Читать книгу Между ангелом и бесом - Ирина Боброва - Страница 2

Белое солнце грело утопавшую в зелени землю, топило лед на горных вершинах. Оно же мешало дышать, поджаривало на медленном огне пешеходов, рискнувших пуститься в дорогу в такой жаркий день, но юношу в яркой одежде это, кажется, не смущало. Он шел легкой походкой, немного вразвалку, при каждом шаге подавая вперед то одно плечо, то другое. Большие синие глаза лучились, красивые губы улыбались. Юноша был строен и высок, но еще не приобрел той широты плеч, что свойственна мужчинам зрелого возраста. Белый бархат, расшитый золотыми и серебряными цветами, отвлекал внимание от худосочности фигуры. Кожаный поясок обнимал тонкую талию, из-под него струилась ткань камзола, достигая середины бедра. Штаны кислотно-желтого цвета заправлены в красные сапожки, почему-то снабженные шпорами. Можно подумать, что парень – танцор. Шёл, оставляя в дорожной пыли аккуратную елочку шагов, широко разводя носки. Иногда шпоры цеплялись друг за друга, но он, видимо, не догадывался, что их можно снять.

Юноша размахивал при ходьбе рукой, и от этого широкий, с оборками рукав трепетал, словно флаг. Зажатая в изящных пальцах белая роза благоухала, но дивный аромат едва пробивался сквозь вонь – от парня несло потом, как от жеребца, только что выигравшего скачки.

На плече у богатого юноши лежал посох с закрепленным на конце узлом. Густые белокурые кудри венчала зеленая шляпа с маленькими полями, украшенная длинным фазаньим пером.

При взгляде на пешехода всякого поразило бы умиротворенное, какое-то простодушно-детское выражение его лица, чуждое страстям и треволнениям. Но собаки при его приближении почему-то поднимали лай. Вот и сейчас маленькая собачонка норовила ухватить прохожего за пятку.

Ближе к лесу собака отстала. Высокие деревья загородили солнце, подарив долгожданную тень. Свежий ветерок принес прохладу. Смеркалось. Дорога становилась все уже и уже, пока не превратилась в едва приметную тропку.

Юноша шел все тем же размашистым шагом, не обращая внимания на цеплявшиеся за штаны колючие ветки кустарника. Тропинка оборвалась на краю довольно глубокого оврага. Юноша сделал движение руками, будто собирался взлететь, шагнул вперед и… покатился вниз по каменистому склону, безуспешно пытаясь уцепиться за корявые кусты, раздирая руки о колючки и мысленно прощаясь с жизнью.

Однако приземлился он на удивление мягко, лишь несколько мелких камней больно ударили по ногам.

– Неправильная среда обитания! – возмущенно пробормотал молодой человек и вдруг понял, что под ним кто-то есть.

– Морда лица у тебя тоже неправильная… будет… сейчас…

Юноша опустил глаза на нечаянного спасителя и отшатнулся.

– Гу… Гу…Гуча,– заикаясь, произнес он.– Гуча.

– Гуча – Гугуча,– передразнил тот,– слезь с меня, остолоп. Куда коленом, урод!

После хорошего тычка под ребра парень откатился в сторону и замер, устремив взгляд на звезды.

Гуча встал, отряхнулся, подошел к горевшему неподалеку костерку и проворчал:

– У тебя, ангелок, появилась вредная привычка падать на меня каждые семнадцать лет.

Семнадцать лет назад ему предстояло получить премию за досрочно выполненную работу и потом провести отпуск в одном ну очень интересном месте. Что греха таить, премию он заслужил не совсем честно – дал, кому следовало, на лапу и, узнав план предстоящей работы, быстренько соблазнил, обманул, в общем, сделал все, чтобы главные герои какого-то там мира не встретились и прожили несчастливую жизнь друг без друга.

Душа пела и радовалась, и, может быть, впервые в жизни Гуче захотелось поделиться этой, звеневшей внутри радостью. Или выплеснуть ее как-то иначе. Ну просто распирала она его!

Коридор пуст, а искушение велико. И Гуча решился. Цокая копытами по мраморным ступеням, он подпрыгнул раз, другой. Потом, радостно рассмеявшись, подкинул вверх красную папку с важными документами. Потом оседлал перила и съехал вниз, вопя во все горло. Потом почувствовал, что влип…

Влип во что-то инородное и очень противное его натуре. Во что-то хлюпающее и копошащееся.

Организм взбунтовался, стал выдавать странную информацию. Точнее, информация была нормальной, но поступала необычным образом и почему-то дублировалась. Гуча не мог тогда понять, что он видел, слышал, чувствовал.

Глаза смотрели одновременно вперед и назад, один точно находился под коленкой, другой моргал где-то на спине, третий (третий?!) удобно расположился на локте, но, кажется, был еще и четвертый.

Нечто, нахально вломившееся в его тело, дергалось, хлопало крыльями и так отчаянно вертелось, что Гуче не удалось не только разъединиться, но и просто успокоиться, потому что его собрат по несчастью испытывал отчаяние и стыд.

Все это кончилось тем, что копошащийся комок сбил с ног почтенного беса – непосредственного Гучиного начальника.

– Все,– прошипел бес, пытаясь приладить на место отломленный при столкновении рог,– все! Мое терпение кончилось! Можешь проститься и с премией, и с отпуском тоже!

– За что? – просипел Гуча, пытаясь оторвать от себя идиота, который умудрился телепортироваться на занятое место.

– За неуважение к начальству,– ответил тот и гордо удалился.

– Придурок,– шепотком выругался несостоявшийся отпускник.

– Брань идет вразрез с принятыми этическими нормами,– прозвенело в одной на двоих голове.

– Знаешь, где я эти нормы видел! Отцепись от меня! Увидит кто, такой конфуз получится – насмешек не оберешься!

К счастью, вокруг было пусто, иначе многоруко-многоногое существо с грязно-серыми крыльями, хвостом, рогами и нимбом непременно привлекло бы толпу любопытных.

– Недотепа,– ворчал черт, освобождаясь от ангела.– Поиск свободного пространства проводится автоматически – этому в младенчестве учат!

– Помню, только мне не везет, как бы я ни рассчитывал,– едва не плакал виновник.– Я даже решил на перила телепортироваться, чтобы только случайно не столкнуться с кем-нибудь.

– Не ной, птичка склеротичная, лучше скажи, как убыток возместишь?

–Какой?

– Он еще спрашивает! Меня премии лишили, а он спрашивает! А кто, скажи на милость, бесу рог крылом отломил?

–Я.

– Правильно.– Гуча привел в порядок одежду и подобрал красную папку.– Значит, премию мне тоже ты выплатишь.

– Логично,– согласился ангел и добавил: – Дядюшка заплатит. Поворчит немного и заплатит – он всегда так делает.

– А как зовут такого выгодного дядюшку? – спросил Гуча, разглядывая чудака, который на несколько минут стал его сиамским близнецом.

Неуклюжий блондин был тощ, неопрятен и очень расстроен. В огромных голубых глазах блестели слезы, а белые локоны, казалось, никогда не встречались с расческой. Он так мало походил на ангела, что даже пара пыльных крыльев и съехавший набок нимб не убеждали в этом.

И это символ святости и чистоты! Ха!

Вон, у Большого Босса ни сестер, ни братьев нет, а племянник имеется. Откуда, спрашивается, взялся? Непорочное зачатие?

– Так кто же твой дядя?

– Большой Босс.

– Господи… – выдохнул черт, бледнея.

Дело в том, что ангел Бенедикт, он же племянник Большого Босса, был самым невезучим существом в Энергомире. Не ангел, а концентрированная неприятность! Все знали, что встретить Бенедикта с утра – к мелким неприятностям, в полдень – к понижению в должности, а вечером – к скандалу с тещей. И чем ближе подойдешь к нему, тем больше проблем.

Гуча подумал о том, чем грозит ТАКОЕ(!) близкое знакомство, и похолодел. Если бы он тогда знал…

– Если бы я тогда знал…

– Простите, пожалуйста, что я на вас упал,– пролепетал Бенедикт, прервав воспоминания черта.– Я забыл, что у меня больше нет крыльев.– Ангел отыскал посох, положил рядом узел, и неуклюже, бочком подвинулся к огню. Уселся напротив Гучи, заискивающе посмотрел ему в глаза, и снова прошептал: – Извините, пожалуйста.

– Птичка-переросток. Ворона! – кипел праведным гневом черт.– Ты хоть понял, что натворил?

– Я же не специально.– Бенедикт чуть не плакал. Он прекрасно помнил тот случай с телепортацией.

Семнадцать лет прошло, а забыть не получается. С кем-нибудь другим вспыльчивый черт затеял бы драку, а ему даже не нагрубил – так поспешно ретировался, что не заметил, как перепутал папки с документами.

Это воспоминание до сих пор причиняло боль. Ангел заплакал.

– Да я не про падение, я вообще. Что ты накатал в том листочке? Где принца искать будем?

– Не знаю,– пробормотал Бенедикт.

– Не реви, развел тут слякоть. Ты чего так вырядился? – спросил черт, обратив внимание на одежду недруга.

– Красиво,– вздохнул ангел, то ли проигнорировав вопрос, то ли отвечая на него.– Тут все красиво – и небо, и солнце, и звезды. А цветы? Гуча, ты видел цветы? Это же чудо! Дома все белое или серое, никаких оттенков, все прямые линии да углы! Здесь же я чувствую себя, чувствую себя… человеком!!!

Черт искоса посмотрел на собеседника и рассмеялся.

– Расслабься, Бенедиктушка, человека из тебя все равно не получится.

– Почему это?

– Слишком уж ты правильный. Скорее из меня человек выйдет – мы с людьми и думаем, и чувствуем одинаково. Души у нас родственные. А ты слишком… ангел!

– Жаль… А может…

– Нет. Не может. И не будет, не будет из тебя человека! Поэтому выбрось из головы вредные мысли и давай есть.

– Я что-то не хочу.– Бенедикт с опаской посмотрел на еду.

– Ешь, сказал! – Черт смачно надкусил огурец.– Тут не дома, святым духом сыт не будешь.

Ангел несмело протянул руку и взял с салфетки, расстеленной на земле, самый маленький и, как ему показалось, безобидный кусочек.

– Попробуй, это вкусно.– Гуча, отвлекаясь от сооружения огромного бутерброда с салом, едва не расхохотался – ангел с сомнением смотрел на зубок чеснока, не решаясь положить его в рот.

Черт посмотрел на шедевр кулинарии, который только что изобрел, похвалил себя за смекалку и с аппетитом впился в него зубами. Бенедикт, осмелев, последовал его примеру.

