Читать книгу 12 моментов грусти. Книга 2. Есть имя у дождя - Ирина Агапова - Страница 6

Ночью снег подтаял, а утром подморозило. Яна вышла на улицу. Ну вот, гололеда еще не хватало! Пришлось идти медленно, чтобы по дороге не растянуться во весь рост, а она как всегда опаздывала в школу.

Вадим ждал Яну возле ворот. Увидев, как она осторожно ступает, боясь поскользнуться, заспешил навстречу и, взяв из рук портфель, бережно поддержал ее за локоть.

По дороге прокатились на скользанке и осторожно пошли дальше. Поддерживая друг друга, ребята зашли во двор, где им предстояло подняться чуть в гору до ступенек. Не пройдя и половины пути, Вадим поскользнулся и потащил за собой Яну. Друзья на пару растянулись прямо посередине школьного двора. Яна оказалась сверху. Несколько секунд они в недоумении смотрели друг на друга. Потом прозвучало одновременно:

– Ты не ушибся?

– Ты не ушиблась?

– Со мной все в порядке. – Яна попыталась подняться, но вдруг увидела, как Вадим устало закрыл глаза, побледнел, и губы его стали совсем белыми.

– Вадик, что с тобой? – девушка наклонилась над ним и легонько ударила по щеке. – Вадик, Вадик! Очнись! – И в каком-то внезапном порыве, вероятно, от охватившего ее беспокойства, поцеловала парня. Он открыл глаза, посмотрел уже более осмысленно, неожиданно обхватил рукой её шею и наградил ответным поцелуем в губы. Затем скривился от боли, застонал и закрыл глаза. В эту минуту все перемещалось у нее в голове, и она почувствовала себя так, как-будто бы ее уличили в чем-нибудь очень постыдном.

Вся школа с любопытством наблюдала за этой картиной из окон. К упавшим уже бежали несколько учителей во главе с директором.

– Скорее, помогите! – увидев их, закричала Яна, стоя на коленях перед лежащим Вадимом, не успев прийти в себя после его поцелуя.

«Боже мой, все это видели» – сгорая от стыда, думала она, не зная как себя вести. Ее мучило не само событие, а как она будет выглядеть в глазах окружающих. Прибежала школьная медсестра с нашатырем и присела перед пострадавшим на корточки:

– Не вставай, сейчас приедет скорая, у тебя может быть сотрясение.

– Ну, мне уже лучше, – простонал Вадим, смотря на Яну. – Я могу встать.

– Лежи, – девушка с испугом остановила его и погладила по волосам. – Я поеду с тобой в больницу, – а сама боялась поднять глаза, на столпившихся вокруг них людей.

– Не трогай его, – одернула Яну медсестра. – Что у тебя болит, Вадик?

– Правая рука, вся от плеча онемела. М-м-м, – пожаловался он.

– Вадим, я сейчас приду, только предупрежу, что я еду с тобой, – не встретив ни у кого осуждающих взглядов, Яна с облегчением вздохнула, скользя, кое-как добралась до ступенек и зашла внутрь здания.

10 «А» наблюдал за всей этой сценой из окон и когда Яна, как ветер, влетела в аудиторию, Саша Погодин не удержался:

– Полянский поцеловал Росину и потерял сознание, ха-ха-ха!

Весь класс незло засмеялся. Яна вспыхнула как спичка:

– Что вы такое несете? – возмутилась она, мгновенно став серьезной. – Человек упал, он не терял сознания, может быть, руку сломал, а вы смеетесь и выдумываете на ходу.

– Гм, гм… Ничего, что в классе есть учитель, и это урок физики, между прочим? – напомнил о себе Валерий Яковлевич.

Все притихли. Яна смутилась:

– Здравствуйте… Извините, я должна поехать с Полянским в больницу.

– Хорошо, Росина, пусть еще Алик Сташевский с тобой поедет. Ты не возражаешь, Алик? – обратился к нему Валерий Яковлевич.

