Читать книгу Стук-стук, я твой друг - Ирина Боброва - Страница 4

Глядя в чёрную отражающую поверхность зеркала, вытянувшегося во всю длину шифоньерной дверцы, Кирпачек смотрел на своё отражение и отмечал, что лицо его побледнело, а в глазах плещется страх.

– Ничего удивительного, – пробормотал он, – кто угодно бы испугался.

Кем было странное существо, опустошившее его шкаф, он знал. Это мифический ЧЕЛОВЕК, привидевшийся ему полгода назад в лесу, недалеко от родового поместья фон Гнорей. То, что он сейчас был испуган, тоже нормально, все люди – и вампиры, и упыри, и гоблины, бесы и даже крылатые демоны – боялись ЧЕЛОВЕКОВ. Ими пугали детей, они были героями лохавудских фильмов ужасов, их не упоминали вслух, чтобы не накликать беду. Молодой врач вспомнил страшное, обтянутое мерзкой, белёсой кожей лицо, и его передёрнуло от отвращения. Вспомнил белые волосы, дыбом стоящие на длинной вытянутой голове. Вспомнил синие, как это и должно быть у монстров, глаза, которые существо выпучило, надеясь испугать его – наследника славной фамилии фон Гнорей, и Кирп честно признал, что феномену это почти удалось. Вампир на мгновенье зажмурился, в надежде, что сейчас всё придёт в норму, и он, открыв глаза, увидит в зеркале себя нормально-уставшим, но тёмное стекло, увы, всё ещё показывало бледное, с вытаращенными глазами, перекошенное лицо. Вампир подумал, что надо чаще отдыхать и впредь следить, чтобы отдых равномерно чередовался с работой.

Решив, что существо привиделось ему на фоне переутомления, врач запретил себе впадать в суеверия. ЧЕЛОВЕК, как это общеизвестно, показывался только тем, кого ожидала либо большая беда, либо большая удача. Кирпачек не без опасений открыл дверцы шифоньера, взял свежий носовой платок, резко развернулся и вышел из комнаты.

– Видно, день будет сложным, – пробормотал он, закрывая дверь массивным рубиновым ключом.

Работал Кирпачек в больнице для бедных, находившейся в развалине на улице имени Лилитской, по соседству с домом, в котором жил молодой врач. Здание рассыпалось на глазах, и Кирп искренне радовался, что окна его квартиры выходят на проспект Падших Ангелов, где ключом била жизнь.

Следующие трое суток он провёл на работе – оперируя, ассистируя, проводя обходы. В стране, в связи со вспышкой осиновой болезни, объявили чрезвычайное положение, поэтому все врачи находились на рабочих местах. И всё равно не успевали – скорая помощь привозила всё новых и новых инфицированных.

Болезнь поражала только вампиров, упырей и вурдалаков, совершенно игнорируя всех остальных жителей многонационального Королевства Объединённых Шабашей.

Кирпачек чувствовал, что решение проблемы ликвидации осиновой болезни плавает где-то на поверхности, но в атмосфере всеобщей нервозности не мог сосредоточиться. С тяжёлыми мыслями он вышел из ординаторской, вздохнул, посмотрев на занятые больными кровати, выстроившиеся вдоль стен коридора, и направился в сестринскую комнату. Хотелось посидеть минут десять в компании очаровательных медсестёр, которые обязательно накормят и напоят чаем.

Шатающийся от усталости вампир так погрузился в свои мысли, что пришёл в себя, только оказавшись на полу. Совсем уж деревенский джинн, лопоча что-то на своём наречии, рухнул на доктора, а на джинна свалились не успевшие затормозить тупомордые гоблины из миграционной службы.

– Распоясались, нелегалы, – проворчал коллега Кирпачека хирург Гундарго, помогая ему подняться. – Недавно по ТВ показывали, как на границе задержали пятитонный ковёр-самолёт и конфисковали несколько тысяч кувшинов. Криминальные элементы пытались провести эмигрантов под видом антиквариата.

