Читать книгу Мир добрых сказок зовёт тебя! Загадки и сказки - Ирина Батый - Страница 17

Жили в некотором царстве,

в тридесятом государстве,

И не так чтобы давно…

В год какой? Не все ль равно!

…В славном городе, столице,

в разукрашенной светлице

царь с царицей и царевной.

Род их был богатый, древний.

Кто у Бога не забыт,

тот и пьян, тот и сыт.

Выпьет чарочку винца.

Следом кружечку пивца.

На закуску – петушок,

На добавку – пирожок.

И дурак обеду рад,

да не всяк, как царь, богат.

Худо-бедно голытьбе

в тесной, старенькой избе.

Как на самом на краю

не живется как в раю!

Хлеба корка да вода —

вот мужицкая еда.

И стучится в ворота,

тянет руку беднота.

Понапрасну милость чают,

понапрасну величают.

Царь на посул тароват,

а на дело скуповат.

Скажет им: «Не охай, дядя,

на чужие деньги глядя!

Ты живи своим умом,

ты кормись своим трудом!»

Хоть велик царя почёт,

не живёт он без хлопот.

Марья, дочь царя, красива,

но печальна да плаксива.

Целый день она ревёт

и спокою не даёт.

Поизмучила родню,

голося сто раз на дню.

Няньки вкруг ее снуют,

Марье создают уют.

Мягкие кладут подушки —

и под ножки, и под ушки.

– «Громче пойте, скоморохи,

Чтоб умерить эти охи!

Принесите, слуги, розы,

чтоб уменьшить эти слёзы!»

Горю Марьи нет причины,

что же тает от кручины?

И решили, что она,

видно по всему, больна.

Стали лекарей искать,

да на царский двор сзывать.

Доктора из-за границы

лечат розовой водицей.

Из своей глуши Меланьи

лечат хвори все шептаньем.

Ох, и тяжки немочи

там, где кофий да чаи!

Где богатство и покой,

не сыскать рецепт такой,

чтобы вылечить девицу.

Ей лекарство не годится.

Вот терпенье иссякает.

Слугам царь повелевает:

– «Коль в леченье нету прока,

не сыскать ли нам пророка?»

Заседали в Думе дьяки.

Раскраснелись словно раки.

На совет их сволокли.

В ступе мысль они толкли.

Долго думали-рядили

и соборно присудили:

– «Заточить царевну в терем.

Объявить, что ключ потерян.

Кто больную рассмешит,

тот получит барыши.

Кто девицу умыкнёт,

замуж Марью пусть берёт!

Дать в придачу к ней полцарства

на наряды и лекарства.

С плеч долой царю забота,

лечит пусть, кому охота!»

От такого рассужденья

всем большое облегченье.

Стали миром пировать,

песни петь да и плясать.

А глашатый на балконе

объявил о царской воле.

И летит по свету весть,

что в Руси царевна есть.

В красном тереме сидит

и в окно на мир глядит.

Поджидает молодца

и рыдает без конца.

У дворца народ толкётся,

ротозеет и смеётся

над заморскими шутами,

над своими дураками,

что выходят в свой черёд

распотешивать народ.

В бубны бьют, играют в дудки

и выкрикивают шутки.

Принцы да свои бояре

скачут вверх, как на пожаре,

ухватить пытаясь тщетно

на балконе приз заветный.

Кто сломался, кто поранен,

кто с испугу стался странен —

бредит, рвётся прыгать снова,

чтоб разбиться уж до гроба.

Марья в тереме сидит

и печально вниз глядит.

Не смеётся царь-девица,

слезы каплют, как водица.

Тут заезжи молодцы,

удалые хитрецы

видят, дело им не сладить

и хотят царя оставить.

Ну, а местные бояре

ослабели как в угаре,

разбрелися по палатам,

не поднять их коловратом.

Стало дело стопориться,

а родитель Марьин – злиться:

– «Ну и где тут наш жених?»

– «Все сбежали, двор затих».

На кругу один народ

да со всей округи сброд.

Ждут, зевая, продолженья

цирковому представленью.

Рассуждают меж собой

и качают головой:

– «Не допрыгнуть, не долезти

к пригорюневшей невесте!»

Выискался некий врун,

что по виду как ведун —

старый, с сивой бородой,

с длинной гривою седой.

Заунывно завывая,

он к собравшимся взывая,

неожиданно прорёк,

что истёк какой-то срок.

– «И по этому случаю», —

говорит он, – «я не чаю,

что отыщется жених

между принцев молодых

и в среде бояр своих.

Тут для полного успеха

нужен парень-неумеха,

простота да сирота.

не жених, а срамота!»

В тот же час царю доносят:

– «Мол, высокий род поносят.

В царстве завелись смутьяны.