Тот согласно кивнул.

– Они там все передерутся. Можно я тоже поеду? – опять пошутил Саша Погодин, и все снова засмеялись.

– Нет, Саша, – оборвал его физик. – Сташевский знает материал, а ты нет. Так что вопрос решен.

Яна вышла из класса и услышала за спиной торопливые шаги Алика.

– Я думаю, Вадим обрадуется, когда увидит тебя, – фыркнула девушка.

– Я, конечно, мог бы и не пойти… – саркастически хмыкнул он. – Но я пойду!

– Назло ему? Или зачем? – вспылила она.

– Во-первых, я не собираюсь перед тобой отчитываться, Росина, а во-вторых, не я вызвался в провожатые, ты же знаешь, как было. Так что…

– Ладно, только не воспитывай меня, – уже более миролюбиво согласилась Яна.

– Вечно с тобой что-то происходит, все не как у людей, – продолжал ворчать Алик.

– Зато ты у нас весь такой обычненький, прямо серая мышка, – съязвила девушка.

– Между прочим, совсем неплохо быть серым кардиналом, оставаться в тени, но влиять на события, – невозмутимо заметил Алик.

– Ах, так вот к чему ты стремишься? Так все же ты властолюбив? Но хочешь делать все чужими руками, оставаясь в тени? Умно, но нечестно.

– Хм, все относительно, Росина, все относительно. Кроме черного и белого, есть еще оттенки серого и других цветов, нельзя понимать все буквально, – криво усмехнулся Сташевский.

– Да уж, тебя понять нелегко, – вздохнула Яна.

Спускаясь со ступенек, она вцепилась ему в локоть, боясь поскользнуться. Алик напрягся и превратился в робота. Лед успели посыпать песком, параллельно сделав техничке выговор за то, что утром не успела привести двор в порядок.

Ребята подошли к Вадиму. Его за это время подняли и усадили на стул. Скорая еще не приехала. Вид у Полянского был ужасный, он сидел с мертвенно-бледным лицом и кривился от боли.

– Вадик, ну как ты? – участливо спросила Яна.

– Что он здесь делает? – Вадим метнул негодующий взгляд на соперника, нахмурил брови, но тут же застонал.

– Его Валерий Яковлевич направил вместе со мной, – нарочито спокойно пояснила девушка.

Сташевский стоял и отрешенно смотрел в никуда. Приехала скорая помощь, Вадима погрузили в машину.

– Еще два сопровождающих, – распорядился директор, и Яна с Аликом сели рядом с врачом.

В больнице Вадима осмотрел хирург и направил на рентген. У больного оказался вывих плеча, и он, закрыв глаза, мучился от нестерпимой боли. Потом ему вправляли плечо, и сопровождающие слышали, как он кричит. Яна закрыла руками уши и, зажмурившись, прижалась к груди Сташевского. Тот сначала поднял было руки, чтобы ее обнять, но они так и повисли в воздухе. Чувствуя себя абсолютно глупо, Алик стоял как истукан и ненавидел себя за свою нерешительность.

Вадим вышел сам, с рукой наперевес. В глазах стояли слезы.

– Ничего, жить буду. Сказали, неделю сидеть на больничном, а у нас сегодня новогодний бал, вот досада!

– Ничего, Вадим, мы тебя сейчас отвезем домой, – заботливо засуетилась Яна. – А завтра я приду тебя проведать и все расскажу.

Вадим никак не мог скрыть своего расстройства, так и стоял со скорбным выражением лица. Плечо болело, несмотря на обезболивающий укол, и он все время морщился.

Только они собирались выходить из больницы, как приехала мама пострадавшего, она запыхалась и была очень встревожена. Направившись прямо к сыну, она попыталась обнять его.

– Мама, осторожно! – предостерег ее Вадим, и та испуганно отстранилась. – Познакомься, это Яна и Алик Сташевский.

