Читать книгу Мой брат Владимир Высоцкий. У истоков таланта - Ирэна Высоцкая - Страница 4

Очень нежные чувства испытывал к своей маме Володя. И по крайне мере глупо звучат упреки в адрес Нины Максимовны в том, что она в начале января 1947 года отпустила сына аж на год с лишним в Германию к отцу. Да, отпустила. Потому, что знала: там в материальном плане ему смогут дать в тысячу раз больше: и обильную еду, а не продукты по карточкам (карточки в России отменят только 14 декабря 1947 года), и музыкальные инструменты на выбор, а также возможность учиться играть на них, отдых в лучших санаториях, и еще много, много того, что невозможно было в нашей стране, только начинающей залечивать страшные послевоенные раны.

Маме он пишет часто. Потом всю жизнь, где бы ни был: на Таити или на Канарских островах, в Португалии или в Марокко – отовсюду старается хоть немного сделать Нину Максимовну сопричастной к его жизни. Мне эта черта Володи очень напоминает отношение моего отца к своей матери, нашей с Володей бабушке. Когда в Гайсине, в Мукачево или потом в Москве собирались гости, Алексей Владимирович звонил ей в Киев, говорил сам и просил своих друзей сказать несколько слов Ирине Алексеевне, чтобы она не чувствовала себя забытой.

Марина Влади

А вот жена моего родного брата Саши сознательно рассорила его с мамой. Поставила себе цель: отдалить брата от нас, тем более, как она выразилась, «что мы могли ей дать после смерти Алексея Владимировича?»…и добилась своего. Уж что она наговорила, – не представляю, да и Бог ей судья. Брат умер, не помирившись на этом свете с мамой. С мамой, на которую он был так похож, которую очень любил и называл ее не иначе как «Мася» или «Масик».

Когда 1 декабря 2008 года ушла из жизни моя мама, мы с Ларочкой Симаковой, биографом Владимира, не могли неделю забрать ее из морга. Не было денег. Я не могла позволить себе роскошь устроиться на работу, оставив дома больного, восьмидесятипятилетнего человека, нуждающегося в постоянной помощи, поэтому перебивалась случайными заработками. Мамина пенсия составляла в то время всего десять тысяч. Внуки прекрасно знали о случившемся из Интернета, но даже не позвонили. Их интересовало лишь одно: как бы еще раз получить наследство – кусок нашей квартиры. А ведь они уже жили в купленной моими родителями в 1975 году трехкомнатной квартире.

Помогли все те, кто по-настоящему любит Володю. Не родственники, но люди, которые стали мне навсегда родными: Илья Рубинштейн, Лариса Симакова, Лион Надель, Илья Гарник, Володя Зайцев, Марина Рыжикова, Павел Евдокимов, Вадим Дузь-Крятченко, Павел Алимов, Иван Потапенко, Геннадий Дурасов, а также Сибирский фонд им. В. С. Высоцкого.

Страшные минуты пришлось пережить. Они прошли бы по моей судьбе гораздо мягче, если бы рядом был муж – Саша Шелепанов, братья Володя и Саша Высоцкие.

У Саши Высоцкого характер, несмотря на ершистость, мягкий. В этом плане он схож с Семеном Владимировичем. Алексей Владимирович и Володя никакой клеветы на своих матерей не допустили бы. Что касается интриганок, очень скоро они бы носили титул «отставные жены».

Мама для Володи всегда значила бесконечно много. И все разговоры, начатые, кстати, Семеном Владимировичем, о том, что поэт называл Евгению Степановну Лихалатову второй мамой – вымысел, реверанс не слишком примерного мужа погибшей жене.

Евгению Степановну нельзя было не уважать, она человек слова, порядочная, добрая. Литература, кино, живопись – это, конечно, прерогатива Нины Максимовны. У тети Жени свои сильные стороны. Образцовая жена, она не только любила Семена Владимировича – она заботилась о нем как о малом ребенке. А какая кулинарка! Ни один ресторан не мог бы сравниться с блюдами ее приготовления.

В Евгении Степановне души не чаяли ее родные племянники, мы с Сашей. Очень тепло относился к ней Вова, считал родным человеком. Но никогда не называл мамой. Только «тетей Женей». Мои слова подтверждает и первая жена Володи Иза в своей книге «Короткое счастье на всю жизнь»: «Володя ласково звал ее тетей Женечкой, торопливо проглатывая «тетя».

Дом на 1-й Мещанской улице, где родился Владимир Высоцкий

Вова Высоцкий. 1943 г., детский сад фабрики «Свобода», ст. Малаховка, Московской обл.

Был еще один эпизод, воспоминание о котором никогда бы не позволило ему называть новую жену отца мамой. Не очень хочется об этом распространяться, но мифы надо развенчивать, если они каким-то образом ущемляют другое лицо.

Когда Вова жил у своего отца в Германии, постоянно переписывался с мамой. И однажды Нина Максимовна послала ему свою фотографию. Евгения Степановна, красавица, армянская «княжна», при ребенке высмеяла бывшую супругу: мол, где были твои глаза, Семен? Твоя Нина так некрасива!

Володя Высоцкий. 1948 г. Германия

Конечно, это легко объяснимо, а, значит, и простительно. Типичные женские «штучки». И довольно мелкие. Но это понятно взрослому человеку, а ребенку… Володя не показал вида, но очень обиделся за маму. И при встрече ей все рассказал.