Разжевав чеснок, ангел подумал, что умер. Из глаз полились слезы, лицо покраснело, но он сделал мужественную попытку проглотить то, что было во рту. С первого раза не получилось.

– Ну и как, нравится? – издевательским тоном спросил Гуча.

– Да,– просипел ангел.

Воспитание не позволяло ему обидеть собеседника, поэтому он мучился, не решаясь выплюнуть жгучую массу.

Видимо, в шутнике заговорила совесть – он сунул парню свой недоеденный бутерброд и приказал:

– Ешь!

– Спасибо,– промычал Бенедикт,– я сыт. Гуча силой заставил ангела повторить попытку и от души рассмеялся, когда страдальческое выражение на лице сотрапезника сменилось блаженно-восхищенным.

– Деспот твой дядюшка, вот что! Тебя не сюда, тебя в детский сад надо было отправить. Или в психбольницу.

– Это; что, тоже параллельные миры?

– Ну… можно сказать и так,– уклончиво проговорил черт.

Он плеснул на дно стакана немного прозрачной жидкости, протянул собрату по несчастью. Тот отхлебнул, замер, выпучив глаза – жидкость обожгла пищевод и лавой ухнула в желудок. Бенедикт закашлялся и обиженно посмотрел на старшего товарища.

– Привыкнешь,– утешил тот,– не всегда сладкое вкусно, иногда и горькое полезно.

– Совершенно нелогичное утверждение.

– Чудак, ты не анализируй, ты – ешь!

Ангел послушно захрустел огурцом, чувствуя, как по телу разливается тепло, куда-то испаряются застенчивость, страх и усталость.

– Оригинальный костюмчик.– Гуча окинул взглядом одежду ангела.– В реквизитной выдали?

– А что, разве у нас можно было взять одежду? Вот не знал! – удивился юноша.– Я попал в этот мир совершенно голый.

– Ну, обнаглел Босс, даром что дядя,– прокомментировал черт.

– Там было такое высокое строение…

– Башня,– подсказал всезнайка.

– Точно, башня. Жуткое место – пыль, паутина, крысы. Страшно было, да еще и голый, неудобно. Вот я и подумал, может, хозяева дадут что-нибудь – прикрыть наготу, и вошел.

– Я вижу, хозяевам ты понравился,– съехидничал нечистый.

– Да не было там никого! Добра полно – сундуки разные вдоль стен понаставлены, а людей нет. Я думаю, ничего плохого не сделал, что взял одежду.– Ангел любовно погладил дорогую ткань камзола.– Хотя признаю, что поступил не совсем этично.

Черт рассмеялся.

– Ты не перебивай,– вдруг обиделся ангел.– Место в самом деле странное. Крыши нет, в центре зала – винтовая лестница, куда она ведет – непонятно, но конца ей не видно – теряется в клубах серого дыма. Я, конечно, подниматься по ней не стал – побоялся. Что с тобой? Гуча, ты в порядке?

С чертом творилось что-то неладное. Он, бледнея, прошипел:

– Правильно говорят, что дуракам везет… Все пытаются попасть в башню волшебника Амината, а этот чудик просто взял и свалился в нее!

– А что, с ней связана какая-то легенда?

– С ней связано все могущество этого мира, дурень. Здесь можно из ничего сделать все и наоборот. Надо только знать – как. Каждый человек в этом мире – немного волшебник, но люди еще не умеют пользоваться тем, что так щедро предоставила им природа. А в башне собраны огромные знания, сосредоточена вся магия этого мира. Да любой волшебник полжизни отдаст, чтобы попасть в нее.

– И что, до сих пор никому не повезло?

– Повезло. Тебе. Я читал, что раньше у башни был хозяин – волшебник Аминат, но потом по неизвестным причинам он бросил свое жилище, а башню заколдовал так, что ни один человек не может в нее попасть. Она появляется и исчезает, как мираж в пустыне. Говорят, что она просто забита предметами, дающими неограниченную власть. Слушай, ангелочек, а ты ненароком ничего не прихватил оттуда?

– Почти ничего,– ангел смутился.

– Почти или ничего?

– Там все такое красивое, сверкающее, что страшно в руки взять. Ну, взял узелок. Так там простые вещички, вряд ли ты найдешь в нем что интересное.

– Какой узелок? – вскинулся Гуча.

– Я ж тебе говорю – ничего волшебного. Деревянная кружка, палочка, ржавый ножик и монетка. Еще поясок. Все завязано в яркую тряпку. Мне оно не нужно, я даже не помню, как вещи у меня в руках оказались. Да вон он, узелок, в траве валяется, возьми,– сказал ангел и перевернулся на другой бок. Через мгновение Бенедикт крепко спал, по-детски причмокивая губами.

Гуча нашел узел, подтащил к костру, дрожащими пальцами развязал – и ахнул: на яркой ткани лежали предметы, символизирующие силу четырех стихий – Огня, Воды, Земли и Воздуха. Предметы, дарующие власть над силами природы, наделяли человека, умеющего ими пользоваться, могучим даром волшебства, причем настоящего волшебства. Пошлые штучки наподобие телепортации и телекинеза, какими баловались в Энергомире, не шли с ним ни в какое сравнение.

Гуча с благоговением взял в руки кубок и едва не выронил, почувствовав, как в него вливается таинственная сила. Черт, то осторожно опустил волшебную вещь на тряпку, пододвинул поближе свою торбу, порылся в ней и извлек на свет стопку одежды. Он быстро скинул черный облегающий комбинезон, надел просторную белую рубаху и подпоясался серебряным пояском, найденным в узелке. Поясок походил на застывшую змейку, пряжка в точности повторяла змеиную головку, даже зеленые камешки глаз блестели словно живые.

Черт, впрочем, уже не черт, а человек, натянул черные штаны, потом длинные сапоги, расправил складки рубахи, ниспадающей до колен. Сверху накинул алый плащ с потайными карманами. Длинные, до плеч, черные волосы повязал лентой, собрав сзади в хулиганский хвост.

Опустившись на колени, Гуча снова взял в руки кубок.

– Любовь и страсть,– прошептал он, с радостью принимая подаренную силу.

Когда кубок перестал светиться и из серебряного снова стал деревянным, он опустил его в глубокий карман плаща.

Монетка оказалась динарием – золотым медальоном с изображением пятиконечной звезды. Гуча вытянул руку – кругляш попал в луч лунного света и засиял. Золото сверкало, радуя ладонь приятной тяжестью.

– Слава и богатство! – прозвучали в ночной тишине слова, и человек повесил медальон на шею, спрятав под рубахой.

– Разум и дело! – Взлетевший вверх ржавый нож стал сначала сверкающим кинжалом, потом – хорошо сбалансированным мечом, потом – опять старой кухонной рухлядью. Налетевший порыв ветра взъерошил Гучины волосы, с дыханием проник в кровь.

Черт поднял жезл.

– Желаю и повелеваю! – Тонкая палочка, обитая с двух сторон медью, в глазах постороннего не представляла ценности, но для знающего человека была бесценна. Где-то громыхнуло, чистое звездное, небо прорезала молния. Жезл превратился в крепкий посох.

Гуча опустился на траву и, подбрасывая сухие ветки в костер, принялся размышлять, что же делать с нежданно привалившим богатством. Как пользоваться волшебными вещами, он не знал – информация, которую он раскопал в архиве канцелярии, была слишком скудна. Оставалось одно – найти волшебника Амината и расспросить его.

Он поднял с земли платок, не заметив, как в траву упала маленькая книжка. Стараясь не тревожить спящего Бенедикта, Гуча перебрал и осмотрел провизию, сложил горкой на ткани и завязал концы платка крепким узлом. Потом приладил к длинной палке, чтобы удобнее было нести на плече. Он надеялся, что растяпа ангел осознает ценность того, что ему доверили, и не потеряет узел с запасами где-нибудь в лесу. Все остальное улеглось на дно серой торбы. Мешочек с золотом для расчета с местным населением перекочевал на пояс, туда же Гуча прицепил фляжку со спиртным. Закончив дело, он прислонился спиной к дереву и задремал.

Утро вступило в свои права.

Яркое солнце осветило мир. Шустрые лучи пробились сквозь кроны деревьев и разбудили лес. Запели птицы, зашелестела листва. Где-то забарабанил дятел. Озорной лучик наткнулся на спящего человека, поиграл, переливаясь на золотом шитье одежды, добрался до лица, пощекотал нос, прыгнул в глаза.

Бенедикт чихнул и проснулся. С удовольствием потянулся, разминая затекшие за ночь руки и ноги. Медленно открыл глаза и замер: напротив сидел человек, ничем не напоминающий Гучу – въедливого и ироничного черта, который сделал хорошую карьеру в преисподней.

Нет, теперь это был мужчина лет тридцати с черными, как смоль, волосами. Лицо, спокойное и умиротворенное во сне, все же было лицом хищника. Нос с горбинкой напомнил ангелу клюв большой птицы. Тонкие губы плотно сжаты. Квадратная челюсть говорила о том, что человек решителен и опасен. Брови черной полосой взлетали к вискам. Даже ресницы показались ангелу оружием – они напоминали обломки игл.

Незнакомец открыл глаза и пригвоздил Бенедикта к месту взглядом угольно-черных глаз.

– Не бойся, свои.– Брюнет усмехнулся, и на его щеках появились знакомые ямочки. Ангел вздохнул с облегчением.

Немного поплескавшись в протекающем по дну оврага ручье, Бенедикт присоединился к спутнику – тот уже с аппетитом уплетал хлеб. Присев рядом, юноша сначала с опаской посмотрел на еду, потом осторожно взял маленький кусочек сыра и, распробовав, во второй раз удивился приятности этого способа восполнения энергии. Минуту спустя он уже с удовольствием уплетал за обе щеки все, что лежало на салфетке – жевал хлеб и сыр, хрустел огурцами и редиской, надкусывал чеснок, уже не боясь его жгучести. Гуча, открыв рот от изумления, смотрел, как с молниеносной быстротой исчезает еда, а Бенедикт, прикрыв от удовольствия глаза, шарит руками по салфетке, хватая то одно, то другое.

– Да, парень, дистрофия тебе не грозит,– медленно произнес он, улыбаясь щенячьему восторгу ангела.

– Извините,– прошептал Бенедикт и покраснел как вареный рак,– я, кажется, немного увлекся.

– Да ничего, не жалко,– засмеялся брюнет,– вот только бы живот с непривычки не заболел. Ты первый раз в таком теле?

– Да.– Бенедикт громко рыгнул.

– Значит, тебе предстоит испытать обратную сторону этой вкусовой оргии, и кажется…Что, уже?