– Вера Сергеевна! – представляясь, женщина с интересом разглядывала Яну. Потом в порыве кинулась к ней.

– Яночка, спасибо тебе, девочка! За все спасибо! – сердечно повторяла она, обнимая и прижимая ее к своей груди. Голос у нее был очень приятный, и сама она была маленькая, симпатичная и аккуратная. В глазах у нее стояли слезы. Яна погладила ее по плечу и поцеловала.

Вера Сергеевна ушла поговорить с врачом, а они втроем остались и молча стояли в замешательстве. Вадим не мог скрыть своего раздражения из-за присутствия соперника, зато на лице Алика вообще ничего невозможно было прочесть.

Дверь распахнулась, Вера Сергеевна стремительно вышла из кабинета им навстречу.

– Ребята, вы можете ехать домой! Спасибо вам. Мы еще здесь задержимся.

– Вадим, я завтра к тебе после школы зайду, – прощаясь, Яна поцеловала его в щеку.

– Позвони вечером, когда вернешься с бала, – попросил он.

– Я постараюсь, но завтра точно жди.

Сташевский уже развернулся и, не попрощавшись, направился к выходу, Яна помчалась за ним, а Вадим с тоской смотрел им вслед.

На улице было все так же скользко. Яна взяла Алика под руку, он сразу же напрягся, зато она могла спокойно идти, опираясь как будто на железо: рука его не разгибалась, и шел он неестественно прямо. «Ну как инопланетянин или робот», – усмехнулась Яна про себя.

– Росина, ты, к сожалению, одна из таких жертв моды, которые ходят на каблуках даже в гололед, – недовольно фыркнул Алик.

Они сели в троллейбус и сразу же превратились в чужих людей. Она смотрела направо, а он – налево. Так и ехали всю дорогу.

– Ты проводишь меня до подъезда? – попросила Яна, скользя подошвами сапог по обледеневшей мостовой и делая вид, что не замечает его отчужденности.

– Можно, – сухо отозвался тот.

– И еще одна просьба: зайди за мной в шесть. Вместе пойдем на бал.

– Ну, еще чего не хватало! – изображая возмущение, Алик демонстративно отвернулся. Яна успела заметить на его лице мимолетную улыбку. – Попроси своих вздыхателей, пусть тебя сами провожают! Меня не будет в череде твоих ухажеров, – презрительно хмыкнул он.

– Я не дойду сама, имей совесть, просто по-дружески, один разок можно? – настаивала Яна, понимая, что еще чуть-чуть, перегнет палку и может нарваться на резкость. От него ведь всего можно ожидать.

– А чего этот твой Робин – герой твоих, и не только твоих, тайных грез – не может за тобой зайти? – ехидно прищурился Алик.

Глаза Яны расширились, и краска залила лицо. Она никак не ожидала, что Сташевский так осведомлен о ее личной жизни.

– Чего ты вмешиваешься в мои дела? – возмутилась она.

– Потому что ты сама даешь повод для сплетен, – с издевкой произнес парень, но, увидев ее замешательство, пересилил себя и напустив равнодушие, примирительно заявил: – Впрочем, ты права, мне до этого нет дела, я зайду за тобой в шесть, только будь готова, я терпеть не могу ждать.

«Вот это да! – ликовала она – Совсем неожиданно! Ведь думала, что он не согласится».

Алик довел ее до подъезда и, не дав возможности что-либо сказать на прощание, резко развернулся и ушел.

Яна влетела в квартиру, начала лихорадочно собираться, металась по квартире: сбегала в душ, потом вывернула весь свой небольшой гардероб и все никак не могла решить, что ей надеть. Хотелось велюровые джинсы, но как это воспримут в школе? Мама пришла с работы пораньше, чтобы помочь ей собраться, и сразу же расставила все на свои места. Она выбрала синее короткое облегающее платье с темно-красными вставками, черные плотные колготки и, в тон красному, сапоги. Потом критически оглядела дочь:

– По-моему хорошо.