– Несчастные жители Джиннистана, – вздохнул Кирп, провожая взглядом нелегала, которому гоблины в чёрной форме миграционного надзора заломили за спину руки и волокли по коридору, иногда для собственного удовольствия награждая беднягу сильными оплеухами.

Беседуя, врачи направились к заветным дверям сестринской. Заветными для Кирпачека эти двери были ещё и потому, что за ними находилась новенькая медсестра с удивительно красивым старинным именем Сервиза.

Старшая медсестра Дреплюза, принадлежавшая к княжескому роду крылатых демонов, тут же взяла это юное создание под своё крылышко – как в прямом, так и в переносном смысле. Пробиться к красотке-медсестре через такой мощный заслон моментально вставшие в «стойку» холостые и не только холостые врачи не могли. Они издалека разглядывали прелести блондинки и облизывались, теряя надежду поговорить с ней.

Их можно и понять, и простить! Девушка была невероятно тонка в кости, высока и изящна. Другие вампиреллы буквально лиловели от зависти, разглядывая длинные клыки и большие, почти прозрачные ушки новенькой. Если благородной формы, заострённые кверху уши, завистницы ещё как-то бы пережили, то редчайший в природе нежно-розовый цвет волос и глаз приводил их в бешенство. Глаза у Сервизы были цвета утреннего весеннего неба, а волосы – цвета исчезнувшего в бездне экологических проблем бермудского плавающего одувана.

Небесно-розовый взгляд девушки сразил Кирпачека наповал, открыв его сердце для стрел Купидона. Сам Купидон – симпатичный маленький бутуз, незримо порхал рядом. Он сердито махал длинным хвостом с кисточкой на конце. У малыша даже рожки накалились от ярости, а из ноздрей вырывались струйки дыма. Дело в том, что поразив сердце Кирпачека, он никак не мог проделать того же с Сервизой. Стрелы любви, посылаемые кучной очередью, одна за другой вонзались в могучие телеса демоницы Дреплюзы. Этим и объяснялось то обстоятельство, что при виде Кирпачека пасть Дреплюзы разъехалась, образовав под заросшим длинной шерстью пятачком счастливую улыбку.

Гундарго и Кирпачек с недоумением переглянулись в ответ на эту, увиденную впервые, улыбку старшей медсестры и вошли в кабинет. Дреплюза вскочила со стула и, поразив всех, достала из необъятных размеров ридикюля кружок кровяной колбасы, присоединив его к сообща собранному позднему ужину. Это было редкое лакомство в среде низкооплачиваемых медицинских работников.

Кирпачек заметил свободное место рядом с Сервизой. Он, не веря своей удаче, сел на диван, но демоница умудрилась втиснуться между ними, подвинув юную медсестру на самый край своим огромным, обтянутым чёрными фирменными лосинами, бедром. Хирург Гундарго устроился напротив и круглыми от изумления глазами посмотрел на Дреплюзу. Потом улыбнулся. Приступ щедрости, столь необычный для демоницы, конечно поразил всех, но за тем, как ласково щебетала старуха, стараясь очаровать молодого вампира, было забавно наблюдать.

Дреплюзу за глаза называли «страшной» медсестрой, не только персонал больницы, но и пациенты, страдающие от бездушия этой ветеранки медицинской службы.

Купидончик выстрелил ещё раз. Стрела, чиркнув по жёсткому кожистому крылу демоницы, соскользнула и вонзилась ей в бедро, вызвав очередной приступ любви в сердце этой солидной дамы. Она положила лапу на спинку дивана, нежно погладив когтями плечо растерявшегося Кирпа. Вампир, резко выпрямившись, вопрошающе посмотрел на Гундарго. Хирург, пользуясь тем, что Дреплюза не сводит глаз с лица коллеги, вместо ответа покрутил пальцем у виска. Медсестры прыснули, а Кирпачек подумал о том, что после таких знаков внимания ему долго придётся сносить подначки острых на язычок женщин.