Ангел пулей понесся в кусты. Гуча в ожидании продолжения шоу раскурил трубку, пустил длинную струю сизого дыма.

Бенедикт появился не скоро, пунцовый от смущения и немного ошарашенный.

– Ну и как? – поинтересовался черт, наслаждаясь спектаклем.

– Странно,– ответил ангел,– в учебнике по анатомии человека это описано по-другому. Я думал, что это гораздо приятнее.

– Все, ангелок, зависит от того, с какой точки зрения ты подходишь к вопросу. Хотя, с какой ни посмотри, понос, он всегда приятней запора,– философски заметил Гуча.

– Как понос? Я думал, это оргазм! – почему-то обиженным тоном произнес Бенедикт.

– Ор… Ор-р-газм? – Гуча упал на траву и захохотал так, что с ближайших деревьев взлетели птицы.– Девственник!

– А что в этом смешного? – пробурчал ангел.– Дядя говорит, мне еще рано.

Гуча ничего не ответил. Ангел тоже притих – вспомнил последнюю встречу с дядей и события, которые привели их с Гучей в этот овраг.

Его дядя устал…

Ручеек маленьких недоразумений превратился в лавину катастроф и провалов. Многочисленные совещания и регулярные головомойки, которые Большой Босс устраивал подчиненным на частых совещаниях, только усиливали неразбериху и совершенно не помогали.

Когда-то, давным-давно, они жили совсем иначе.

Энергомир населяли подвижные, почти всемогущие существа; чуть-чуть отличавшиеся друг от друга. Вот это «чуть-чуть» и стало причиной долгой и выматывающей обе стороны войны.

Дело в том, что одни жители Энергомира – назовем их верхними – поглощали энергию из окружающей среды и запасали на будущее, сгущая вокруг головы таким образом, что она образовывала вокруг их одухотворенных лиц сияющие нимбы. Верхние отличались изящным сложением, светлой кожей и твердым убеждением, что именно они самые умные, добрые и красивые.

Нижние имели приятную на ощупь шерстку черного цвета, на голове две маленькие антенны, а так же длинный хвост с кисточкой на конце – предмет их гордости.

Нимбоносные обладатели крыльев не могли понять, как можно гордиться явным атавизмом, и считали соседей дикарями, варварами и отсталой нацией. «Дикари» окрестили их занудами и то и дело интересовались, зачем они таскают за спиной крылья и уделяют столько времени уходу за ними. К чему эти крылья, когда есть такой простой способ передвижения в пространстве, как телепортация? В общем, нижние не упускали случая уязвить гордецов, а то и подстроить какую-нибудь пакость.

Нимбоносцы долги привыкли платить и в ответ на провокации разворачивали боевые действия.

Среда, населённая воинственными существами, чутко реагировала на мысли аборигенов. В результате Энергомир, где реальность была очень зыбкой, грозил превратиться в руины.

И вот тогда-то Большой Босс придумал ИГРУ.

Он предложил перенести военные действия в параллельные миры и вести их руками аборигенов.

Предложение признали гениальным и срочно ввели в обращение такие величины, как Добро, Зло, Вера, Искушение, Соблазн и многие, многие другие. На общем собрании приняли правила игры и…

И игра стала смыслом жизни целого мира. Она помогла выплеснуть в параллельные измерения агрессию, напряжение, ненависть.

Миллионы существ жили по правилам, написанным здесь – в Энергомире. Отдел Веры придумывал религии, сектор Искушений давал определение порокам и проверял на прочность веру, в редакции писались сценарии жизни как целых миров, так и отдельных особей.

Бывшие непримиримые противники и сами не заметили, как стали коллегами, увлеченными общим делом.

Энергомир тоже менялся – его приспосабливали для новых нужд до тех пор, пока он не стал похож на огромный научно-исследовательский институт. Или на контору. Даже его обитатели, переняв где-то в параллельных мирах меткое людское выражение, стали называть свой дом канцелярией. А точнее – Небесной Канцелярией.

Верхних, опять-таки с легкой людской руки, стали называть ангелами, нижних – чертями и бесами, и только Большой Босс остался Большим Боссом, хотя…

В некоторых измерениях его называли БОГОМ.

И вот сейчас он сидел и размышлял о том, что его подчиненные слишком легко перенимают людские привычки, о том, что часто нарушается иерархия, участились случаи невозвращения, особенно среди молодежи. Им, видите ли, скучно в канцелярии.

Босс, вздохнув, приказал себе успокоиться. Когда он нервничал, нимб перегревался, а это грозило облысением. Он сосредоточился на делах.

Дел было немало. В одном из параллельных измерений игра дала сбой. Мир живет вне сценария, сам по себе. Пропала одна из ключевых фигур – и все встало с ног на голову. И ни черти, ни ангелы не знают, что делать.

Этот мир использовался для обучения молодежи, и никто особо им не интересовался, а случился непорядок – и голова болит у него, у самого главного начальника.

Каждый отдел обвинял в неудаче соседний или конкурирующий, а в итоге все шли к нему. Шли, чтобы подстраховаться; шли с предложениями и доносами; шли ангелы и черти; шумными стайками прилетали амуры; телепортировались в кабинет архангелы. Все они считали, что раз он Большой Босс, то пусть и разбирается.

Господь устало прикрыл глаза, подавляя искушение плюнуть на все, взять удочки и сбежать на рыбалку. Он представил, как качается поплавок, как дурманит голову аромат цветов, а он лежит на солнышке в Эдемском саду и… думает о том, как после отпуска будет разбирать горы проблем и проводить сотни совещаний!

В приемной что-то ухнуло, что-то разбилось, Босс вздрогнул, отвлекаясь от безрадостной картины возможного отдыха.

С надрывным скрипом отъехала в сторону массивная дверь, прервав неприятные размышления. В образовавшуюся щель просунулся длинный крючковатый нос с большой бородавкой на кончике. Близко друг к другу, так, что, казалось, они сидят прямо на носу, моргали хитрые слезящиеся глазки. Над ними нависали лохматые брови, губы потерялись где-то среди морщин, а обрамляли несуразицу, каковую являло собой это лицо, кокетливые мелкие кудряшки грязно-серого цвета.

– Я тут по поводу пижамки – сказало существо и улыбнулось, показав длинные клыки. Затем оно протиснуло в щель костлявое тело, одетое в бесформенное тряпье, горделиво прошествовало к столу и уперлось острыми кулаками в столешницу.

– Что? – несколько ошеломленный наглостью посетительницы растерянно спросил Босс, удивляясь про себя, куда подевалась охрана вкупе с секретарями, которым надлежит сидеть в приемной.

– Пижамка розового цвета, на карманах вышиты гусята, в комплекте с чепчиком,– прошамкала Гризелла, снова обнажая в подобострастной улыбке желтые клыки.– С двумя чепчиками.

– Что вы несете? – нашелся наконец начальник, чувствуя, что еще мгновение, и он полезет под стол.

Гризелла слегка покраснела, вспомнив о взводе херувимов и толпе посетителей, прилипших к своим местам в приемной, но тут же взяла себя в руки. Она изобразила на лице оскорбленное достоинство и заголосила:

– Да что это вы с ветераном-то полевых работ делаете? И пенсия-то никудышная, и льгот никаких нет, и здоровья совсем не осталось! Ночной работой аморального характера загружаете, а расчет ни в одной кассе не получишь! Семнадцать лет пытаюсь пробиться к вам на прием – не пущають! У, бюрократы!

Гризелла увлеклась. Голосок становился все писклявее и пронзительнее.

– Яснее, пожалуйста,– прервал ее Большой Босс, вспомнив о том, что сам много лет назад распорядился не пускать настырную ведьму в кабинет.

– Я работу аморального характера выполнила? Выполнила! Принца умыкнула? Умыкнула! А расчет где? Я вам что – фея, бесплатно работать?

– Расскажите-ка поподробнее,– уже с интересом попросил Большой Босс, показывая рукой на стул.

Гризелла села, закинула ногу на ногу и рассказала уже известную нам историю похищения наследника.

Через пять минут главный начальник готов был расцеловать страшную ведьмину физиономию, а через десять, провожая неожиданную спасительницу до выхода, клятвенно пообещал ей самолично все уладить.

В приемной босса ожидало новое потрясение – телохранители, секретари, посетители дергались, словно припадочные, не в силах сдвинуться с места, и что-то мычали, плотно сомкнув губы. Господь застыл на месте с открытым ртом.

Гризелла, бросив на Босса игривый взгляд, отчего его рот захлопнулся сам собой, бодрой походкой приблизилась к сидевшему ближе всех серафиму и с треском сорвала кусок скотча с его перекошенного лица.

– За семнадцать лет все перепробовала,– объяснила она онемевшему Господу, замахиваясь клюкой на живописную группу.– Не пущають, бюрократы! У, ироды! Слетайте в параллельные за растворителем, клей-то универсальный, колдовством его не возьмешь.– Последние слова прозвучали уже из коридора.

Распоряжения самого главного начальника последовали немедленно, и такие, что черт Гуча от злости готов был съесть собственный хвост.

– За что? – кричал он, пытаясь пробиться к двери мимо мордоворотов из охраны Большого Босса.

– По высочайшему указанию,– отвечали серафимы, поигрывая мускулами.

– Качки проклятые,– прошипел черт, принимая боевую стойку.

Серафимы в ответ дружно заржали, демонстративно положив руки на эфесы огненных мечей. Взбешенный Гуча прыгнул, рассчитывая попасть одному ногой в челюсть, а второго зацепить кулаком, но в этот момент дверь открылась, охранники почтительно расступились в стороны. Черт, не в силах остановиться, угодил копытом во что-то мягкое и зацепил рукой что-то твердое.

Упал бунтовщик неудачно, несколько минут не мог справиться с мельтешившими в глазах искрами. Когда же он прозрел, то подумал, что лучше бы ему навсегда остаться слепым. Напротив сидел его собственный шеф – Люцифер. Черные щеки побледнели, став светло-серыми, одного рога почему-то не хватало. Гуча разжал кулак и с удивлением обнаружил в нем обломок костяной антенны. Поза шефа тоже не обнадеживала – Люцифер сидел согнувшись и обхватив руками живот. За его спиной топтались серафимы, тактично сдерживая смех.

Гуче захотелось умереть. Он обвел глазами комнату, но ни крючка, ни веревки в ней не оказалось. Решив, что его и так убьют, черт доковылял до стола, похожего на школьную парту, и, обреченно вздохнув, сел.

– Все, допрыгался,– с умным видом изрек один из охранников.

– Нет, отпрыгался,– с ухмылкой поправил его другой, но провинившийся уже ни на что не реагировал.