Яна подбежала к зеркалу.

– Да, нормально.

– Главное, чтобы костюмчик сидел, – улыбнулась Дина Павловна, – а он сидит как надо!

Яна засмеялась. Быстро подкрасила глаза, поправила свои кудри и попросила у мамы ее любимые духи – «Шанель №5».

– Тут за мной Сташевский обещал зайти в шесть, – как бы невзначай сообщила она, зная, что мама будет удивлена, и не ошиблась.

– Правда? Не может быть! Вот никак не ожидала. А в честь чего это он снизошел?

– Я его попросила, гололед ведь. – И она рассказала, что случилось с Вадимом.

– Бедный Вадик, – сокрушенно покачала головой Дина Павловна. – Ты хоть ему не говори про Сташевского, зачем его провоцировать. Я тоже приду позже, послушаю, как ты поешь.

Яна закусила губу. С одной стороны, ей очень хотелось, чтобы мама пришла, – более благодарного и критичного слушателя у нее не было. Дина Павловна всегда справедливо все отмечала, и они потом долго обсуждали каждое выступление. Но ведь и Роберт собирался прийти. Яна замялась.

– По-моему, там без родителей, – она опустила глаза. – Вечер начинается в семь. Но мне надо быть раньше, чтобы опробовать аппаратуру.

Звонок в дверь прервал их разговор. Алик Сташевский был, как всегда, предельно пунктуален, аккуратен и прилизан. Мама расплылась в улыбке.

– Алик, здравствуй, заходи, может, чаю?

– Добрый вечер. А что, Яна еще не готова? – бесстрастно спросил он.

– Готова, конечно, готова, – обескураженно закивала Дина Павловна.

– Передайте ей, что я ее жду внизу. – И ушел.

– Ну, как тебе твой любимчик? – язвительно засмеялась Яна. – Есть в нем хоть что-нибудь живое?

– Ладно тебе, – голос у мамы потух. – Иди, он ждет.

– Росина, из-за тебя я прусь на час раньше на этот новогодний бал, который мне абсолютно неинтересен, – вместо приветствия проворчал Алик.

Яна уцепилась за его локоть, и они осторожно шли по направлению к школе.

– Ну все, – девушка разозлилась. – Ты всегда сначала делаешь доброе дело, а потом попрекаешь? Будь добрее и улыбайся!

– Я же не какой-то там жизнерадостный рахит, как некоторые, чтобы улыбаться без причины, – заметил Сташевский абсолютно бесцветным тоном и криво усмехнулся.

– Ты как раз абсолютный рахит, потому что не улыбаешься! – невозмутимо отреагировала Яна. – Между прочим, у тебя красивая улыбка, тебе идет, – и она заглянула ему в лицо. Уголки его губ невольно растянулись.

– Росина, ты найдешь подход к кому угодно.

В спортивном зале, где стояла елка, уже собрались музыканты, выступающие, учителя и некоторые из родителей. Яна оглядела присутствующих и заметила, что из ее класса были только Юлька, Таня и еще несколько девочек. Сташевский отошел в сторону, сел на стул, вытащил книжку из сумки и стал читать.

Ребята из музыкальной группы позвали Яну опробовать звук. Руководитель ансамбля, Володя Киреев, нервничал, но старался не подавать виду.

– Начни с тяжелого. Давай «Арлекино». Только правильно бери дыхание.

Яна запела. Сташевский поднял голову. Юлька и девчонки тоже уставились на нее. Все перестали заниматься своими делами и слушали, как она поет.

– Так, стоп. Теперь «Куда уходит детство?», и можешь быть свободна, остальное будет нормально.

Яна снова запела.

– Чище, Яна, по верхам не дотягиваешь. Слышишь, Сережа тебе подпевает? Старайся с ним в унисон, чтобы голоса сливались. И дыхание бери правильно, помнишь, где я тебе расставил птички над словами?

Она кивнула.