Подкупала душевная тонкость Нины Максимовны. В 1986 году на знаменитой кухне Володи мы с ней согласовывали материал для «Строительной газеты» (статья не была опубликована, и вот по какой причине. Я, наивный человек, спустя месяц привела к тете Нине своего однокурсника, Владимира Филиппова, который работал в той же «Строительной газете». Естественно, мой материал о Высоцком выбросили и напечатали его…). После снятия всех вопросов перешли на бытовые темы. Заговорили о материнстве. Дурачась, я изрекла, что, скорее всего, мне уготована участь престарелой мамаши. Нина Максимовна внимательно посмотрела на меня и негромко произнесла: «Не бывает старых матерей…»

Тот Новый год встречали втроем. Нина Максимовна, Володя, моя мама, совсем юная, красивая, в ладно сидящей военной форме, с орденом Отечественной войны на груди и… неизгладимой отметиной: на фронте она лишилась руки. Может, и этот образ, отложившийся в глубинах сознания, мелькнет перед поэтом, когда он напишет:

Эта новогодняя встреча врезалась в память.

– Я увидела, – вспоминает моя мама, – сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам локоны. Поразили глаза. Широко распахнутые, лучистые. И очень пытливые.

– А тетя Шурочка – военная! – не раз в этот вечер с восторгом, но немного застенчиво сообщал, то появляясь, то прячась за штору, маленький Володя. Она так и останется для него на всю жизнь – тетей Шурочкой… Необыкновенно мужественной, прекрасной…

После войны оба брата служили в Германии: Семен Владимирович в Эберсвальде, мой отец, Алексей Владимирович, – в Ратенове. Володя часто гостил у нас. Беседы взрослых о еще не улегшихся в памяти событиях недавних дней, рассказы дяди – подполковника артиллерии, в двадцать четыре года закончившего войну начальником штаба бригады артиллерии большой мощности, о военных операциях, о подвигах друзей – вот та атмосфера, которую жадно впитывал юный Владимир.

В детстве он был очень живым, общительным. Уже буквально на другой день после приезда в Ратенов ли, Гайсин или Мукачево – небольшие города в Германии и на Украине, где служил затем мой отец, – у него появлялось много друзей – мальчишек примерно одного с ним возраста. И что характерно, всегда верховодил он, покоряя безрассудным удальством, неистощимым запасом интереснейших выдумок.

Моим родителям запомнился случай, как теперь понимаем, один из его своеобразных «актерских дебютов». Лето 1951 года. Мукачево. Старшие куда-то отлучаются из дома, а возвратившись, видят такую картину. Полная ребят гостиная. Зашторенные окна. Горят лишь несколько неярких светильников. Музыка. В центре комнаты дает импровизированное представление Володя: танцы, пародийные номера. Зрители и актер были настолько увлечены, что не сразу заметили приход «неприглашенных» на спектакль.

Нина Максимовна Высоцкая с сыном Володей Высоцким. 1950 г. Фото Н. Львова

Владимир Высоцкий. 1961 г.

Слева направо: Евгения Высоцкая-Лихолатова, Володя и Семен Высоцкие. Зима 1948–1947 гг., Эберсвальде

В Мукачево в гостиной у нас стоял рояль фирмы «Беккер». Грустное напоминание о том, как моего брата Сашу пытались приобщить к музыке. После долгих месяцев «истязаний» Александр категорически отказался от занятий. Кстати, рояль – второй и последний музыкальный инструмент в творческой судьбе моего брата. А до этого была скрипка. Однажды попав в плен рыдающих волшебных звуков, Саша изъявил желание стать вторым Паганини. У знаменитого закарпатского скрипача-цыгана ему тут же купили прекрасную скрипку. Сашу стал регулярно посещать молодой учитель, утверждавший, что мальчик подает надежды. Родители радовались «успехам» ребенка до тех пор, пока не поняли: секрет талантливости сына заключался в красоте Александры Ивановны, посмотреть на которую и приходил учитель.

Но как бы то ни было, кое-какие музыкальные навыки Саша получил, поэтому в тот вечер начинающему актеру Владимиру Высоцкому на рояле аккомпанировал его кузен, Александр Высоцкий.

Помнит этот эпизод и Игорь Чейпеш, наш сосед в Мукачево. Он ровесник Володи, но с юных лет – пай-мальчик, отличник и чистюля. В конце семидесятых, будучи в Москве в качестве дипломатического представителя Венгерской Народной Республики, он характеризует племянника Алексея Владимировича предельно коротко: «Н-н-ну-у, этот Вовка…» И многозначительно качает головой. Больше ни слова. Но и так все понятно: Вовиных забав он не одобрял, видно, лишь наблюдал.

Домой из Мукачево Володя посылает ласковые лаконичные – манера, сохраненная до конца, – письма. Одно из них спустя много лет мне показала Нина Максимовна. «Мамочка, дорогая, – не без юмора отчитывается сын, – я здесь отдыхаю очень хорошо. И, как Юлий Цезарь, делаю сразу три дела: купаюсь, кушаю и сплю».

Сказочные мукачевские красоты запомнятся навсегда. Да иначе и быть не могло. Над средневековыми строениями города витает дух таинственности, мистики. Полны поэтики легенды, что без устали рассказывают старожилы. Одна из них – о святом Мартине, покровителе Мукачево. Он родился в IV веке в Паннонии (современная Венгрия), принял христианство. По настоянию родителей вынужден был поступить на службу в римскую конницу. Однажды, направляясь на зимние квартиры, он, как всегда, раздает все имеющиеся деньги нищим, толпящимся у городских ворот. Неожиданно навстречу ему выходит еще один – полуодетый, озябший. Не раздумывая, Мартин снимает с себя алый плащ воина, рассекает его на две половинки и протягивает одну из них бедняку. Ночью Мартину во сне является Иисус Христос с половиной плаща. Это был он в образе нищего. Отныне путь Мартина предрешен: служение Богу.