Зато реакция Люцифера, когда он пришел в себя, оказалась бурной.

– Вон! – заорал он.– Вон! В ссылку! В параллельных сгною!

Главный черт вышел из комнаты и уже из коридора прокричал:

– Все тебе будет – и повышение, и отпуск!

Гуча снова вздохнул, совершенно не понимая, что же происходит.

Комната заполнилась народом. Служки установили большие столы, пухленькие амурчики натаскали ножниц, иголок и прочей портновской дребедени. Благообразный старец из отдела Развития ремесел стал напротив черта, погладил седую бороду, прокашлялся и торжественно объявил:

– Итак, юноша, урок первый – раскрой ткани.

Черт Гуча учился шить. Проклиная все на свете, колол пальцы иглой, обливаясь слезами, порол кривые швы. С отвращением постигал тонкую науку моделирования с помощью какого-то новомодного ускоренного метода. Когда же дошли до трехсот видов вышивки, он взбунтовался, но пара шестикрылых быстро успокоила его.

Время от времени в кабинет заглядывали подчиненные, старательно изображавшие сочувствие, или, с ехидной усмешкой, конкуренты, и тогда Гучу так и подмывало вскочить и броситься на них, дабы отучить ухмыляться на веки вечные.

Когда же экзамен был принят, когда первая самостоятельная работа предстала перед глазами черта во всей красе, он наконец-то понял, в чем дело.

Бывший бригадир вспомнил ту проклятую ночь, когда подменили сценарий судьбы принца. Перед ним, переливаясь, сияла розовым атласом пижамка. Та, которую он когда-то пообещал ведьме Гризелле за помощь. Розовые бантики топорщились, гусята, вышитые на кармашках, смеялись над незадачливым портняжкой. Гуча смотрел на творение своих рук и ругал себя последними словами, но на душе стало легче. Теперь, зная причину неудовольствия Большого Босса, можно было оправдаться.

Как сильно он заблуждался, Гуча понял, оказавшись пред светлыми очами самого главного начальника. Тот стоял, упершись в стол руками, и грозно смотрел на посетителя. Черт скромно опустил глаза, ожидая развития событий.

В кабинете материализовался ангел-стажер из издательства, по совместительству – племянник Большого Босса. Бледный, волосы торчали в разные стороны, нимб съехал набок. Несчастный прижимал к груди старую, потрепанную папку и вытирал слезы рукавом грязной хламиды.

– Итак,– начал Господь,– вы, и только вы двое виновны в том чудовищном недоразумении, которое вот уже столько лет мешает жить и работать нашему миру! Бенедикт, объясни, зачем ты подменил сценарий?

– Я не специально,– заныл ангел.– Я столкнутся с кем-то на лестнице, упал, скатился вниз. Потом встал, подобрал папку и пошел.

– Когда ты обнаружил, что папки перепутаны?

– Сегодня,– пролепетал перепуганный ангел.

– Что было в твоей папке? – Босс вопросительно поднял бровь.

– Не п-п-помню.– Казалось, ангелочек вот-вот упадет в обморок.

– Куда принца дел, недотепа? – взревел Большой Босс. – И не смей падать в обморок!

– Не помню.– Ангел опустил голову, горестно вздохнул и упал на колени.– Дядюшка, честное слово, последний раз, я больше не буду.

– Встань, шут гороховый,– устало махнул рукой дядя, опускаясь в кресло.– Исправишь все сам. Принца найдешь и сделаешь королем. Не появляйся на мои глаза, пока не наведешь порядок.

–Дядюшка,– Бенедикт заплакал навзрыд, утирая лицо многострадальным рукавом,– дядя…

– Вон! – рявкнул начальник. Ангел взлетел и испарился. На Гучу посыпались перья, мелкий мусор, капнуло что-то липкое.

– Теперь ты,– обратился к нему Господь.– Ты знал, что с судьбой принца что-то не то?

– Знал,– смиренно согласился черт, теребя исколотыми пальцами пакет с пижамкой.

– Почему же тогда не спросил, не посоветовался?

– Не подумал.– Черт опять вздохнул, проклиная тот день и час, когда он столкнулся с растяпой на лестнице.

– Думать будешь в Иномирье! С ведьмой рассчитайся в первую очередь – еще один визит этой язвы меня убьет! Присмотри там за моим недоумком, а то ведь натворит дел – всей конторой потом не расхлебаем. Принца вернуть на место, а насчет ссылки не переживай, я поговорю с Люцифером, отменим.

Босс вышел из-за стола, подошел к Гуче и похлопал его по плечу.

– Ты парень умный, справишься, удачи тебе.– Начальник замялся и, почему-то перейдя на шепот, добавил: – Ты там помягче с моим оболтусом, ладно?

– Обязательно,– улыбнулся черт, перебирая в уме наказания, которых достоин Бенедикт.

– А обещания впредь выполняй,– снова помрачнел Босс, вспомнив ведьму.

Черт исчез. Господь Бог, довольный тем, что все так хорошо разрешилось, принялся в уме составлять список рыболовных снастей, которые возьмет с собой в отпуск. В то время, когда провинившиеся собирались покинуть гостеприимный овражек, он сидел на берегу пруда и напряженно следил за поплавком.

– С чего бы это ни началось, я здесь долго отираться не буду. Решим проблемку – и домой! – Посмеиваясь, Гуча затушил костер, взвалил на плечо торбу и зашагал вверх по склону оврага.

Бенедикт поднял узел и вдруг заметил в траве маленькую книжку в красном кожаном переплете. Машинально поднял, сунул в карман, взвалил на спину ношу, подхватил с земли салфетку и, размахивая ею, словно флагом, пошел следом за спутником.

В пути ангел то и дело забегал вперед, заметив белку или зайца, рвал цветы, перепрыгивал через кусты, на что Гуча смотрел со снисходительной улыбкой многоопытного путешественника. Душа Бенедикта пела. Он больше не боялся показаться смешным, опозорить дядю или что-нибудь напутать. Он думал о том, как хорошо было бы, если б принц никогда не нашелся. Бродить бы вот так с Гучей вдвоем по этому прекрасному миру…

Лес стал редеть, и к обеду путники вышли на поляну с большим трухлявым пнем в центре.

– Привал,– объявил Гуча, падая на траву. Бенедикт пристроился рядом и принялся плести венок из собранных по пути ромашек.

– Послушай, Гуча,– вдруг спросил он,– почему тебе такое странное имя дали? У вас всегда так красиво называют – Азраил, Люцифер, Мафусаил.

– Мои родители большие оригиналы,– ответил черт, мрачнея.– Это не полное имя, его пришлось сократить, уж больно трудно произносить, да и смешно звучит.

– А как звучит? – не унимался дотошный ангел.– И что может быть смешного в имени человека?

– Вот именно, человека,– буркнул черт.– Чингачгук.

–Что?

– А то, что зовут меня так – Чингачгук Эфроимович.– Гуча стал в картинную позу и шутовски поклонился удивленному спутнику.

– Не могли тебя так назвать,– возразил Бенедикт. Он серьезно занимался историей параллельных измерений и поэтому предположил, что его опять разыгрывают.

– Много ты знаешь! У меня мамаша – специалист по коренному населению Америки, а папа, тряпка порядочная, позволил испортить ребенку жизнь… Ну че ты ржешь? – попробовал рассердиться тезка гордого индейского вождя, но Бенедикт смеялся так заразительно, что он махнул рукой и тоже расхохотался, в который раз удивляясь нелепости своего имени.

– Наследника где будем искать? – внезапно спросил Гуча. Бенедикт сразу сник. Он, хотя и уверял всех в обратном, хорошо помнил, что написал в том злополучном сценарии.– Ведьма сказала Большому Боссу, что отвезла младенца в Последний Приют и подбросила под чьи-то двери. Большего от нее не удалось добиться. Все разорялась по поводу аморальности поступка. Так что ты накатал в сценарии?

– Не помню,– по привычке заканючил Бенедикт.

– Я, ангелок, не дядюшка, и очки мне втирать не надо.– Черт вытащил из торбы карту и разостлал на пне.– Последний Приют находится в Забытых землях, места там опасные, а ты скрываешь важную информацию. Как ты думаешь, что я могу сделать, чтобы вытрясти из тебя правду?

– Побить.

– Правильно. Мне приступать?

– Это негуманно!

– Зато как действенно, Бенедиктушка! Считаю до трех – раз…

– Мне очень стыдно,– пролепетал ангел.

– Ничего, как говорят люди – стыд не хлорофос, глаза не выест, рассказывай!

– Я тогда к первой самостоятельной работе приступил,– убитым голосом произнес Бенедикт,– а начальник меня перед всем коллективом высмеял. И за что, как ты думаешь? Только за то, что я родственник Босса. Так и обозвал – Боссородственник!

– И что?

– А то,– огрызнулся Бенедикт.– Не мог же я сказать лицу, занимающему высокое положение, все, что я о нем думаю.

– Почему?

– Во-первых, нарушение иерархии, а во-вторых, я не так воспитан. Вместо примитивного выяснения отношений я взял и в конце сценария написал все, что хотел сказать этому несправедливому руководителю, который предвзято относится…

– Короче, оратор!

– Я же не знал, что сценарий утвердят, вот и внес поправки. Просто не понимаю, как такое возможно? Не понимаю!!! Если работа хорошая, то зачем критиковали? А если плохая, зачем утвердили? Нелогично как-то.

– А жизнь, ангелок, сама по себе штука очень нелогичная. Ты лучше расскажи, какие исправления внес?

– А разве ты сам не читал?

– Нет.– Гуча поморщился.– Я посмотрел – программа другая. Не разобрался, сразу к ведьме кинулся. Голова сильно болела. С похмелья.

– Понятно,– сочувственно произнес ангел, уже знакомый со спиртными напитками.– Я написал: «Чтоб ты сгинул неизвестно где, чтоб тебя там повесили вниз головой, привязав к столбу…»

– Надеюсь, не за яйца?

– Нет,– Бенедикт покраснел,– за ноги.

– Слава богу! Только представь, что бы мы с тобой делали с кастрированным наследником престола? Сценарий-то чьей жизни был?

– Да так, семнадцатого сына какого-то нищего.– Бенедикт задумчиво прожевал травинку, выплюнул ее и посмотрел на черта.– Ты сам подумай, ну кем может стать семнадцатый сын нищего?

– Как минимум – попрошайкой, вором и убийцей.

– Вот ты все понимаешь! – обрадовано вскинулся ангел.– С какой стороны ни посмотри, а нормального человека из него не получится. Я все точно не помню, но знаю, что анализ судьбы был сделан правильно. А этот крючкотвор меня таким болваном выставил, что хоть сквозь землю провалиться!