– Все, иди успокойся, да не дрожи ты так, все у тебя получится! – Володя подмигнул ей.

Яна обычно пела с удовольствием, но всегда сильно волновалась перед выступлением. Вот и сейчас все поджилки у нее тряслись, а тут еще эта Юлька со своим ненавидящим взглядом.

Яна подошла к Сташевскому, больше было не к кому.

– Что читаешь? – чисто механически спросила она.

Алик оторвался от книги, поморщился и показал ей обложку:

– Клетка, молекула, ДНК – микромир человека, жизнь внутри организма.

– А-а-а, – протянула Яна. – Наверное, интересно.

Но ее всю трясло, и она не особо старалась вникнуть в предмет обсуждения.

– Росина, если ты так боишься, зачем выходишь на сцену? Адреналина в кровь хочешь, что ли? – с насмешкой спросил Алик.

– Я не знаю, как насчет арендалина, но я люблю петь, и говорят, у меня получается. Что, скажешь нет? – с вызовом спросила она.

Сташевский рассмеялся и ответил:

– Чукча ты, Росина, адреналина, а не арендалина. Это основной гормон мозгового вещества, выделяющийся при стрессовых состояниях, типа «бей или беги».

– Вечно ты умничаешь, Сташевский, теперь буду знать. Лучше скажи, как я пела? – с интересом спросила она.

– У меня абсолютный слух, и я не люблю советскую эстраду. Ты фальшивишь, не все ноты чисто берешь, но так, на ширпотреб, годится. – И он демонстративно уткнулся в книгу.

– Спасибо за поддержку, – фыркнула Яна и еще больше разволновалась. Вот-вот придет Роберт. А вдруг ему не понравится?

В спортзале стал собираться народ, все были нарядные, веселые, смеялись и разговаривали друг с другом.

Яна неотрывно смотрела на дверь, выглядывая Роберта, но его все не было. Зато она увидела маму с папой. Родители помахали ей руками, войдя в зал. Все участники концерта волновались, нервно смеялись или ходили туда-сюда, повторяя слова, бубня себе под нос.

Вечер открыл директор школы, Георгий Никитич, и поздравил всех с наступающим Новым годом.

– Дорогие мои ученики, вы еще полгода пробудете в этих стенах, а потом вам предстоит долгий жизненный путь! Пусть он будет счастливым и удачным для вас! Человек притягивает к себе то, что он любит и чего боится. На что рассчитываешь, то и обретешь. Весь наш учительский состав все эти годы старался вложить в вас основы знаний, морали, чести, чтобы вы могли отличать главное от второстепенного и нести в мир добро и созидание. А в дальнейшем все зависит от вас. Мир не создан лишь для удовольствий. Он не всегда соответствует нашим представлениям и нашим желаниям. Тот, кто неспособен сделать доброе дело, не оценит добра и от других!

Яна очень внимательно слушала Георгия Никитича, она его очень уважала, да и не только она. Его любила вся школа. Директор пользовался заслуженным авторитетом у учителей, учеников и их родителей. Фронтовик, прошедший всю войну, он, как никто другой, понимал тяготы, выпавшие на долю детей из малоимущих семей, и чем мог, помогал им. Трудным подросткам всегда давал последний шанс, делая все возможное, чтобы не допустить передачи их в колонию. Просто он был замечательным человек с добрым отзывчивым сердцем и редкими душевными качествами. Зал притих. Речь директора произвела огромное впечатление на присутствующих. Когда он закончил, на секунду образовалась пауза, а потом все неистово зааплодировали.

Следующей выступила Надежда Александровна, завуч школы. Ее выступление было простым и банальным. В зале галдели и ее почти никто не слушал. После этого начался концерт. Яна нервничала, у нее все время пересыхало во рту, и она то и дело отхлебывала водичку из стакана. Мама периодически махала ей рукой, подбадривая и улыбаясь. Но девушка все искала глазами Роберта.