А сколько преданий сложено о величественном замке Паланок. Внушающий страх вымысел, подобно легендам о графе Дракула, переплетается в них с историческими событиями: стены замка сдерживали натиск половцев, татаро-монгольских орд, осаду австрийских войск. В XX веке Паланок на какое-то время становится казармами для солдат чехословацкой и венгерской армий.

Евгения Степановна Высоцкая-Лихолатова. Киев. 1952 г.

Володя Высоцкий (первый справа) в санатории. Германия. 1948 г.

Мукачево отзовется в 1970-х, когда Володя с режиссером Лесем Танюком задумают «озвучить» «Махагонию» Брехта. Вот она, необыкновенная память-копилка поэта!

Приведу отрывок из замечательных мемуаров Леся Танюка и сознательно не ограничусь лишь строками о городе, где я родилась. Возьму шире, ведь это уникальная возможность увидеть Владимира «вживую» в процессе творчества:

«Ночью чувствую себя как в детстве. Только устаю быстрее. Нашел и пробую слепить в целое кусочки записей за Высоцким, чтоб не забылось. По “Махагонии” (он произносил – “Мах! – агония!”).

Мах – агония.

Итак, какой спектакль мы хотели сделать у нас в Пушкинском?

Начну с того, что Высоцкий зациклился на мотоцикле. Или потому, что любил Джека Николсона, а в прокате только прошел фильм «Ночные ездоки», или потому, что эпоху заполнили рокеры, – не знаю. Я думаю, он и сам был не против, чтобы укротить своенравного коня – мотоцикл…

Но это действительно была отличная идея, формально современная и по сути.

Интересовало его место действия.

Александра Высоцкая. 1943 г. Кубань

– Слушай, а что, если не голый пустырь и не свалка? – спросил он уже на первой или на второй встрече – Эти целинные вагончики всем надоели. Даже если Боровский собьет их из настоящей вагонки. Так вот: что, если не помойная яма, а – старинный замок? Как в Мукачеве? Джипом – через подъемный мост, колесами – по витражам и картинам, иконам и рыцарям! А? Приехали – засрали! Ты мукачевский замок видел?

– Конечно. Но почему именно мукачевский?

– Я туда пацаном ездил. К родичам. Отдыхали на Латорице. Красотища – не нарисуешь! Замок на горе, в небесах, выше – один Бог. И весь городишко – как Таллин! А пролетарий по этой красотище – ободранным джипом! Газ, грязь, бензин, автоматы, пивные банки и девки. А? А в финале – потоп. Всемирный. И все проваливается – “в туман, туман, туман…”.

Я не успел согласиться или запротестовать, как он, чтобы не показаться слишком «лиричным», срезал настроение – “шуточкой-прибауточкой”:

Слева направо: Семен Владимирович, Алексей Владимирович с сыном Сашей

“Азия” в этот раз был он, “скиф”, глаза прищуренные, как у японца.

Джип мне не понравился. У меня он вызвал ассоциацию с американцами: оккупированная зона, бравые негры в пилотках, конец войны. Высоцкий сразу же предложил другой вариант. Мотоцикл с коляской. На нем двое в черных блестящих плащах и мафиозных брехтовских шляпах под касками; за ними – хмурые тени от других мотоциклистов. Двое снимают каски – “белокурые бестии”, “истинные арийцы, характер нордический”, красивые, как Штирлиц.

Мы отказались и от этого – как от знака чисто немецкого фашизма. Так въезжали в города немцы, на мотоциклах с колясками. Так въехали в наш киевский двор немцы в 1941 году…

От мотоцикла Высоцкий и не думал отказываться. У него уже, оказывается, был текст. (“Так, прикидка”, – сказал Владимир).

И это уже был ключ для последующего.

Тем не менее сначала появился еще один вариант, “промежуточный”, от которого мы тоже отказались, хотя он был театральный и выразительный.

Это был вариант “под Илью Рутберга”. Скрежет метала и визг тормозов, которые обрываются вдруг. Тихо и зловеще на черную сцену выползает все тот же мотоцикл с коляской. На нем – пирамида тел (“Сколько их может там удержаться? Пять? А если с десяток? Попробуем”), гора блестящих мышц, культурист на культуристе Кожаные штаны, у некоторых такие же куртки – на голое тело. Парни. Между ними – две девицы; не отличить от парней: тоже кожа, побрякушки, металлические заклепки и цепи. Что-то от Ульрики Майнгофф и ее банды.

Детское письмо В. Высоцкого матери Нине Максимовне

Пирамиду тел венчает нежное творение – а ля балет, в тунике. Венок из цветов на голове, длинные белые волосы, типичная Лореляй.

Пирамида – движение, единое целое, монстр. Потом они разыгрывают ритуал почитания принцессы. Рокеры ей поклоняются, приветствуют. После чего – группой насилуют свою Белоснежку. А девчата в кожанках им сладострастно ассистируют…

Со временем все выкристаллизовалось на модерновых мотоциклистах и на «ночных ездоках». На рокерах, врывающихся в город на модерновых мустангах: клаксоны, слепящий блеск фар, черная кожа, металлические побрякушки, цепи и дубинки.

Я записывал за ним его “мотоцикловый” сленг – для Зорина:

– Кончай слепить! (то есть не ври, не задавайся).

– Глуши мотор! (в смысле “ну ты и загнул!”).

– Слушай, ты бы отключил зажигание.

– Шоссе – как штык, вспарывающий брюхо ночи.

– Парень – бетон! (похвала).

– Дорога – как девка: сама под колеса ложится!

– Пойдем на обгон.

– На холостом ходу.

– Дай ему по фаре.

– Ну что ж, пеняй на себя: встретимся на зебре! (угроза смертью).

– Стриженая девка косы не заплетет! (то есть так быстро, что она не успеет).

– Асфальт! (наивысшая похвала).