– Да, задачка.– Гуча задумчиво водил ногтем по карте.– Нам предстоит найти вора и афериста, сделать его королем и постараться, чтобы при этом он не стащил казну и корону, так?

– Примерно так,– согласился расстроенный воспоминаниями ангел.

– Сейчас мы находимся в старом лесу, в предгорьях. Дальше наш путь лежит через перевал в загнивающий городишко под названием Последний Приют. Это единственное человеческое поселение в Забытых землях. В старину там жили разбойники, бывшие пираты и прочие висельники, ну а теперь городок населяют их потомки, которые слишком упрямы, чтобы переселиться в более благоприятные места. Судя по карте, идти недолго, через сутки будем на месте.

– А найти подкидыша в многодетной семье проще простого,– радостно добавил Бенедикт.

– Если я не ошибаюсь, ангелок, нам не придется его искать – он будет висеть на столбе, привязанный за ноги. Нам останется только снять его, как спелый овощ.

– Фрукт,– поправил Бенедикт.– Я где-то слышал, что таких людей фруктами называют, только не пойму почему.

– Наверное, потому, Бенедиктушка, что их на деревьях часто вешают.– Гуча поднялся, повесил на плечо торбу и зашагал по направлению к возвышавшимся над верхушками деревьев горным вершинам, бросив на ходу: – Чем скорее покончим с этим делом, тем скорее вернемся домой.

– Мне как-то не особенно хочется возвращаться,– пробормотал под нос ангел и поплелся следом.

Через два часа лес кончился, дорога пошла вверх. Бенедикт, не привыкший ходить по горам, то и дело оступался и падал. Когда добрались, до вершины, он совсем выдохся. Во рту пересохло так, что он, отхлебнув из фляжки, даже не заметил, что в ней совсем не вода. На перевале Чингачгук разрешил отдохнуть несколько минут. Ангел вытер широким рукавом пот со лба и оглянулся назад.

Внизу простиралась живописная равнина, покрытая темной зеленью лесов. Словно драгоценные камни сверкали озера. Далеко на юге различались аккуратные квадратики полей и причудливые очертания городских башен.

Бенедикт посмотрел на север, по другую сторону горного хребта, и поразился – там простиралась голая, каменистая равнина, на которой тут и там темнели купы чахлых, кривых деревьев. Казалось, до горизонта рукой подать, наверное, из-за серого тумана, укрывшего землю клочковатым одеялом.

Тропка вывела путников на вершину, далее спускалась вниз, виляя меж валунов, к поселку домов из пятидесяти, покосившихся и ветхих.

Ангел стоял неподвижно, дивясь контрастности этого мира, его захватывающей дух суровой красоте. Где увидишь картину восхитительнее, чем эта, открывшаяся с вершины горы,– думал он, и в этот миг из гнезда, находящегося ниже, на утесе, взлетел орел. Бенедикт от восторга перестал дышать. Мощь и красота птицы заворожили. Он проводил орла восхищенным взглядом и, забыв обо всем, рванулся за ним, к облакам.

Хорошо, Гуча вовремя заметил, что ангел немножко не в себе, и насторожился, иначе косточек небожителя не собрал бы даже его любящий дядюшка. Черт еле успел ухватить его за край камзола.

– Слушай внимательно, птичка!– отчеканил он, прижимая юношу к земле.– Раньше ты был ангелом и летал! После – ты снова будешь ангелом, и будешь летать! Но сейчас, запомни, сейчас ты – человек, а люди не летают! Вбей это себе в свою дырявую башку!!!

– Совсем не летают?

– Совсем!

– Жаль…

Гуча поднял посох и торбу, хмуро взглянул на ангела и начал спуск. Бенедикт поспешил за ним, подстраиваясь под быстрый шаг черта. Камешки под ногами осыпались, он скользил, высекая искры ненужными шпорами, и старался не отстать.

Светало, когда путники вошли в городок. До чего же убогое место! Дома через один грозили завалиться, улицы замусоренные. Даже ветер с моря, залетая сюда, терял свою свежесть и мчался дальше уже насыщенный зловонием гнили и нечистот.

Никто здесь не поднялся ото сна с первыми лучами солнца, не стучали молотками кузнецы, не скрипели рыбачьи лодки. Городок, казалось, вымер. Все спали.

Но вот скрипнула калитка, и в переулок вышла старая женщина. В руках у нее была прикрытая чистой салфеткой большая корзина, судя по запаху, со съестным. Старушка озиралась по сторонам, словно боялась, что ее заметят.

Ангел, обрадовавшись, рванулся было к ней, но бдительный черт успел схватить его одной рукой за шиворот, а другой зажать рот.

– Тихо,– шепнул он, затаскивая спутника в переулок.

Женщина шла к центру поселка, где на столбе посередине замусоренной мостовой вниз головой висел парень. Руки его были связаны за спиной, ноги прикручены к перекладине толстой веревкой. Лицо от натуги было багрово-красным, так что россыпь веснушек на носу сделалась почти неразличимой. Ростом детина как раз со столб, рыжие волосы подметали землю, и поэтому издалека казалось, что повешенный стоит на голове.

– Еще один пижон,– проворчал Гуча, в первую очередь обративший внимание на ярко-красные штаны страдальца и рубаху пронзительного василькового цвета. Он как-то забыл, что сам одет отнюдь не скромно. Алый плащ трудно назвать незаметным.

Женщина затравленно оглянулась, но, не увидев ничего подозрительного, заспешила к столбу.

Повешенный открыл глаза.

– Что вы право, маманя, так рано пришли? – недовольно проговорил он вполголоса.– Спать не даете. Отец поколотит, подумает, что к молодому парню на свидания бегаете.

– Молчи, висельник, – свистящим шепотом сказала женщина.

Она поставила корзину и, расстелив прямо на земле салфетку, принялась выкладывать на нее продукты: увесистый кусок вареного мяса, несколько картофелин, горку пирогов, пучок зелени, краюху хлеба и в последнюю очередь маленькую желтую репку.

– Маманя,– заныл парень,– вы опять! Я же чеснока просил. Вампиры прям извели совсем, все с разговорами лезут, спать не дают по ночам! А вы – репку…

– Молчи, репа полезней.

– Маманя, мне не семь лет, а семнадцать.

– Витамины в любом возрасте нужны, а по твоим поступкам и не скажешь, что тебе семнадцать. Это ж надо – у святого человека кольцо украсть! – Мать сокрушенно покачала головой.

– Да на фиг святому перстень?

– А на фиг тебе висеть здесь?! – вспылила старушка.– Ну что ж ты меня в грех вводишь? Да за что мне беда такая на старости-то лет, да за что мне такое наказание…

– Мамань, жрать давай,– напомнил непутевый сын.

Старушка засуетилась, вставила в кувшин соломинку, другой конец которой сунула в рот сыну. Парень судорожно хлебнул и сморщился – белая струйка потекла вниз, по щеке к глазу, намочила буйные кудри и улеглась лужицей вокруг головы привереды.

– Маманя, опять молоко!

– Пей, маленький. Спасибо доброму человеку, хорошее дело сделал. Так, глядишь, и совсем озорничать перестанешь, остепенишься, работать начнешь.

Сын со страдальческой миной сосал молоко, представляя, как он разберется с отшельником, из-за которого стал посмешищем всего поселка.

После молока настала очередь репы.

– Не буду,– уперся парень.– Пронесет же!

– Мяса не дам.– Угроза подействовала – парень послушно открыл рот, позволив положить в него репу. Потом настала очередь мяса, потом – пирогов и пучков зелени.

Ошеломленный, Бенедикт повернулся к Гуче:

– Послушай, а разве это возможно – есть, вися вниз головой?

– Он же заколдованный, поэтому умереть ему никак нельзя. Надо, чтобы помучился подольше, а кушать в любом положении хочется,– ответил черт, тоже, впрочем, пораженный прожорливостью висельника.

Старушка тем временем скормила последнюю крошку и аккуратно вытерла сыну рот.

– Не нарадуюсь я на тебя, Самсонушка, не пьешь, не дерешься, воровать перестал. Вот только девки жалуются, смущаешь ты их.

– Нечего шастать мимо – сами так и норовят юбки повыше поднять, а мне здесь развлекаться больше нечем.

– Все равно нехорошо, скромнее надо быть!

– Мамань,– хитро блеснул глазами сын,– а как же вы с такими принципами-то семнадцать детей народили?

Старуха в сердцах стукнула насмешника кулаком и, вдруг заспешив, сказала:

– И то верно, домой пора, как бы отец чего не подумал. Ты здесь не балуй, вечером ужин принесу.

– А обед? – напомнил прожорливый сын.

– Обедом тебя накормят. Анна с утра будет тесто ставить на пироги.– Женщина неловко нагнулась, поцеловала висящего на столбе парня и пошла прочь.

– Вперед! – скомандовал Гуча.

– А ты уверен, что это он?

– Я уверен, что у тебя воображение больное – такое пожелать своему начальнику, пусть даже он старый козел. А парень теперь страдает из-за тебя на столбе,– проворчал черт и поморщился – рыжий покачивался на столбе, сухое дерево противно скрипело, действуя на нервы.

Повешенный открыл глаз пронзительного зеленого цвета и вопросительно посмотрел на приближающихся незнакомцев. Бенедикт вежливо присел рядом, а его спутник пнул столб.

– Зачем же ты перстень у старичка свистнул? – поинтересовался Гуча, не пропустивший из беседы ни слова.

– Да изумруд в нем под цвет глаз был,– ответил повешенный, открывая второй, почему-то карий глаз.

Ангел ойкнул, а Самсон рассмеялся, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

– Тихо,– шикнул Гуча,– поговорить надо. Сейчас снимем тебя и куда-нибудь в сторонку отойдем.

– Размечтались,– вздохнул повешенный.– Кто только ни пытался – не получается. Старик-то волшебник на веревку заклятие наложил, так что, господа хорошие, говорить будем здесь.

Черт снял с пояса волшебный нож и, сосредоточившись, представил, как тот режет веревку. Один взмах – и Рыжий рухнул на землю.

– У-у-у…– взвыл парень.– Предупреждать надо, поразвелось колдунов!

– Пошли отсюда,– перебил его суровый брюнет,– народ уже зашевелился.

Нежданные спасители помогли Самсону подняться и, поддерживая его с двух сторон, поспешили прочь из поселка. В укромном местечке, недалеко от тропы, штрафники опустили наследника на землю, стараясь отдышаться. Рыжий, конечно, мог бы идти сам, но если людям хочется нести его, то зачем напрягаться? У него от долгого висения на столбе ноги, конечно, затекли, но не так сильно. Самсон стонал и вздыхал скорее из озорства, чем от боли.