Концерт шел своим чередом: ученики рассказывали стихи, пели народные песни под аккордеон, мальчишки из параллельного класса надели балетные пачки и станцевали «Танец маленьких лебедей». Зал покатился со смеху.

Юлька рассказала новогоднее стихотворение, а потом очередь дошла и до Яны.

– Дорогие друзья, – начала она. – Я сейчас буду исполнять песню «Куда уходит детство?». Мы действительно прощаемся с ним. В этих стенах мы пока еще дети, но совсем скоро станем взрослыми. Но я не об этом… – девушка немного помолчала. – Я хочу посвятить эту песню нашему погибшему другу Юре Трошину. Многим его не хватает, недаром его называли школьным романтиком. Он прекрасно играл на гитаре и сочинял песни, но не успел написать новых и порадовать нас. Сейчас бы он стоял здесь вместе со мной, и мы бы спели одну из его песен вместе, как раньше, – голос ее дрогнул. – Он навсегда остался в нашем детстве и никогда не повзрослеет. Но мы его запомним веселым и жизнерадостным, таким, каким он был.

В зале стало тихо. Заиграли первые аккорды, и Яна запела:

Куда уходит детство,

В какие города?

И где найти нам средство,

Чтоб вновь попасть туда?

Оно уйдет неслышно,

Пока весь город спит,

И писем не напишет,

И вряд ли позвонит…

Голос звенел по верхам очень трогательно и чисто. Яна пела так задушевно, так искренне, так проникновенно, что в зале многие прослезились. Но она смутно видела окружающее. Только смогла различить в толпе своих родителей и видела, как мама внимательно слушает и смахивает слезу, а папа с гордостью смотрит на дочь. Зал плыл, легонько кружился перед глазами, все лица сливались в единое целое. Вдруг ее рассеянный взгляд выхватил из этой многоликой толпы Роберта, стоящего у самого входа. Их глаза встретились. Лицо его было очень серьезным и задумчивым. Он смотрел на нее своим синим пронизывающим взглядом и тем самым поднял ее до таких эмоциональных высот, что она в конце песни не выдержала, и тихие слезы потекли по щекам. Зал взорвался от аплодисментов. Яна поклонилась.

После выступления ее окружили ребята.

– Молодец, Янка!

– Росина, ну ты даешь!

– Умница!

Девушка закрыла лицо руками и отошла в сторону. Руководитель ансамбля обнял ее, приподнял и закружил.

– Умница ты моя! Спела лучше, чем на всех репетициях вместе взятых! Только далеко не отходи. Начнутся танцы – споешь еще несколько песен, поняла?

– Да-да, – закивала Яна. Чувства переполняли ее, эмоции захлестывали, сердце быстро колотилось.

«Это в крови гуляет адреналин, наверное», – подумала она. Теперь ей стало понятно значение нового слова, смысл которого ей чуть ранее объяснял Алик Сташевский. Нет, этот адреналин наверняка и раньше гулял у нее в крови, конечно, но она просто тогда не знала, что это он. Яна улыбалась своей открытой лучезарной улыбкой всем и одновременно искала глазами Роберта, но он как сквозь землю провалился.

К ней подошел Саша Погодин.

– Яся, Яся, ты… ты, – чувства переполняли его, и глаза были на мокром месте. – Когда ты сказала про Юру… Я так по нему скучаю, так скучаю, мне его не хватает… – И слезы покатились у него из глаз.

– Я знаю, Саша, мне тоже его не хватает, – Яна обняла его.

– Был Робин, ты его видела? – спросил Саша, утирая ладонью глаза и шмыгая носом.

– Да, когда пела, мельком. Где он? Куда пропал? – с нетерпением спросила девушка, смотря по сторонам.

– Он сразу же ушел. Я даже не знаю, как он прорвался.

– Ну, что, что он сказал? – не выдержала Яна.