И еще некоторые, записанные неразборчиво. Была реплика об “умниках-философах, которые учат нас жить. Сначала Высоцкий не возражал, чтобы в тексте фигурировал сам Брехт (“Придурок Брехт, очкарик и дерьмо, – вздумал нами обывателя пугать!”). Потом пришли к согласию, что это делать не следует, – пишем же сами, от Брехта “остались лишь рожки да ножки”, как в “Пурсоньяке”…

Брехтовский сценарий действительно выглядел как халтура, от него мы должны были взять только скелет, саму идею. Диалоги, юмор – “аттическую соль”, как говорил Высоцкий, должен был вложить в брехтовскую “сухомятку” Зорин.

Персонажи должны были идти исключительно под кличками. Было двое близнецов-громил, Костолом и Остолоп, их иногда звали общим именем – костолопы. “Костолопы из Европы” (Высоцкий хотел записать для них куплеты). Да и вообще, Высоцкому почему-то очень нравилось слово “Европа”, оно фигурировало часто. Псевдоним главного героя – “Левак”. Сначала он хотел “Левша”, но сразу же отказался от лесковского ассоциатива.

Некоторые предложения были весьма нестандартными.

– А твои (т. е. пушкинские актеры. – Л. Т.) могли бы побриться? Наголо?

– Не знаю. Безруков – запросто. Найдем еще пару.

– Нет! Все! Как один! Вся стая!

Так возникла идея “коммунизма бритоголовых”. Уклон “бери левей – вожделей” был особо опасным. Если Европа шатнется влево, как Франция или Италия, сталинизм непременно повторится. В наиболее ужасной “цивилизованной” пропорции. Кто тянул за язык Фейхтвангера, когда он писал “Москва 1937”? Кто принуждал саркастического циника Бернарда Шоу сочинять панегирики в честь социализма? Какой дьявол заставляет или заставлял Дюранти информировать через “Нью-Йорк Таймс” весь мир, что голод на Украине – придумка националистов и троцкистов? А тот самый мудровед Эдуард Эррио, которому – чуть ли не по его желанию? – показывали “потемкинские деревни”? Европа морально продала Сталину украинцев, литовцев, эстонцев, латышей, а потом – чехов, венгров… Да собственно, и российскую интеллигенцию – Европе выгодно было делать вид, что якобы Сталин – это прогресс. Для европейских левых это был способ выкачать деньги для себя, для своего собственного комфорта, свести счеты со своими правыми… В Европе всегда найдутся сторонники ”жесткой руки”, которые будут оправдывать репрессии и уничтожение целых народов “нуждами демократии”, как эти наши мотоциклисты…

Алексей Владимирович беседует с племянником о чем-то очень приятном

Режиссер Лесь Танюк

Вокруг “мотоциклизма” крутилось в зонгах много:

Спросил, а не тревожит ли его, что ритм очень знакомый? “Гремя огнем, сверкая блеском стали…” Он аж растаял: “Заметно? Я этого хотел!”

Некоторые строфы были разного размера и разной ритмики; только в его исполнении они звучали целостно…»

Вот такие литературно-сценические страсти кипели вокруг предполагаемого места действия – замка Паланок. Но это произойдет много позже. А пока – последний приезд Володи в Закарпатье. Мукачево. Знакомый особняк на улице Льва Толстого. До войны эта улица называлась Рожова, – так чарующе живописны были растущие вдоль нее деревья с россыпью мелких роз на ветвях. Теперь здесь установлена мемориальная доска о мукачевских периодах жизни поэта. А тогда… Тогда в этом доме часто собирались артисты местного драматического театра. В 1956 году, когда в окрестностях Мукачево снимался «Поединок» (киностудия «Мосфильм»), у нас устраивались приемы в честь Ирины Скобцевой, исполнительницы главной женской роли Шурочки, и других актеров, занятых в этой ленте. Постоянные гости у Высоцких: певцы, музыканты и, конечно же, художники. Мой отец, Алексей Владимирович, прекрасно разбирался в живописи и всегда жил в атмосфере этого прекраснейшего искусства. Известные закарпатские мастера кисти, папины друзья – Александр Ергалкин, Альберт Эрдели, Иосиф Бакшай, Антон Кашшай, Миклош Шубо – хорошо знали шустрого мальчонку, племянника Алексея Владимировича. В конце восьмидесятых Александр Николаевич Ергалкин, человек фантастической эрудиции, огромного ума, опубликует в местной прессе свои воспоминания о Володе.

Владимир Высоцкий. Фото Ю. Сивенкова

…Мукачево утопает в цветах. Они везде: в садах, на улицах, а у будущего поэта – счастливая пора пробуждения чувств, первых встреч… Одной из таких романтических привязанностей Володи стала юная родственница нашего соседа Альберта Эрдели, на редкость красивая девушка. Представьте: она стоит по одну сторону забора, разделяющего наши дома, он – по другую. Беседы тянутся за полночь. И уже тогда, в этих робких ухаживаниях, проявляется столь присущее ему на протяжении всей жизни рыцарственное, уважительное отношение к Женщине, будь то мать, любимая, другой близкий или даже посторонний человек.