Бенедикт, уже не спрашивая, развязал узел и пригласил позавтракать. Гуча откусил хлеба, потянулся за фляжкой. Рука нащупала срезанный ремешок, а бульканье за спиной объяснило, кто это сделал.

– Отблагодарил, висельник! – взвился черт.

– Да остынь ты! Не удержался, больно аппетитно пахла. Ты когда последний раз молоко пил? – спросил Самсон, нисколько не стесняясь.

– При чем тут молоко?

– А вот попей с недельку – узнаешь.– Самсон отшвырнул опустошенную фляжку, отрыгнул и, растянувшись на земле, захрапел.

– Ну и манеры… – покачал головой ангел, отрываясь от еды.

– На свои посмотри, саранча,– пробурчал черт.– Опять все сожрал, пока я разговаривал.

Ангел виновато опустил глаза, протягивая недоеденную корку голодному спутнику.

– И на том спасибо,– вздохнул Гуча, но корку не взял.

Погони не было, от кого прятались – неизвестно. Горожане облегченно вздохнули, не увидев буяна и забияку на столбе, разве что попричитала мать, да какая-нибудь девица тайком утерла слезу.

Самсон, выспавшись, проснулся в лирическом настроении. Как человек легкомысленный, он ни на минуту не задумался о том, что надо от него этим странным людям, и от души радовался новому приключению.

В мечтах он уже видел, как мстит отшельнику за все пережитые унижения. Придумывая старику всевозможные кары, висельник вместе с тем замечал все вокруг. Особенно настырно лез в глаза тяжелый кошель на поясе старшего спутника. Человек этот всем своим видом внушал опасение, но кожаный мешочек так соблазнительно позвякивал, что воришка решил при случае рискнуть.

Спасители тем временем обсуждали, куда идти дальше, и Самсон, услышав слово «волшебник», стал внимательно прислушиваться. Как оказалось, путь лежал мимо жилища старого волшебника, по милости которого воришка стал посмешищем всего поселка. Быстро смекнув, что можно очень скоро удовлетворить жажду мести, Рыжий решил навязаться в попутчики спасителям. Но напрашиваться не пришлось.

Черт свернул карту и серьезно посмотрел на Самсона:

– Прежде чем отправимся в путь, я кое-что расскажу тебе.

– Да вот он я, рассказывай,– осклабился тот.

– Не ерничай, дело серьезное – в твоей судьбе допущена ошибка.

– Да я это и сам знаю: что бы ни украл – обязательно поймают и морду набьют. Несправедливо.

– Справедливо,– перебил его черт.– Ты знаешь, что ты подкидыш?

– А то! Матушка всю жизнь Бога недобрым словом поминает за это.

– Дядюшка тут ни при чем,– вступил в разговор ангел.

– Какой дядюшка?

– Его дядюшка, Господь Бог,– ответил Гуча.– Понимаешь, он – ангел, а я – черт.

– Ага,– засмеялся Рыжий,– а я – сын короля.

– Откуда ты знаешь? – изумился Бенедикт.

– Сорока на хвосте принесла. У вас, ребята, с головой все в порядке?

Самсон тряхнул головой, развернулся и пошел к поселку, решив, что иметь дело с сумасшедшими – себе дороже выйдет.

Ангел с чертом ухватили его под руки и стали наперебой объяснять:

– Послушай, ты действительно сын короля…

– Это я виноват, столкнулся на лестнице…

– Тебя королем надо сделать, тогда…

– Ты только подумай, какая тебя жизнь ждет…

Остановившись, Самсон стряхнул спасителей и уселся на землю.

– Рассказывайте,– потребовал он. Внимательно выслушав историю своего рождения, он покачал головой, подумал и сказал: – Ошибаетесь вы, ребята, я не король! Вы мою рожу видели? Так вот, короли такими не бывают.

– Это почему?

– Короли, они люди благородные, и лица у них соответствующие. А у меня на лбу написано, что я плут.

– Я где-то читал, что многовековая селекция действительно сказалась на облике особ королевской крови,– произнес ангел, задумчиво разглядывая принца.

– Короли, короли… Ну подумай сам, Бенедикт,– кем были первые короли? Это были захватчики, а значит, воры и плуты. Это потом они стали самых красивых женщин в жены брать. Так что принц может родиться красавцем, а может иметь и такую физиономию, как наш.

– А… понял! Рецидив наблюдаем!

– Ну, ты загнул, ангелок… Скорее – рецидивиста пасем,– сказал Гуча и внимательно посмотрел на подопечного.

Красная физиономия Самсона действительно не вязалась с его королевским происхождением: большой мясистый нос, усыпанный оранжевыми веснушками, толстые губы, румяные щеки и разноцветные, необычайно честные глаза, обрамленные рыжими ресницами. Глуповатая физиономия наивного крестьянского парня, которого трудно не то что в коварных мыслях заподозрить, но и вообще в наличии каких-либо мыслей. Глядишь в распахнутые глаза – так и хочется последнюю монетку отдать. Черт потянулся было к кошельку, но вовремя опомнился, рука снова нащупала срезанный ремешок фляжки. Но все же это был он – наследник Талонского престола и их пропуск домой.

– Я подумаю.

– Да что тут думать?! – вскипел Гуча.– Ему королевство предлагают, а он ерепенится.

– А на кой оно мне, ваше королевство? – Самсон почесал огненный затылок.– Мне и так неплохо.

– Ну так давай погуляем,– предложил хитрый черт,– на мир посмотрим, на людей. Кто знает, может, сам захочешь королем стать?

– Вряд ли… А вам-то что за забота?

– Нас домой не пустят, пока мы ошибку не исправим,– вздохнул ангел и покраснел, стыдясь мимолетной радости, которую испытал, когда только что найденный принц отказался им поверить.

– Мы ущерб нанесли, нам и возмещать,– подтвердил Гуча.

– Ладно,– согласился Самсон,– там видно будет.

Он вздохнул и, бросив прощальный взгляд на забытую Богом и людьми дыру, называемую Последним Приютом, решил, что терять ему все равно нечего. Место, где прошло его детство, попрощалось с ним лаем собак, звуками драки и волной неприятных запахов. Он еще раз вздохнул и зашагал вверх по тропе.

Переход через горы не занял много времени. К вечеру путники вышли к деревне на другой стороне, где и заночевали. Утром, купив еды, они отправились дальше.

Весь день шагали под темными сводами леса, пробираясь сквозь кустарник. Переходили вброд ручьи и мелкие речушки, иногда петляли по лесу, сбившись с тропы. Тогда чернявый предводитель устраивал короткий привал, сверялся с картой и находил нужное направление. Самсон поражался выносливости двух чудаков, особенно удивлял его хилый блондин. Видно было, что он устал, но шага не замедлял, не просил отдыха.

Лес стал мрачнее, тропка потерялась, но Гуча, сверяясь с картой и обнаруживая одному ему известные приметы, упрямо двигался вперед.

Остановились, когда совсем стемнело. Бенедикт рухнул на землю и мгновенно уснул, даже не вспомнив о еде. Самсон подсел к Гуче.

– Расскажи-ка мне, чем занимаются короли.

– Страной управляют, защищают границы от врагов, собирают налоги. Да мало ли дел в государстве?

– И что, так всю жизнь?

– Да.– Гуча зевнул.– Еще они охотятся, женятся на принцессах, устраивают пиры. Спи давай.

Самсон ворочался с боку на бок, но сон не шел. Он впервые так далеко отошел от родного поселка. Переполненный впечатлениями, размышлял о том, как хорошо было бы, если б сказочка, которую рассказал чернявый, оказалась правдой. Но как ни старался, не мог этого представить. Зато легко видел сундуки с казной и себя перед ними со связкой отмычек в руках. Наконец он уснул.

Утро началось с яростного вопля Гучи:

– Где этот презренный вор?!

– Что ты кричишь? – спросил ангел, гадая, кто успел с утра так разозлить черта.

– Сбежал, ворюга! С моим кошельком сбежал! – бушевал Гуча.

– Кто сбежал? – Бенедикт растерянно наблюдал за чертом, который носился словно угорелый по поляне.

– Принц наш, вот кто! Убить тебя мало!

– А меня-то за что? – удивился ангел.

– За то, что со мной на лестнице столкнулся.– Гуча кинул спутнику торбу и потрусил к зарослям, крича на ходу: – Собери вещи и жди меня здесь – догоню вора, вернусь за тобой! И чтобы не смел сдвинуться с места!

Бенедикт пожал плечами: собирать так собирать. Он поставил перед собой Гучину торбу, упаковал оставшиеся продукты, оставив себе только кусок сыра, чтобы не скучно было сидеть в одиночестве. Потом стряхнул крошки с платка и разостлал его на траве.

Зеленый платок, украшенный узором из переплетенных васильков и ромашек, почти сливался с зеленью поляны, а потому не удивительно, что, побродив немного, юноша уселся на него.

Ничего бы в этом не было плохого, если бы не то обстоятельство, что этот кусок ткани с неровно подшитыми краями взят невнимательным ангелом в башне Амината вместе с остальными вещами. Гуче, когда тот разбирал волшебные предметы, и в голову не пришло, что простенькая тряпица, в которую были завернуты кубок, монетка на цепочке, жезл и ржавый кухонный нож, тоже имеет ценность.

Ангел задумался. Молодец Самсон, решительный парень, взял и ушел, вот бы хорошо сейчас оказаться рядом с ним, подальше от Гучи, да и домой в Энергомир не пришлось бы возвращаться. Вот так он размышлял, сидя на платке, о чудесных свойствах которого и не подозревал. И даже когда перед ним оказался чей-то зад, обтянутый очень знакомыми ярко-красными штанами, он сначала как-то не обратил на него внимания.

Но вдруг заметил, что сидит совсем не там, где только что сидел. Пейзаж непостижимым образом изменился. Пропали высокие деревья, полянка и Гучина торба. Вместо лесной тишины слышался шум протекающей где-то недалеко реки.

– Сам-м-сон,– дрожащим голосом произнес Бенедикт, вспомнив, на ком в последний раз он видел эти штаны.

Беглец от неожиданности подпрыгнул и, наткнувшись на ангела, рухнул ему на колени.

– Ты как здесь оказался? – спросил Самсон, абсолютно уверенный, что еще секунду назад у него за спиной никого не было.

– Не знаю, но слезьте с меня, пожалуйста.– Бенедикт, когда волновался, становился очень вежливым.– Я удивлен не меньше вас и не имею никаких предположений по поводу столь' неожиданного перемещения в пространстве.