Мазила Купидон со злости побледнел, из чёрного став серым и, в сердцах переломив лук пополам, полетел за новым инвентарём. Он решил вернуться ночью, когда страшная медсестра наконец-то покинет территорию больницы, и обязательно завершить работу.

Разговор в сестринской вертелся вокруг волнующей всех темы, а именно: вокруг осиновой болезни, поражающей так избирательно. Заговорило радио. Все умолкли, слушая данные Бюро Статистики.

Передавали, что болезнь поражает пожилых кровососущих, а так же молодёжь в возрасте от ста пятидесяти до двухсот лет. Она косит наповал домохозяек и слои населения, живущие за чертой бедности или близко к ней, почему-то совершенно игнорируя представителей среднего класса. Техническая интеллигенция, как это ни странно, обладает стойким иммунитетом, а интеллигенция творческая, особенно художники, напротив, образовывают самую многочисленную группу заболевших. Симптомы: острые колющие боли с правой стороны груди, отдающие в спину. Вспухание под правой лопаткой огромного фурункула, прорыв или любое вскрытие которого кончается летальным исходом. Лечению болезнь поддаётся с большим трудом – на этой фразе брызгающий оптимизмом голос диктора закончил передачу.

Кирпачек высказал предположение, что болезнь вызвана психосоматическими причинами, за что был немедленно осмеян инфекционистом Тлибзюзюком. Инфекционного врача коллеги не любили. Он был из рода зомби, неопрятный и потный, от него всегда плохо пахло. Инфекционный врач так же был постоянным автором доносов и докладных записок, регулярно ложившихся на стол главного врача.

В эту минуту дверь открылась, и администратор, просунув в проём лицо (он был по национальности каменный великан, и целиком бы просто не вошёл) сообщил, что тем, кто вызван в авральном порядке, разрешается уйти домой. Сердце Кирпачека дрогнуло от радости. По графику через три дня дежурными в приёмном отделении будут он и Сервиза. Это значит, что он сможет провести целый день, видя её издалека, а целую ночь рядом с прекрасной вампиреллой, не опасаясь присутствия страшной медсестры. Влюблённый вампир ощутил прилив бодрости, усталость будто рукой сняло.

Беседа утихла сама собой. Врачи быстро допили жиденький чай, который стоил дёшево и назывался «Принцесса Нюра», и разошлись.

Кирпачек заглянул в отделении токсикологии. В палате, где лежали привязанные к кроватям любители святой воды пропущенной через крест, страдающие от алкогольного психоза, он услышал голос одного из них.

– Дяденька, – слабо позвал молодой оборотень, совсем мальчишка. Он лежал на койке у окна, к руке больного от стойки с капельницей тянулся тонкий шланг.

– Что-то беспокоит? – спросил врач, отметив, что алкоголики и наркоманы никогда не попадают в группу риска. Будто святая вода, чеснок и прочие наркотические вещества укрепляют иммунитет и делают их организмы, утомлённые асоциальным образом жизни, невосприимчивыми к осиновой болезни.

– Дяденька доктор, а кто рыбок в капельницу напустил? – спросил больной, пристально вглядываясь в стеклянную ёмкость, из которой в его ослабленный психозом организм сочилось лекарство.

– Каких рыбок? – растерянно спросил Кирпачек, чувствуя, что решение проблемы осиновой болезни снова ускользает от него.

– Пираний… – прошептал алкоголик, и опешившему врачу на миг показалось, что в растворе действительно плавают крупные блестящие пираньи.

Только на один миг, но этого было достаточно. Кирпачек фон Гнорь укрепился во мнении, что видение по ту сторону шкафа, имевшее место быть три дня назад, было вызвано переутомлением.

– Всё думал, почему наркоманами и алкоголиками становятся именно оборотни, – Кирп вздрогнул от неожиданности, услышав голос Гундарго. Он обернулся и вопросительно посмотрел на входящего в палату коллегу. – Тут всё дело в скорости реакций. Им порой трудно бывает удержать форму.

