сильно мешала нашему общению, но за оставшееся время мы смогли прийти к общему согласию и, как я очень надеялась, пониманию.

К сожалению, не могла похвастаться подобным в отношении некоторых членов экипажа, а точнее тех, кто в свое время был предан покойному Ладу и затаил на меня злобу за его смерть. Неблагодарные. После бегства из Боростиана и нашего возвращения на корабль только мои горячие просьбы удержали капитана от немедленной расправы над ними. Именно я убедила Патриса в том, что после потери половины команды во время сражения с маврами нам просто не добраться до места назначения без опытных рук. Отделавшись поркой и строжайшим предупреждением, тройка мятежников торжественно поклялась никогда больше не предавать своего командира и держаться подальше от его юнги. Но, временами ловя на себе их косые взгляды, я понимала, что это ненадолго. Рано или поздно следовало ожидать беды.

С самого детства монастырские сестры внушали нам, что безделье и праздность являются чуть ли не самыми смертными грехами. Благодаря их наставлениям я возненавидела безделье всеми фибрами души и потому пользовалась любой возможностью найти себе занятие по душе. Такими занятиями на борту «Смерча» стали уроки мореходства, которые капитан с явным удовольствием мне давал, радуясь неподдельному интересу своего юнги к изучению приборов, карт, вычислений пути по звездам. Он с явным удовольствием отмечал успехи прилежной ученицы и старался максимально подробно отвечать на каждый вопрос, вызванный моим неуемным любопытством.

Единственная тема, которую мы никогда не обсуждали, – мое прошлое. О нем я говорить категорически отказывалась, так как справедливо полагала, что чем меньше будет известно каперу французского короля, тем лучше для него же самого, ведь знакомство со мной могло обернуться катастрофой для всех его планов. Поэтому бандитскую «марку» Фонтаны, которую прежде, не снимая, носила на шее, теперь, чтобы не потерять, носила на запястье левой руки, пряча ее под узкой повязкой, якобы призванной укреплять мышцы во время тренировок. И прежде чем вы зададите свой вопрос, спешу ответить: да, я снова вернулась к тренировкам. Только вместо Клода теперь моим наставником был сам капитан, блестяще владевший любыми видами колюще-режущего оружия, и, признаюсь честно, более сильного противника я до сих пор не встречала.

Удерживать равновесие во время поединка на суше ничто по сравнению со схваткой на судне, палуба которого находится в постоянном движении. Тогда, в пылу сражения, я не обратила на это особого внимания, зато теперь испытывала на собственной шкуре все тяготы такого боя, старательно запоминая, как следует, распределять вес, если придется драться при менее благоприятной погоде, когда море штормит и ты рискуешь оказаться смытым за борт прежде, чем противник сделает первый выпад. Впрочем, я всегда была способной воспитанницей и уже через пять дней после начала тренировок, к восторгу членов команды, с интересом наблюдавших за поединком, смогла ложным финтом отвлечь наставника в сторону и нанести свой первый удар ему в грудь.

«Браво, Шарль!» – сказал тогда он мне при всех, одобрительно хлопнув по плечу. А оставшись наедине в каюте, крепко обнял и, прежде чем поцеловать, прошептал прямо в губы: «Ты невероятна, любовь моя…»

Путь до Тахмиля, о котором столько говорили, был неблизким, но в конечном итоге мы преодолели его. В один из дней послышался громкий крик впередсмотрящего: «На горизонте земля!», – возвестивший порядком подуставшим, но неунывающим морякам о том, что они добрались до конечного пункта маршрута.

* * *

– Что случилось? Тебя что-то тревожит?

С каждой минутой усиливающееся беспокойство и какая-то совершенно необъяснимая тоска, словно все хорошее неожиданно подошло к концу, заставили меня покинуть палубу и искать утешения в спасительных стенах каюты, еще хранящих воспоминания о пусть и недолгих, но счастливых моментах моей жизни здесь, когда я чувствовала себя любимой и оберегаемой.

«Что ждет меня впереди? С какими сложностями придется столкнуться здесь, в самом центре вотчины убийц и бандитов? Смогу ли я однажды обрести долгожданный покой?»

Поглощенная невеселыми думами, не услышала, как Патрис вошел следом, и почувствовала его присутствие только тогда, когда обе его руки обвились вокруг меня, а сильное мужское тело крепко прижало животом к распахнутому окну в каюте.

Чуть учащенное дыхание приятно шевелило волосы на затылке, посылая легкие мурашки по всему позвоночнику вниз, и мое тело привычно откликнулось на его близость. Но приступать к решительным действиям он на этот раз не спешил. Вместо того чтобы развернуть меня лицом к себе и крепко поцеловать, он, по-прежнему стоя за спиной, уткнулся подбородком мне в плечо и, глядя вперед на с каждой секундой приближающуюся сушу, пытаясь скрыть внутреннее волнение, которое я тем не менее чутко уловила, произнес:

– К вечеру будем на месте… Нам нужно поговорить…

– О чем? – слегка повернув голову, я попыталась заглянуть ему в глаза, но он почему-то избегал моего взгляда. Вместо этого сжав еще сильнее, словно боялся, что кто-нибудь меня у него отнимет он, по-прежнему вглядываясь в даль, ответил:

– О том, как сильно буду скучать по тебе все то время, что придется провести на берегу.