Кто бы мог подумать, но мукачевский эпизод запал Володе в душу. Проявилось это спустя почти двадцать лет, в 1973 году. Тогда они с Мариной были увлечены идеей покупки дачи в Подмосковье. И после очередного осмотра по тем временам целого поместья хорошего знакомого отца генерала Николая Шиманова, заехали к нам. С тех пор я запомнила по-мужски крепкое рукопожатие Марины. Как всегда, застолье и разговоры…

– Ну и ненавидел я вас, тетя Шурочка, в тот момент, – полушутливо-полусерьезно признался Володя маме, когда они вспоминали Закарпатье. – Я был так влюблен, а вы…

Поэтически пылкий, увлекающийся, он ощущал себя то шекспировским Ромео, то Петраркой, слагающим сонеты своей Лауре. И в самый неподходящий момент, как ушат холодной воды, как жуткое унижение перед прекрасной Эрдели: «Как, Володя, ты еще не спишь? А ну, марш в постель!» А сама-то тетя Шурочка по возрасту и в матери ему не годилась, но так хотелось подчеркнуть свою взрослость. И они, племянник и тетя, заливаются смехом, воскрешая в памяти один – юность, другая – молодость.

Александр Ергалкин 2000 г. Мукачево

Володе тогда, в 1973 году, тридцать пять. Зрелый мужчина, сохранивший в душе чистоту первой любви. Не боящийся проявления перед нами своей непосредственности. Это о многом говорит. И когда теперь, через многие годы после его смерти, читаешь многочисленные «Правды», «Тайны Высоцкого», авторы которых создают цинично-разгульный образ двоюродного брата, становится смешно и противно одновременно.

Не могу не процитировать еще раз Леся Танюка. Настолько слова этого выдающегося человека – режиссера, поэта, переводчика – полно отражают мои чувства и, если позволите, позицию:

«Суббота, 2 августа.

Началось. Слышал по радио какое-то интервью с “друзьями Высоцкого”. Один из его таганских приятелей уже закинул покойному “необузданный характер”. “Отчего с ним было не легко”. И хотя далее он тонально выровнял, осадок у меня остался.

Соседи наши, старушки – охают. Сочувствуют. Но с высоты собственной мудрости сожалеют, что он “сам себя довел. Нельзя так. Понятное дело – талант. Артист. Но разве так можно?”

Думаю, так размышляют не только одни старушки, такой взгляд типичный.

Как там у Феликса Кривина – про картину? Картина оценивает живую природу: “Все это, конечно, хорошо – и фон, и перспектива. Но нужно же знать хоть какие-то рамки!”»

Продолжу описание того обеда у нас. Володя с восторгом рассказывает о странах, в которых побывал: Германия, Франция. Марина осторожно его осаживает: «Ну, Володя, у вас свои преимущества». Да, он поражен, восхищен достижениями капиталистических стран. Но тут же замечает: «Постоянно жить я там бы не смог. Слишком разобщены». Принцип «время – деньги»· его не устраивает. Подтверждение тому – первое посещение Америки. Тогда, в 1974 году, Володя с Мариной остановились у Михаила Барышникова. Бывшая звезда Театра оперы и балета имени Кирова, а с 1974 года – солист «American ballet theatre» вручил им ключи от квартиры, и до самого отъезда они его больше не видели. А где же теплота долгих задушевных бесед, обмен новостями про житье-бытье, споры о политике, наконец – традиционное чаепитие?

Альберт Эрдели. 1954 г. Мукачево

Володя был так изумлен приемом, что преподнес нам этот эпизод в разряде «Удивительное за океаном» наряду с достижениями в области медицины. «Вы представляете, у нас причину моего недомогания никак не могли определить. А там в течение десяти-пятнадцати минут установили. Почечная колика…»

Вернусь назад и еще раз остановлюсь на теме «Женщины», хотя и в несколько другом ракурсе. Недавно прочла монолог Володи, записанный во время концерта в Усть-Каменогорске. Рассказывает, как он, только начинающий свою кинокарьеру, играет в одном эпизоде с Татьяной Конюховой. Очень красивой женщиной, известной актрисой. Как по сюжету должен не совсем корректно пытаться за ней ухаживать. Володя мнется, стесняется, но поощряемый режиссером, наконец, самой актрисой, все же решается. И признается зрителям, собравшимся на концерт, насколько это было приятно. На память пришла другая реплика Владимира, оброненная у нас дома, после съемок фильма «Опасные гастроли». Была там сцена, где его герой должен целоваться с актрисой Пырьевой. И вот он в лицах, с хохмочками живописует: «Надо ее целовать, а для меня это пытка. Убежать куда подальше – не могу, сорву съемку. Пришлось…» Хотя Володя весьма и весьма благосклонно относился к дамам, случались и подобные курьезы…

Андрей Вознесенский называл Марину Влади «французской русалкой»

Володе Высоцкому – шестнадцать лет

А вот встречу с Ксенией Куприной, дочерью великого писателя Александра Куприна, Володя описывает с таким чувством, что я тут же заочно влюбляюсь в эту удивительную женщину.

Двенадцатилетним ребенком она оказывается с родителями в эмиграции. Трагедия русских, навсегда потерявших вместе с родиной частицу себя. Как скажет Александр Вертинский: «Тут живут чужие господа, и чужая радость и беда, и мы для них – чужие навсегда!» И все же ей легче, чем старшим, адаптироваться. Взрослея, она естественным образом принимает условия игры под названием: «Жизнь на чужбине». К счастью, природа щедро одарила ее: внешность кинозвезды, талант, колоссальная работоспособность. Медленно, трудно, но она поднимается вверх, к пьедесталу «Успеха». И вот уже в ее биографии замелькали, сменяя друг друга, как картинки в калейдоскопе, новые города, громкие имена. Парижский дом моделей Поля Пуаре, один из лучших того времени, приглашает ее работать манекенщицей. С театром моды она совершает турне по Европе. Вместе с внучкой Льва Толстого, а также известными актерами-эмигрантами Верой Греч и Поликарпом Павловым играет в «Живом трупе»·. Эта пьеса стала сенсацией культурной жизни Парижа тех лет.

Ксению замечает признанный мэтр кино, режиссер Марсель Л’Эрбье, и на экран выходят пять фильмов с ее участием. Затем довольно успешный дебют в Голливуде.