– Странно, я думал, что смена формы – их суть, – растерянно произнёс молодой врач.

– Суть-то она суть, только вот последнее время заметил одну закономерность. Смотри, – и хирург подошёл к одному из страдающих наркотической зависимостью пациентов.

Он, встав рядом, пристально посмотрел в безумные глаза наркомана. Кирпачек почувствовал, как от Гундарго пошла волна любви, однако поразиться такой мощи излучений вампир не успел. Оборотень стал меняться. Его тело на глазах распадалось и собиралось, переходные формы меняли друг друга, и уже перед врачами, растянутый на кровати, лежал не зверь, готовый перегрызть глотку за глоток воды, пропущенной через крест, а юный, чистый эльф.

Тут же Гундарго сменил частоту, и волна благородной тёмной ненависти выплеснулась из его глаз. Реакция не замедлила себя ждать. Вытянутое эльфийское лицо перекосила вурдалачья гримаса, изо рта вылезли клыки. Гундарго снова сменил чувственную волну, теперь это была тяжёлая энергия зависти. Больной завыл, тело его рассыпалось песком, который стремительно собрался в образину тролля, однако фигура наркомана приобрела очертания демонические, уже угадывались крылья. Но то, что произошло дальше, настолько выбило молодого вампира из колеи, что потом он без содрогания не мог заходить в эту палату. Приготовившись к тому, что сейчас перед ним появится песчаный тролль, а потом демон, он с ужасом смотрел на следующую метаморфозу. Теперь на кровати лежал ЧЕЛОВЕК. Он извивался, пытаясь освободить привязанные конечности, и выл – дико, потусторонне.

– Всё, больше он не выдержит, – и Гундарго, прямо на глазах изумлённого Кирпачека, поднёс к губам больного склянку с водой, пропущенной через крест. Тот, сделав несколько торопливых глотков, принял свой нормальный вид оборотня – полувампира, полузверя. – Дело, как я думаю, именно в том, что невозможно ненавидеть то, что любишь. Завидуют почему-то всегда тем, кто дорог, кем восхищаются. И тогда тот, кто завидует, выворачивается наизнанку, совсем не осознавая этого. У оборотней меняется внешняя форма, когда они находятся рядом с теми, кто изменяет внутренние волны – вот так резко, без переходов.

Хирург вздохнул, нагнулся над больным, поправил подушку, устраивая жертву своих опытов поудобнее. Потом выпрямился и серьёзно посмотрел на коллегу.

– Скорость их телесных реакций превышает внутренние пороги восприятия. Смена обличий идёт так быстро, что выгорает мозг. Как я уже сказал, они принимают внешнюю форму любого, кто рядом с ними меняет внутреннее излучение. Знаешь, Кирп, я много думал о них, но так и не нашёл решения проблемы. Единственное, что пришло в голову – это непроницаемые стены вокруг.

– Но такие стены только в отстойниках, – прошептал Кирпачек, с ужасом вспоминая свой единственный визит в место, где содержались опасные для общества члены. Те, кто встал на путь безумия.

– Да, только туда не проникают волны чувств, но те, кто там находятся, никогда не станут полноправными гражданами. Они распадаются так быстро, что порой невозможно определить, какой была задумана их форма в первоначальном варианте. У этих, – он кивнул на привязанных к кроватям больных, – есть шанс.

– Святая вода?

– Да. Святая вода, чеснок, токсичные розы – всё это снижает скорость внешних реакций, позволяя несчастным какое-то время не просто жить, но и сохранять стабильность. Мне кажется, что алкоголь и наркотики блокируют каналы восприятия чужих состояний, позволяя несчастным хоть какое-то время сохранять свой естественный внешний вид. Идите, друг мой, – Гундарго вздохнув, отвернулся к окну. – Я ещё понаблюдаю.