Прочат мужа Несмеяне

не красавца-богача,

не умельца-силача,

а глупейшего урода

между бедного народа».

Тёмну смуту накачали.

Царь сидит в большой печали.

И в расстройствие ума

молвит: – «Экая чума!

Что не дальше, то не легче.

Женихи все мельче, мельче!

Вот и крайний эпизод —

требуется нам урод».

Объявили царску волю:

– «Пусть пытают свою долю

все, в ком нету красоты,

но довольно простоты!»

Тут явился пред толпой

с неумытой головой

да с лохматой бородой,

оборванец да босой

Ваня – бедный сирота,

неумеха, простота.

Он на гусельках играет

да потешки распевает.

– «Ваня, Ваня, подь сюда!

Слышь, святая простота,

не желаешь ли жениться,

с царскою семьёй сродниться?»

Тут подвох наверняка,

напугали бедняка:

– «Не желаю, не хочу!»

Царь кричит: – «Озолочу!»

Ещё пуще трусит Ваня,

а его невеста Маня

вдруг взялася хохотать,

да сквозь слёзы лепетать:

Так завистливым проклятьем,

с ним сроднившимся несчастьем,

послан Ваня прямо в Ад,

где тиранит злобный Гад.

Худшей доли не бывает,

и страдалец испытает

тягу лямки в шахте тёмной,

рабский труд в каменоломне.

Черти бьют его кнутами,

Да грозятся кандалами.

Ваня в бездне огляделся,

да к порядкам притерпелся.

Не такое с ним бывало,

видел сирота немало.

Научился выживать,

пропитанье добывать.

И, как стало тяжело,

вспомнил нищих ремесло,

взялся Ваня побираться,

в кладовые пробираться.

Он во все глаза глядит.

Тащит, плохо что лежит.

У чертей диковин много,

инструмента колдовского.

Тут и частый гребешок.

Тут и красный петушок

на холщовом полотенце.

Преисподней уроженцев

вздумал Ваня обмануть,

да из Ада улизнуть.

Непугливый он ничуть,

высмотрел наружу путь.

Черти гонятся за Ваней,

свиньи впряжены в их сани.

Настигают в зыбкой мгле

шахтой, выбитой в угле.

Парень в свой карман полез,

бросил гребень, «до небес»

в подземелье вырос лес.

Но, однако, всякий бес

сквозь чащобу продерётся

и над дурнем посмеётся:

– «Эх, Ванюша-сирота!

Неумеха, простота!

Во владеньи чудесами

не тягайся ты с чертями!

Гребень не помог воришке,

глуповатому парнишке,

только выставил на смех.

Не видать тебе успех!»

Черти чащу миновали

и свиней быстрей погнали.

Улюлюкают, свистят.

Быстро, как стрела, летят.

Бросил Ваня полотенце.

Выросла гряда поленцев.

Загорелась, запылала.

Вся пещера светлой стала.

Да в огне не гибнут черти,

нежити ни в чём нет смерти.

Скок один, и перескочут,

к Ваньке тянутся, хохочут!

Не боится их Иван,

дальше мчится караван.

Под землёй пещера есть,

где былых вояк не счесть.

Спят усталые бойцы,

удалые храбрецы.

Слёзно их беглец молит,

души просьбой бередит:

– «Как бы мне, родные братцы,

От чертей на свет убраться!»

Поднялася мёртвых рать

и руками, ну, махать!

Рубят со всего плеча

силой ржавого меча.

Измесили, истолкли —

черти кровью вниз ушли

и извилистой протокой

потекли рекой глубокой.

Стали Ваню нагонять,

жаждой парня донимать.

Наклонился тот к реке,

чувствует в своей руке

не прохладную водицу,

а чертяжую кровицу.

Обернулась она в войско.

Но Ванюша наш геройский

увернулся, побежал,

что есть силы закричал:

– «Люди русские, спасите,

мне на выручку придите!»

Встали мёртвые крестьяне,

греховодники-смутьяны,

тружеников древний род,

бедняков простой народ.

Кто с оглоблей, кто с дубиной.

Послабее кто – с жердиной.

Наседают на чертей.

Лупят просто, без затей.

Колотили-молотили

и как будто напылили.

Чёрный дым поднялся ввысь,

с ним и сонм чертей, кажись.

Рад бы Ваня бечь вперёд,

да пути не разберёт.

Чёрный дым дорогу застит.

Нет у сиротины счастья.

Песню грустную запел,

гусляров поднять сумел.

Те взыграли буйный пляс.

Нечисть виться принялась.

И пока их рой кружился,

выход Ада отворился,

и беглец наш был таков,

Вылез из земных оков.

Непростое это дело —

вдруг воскреснувшее тело.

Сирота наш стал бессмертен,

но не злобен, милосерден.

Страшен только он в бою,

где одет он как в броню.