В 1958 году Куприна возвращается в Россию. Ей пятьдесят. Она играет в Московском театре им. А. С. Пушкина, пишет книгу воспоминаний о знаменитом отце, переводит пьесу Жана Сармана «Мамуре». В 1960 году в этот театр приходит работать Володя. Он рассказывает о Ксении Александровне в 1972 году у нас дома.

Подчас его воспоминания не являются следствием конкретной ситуации, фразы, оброненной им или кем-то другим. Он словно продолжает уже вслух внутренний монолог, а уж что натолкнуло его… Было неожиданно, но всегда безумно интересно. Так и на этот раз.

Владимир Высоцкий во дворе «Мосфильма» в перерыве съемок фильма «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». Август 1975 г.

«Когда дочь Куприна вернулась из Парижа, – Володя смотрит куда-то мимо нас, словно перед глазами у него стоит эта женщина, – за ней всегда ходила толпа влюбленных поклонников, порой вдвое моложе. Невозможно было оставаться равнодушным при виде нее. Она притягивала нас как магнит. И тут не только красота. Какая-то потрясающая, неиссякаемая женственность. – Помолчав, он добавляет по-французски: – «C’est la femme magnifique… C’est la femme fatale…»

Знакомство с Симоной Синьоре, состоявшееся во время отдыха Марины и Володи на Адриатике, он опишет нам без особого энтузиазма. Скорее, его поразили нудистские пляжи.

А у меня теперь рассказ Володи о Ксении Куприной всегда будет ассоциироваться с таким эпизодом. Прошло сорок дней после гибели тети Жени, и Семен Владимирович приглашает всех, кто любил ее, на поминки в ресторан гостиницы «Украина». Моей маме, Александре Ивановне, шестьдесят шесть лет. Но с каким же восхищением ее окружают Володины друзья юности, с какой пылкостью они наперебой говорят ей комплименты.

Ничего не попишешь – les femmes magnifiques, les femmes fatales…

В 1959 году наша семья возвращается в Москву. Уже не зависят от расстояний встречи с родными, еще ближе узнаем друг друга мы, в ту пору младшее поколение Высоцких.

Первая встреча с Володей, которую я помню, относится к тому же 1959 году. У нас в квартире идет ремонт, и меня на привилегированном положении младшей временно поселяют на Большом Каретном у дяди Сени и тети Жени. Знакомлюсь с соседкой по коммунальной квартире Высоцких-старших – Севериной Викторовной. Обаятельный, светлый человек. Она – портниха, и мама заказывает у нее платья, которые Северина Викторовна шьет со вкусом, достойным французских кутюрье.

Владимир Высоцкий и Марина Влади

Александра Высоцкая, тетя Владимира Высоцкого

В один из дней появляется Володя. Ему двадцать один год.

– Ну, здравствуй, кудрявая! Я твой московский брат. Узнаешь? – Он корчит уморительную рожицу, и я покатываюсь со смеху. Контакт установлен. Навсегда.

Впервые на сцене я увидела Володю в 1960 году. Это был спектакль «Аленький цветочек» в театре Пушкина. Вова играл чудище. Со мной сидят папа и моя подруга Наталья Котлярская. Действие нас увлекает. Но вот выходит чудище – Вова, и Натик рыдает от страха. Я – нет. Потому что мне уже шесть лет, а ей еще четыре. После спектакля мы с Натой идем за кулисы вместе с папой. Осторожно гладим чудище-Вову по лохматому костюму. И от сознания собственной смелости довольно улыбаемся. А он ласково гладит наши стриженые головки и тоже смеется.

Ксения Куприна

Дети чутко реагируют на внимание и равнодушие к ним. И запоминают это на всю жизнь. Володя не строит из себя эдакого надутого взрослого, он воспринимает меня как равную, а для ребенка это важно.

Интересуется моей персоной и дядя Коля – Николай Михайлович Скоморохов. Поэтому я его люблю. Но вот другой папин друг, прославленный летчик, Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Гайдаенко, меня никогда не замечает, хотя у него – дети примерно моего возраста. И я в душе его также не слишком жалую.

Ирэна и Александр Высоцкие. Начало 1960-х гг. Киев. Саша в этом возрасте очень похож на маму. И все девчонки нашего двора в него влюблены

Володя уделяет мне какие-то минуты. Но сколько в них всего: и страшно, и смешно, и интересно. Он очень ласковый. В 2007 году я встретилась с его соседкой по 1-й Мещанской – Зоей Васильевной Кузнецовой. И она отмечает эти Володины качества: воспитанность, нежность. Ее маму, Александру Федорову, он иначе как тетей Шурочкой не называл.

Визит закончен, Володя спешит по делам. А взрослые после его ухода еще какое-то время говорят о нем. Мои уши жадно ловят информацию:

– А вы заметили, какой он аккуратный?!

– Еще бы! Это у него с детства. Потрясающая любовь к порядку и чистоте.

Вечером, ложась спать, я стремлюсь показать, что тоже обладаю сиим достоинством. И торжественно развешиваю на всех свободных стульях предметы своего туалета. Делаю я это довольно долго, до тех пор, пока не понимаю, что аккуратность не исчерпывается числом задействованной мебели.

В. Буров, Е. Ситко и В. Высоцкий у служебного входа Театра им. А. С. Пушкина. Май 1962 г. Фото А. Стрельникова

Помню, как часто в начале, а затем и в середине шестидесятых годов Володя приходил к нам с гитарой. Порой это совпадало с приездом из Киева бабушки Ирины Алексеевны с мужем Георгием Лукичем Семененко, когда собирались все родные.