– Он молчал, но его взгляд был красноречивей слов, я обратил внимание, как он смотрел на тебя, правда. А вообще он не раз говорил, что ты должна уехать отсюда и поступать в институт в Ленинграде, что наш город для тебя слишком мал…

– Значит, ему понравилось? – Яне хотелось слушать и слушать, что говорил о ней Роберт. Но вновь заиграла музыка. Начались танцы, и ее позвали на сцену. Она спела еще несколько песен, все веселились, ей безумно захотелось спрыгнуть со сцены в зал и побеситься вместе с остальными. Настроение зашкаливало, Яну просто распирало от радости, душа ликовала.

В перерыве к ней подошла мама:

– Доченька, я так горжусь тобой, так горжусь.

Яна вопросительно посмотрела на нее.

– Все было замечательно, даже папе понравилось! – с восторгом продолжала Дина Павловна.

– Ну, раз папе понравилось, тогда действительно было здорово! Папе ведь медведь на ухо наступил! – И они обе рассмеялись. – А где он, кстати? – удивилась Яна.

– Вышел на улицу, ему душно, и он терпеть не может громкой музыки, Говорит: «Бум-бум-бум, бум-бум-бум – что это такое? Разве это музыка?!» Яночка, я останусь, а папа пусть идет домой, ты же его знаешь!

И мама пошла на улицу. Яна побежала за ней и столкнулась со Сташевским.

– Хочу отметить, Росина, ты спела чисто, не фальшивила. Мне понравилось…

Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент к ним подлетел Сашка Погодин и, ухватив Яну за руку, потащил на танцпол. Сташевский остался стоять в растерянной позе, напоминая памятник, построенный самому себе. Потом медленно сел и положил голову на руки. Все отрывались по полной программе, танцевали, подпевали музыкантам, смеялись, прыгали, дурачились. Песни сменяли одна другую. Яна обожала танцы и всегда выкладывалась до полного изнеможения.

И вдруг среди этого веселья взгляд ее выхватил застывшую фигуру Алика, неподвижно сидящего в одиночестве. Он совсем не шевелился, как будто его заморозили.

– Слушай, да что же это с ним? – удивилась Яна. – Почему он какой-то не такой?

– Я не хочу сплетничать, пусть это будет между нами, хорошо? – Саша заглянул ей в глаза, и Яна кивнула в знак согласия. – Просто его отец, капитан дальнего плавания, редко бывает дома, но когда приезжает, говорят, что напивается до потери сознания, а потом измывается над матерью. Сейчас он как раз дома. Вот так вот, – вздохнул Сашка.

– Боже мой, какой ужас! – только и смогла вымолвить Яна, всплеснув руками. Кто бы мог подумать? Она представила маму Алика, Нелли Петровну, тихую интеллигентную женщину, плачущую от обиды и оскорблений. Ей стало пронзительно жалко Сташевского, она оставила всех и подошла к нему.

– Алик, ну что ты здесь сидишь один? Пойдем потанцуем, – с нежностью в голосе произнесла девушка, участливо дотрагиваясь до его плеча.

От неожиданности тот вздрогнул, как будто его разбудили от долгого летаргического сна, и сухо отрезал:

– Росина, я не танцую.

– Но почему? Танцы – это ведь тот же спорт! Ты же любишь ходить на тренировки? Так и тут, – уговаривала его девушка. – Что же ты сидишь здесь один, когда все веселятся?

Ансамбль заиграл медленную музыку. Это была как раз ее любимая песня – «Не умирай, любовь».

«Для меня нет тебя прекрасней, и ловлю я твой взгляд напрасно…» – у Вовы Киреева был очень приятный голос. Яна потянула Сташевского за руку. Тот дернулся, как от электрического разряда, но все же встал и поплелся за ней. От волнения парень никак не решался ее обнять, все время морщился и вздыхал, не попадая в такт музыке со своим идеальным слухом; топтался-топтался на месте и был так зажат, что, казалось, превратился в бревно. В это момент он себя просто ненавидел.