– Скучать? Как странно. Разве можно скучать по человеку, все время находящемуся рядом с тобой? Ты что-то недоговариваешь…

– Прости, любовь моя, – усталость и сожаление сквозили в каждом слове Патриса, который наконец-то решился посмотреть мне в глаза, – но тебе придется остаться на борту. Дело в том, что каждый капитан, получающий убежище и помощь на Тахмиле, обязан подчиняться кодексу – общему своду законов, согласно которому все добытое, включая живую силу, делится между всеми «братьями» – пиратами. Любой имеет право взять то, что ему приглянулось. Представляешь, что будет, окажись ты на берегу? Я не смогу защитить тебя от своры алчущих дикарей, месяцами не видевших нормальных женщин. Тем более таких, как ты…

Я понимала, что он имеет в виду. К сожалению, мне слишком часто приходилось сталкиваться с подобным поведением мужчин независимо от того, были ли они обитателями парижского дна или же занимали роскошные покои в королевском дворце. Всюду было одно и то же: грязные похотливые взгляды, желание обладать и подчинять. Женщины были разменной монетой, никто не принимал их за людей, продавая и обменивая, как любой другой неодушевленный товар.

Да, Патрис был прав, и на этот раз спорить с ним я не собиралась. «Смерч» нуждался в новой оснастке и более детальном ремонте, который мог получить только здесь. Нужно лишь набраться терпения и не высовывать носа из каюты, пока корабль будет стоять на якоре возле клочка земли, собравшего в одном месте самых отъявленных бандитов Старого и Нового Cвета.

Положив ладони поверх обнимающих меня рук, я повернулась к мужчине лицом и, прижавшись к широкой груди щекой, успокаивающе прошептала:

– Я понимаю. Не беспокойся, иди. Обещаю, что буду паинькой и не сделаю ничего такого, что бы могло подставить тебя под удар.

Со вздохом облегчения он привлек меня к себе и, опираясь подбородком мне в макушку, ответил:

– Зная тебя, я был уверен, что ты тут же начнешь спорить. Спасибо, любовь моя. Это лишь на пару недель, не больше. Даю слово…

Не смогу точно сказать, сколько времени мы так простояли, делясь теплом тел и стуком сердец, бьющихся в унисон, но вскоре поскребывание в дверь и извиняющийся голос помощника, сообщивший, что наверху требуется присутствие капитана, вернули нас на землю.

Ах, если бы знать тогда обо всем, что произойдет следом, мы бы спешно развернули судно и уплыли без оглядки так далеко, как это только было возможным. Но на радость негоднице-судьбе, злорадно потирающей ладони, глядя на нас сверху, мы даже не подозревали, что любовь, так неожиданно появившаяся и расцветшая между нами находится, под угрозой и это единение наших душ и тел, возможно, было последним…

* * *

Образовавшийся в результате извержения подводного вулкана Тахмиль, о котором было столько разговоров, представлял собой не один, а целую группу разных по размеру островов, самый крупный из которых находился в центре, защищенный со всех сторон более мелкими, состоящими в основном из вулканических массивов и горных кряжей. Благодаря такому выгодному расположению его и облюбовало западное средиземноморское «братство» после того, как вынуждено было спасаться бегством из прежнего убежища, по которому несколько лет назад объединенными коалиционными силами, в которых, кстати говоря, не последнюю роль сыграла Франция, был нанесен мощный удар, уничтоживший многовековой оплот.

Построив практически на отвесных скалах отлично укрепленную извне цитадель, с круговым обзором на многие морские мили вокруг, пираты сделали ее реально неуязвимой. Единственный путь к крепости представлял собой узкую, извилистую тропу, которая превосходно простреливалась из крепости, а восемь установленных вдоль нее орудий могли картечью отразить любую попытку приблизиться к ее массивным, обитым железом воротам.

Крутые, обрывистые берега Тахмиля почти сплошь изрезанные отвесными пропастями шириной от одного-двух до двадцати-тридцати метров, полностью исключали любую возможность подойти к островам незаметно тем, кто не знал тайных ходов и лазеек, призванных служить на тот случай, если обитателям придется в срочном порядке спасаться бегством. Хотя и на этот случай у пиратов на руках был козырь в виде надежной внутренней бухты, способной вместить сотню кораблей, готовых в любой момент дать смертельный бой целому свету. Два узких хода, ведущие в эту гавань, на случай вторжения перегораживались массивными цепями, регулируемыми специально установленными в крепости механизмами, что также превращало любую попытку захватить гнездо пиратов в полное ничто.

Аккуратно лавируя между многочисленными ловушками в виде подводных скал, со всех сторон окружающими главный остров, «Смерч» после обмена сигналами вошел в укрытую от посторонних глаз гавань и бросил якорь чуть поодаль стоящих тут же трех десятков кораблей. Две груженные доверху добытыми трофеями лодки вместе с капитаном и частью команды отделились от судна и пристали к неширокой полоске песчаного пляжа, где их уже ожидал отряд высланных навстречу из крепости людей.