– Красиво сказал, жаль только, непонятно.– Самсон встал и помог спутнику подняться, подозрительно поглядывая на зеленый платок, ярким пятном выделявшийся на песке.

– Дай-ка сюда эту тряпку. Кажется, я догадался, в чем тут дело. Ладно, раз уж ты свалился мне на голову, то хоть поможешь.

– С радостью,– разулыбался Бенедикт,– если мои навыки соответствуют вашей потребности. Дело это очень сложное?

– Во загнул! Проще пареной репы – ты подопрешь дверь поленом, а я подойду с другой стороны и подпалю солому. Только тихо, он очень чутко спит,– объяснил Рыжий, раздвигая кусты.

Ангел подвинулся ближе. За кустами оказалась широкая дорога, ведущая к неказистому строению. Бенедикт догадался, что там кто-то живет – из трубы вился сизый дымок. Дом был низенький и длинный, без окон, но с большой и крепкой дверью. Покосившиеся стены едва держали соломенную крышу. Видимо, хозяин уже позабыл, когда последний раз брал в руки инструменты. Ангелу подумалось, что строение это – олицетворение нищеты и лени, а две башни, виднеющиеся неподалеку, только подчеркивают его убогость. И тут до него дошло, на что его подбивает Самсон.

– Тут что, отшельник живет? И ты его сжечь собираешься? – выпучил глаза ангел.

– Нет, доброй ночи пожелать,– съязвил Самсон.– Бери палку, шуруй дверь закрывать.

– Не пойду – это деяние идет вразрез с принципами гуманизма. То, что ты хочешь сделать,– преступление.

– А повесить меня за ноги – не преступление?– вскипел Рыжий.

– Отшельник тут ни при чем, меня жги.– Бенедикт выхватил у вора факел и, приняв смиренную позу, подпалил полу камзола.– Дядюшка, прости меня за те хлопоты, что я тебе причинил. Прости и ты, Самсон, за то, что вместо принца стал вором…

– Идиот! – закричал Самсон, сбивая пламя.– Ты что, чокнулся? Ты, что ли, меня вешал?

– Нет, но я же написал…

– Писателей развелось! Отшельник ведь мог меня просто поругать, пристыдить, мог?

– Мог,– согласился ангел.

– А он вместо этого подвесил меня к столбу. О чем это говорит? Да о том, что он злой, так?

– Так,– снова согласился простодушный Бенедикт.

– Значит, его надо наказать, чтобы впредь добрым был. Тебя ведь за ошибку наказали?

– Наказали.

– Ну так иди, подопри дверь.– Вор сунул в руки наивному ангелу палку и подтолкнул вперед.

Бенедикт с обреченной миной взял палку и, выпрямившись во весь рост, направился к дому отшельника. Самсон, запалив пару факелов, нырнул в кустарник, просочился сквозь него, как змея, и, затаившись за углом дома, стал ждать, когда глупый подельник подопрет дверь.

Ангел подошел к двери, немного потоптался и вдруг совершил абсолютно бессмысленный поступок – он приоткрыл дверь и громко зашептал:

– Уважаемый отшельник, в связи с тем, что вы совершили неблаговидный поступок, идущий вразрез с принципами гуманизма, принятыми всеми сообществами, склонными к альтруизму, мы решили вас наказать. Прошу прощения за причиненные неудобства, но тем не менее надеюсь, что вы не сильно пострадаете морально и физически. Большая просьба, когда попадете в рай, передайте привет моему дядюшке.

Самсон застонал от непроходимой тупости напарника, кинулся к нему, схватил за шиворот и потащил к кустам.

– Прибью! – прошипел он Бенедикту в ухо.

В это время дверь избушки отворилась. На пороге появился разгневанный старец в серой хламиде. В руке он держал посох, больше похожий на хорошую дубину. Седая борода развевалась, как воинский штандарт, глаза метали молнии.

– Нечестивые псы! Изничтожу! Опять ты? – взревел он, узнав Самсона.

– Я, ваша святость,– пролепетал Самсон, пригвожденный к месту яростным взглядом.

– Я тебе говорил, чтобы на глаза мне не попадался?

– Говорил.

– Говорил, что всю жизнь тявкать будешь? – Волшебник подумал и добавил: – Оставшуюся.

– Да…– просипел неудачливый поджигатель.

– Постойте, уважаемый,– вмешался в разговор Бенедикт,– разве можно так волноваться? Ничего же не получилось, к сожалению, а то могли бы на седьмое небо попасть, в Эдеме месяц-другой поваляться.

– Ага, или в преисподней косточки погреть,– вставил Самсон, еще больше разозлив отшельника этими словами.

– Я вам покажу и рай, и преисподнюю! Вы у меня на луну выть будете, псы шелудивые! Пшли вон! – Волшебник взмахнул посохом.

Они не просто пошли, они понеслись со всех ног, мечтая оказаться подальше от странного старика.

Самсон и Бенедикт бежали, что было мочи.

Ангел на минуту остановился, чтобы перевести дыхание, и удивился, почему его язык свисает изо рта. Тут его обогнал большой рыжий пес. Забежав вперед, он резко притормозил и уставился на него разноцветными глазами.

– Тяф,– извиняясь, пролепетал Бенедикт, на что Рыжий ответил хорошо исполненной собачьей руладой, подвывая и взрыкивая.

– Вы еще здесь? Вот я вас! – донеслось до них, и несчастные, вздрогнув, со всех четырех лап кинулись удирать от страшной избушки.

Ангел на бегу решил, что в таком обличье Гуча его точно не найдет, а значит, и домой возвращаться не придется.

Гуча будто уловил его мысли – на душе у черта, даже несмотря на злость, стало как-то беспокойно. Он остановился и задумался. Что будет правильнее – догнать сбежавшего принца, который наверняка за ночь далеко ушел, или потом всю оставшуюся жизнь разыскивать недотепу Бенедикта, а он, конечно же, влипнет в какую-нибудь историю. Гуча присел на траву, посидел, раздумывая, и, решив, что с Самсоном ничего не случится, встал и пошел обратно.

На полянке, которую он покинул пять минут назад, все было по-прежнему. Вещи лежали там, где он их бросил, тихо тлел непотушенный костерок, вот только ангел куда-то отлучился. Гуча похолодел, чувствуя, что случилось непоправимое.

– Бенедикт! – закричал он, распугивая лесную живность. Ответом ему был щебет взлетевших с ветвей птиц.

Черт долго обшаривал кусты, заглянул в каждое дупло, но собрата по несчастью нигде не было. Изрядно утомившись, неумелый следопыт рухнул рядом с торбой и с отчаянием понял, что впервые в жизни не знает, что делать. Он перевернулся на спину, размышляя о том, где искать своих спутников,

Легкий укол в живот отвлек многострадального черта от горестных дум. Он опустил глаза вниз и увидел огромного комара, сосущего кровь. Гуча замахнулся на гнусное насекомое, прихлопнул его ладонью, но нечаянно задел пальцем острый язычок змеиной головки на ремне. Вскрикнув от боли, сунул палец в рот, тупо глядя на красное пятнышко, расползающееся по белой рубахе. На ремешке темнел кляксой покойный кровосос.

Змеиная головка хитро блеснула каменными глазками и приподнялась. Гибкий ремешок превратился в шуструю змейку с серебристой чешуей. Новорожденная гадюка скользнула на грудь начинающему магу и прошипела:

– Чего изволишь, хозяин? Укуш-ш-шить кого али напугать?

– Ты кто? – осипшим голосом спросил растерявшийся черт.

– Я– медвяная змея. Приказывай, хозяин. Укуш-ш-шить кого, отравить, удуш-шить али пош-ш-шлание дош-ш-штавить?

– А четвертовать можешь? – Гуча аккуратно, двумя пальцами снял нежданную помощницу с груди.

– Никак нет,– по-военному ответила та,– не мой профиль. Только отравить. Или удушить.

– Что ж ты раньше пояском-то прикидывалась?– поинтересовался черт.

– Питания не было. Капельку хозяйской крови на язычок – и я оживаю, а как не нужна, опять в поясок перекидываюсь.

– А я не того,– Гуча сплюнул и опасливо посмотрел на опухший палец,– не отравлюсь?

– Нет, хозяина трогать не моги,– возмущенно отрезала змея, даже перестав шепелявить.– Хозяин – фигура неприкосновенная! Кого другого я с радостью!

И тут Гучу осенила мысль. Гениальная мысль. Он прищурился:

– Ты сыскной собакой не работала случайно?

– Могем,– ответила змея.– А ты что, охотиться собрался, али с провиантом проблемы вож-жникли?

– Тут у меня два кобеля потерялись,– ответил черт, не подозревая, насколько точно описал ситуацию.

– Это мож-ж-жно,– тихо прошипела змейка.– Ш-шледуй за мной.

Она перестала раскачиваться, упала в траву и, безошибочно почуяв, кто именно нужен хозяину, замелькала серебряной струйкой. Гуча подхватил торбу, повесил на посох узел с провиантом, вскинул на плечо и поспешил за проводницей.

Змейка ползла, выискивая неприметные следы, оставленные Самсоном. Гуча бежал следом, придумывая наказание для наглого принца и бестолкового ангела.

– Слуш-ш-шай, а ты уверен, что кобелей две ш-ш-штуки? Я только одного чувствую,– спросила змея, не останавливаясь.

– Ты хоть одного найди, а второй рядом будет. Нутром чую!

– Как скажешь, хозяин.– Змея заскользила дальше, и под вечер они вышли к избушке отшельника.

– Слуш-ш-шай, я думала ты ш-ш-шутишь,– прошипела змея,– действительно кобели и действительно два.

– Где? – спросил Гуча, гадая, в какую передрягу попали его подопечные.

– Да здесь были, потом к реке понеслись. Кажется, там и толкутся.

– Ладно, спасибо за службу, пока ты мне не нужна.

– Всегда пожалуйста,– вежливо ответила змея. Она юркнула в складки одежды, обвилась черту вокруг талии и застыла холодным серебряным пояском.

Гуча направился было к избушке, но что-то яркое привлекло его внимание. Подойдя ближе, растерявшийся черт узрел роскошную, шитую золотом, одежду Бенедикта и разноцветные тряпки Самсона.

– Н-да-а,– озадаченно пробормотал он,– без бутылки не разобраться.– Рука сама потянулась к фляжке, но ничего не обнаружив, Гуча сердито скривился: – Ну ладно, кошель, это еще можно понять, но чтобы человека без выпивки оставить… Да уж, если человек – вор, это надолго.– Черт махнул рукой и уверенно зашагал к домику.– Эй, есть кто-нибудь дома? – спросил он, стукнув пару раз кулаком в дверь.