Бабушкино появление в Москве – это всегда долгожданное и радостное событие. Кстати, Георгий Лукич предпочитал жить в Москве у Семена Владимировича. Евгения Степановна, жена Семена Владимировича, специально для Георгия Лукича покупала особенную сметану в ГУМе, а бабушка – у своего Боба, то есть Алексея Владимировича.

Бабушка очень близка с моей мамой. «Девочка, – признается Ирина Алексеевна, – ты настолько во всех отношениях похожа на меня, что, кажется, это я тебя родила». А когда порой мои родители ссорятся (темпераменты у обоих – о-го-го!), всегда принимает сторону мамы: «Бобочка, ну посмотри, какие у Шурочки бархатные глазки! Разве можно сердиться на такую красулю?!» И папа таял…

Придет время, и моя мама сама станет свекровью. И будет, подражая Ирине Алексеевне, относиться к жене Саши с большой теплотой и любовью. Но отплатят Александре Ивановне за это невестка и внуки по-черному. На двадцать лет вычеркнут ее из своей жизни. Ни разу не придут навестить, не позвонят. Инвалида войны! Мама очень переживала и всегда вспоминала слова покойного сына Саши: «Масик, они другие. Страшные. Я имею в виду не физические данные, конечно. Ты меня понимаешь».

Но вернусь в шестидесятые. Итак, все в сборе: Володя, бабушка, ее помощница тетя Ната, Жорж, дядя Сеня, тетя Женя, мама, папа, ну и я. Саша, как всегда, все свободное время отдает спорту. На столе мамино фирменное блюдо – пироги с капустой. Папа включает магнитофон, и Володя начинает петь. Свои песни…

Итак, все в сборе. Включали магнитофон «Комета», и он пел. Свои песни, реже переложенные на музыку стихи Сергея Есенина, Николая Агнивцева, Ярослава Смелякова, Геннадия Шпаликова, Михаила Львовского, Юза Алешковского. Старые записи… Иное содержание песен, немного иной голос, манера исполнения. Нет еще той рвущей душу остроты, того накала… Это придет позже, созревшее, выношенное…

В 1975 году у нас эту пленку, клятвенно обещая вернуть через день, взяли. И конечно же не отдали. Спустя тридцать лет мне принесли снимок картонного футляра с названиями песен, отпечатанных папой на нашей «Эрике» и надписью, сделанной его рукой: «Володя».

Иногда Володино исполнение у нас дома имело характерные особенности. Так, в песне «Злая мачеха у Маши» после строчки «Ты стояла у крылечка» он оговаривается.

Очень простой и доступный в общении, я могла подвести к нему, уже известному поэту, юных поклонников его таланта, и Володя, немного побеседовав с мальчиками, оставлял на протянутых открытках или чистых листках бумаги не только автографы, но и небольшие, теплые послания (тогдашний подросток Вова Гельфрейх, лечившийся в больнице Министерства речного флота в 1975 году, давно уже взрослый мужчина. Но по-прежнему пылко любит Высоцкого и хранит реликвию) – к вопросам, касающихся собственного творчества относился сдержанно. Как-то я по молодости или по простоте душевной спросила: «Как рождаются твои песни?» Засмеявшись, он ушел от ответа. Да и как он мог объяснить мне, что все мы «родом из детства». И ничто не может возникнуть на пустом месте. Что все штрихи, мелочи не ускользают от внимания настоящего художника. Собираясь, накапливаясь в памяти, они трансформируются потом в творчество. Так рождались и его песни о войне…

После спектакля «Аленький цветочек» культурная программа продолжается. Слева направо: Ирэна Высоцкая, Наталья Котлярская, Александра Высоцкая, Май Котлярский

Лишь однажды Володя чуть-чуть приподнял для меня завесу над таинством творчества. Это было в 1978 году. Речь зашла о его песне «Я рос, как вся дворовая шпана» («Сережка Фомин»). «После того, как я написал ее, – поделится он, – пришло очень много писем с откликами. Поразительно, насколько шире и, может быть, глубже трактовался смысл. Под влиянием этих писем родилась новая песня: «Спасибо вам, мои корреспонденты, что вы неверно поняли меня».

В наших семьях, как и во многих других, война стала тем началом, которое сформировало всю дальнейшую жизнь отцов и матерей. И все мы, проникнутые этим духом, были причастны к ней, независимо от того, воевали или нет. Однополчане родителей, приезжавшие с Украины, Белоруссии, Узбекистана, Молдавии, сыны полка – Павел Шевчук, Марлен Матвеев – постоянные и желанные гости наших домов. Со многими из них Володя был знаком с детства. А Марлен Матвеев потом, бывая в Москве, всегда приходил к Володе в театр.

Тема войны его глубоко волновала всегда. У нас ли, в гостях у Семена Владимировича и хлебосольной Евгении Степановны, пусть вокруг звучит смех, слышатся остроты, кипят дискуссии, Володя опять пересаживается поближе к моему папе и расспрашивает его о героях книг, о прошлом. Оба так увлечены, что не замечают ничего вокруг. Дядя Сеня волнуется: «Ешьте же! Зря, что ли, Женька столько вкуснотищи наготовила!» Но Володя лишь машет рукой: «Не мешай! Потом…»

«…Мой дядя, Алексей Владимирович Высоцкий. У него восемнадцать боевых наград», – с гордостью упоминает о нем Володя на концертах и в кругу друзей. «Дядя Леша» – как он его называет. 23 сентября 1975 года в Болгарии (запись для болгарского телевидения. Студия «Балкантон») Володя вспоминает: «Дело в том, что у меня военная семья, и мой дядя – он прошел войну от начала до конца и был все время в непосредственном соприкосновении с врагом. И он рассказывал очень-очень много о войне».