Команде «Смерча» было чем гордиться: не каждый «джентльмен удачи» мог похвастаться столь знатным уловом, и Патрис с удовольствием поглядел бы на лица членов пиратского совета при виде захваченных сокровищ, но вынужден был немного задержаться. Причиной оказалась записка, незаметно переданная ему одним из встречающих. Сославшись на внезапно возникшее срочное дело, капитан отправил своих людей вперед и, как только они отошли на довольно приличное расстояние, торопливо развернул жегший руку клочок бумаги, на котором едва разборчивыми корявыми буквами было нацарапано несколько слов: «Будь осторожен в выборе стороны. Пощады не будет».

В горле пересохло, что-то в груди болезненно сжалось. Заговор против «короля» был уже сам по себе делом немыслимым, небывалым, и тем, кто решил рискнуть собственной шеей и подставить не только себя, но и остальных, кто ни сном ни духом не ведал о том, какая гроза разразится в скором времени, следовало бы крепко подумать, прежде чем делать какие-то шаги. Рыжий Ангус, вот уже больше восьми лет единолично правящий западным братством, отличался не только медвежьей силой, но и почти такой же злопамятностью. Он ни за что не простит предателей.

Желая разобраться в происходящем до того, как встретится лицом к лицу с крайне подозрительным шотландцем, Патрис отправился в обход на другую сторону острова в поисках того, кто мог бы пролить каплю света на всю эту темную историю.

Сын баска и еврейки Фэйзил Бут, чье имя было известно не менее, чем имя «короля», а вот внушало ужас побольше, чем Рыжего Ангуса, был, пожалуй, самой загадочной фигурой на острове, добровольно встречаться с которой рискнул бы только сумасшедший. Будучи хозяином игорного дома, двух борделей и нескольких питейных лавок на Тахмиле, он знал всё и обо всем. Подобно гигантскому пауку, он искусно плел паутину тайн и интриг, в которую наивно попадались те, кто имел глупость довериться этому безобидному с виду человеку. Благодаря крепкому спиртному и продажным девицам, умеющим развязывать языки, он был кладезем бесценной информации и не брезговал торговать ею в собственных целях, держа в своих цепких щупальцах сотни, а то и тысячи душ, попавшихся в умело расставленные сети.

Патрис был единственным, кого связывали с этим страшным человеком узы, отдаленно напоминающие дружеские, и только он один мог не бояться обратиться к нему за помощью в любое время суток.

О природе их отношений ходили разные слухи, но правду знали лишь единицы, да и то предпочитали помалкивать, чтобы не усугубить свое и без того непростое положение на острове.

Фэйзила он нашел в его рабочем кабинете на втором этаже публичного дома, сидящим за широким письменным столом и что-то записывающим в толстую тетрадь, обтянутую тисненой кожей. И уже в который раз поразился тому, насколько сильно отличалась его внешняя оболочка от внутреннего содержания.

Отдающий предпочтение ярким, кричащим цветам, Фэйзил и на этот раз не изменил собственному вкусу, нарядившись в богато украшенный лентами ярко-пурпурный камзол, изумрудно-зеленые бриджи и цыплячьего цвета чулки, подвязанные крест-накрест бантами из алого бархата. Точно такой же бант украшал пышную пену белого кружева его сорочки, полностью скрывая под собой ассиметрично вытянутую шею, узкие покатые плечи и удивительно впалую грудь. Обличье шута, призванное вводить в заблуждение, надежно скрывая то, что находилось глубоко под ним, и только самая экстраординарная личность смогла бы разглядеть под всей этой несуразной мишурой и нелепицей незаурядный ум, жестокость и коварство.

Большую голову с неправильным черепом покрывал неизменный укороченный парик «бинет» светло-русого цвета с тремя рядами буклей по бокам, а на гладко выбритом лице почти без ресниц и бровей над близко посаженными серыми глазами, сильно напомаженном и нарумяненном, особо выделялась черная родинка, расположенная прямо над большим ртом с тонкими губами, презрительно кривящимися всякий раз, когда их хозяина что-то раздражало. И, вот уже в который раз глядя на сидящего перед собой человека, Патрис невольно поразился тому, как такой человек, как Бут, мог однажды произвести на свет…

Почувствовав тяжесть в груди при нахлынувших воспоминаниях, капитан поспешил загнать их обратно в закрома памяти так глубоко, как только мог. Обстановка борделя мало соответствовала чистому и нежному образу, все еще лелеемому в его огрубевшей, познавшей много горя душе.

Не было никаких радостных приветствий и дружеских объятий после долгой разлуки. Даже не отложив пера, Фэйзил лишь слегка приподнял голову, но взгляд его, искоса брошенный на молодого человека, едва заметно смягчился и потеплел – единственное, что позволяло предположить, что он все же рад этой встрече. Чуть кивнув в сторону свободного стула, он, не произнеся ни звука, следил за тем, как Патрис садится, предоставляя ему возможность заговорить первым, что тот и сделал, развернув полученную записку и бросая ее на стол:

– Только один вопрос: что происходит?