Кирп вышел из палаты, присел на ободранную коридорную кушетку, каким-то чудом ещё не занятую – скорее, освободившуюся по причине высокой смертности. То, что ЧЕЛОВЕКАМИ не рождаются, ЧЕЛОВЕКАМИ становятся – было для него страшным откровением. Он уже не относил этих монстров в разделы мифов и сказок. Вампир понял, что каждый их тех, кого он видел ежедневно, с кем сталкивался на улицах, в транспорте, может встать на путь ЧЕЛОВЕЧНОСТИ.

Тело гудело, хотелось забыть и этот разговор, и самого Гундарго, и ещё – никогда не вспоминать о ЧЕЛОВЕКЕ.

Мысли впервые за день сменили направление. Кирпачек вдруг вспомнил о том, как он оказался в этой, существующей вопреки всем санитарным нормам, больнице.

После того памятного дня в родительском поместье, когда ему впервые привиделся ЧЕЛОВЕК, в жизни молодого вампира произошли такие изменения, что порой он задумывался, а было ли всё это на самом деле: Чертокуличинск, визжащие порося в поместье отца, и всё остальное? Настолько его теперешняя жизнь отличалась от всего, к чему он привык, что знал о мире вообще и о людях всех национальностей в частности. Теперь и гномы, и бесы, и черти, и каменные великаны, и даже деревенские ведьмы уже казались ему похожими – одной слившейся людской массой. Так город перемалывал видовые особенности, усредняя, подгоняя под неизвестную никому норму, добиваясь одинаковости всех и вся.

Последний день в родном провинциальном захолустье был таким, какими были бы все предыдущие и, наверняка, все последующие дни тоже, если бы Кирп остался в Чертокуличинске, как того хотел отец.

Глинни понесла на кухню бешенку, собранную в лесу, пообещав вкуснейшее жаркое из припасённого кусочка поросячьей грудинки. Кирпачек улыбнулся ей вслед, и направился в город. Решил встретиться с фельдшером Тобом, старым, лысым гномом, лечившим всех жителей и города, и окрестных деревень уже много веков.

Медпункт находился недалеко от здания муниципалитета. Кирпачек с удовольствием прошёлся пешком, пристально разглядывая знакомые с детства дома родного Чертокуличинска. Он жадно вглядывался в витрины магазинов, рассматривал клумбы, и удивлялся своей внимательности. Но, только подойдя к медпункту – маленькому, в две комнаты с приёмной, домику, Кирп понял, что так жаждал обнаружить в городе. Он просто хотел найти хоть что-то, что изменилось здесь за время его отсутствия, но всё оставалось прежним, даже клумбы возле одинаковых, безликих домов были такими же, какими он их помнил.

Зайдя в кабинет, Кирпачек увидел фельдшера Тоба, тот сидел в кресле, за большим столом, и что-то писал. Он поднял голову и его морщинистое лицо осветила добрая улыбка.

– А, Кирпачек, заходите, мил вампир! – приветствовал его фельдшер Тоб, протягивая обе руки к высокому юноше. Он обнял бы его за плечи, но по причине малого роста дотянулся только до локтей Кирпа. – Дайте-ка я на вас посмотрю!

И фельдшер развернул практиканта, недавно получившего синий университетский дипломом, лицом к свету. Видимо, осмотр удовлетворил старика – гном одобрительно хмыкнул. Шаркая огромными ногами по полу, выложенному самой дешевой рубиновой плиткой, Тоб прошёл к столу, грузно плюхнулся в кресло, и кивнул Кирпачеку:

– Ну-с, начнём приём. Запускайте по одному.

И Кирпачек запустил… Запустил нечто такое, что даже рассмотреть не смог – так оно стремительно оно влетело в дверь и пронеслось по кабинету, опрокидывая стулья, роняя вазы и стаканы с градусниками, сметая со столов и полок аккуратные стопочки карточек. Если бы буря в стакане чая «Принцесса Нюра» была возможно в самом принципе, подумал оторопевший Кирпачек, то она наверняка выглядела бы так. Маленький кабинет фельдшера показался ему сейчас именно таким стаканом, в который по какому-то невероятному недоразумению залетел смерч или торнадо. Но старый гном был невозмутим, он прекратил это, занесённое в список пациентов, безобразие, одним хлопком большой волосатой лапы. Просто поднял руку и прихлопнул к столу маленького троллёныша – тот как раз нёсся к противоположной стене через стол. Троллёныш заверещал высоким, режущим уши, голоском.