Сыновья Владимира Высоцкого и Людмилы Абрамовой Аркадий и Никита

Ирина Алексеевна Высоцкая, бабушка Владимира Высоцкого

А эти слова он произносит уже после смерти папы в городе Навои Узбекской ССР в ДК «Фархад» 27 июля 1979 года: «…в прошлом году умер мой дядька – это единственный мой родственник… И когда несли его тело, впереди шли семнадцать летчиков и на семнадцати красных сафьяновых подушках несли семнадцать его орденов, а медали даже некуда было класть. Такой вот был парень, человек…» (Сборник «Старатель»-. М., «Аргус», 1994 г.)

Меня потрясло, с каким чувством Володя говорит о смерти моего отца, давая интервью в перерыве между выступлениями в ДК завода «Энергомаш» для передачи «Портрет» Белгородского радио (эфир состоялся 23.04.78). И Володя становится еще ближе, еще роднее…

А исследователи творчества Владимира Высоцкого, прослушивая записи выступлений, единодушно отмечают, как теплеет его голос, когда он говорит о своем дяде.

Уже сама внешность Алексея Владимировича располагала к себе. Очень высокий, с копной вьющихся волос, внимательными, словно проникающими тебе в душу глазами, он был бесконечно чутким. Скольким старикам, ютящимся в каморках домов под снос, он помог получить комфортабельные квартиры. Тогда можно было написать в газеты «Правда», «Известия», и – срабатывало. Приезжала комиссия, вопрос решался. А помогал папа, уже прикованный к больничной койке, нянечкам, санитаркам. И – такое внимание к чужим бедам при парализации ног и страшных болях в позвоночнике, которые он постоянно испытывал. До болезни он вел переписку с музеями Вооруженных Сил страны, и в результате в городах, где ранее жили погибшие в войну герои, появлялись скверы и улицы, носящие их имена: Александра Плоткина, Василия Олейника… Смотря сегодня на эту кипу писем и телеграмм, просто диву даешься – когда он все успевал?!

Родным и друзьям папа дарил понравившиеся им произведения искусства, не думая о стоимости. И немного обижался, когда обнаруживал картины, подаренные брату или племяннице Евгении Степановны, в комиссионке на Горького. Уже потом, ближе к жизненному финалу, Семен Владимирович скажет о брате: «Лешка стал другим. Не таким широким». А папе просто-напросто надоело быть промежуточным звеном перед скупкой.

Саша, мама и я провожаем бабушку с Жоржем в Киев. 1962 г.

А его смелость… Она была удивительна по отзывам тех, кому пришлось воевать вместе с ним. Он притягивал всем: рассказами, полностью овладевая вниманием и воображением собеседников; громким, заразительным смехом. Умением понять тебя с полуслова, помочь без просьб о помощи. Мудростью… Недаром тогда на фронте его, двадцатидвухлетнего, называли «Батей» бывалые бойцы. И в этом солдатская любовь, та, что дороже любых наград, в этом признание его незаурядных военных способностей… Когда в семьдесят шестом папа лежал в больнице, звонили его бывшие солдаты. Были проездом в Москве. И эти слова: «Мы бы его так целовали, как Александра Ивановна в жизни не целовала». И их рассказы о том, как отдал в лютый мороз портянки, сняв с себя, как сам прокладывал путь через минное поле, – многого стоят.

Они были очень близки – дядя и племянник. Сначала это инстинктивное стремление к такому яркому, очень доброму и любящему человеку. Затем постепенное узнавание, понимание и, наконец, огромное уважение и любовь.

Рассказы о войне… Как много их было… Эпизоды сменяются эпизодами. Папа умел доносить прошлое так, что казалось, ты сам в гуще боя, за шаг до смерти. Но о себе он говорил мало. Это были воспоминания о подвигах погибших друзей.

В 1959 году он поступает в Московский государственный университет на факультет журналистики. В 1961 году заканчивает его. Нелегко в сорок лет, будучи полковником запаса, имея жену и двух детей, свернуть с, казалось бы, такой перспективной дороги, чтобы начать все сначала. Но это его характер. Характер, который в юности, в 38-м, продиктовал необходимость пойти учиться в военное училище, отказавшись от мечты заняться литературой, – отец с матерью в разводе, надо было как можно быстрее встать на ноги. Характер, который не позволил принять предложение уже в последний год войны стать спецкором «Красной Звезды», куда он посылал свои репортажи, начав печататься еще в 1942 году: «Как уйти с фронта, пока идет война?».

Марлен Матвеев – старший товарищ Володи Высоцкого. 1945 г.

И уже в мирное время военные очерки Алексея Высоцкого появляются в «Известиях», «Красной звезде», «Пограничнике», в многочисленных сборниках. Позднее выходит его первая книга «И пусть наступит утро», повествующая о бесстрашных защитниках Одессы и Севастополя. А много лет спустя, когда родные и друзья, потрясенные, еще до конца не осознавшие случившееся, соберутся почтить память Владимира Высоцкого, Нина Максимовна отдаст моей маме хранившийся у Володи машинописный экземпляр этой книги. Но это будет еще не скоро. А пока жизнь… Кипучая, неуемная жизнь обоих, где не было и тени мысли поберечь себя. Пять лет занимается Алексей Владимирович поисками, чтобы увековечить еще один подвиг советского человека в прошедшей войне. На сей раз это Николай Шныриков. По крупицам собранные факты создают образ этого пограничника, в марте 1945 года прикрывшего выход товарищей из боя у деревни Кропавна Тяжело раненным, он попадает в руки бандеровцев, но до конца остается верным присяге, несмотря на изуверские пытки, страшную, мученическую смерть – его, привязав к двум склоненным березам, разорвали. В результате поисков о подвиге пограничника узнала страна. Заставе, где служил герой, присвоено его имя.