– Ну-с, молодой тролль, на что жалуетесь? – спросил фельдшер, не поднимая руки с извивающегося детёныша песчаных троллей.

– Он что-то ослаб последнее время, – утирая слёзы, ответила проявившаяся в дверях троллиха. Она стояла, одной лапой прижимая сумочку к тощей, впалой груди, а другой утирая обильно льющиеся по сморщенному лицу слёзы. – Так плохо ест, – пояснила мамаша хулигана и громко всхлипнув, высморкалась.

– Так, а что же это у нас с аппетитом, юноша? Есть не хотим-с? – Поинтересовался гном, быстро ощупывая впалый животик троллёныша и заглянув ему в зубастую маленькую пасть. Тот заверещал, и с удовольствием включился в игру, искусав пальцы фельдшера. Старый гном, закончив осмотр, взял гиперактивного детёныша двумя пальцами за шкирку, поднимая малыша над столом. Так, держа пациента на весу, он обратился к рыдающей мамаше:

– Мальчик здоров, и я не понимаю, чего вы от меня хотите, дорогая.

Троллиха шмыгнула носом, ещё раз высморкалась и пропищала:

– Рецептик бы нам… или таблеточку…

– Рецептик? – Гном на мгновенье задумался, потом, передав Кирпачеку извивающегося мальчишку, достал из кучи бумаги лист и что-то коряво нацарапал.

– Вот-с, получите-с, милейшая, – сказал он, протягивая мамаше рецепт. Она, стуча когтями по твёрдой плитке пола, подошла к столу, взяла рецепт и, пробежавшись по нему взглядом, растерянно спросила:

– Тут написано: футбол, гимнастика, лёгкая атлетика и танцы. Это новое поколение лекарств?

– Это лекарство для нового поколения, – усмехнулся старый фельдшер. – Таблетки только усилят активность вашего малыша, девушка. Так что все те спортивные секции, что мною рекомендованы, посещать обязательно. И танцы лучше тролличьи народные, ни вампирских бальных, ни ведьминских хороводных не рекомендую.

– Но малыш переутомится, – попробовала возразить троллиха, на что фельдер Тоб с нажимом в голосе ответил:

– Малыш будет хорошо кушать, а переутомление скорее грозит всему Чертокуличинску, если это шило не найдёт мирного применения своей энергии.

– Вы удивлены, юноша? – спросил гном, когда мамаша выволокла своё визжащее чадо за дверь. – Не стоит. С троллями иначе нельзя. У них сильно выражена невидимость. На внешнем плане они проявляются только тогда, когда на них смотрят – пристально, внимательно и непременно с восхищением. Иначе такие вот разрушения обеспечены, – он хмыкнул, разглядывая погром, устроенный в кабинете маленьким хулиганом. – И ведь рушится всё, а не знаешь, что явилось причиной таких вот разрушений, пока не вспомнишь о том, что в нашем мире сразу невозможно заметить только троллей.

– И всё же, Тоб, меня смущает рецепт, – сказал Кирпачек, собирая с пола разбросанные карточки.

– Ну, мил вампир, а где же на троллей будут смотреть с восхищением? Только на спортивной арене, на сцене театра, ну – и ещё в том замечательном приборе, который называется жуткохрусталлическим телевизором. – Гном улыбнулся, немного помолчал, и громко крикнул:

– Следующий!

Следующим был тот самый каменный великан, что привлёк внимание Кирпачека ещё в вагоне поезда. Молодой врач поставил ему тогда диагноз: камнеедка. Сейчас он с жалостью смотрел на то, как каменный великан, едва переступая больными лапами порог, вваливается в кабинет.