– Никого нет, потому что это не дом, а проходной двор,– донеслось из хибары.– С утра пораньше будят, вечером уснуть не дают. Да кто же я – отшельник или царский казначей в день зарплаты?

– Отшельник,– подтвердил Гуча.– Я вам сочувствую. Поспокойнее место найти не пробовали? Не такое многолюдное и не у дороги, а где-нибудь в лесу, например.

– Пробовал,– ответил старик, выходя на крыльцо,– а все одно покоя нет. Когда дом ставил, тут не то что дороги – тропки не было. Это потом уже появилась. Нет сейчас таких мест, где бы от людей можно было скрыться. Недавно вот ушел в Забытые земли, так один привязался, возьми, говорит, в ученики. От суеты мирской отойти хотел, мудрость познать.

– И что, отошел? – участливо поинтересовался поздний гость.

– Отошел. С моими вещичками. А мудрости я его на городской площади учил. В Последнем Приюте.

Черт мгновенно понял, о ком идет речь и к чьей избе нечаянно вышел. Склонив голову, он смиренно попросил:

– Пустите переночевать, уважаемый Аминат. Не ради любопытства к вам, а по делу.

– Ишь ты, прыткий какой, и имя-то мое он знает. Дай-ка я тебя рассмотрю получше.

Отшельник поднял фонарь, и Гуча увидел перед собой очень старого человека с седой бородой по пояс. Обликом ну просто святой, если не смотреть в красные глаза, хитро поблескивавшие из-под мохнатых бровей. За версту видно было любителя выпить и закусить. Дополняла впечатление фигура, нисколько не изнуренная долгим постом и вегетарианской диетой. От старца исходил крепкий сивушный аромат.

«Вот тебе, бабушка, и святой Аминат»,– обескуражено подумал черт, впервые увидев светило местной магии.

– Ну, заходи, гостем будешь,– неохотно пригласил отшельник, понимая, что от знающего человека просто так не отмахнешься.

Гуча шагнул внутрь и остолбенел. В полутемной горнице был устроен самый настоящий спиртзавод. Рай самогонщика! В больших котлах булькала брага, по тонким трубкам струился белесый пар. Чудовищный агрегат занимал половину комнаты, у противоположной стены, на грубо сколоченных стеллажах, стояли бутылки самых разных размеров и цветов с аккуратными этикетками. В центре размещался огромный стол из темного дерева, заваленный свитками, скомканной бумагой и прочей мелкой дребеденью.

Отшельник небрежно отодвинул все в сторону и поставил на выщербленную столешницу бутыль с прозрачной жидкостью. Черт, бросив свои пожитки около двери, сел на грубо сколоченный табурет. Рачительный хозяин быстро организовал закуску и достал две довольно большие чаши.

– Ну, за знакомство,– произнес он, опрокинул спиртное в рот и на минуту замер, прислушиваясь к своим ощущениям.

Гуча внимательно наблюдал за стариком. Тот проглотил жидкость и вытер рот кончиком бороды. Чёрт тоже поднес к губам чашу. Сделал глоток. Горло обожгло огнем, из глаз потекли слезы, в носу защипало, но уже через мгновение во рту остался только тонкий вкус ягод.

– Хорошо,– выдохнул он и одним глотком допил остальное.

– То-то,– поучительно крякнул Аминат и достал со стеллажа небольшой бутылек.– На, вот это попробуй.

Тут гость вспомнил, зачем сюда шел.

– Здесь два парня не проходили? – спросил он.– Один такой рыжий верзила, а другой – придурковатый блондин.

– Проходили.

– А куда пошли?

– А отсюда дальше реки никто не уходит. Переночуют там, к утру здесь будут, прибегут, собаки.– Волшебник захихикал и радостно потер руки.

– Ну и ладушки, я к тебе вот с чем пришел…

– Да ну эти дела, давай еще выпьем.– Отшельник сунул ему в руки кубок с зеленой жидкостью. Черт опасливо посмотрел на него, но, не желая обижать хозяина, все же выпил и… попросил добавки. Вкус у зеленой бурды оказался восхитительный – отдавал сыром и зеленью.

– Два в одном,– гордо пояснил старик, разливая новую порцию.– Выпивка и закуска в одном флаконе!

Гуча внимательно оглядел пузырьки на полках, сопоставляя их количество с энтузиазмом хозяина и своими возможностями.

– Иметь такое дело и мечтать о покое – глупо. Ты хоть под землю спрячься, все равно найдут. По запаху,– сказал он, втягивая носом пропитанный алкогольными парами воздух.

– Ты прав. Года два назад один шибко технологией производства интересовался. Я ему отказал, так он, стервец, пытался украсть мою книгу. Трактирщик, чтоб ему… Я тебе говорил, что это,– волшебник сделал широкий жест рукой,– это дело всей моей жизни. Я труд пишу, очень серьезный, более пяти тысяч рецептов.

– Послушай, а как же волшебство? Ты же самый сильный волшебник в Иномирье, и вдруг такое? Я очень удивился, когда узнал, что твоя башня стала миражом, а ты исчез.

– А чего удивляться? Отец – колдун, мать – ведьма, наследственное дело, так сказать. Ты думаешь, меня кто спросил? Не-туш-ки! – Аминат налил порцию светло-голубого вина с запахом мяты.– Повесили мне на шею эту башню, сдали с рук на руки клиентуру – работай, сынок! Тьфу, вспомнить противно – то приворожи, то отсуши, то конкурента со свету сживи. То черти донимают, то тролли обнаглели, то привидения по ночам шалят. Надоело. Ты думаешь, у меня время было этой ерундой заниматься? Да на кой она мне? Волшебник всю жизнь учиться должен, квалификацию, так сказать, повышать. А у меня голова только книгой была забита.

– Башню-то специально заколдовал? – поинтересовался Гуча.

– Я что, на идиота похож, чтобы на старости лет без жилья добровольно остаться? Заклинание перепутал. Просили тучи отогнать, дождь посевы залил. Я поколдовал – тучи ушли, а вот с чего башня загуляла – не пойму? Слова, что ли, перепутал? Так за тучами и бегает. Я в тот день дегустацию проводил. Не помню толком, что делал. Проснулся утром – лежу в чистом поле, ветры меня обдувают, а башня вдали эдакой свечкой торчит. Я за ней месяц бегал, потом плюнул.

– А назад приманить не пробовал?

– Да на кой она мне теперь? – искренне удивился Аминат.– Пусть себе гуляет. Найдется сильный человек, приберет ее к рукам, а мне и здесь хорошо. Я счастлив, вот ты-то понимаешь меня?

– Понимаю,– подтвердил черт и, выбрав бутылочку поменьше, сам наполнил чаши.

– Вижу, ты мне друг,– одобрительно проговорил волшебник.– Мою любимую выбрал. И во-още, каждый на своем месте хорош! Я здесь на своем месте, там, в башне, чужое занимал. Ну, по маленькой.

Они выпили. Гуча в очередной раз закашлялся.

– Да ты огурчиком, огурчиком ее.– Аминат пододвинул гостю тарелку с солониной.

– С-спасибо,– просипел Гуча, решив, что на этот раз крепость градусов пятьдесят, Не меньше.

Пьяненький волшебник пустился в пространные рассуждения о пользе травяных настоек, об исцеляющем действии на организм хорошей водки и, как это ни странно, о вреде пьянства.

– Пить без меры, оно завсегда вредно,– назидательно вещал он.

– Ага, Минздрав предупреждает,– сказал Гуча, забыв, где он находится.

– Это еще кто такой? – удивился Аминат.

– Да так, знакомый один, в другом мире живет, тоже здоровый образ жизни пропагандирует.

– А, понятно, умный человек, значит,– кивнул отшельник и принялся расписывать дальше прелести своего хобби и важность не написанного пока трактата о водках, и винах, и зелье хмельном.

Черт слушал вполуха и, частенько невпопад, делал изумленное лицо, прислушиваясь к доносившемуся откуда-то вою собак.

– Ишь как выводят, прямо не воют, а поют,– заметил он.

– Где? – Аминат прислушался.– А, эти, пущай воют, работа теперь у них такая – выть.

– У кого? – не понял Гуча.

– Да у собак. Псы, они и есть псы. Пакостники поганые.

– Ты что, животных не любишь?

– Люблю. Настоящих,– ответил волшебник.– Вот только как увижу такого, что обличьем человек, а внутри как есть зверь, так во мне прямо все переворачивается. Руки так и чешутся ему натуральный облик вернуть.

– И как, получается? – поинтересовался черт.

– Ага. Нынче вон двоим вернул. Один пес поганый, а другой – осел. Это ж надо такое придумать! – Волшебник возмущенно всплеснул руками.– Пришел жечь – жги, а он говорит: «Извините, уважаемый волшебник, разрешите, мы вынуждены немного вас поджечь». Уж на что я, да и то такой глупости никогда не сделаю. И как он только до таких лет дожил, таким-то дураком?

– А дуракам везет,– сказал черт, размышляя, почему это описание ему что-то очень сильно напоминает.

– Где же везет, коли он того Рыжего встретил? Я еще в Забытых землях как в его разноцветные глаза посмотрел, так сразу и смекнул, что без колдовства тут не обошлось.

– Самсон,– сказал черт.

– Он самый,– вздохнул Аминат.– Как я потом узнал, он весь городишко обворовал. Всех до единого! Представляешь?! Его и били, и запирали, так ведь нет, все равно ворует. Много в Последнем Приюте отребья, но Рыжий этот всех переплюнул. Да что там жители, он всю нечисть в округе достал, даже дракона – у того, на его беду, чешуя золотой оказалась.

– Н-да, фрукт,– пробормотал Гуча, только сейчас осознав всю сложность стоящей перед ним задачи.– Представляешь – это наследник Талонского престола, будущий правитель трети этого мира.

– Самсон?! – опешил Аминат.

– Самсон.– Черт тяжело вздохнул и рассказал свою историю.

Волшебник внимательно выслушал, прицокивая языком, охая и хлопая ладонями по коленкам. Когда Гуча закончил рассказ, Аминат молча снял с полки запыленную бутыль, так же молча разлил по кубкам, выпил не чокаясь и молвил:

– Спаси небо Талону! Бедный мальчик… но воровать все одно грешно. Второго я зря, конечно, наказал, парень правильный, но осел.

– Знаю я. А назад их можно превратить?

– Можно, но пусть до утра в звериной шкуре посидят, урок им будет, да и нам веселее. Ну, еще по одной?

– Валяй,– махнул рукой черт, решив, что может позволить себе отдых и до утра не думать о непутевых подопечных, но тут он вспомнил об узелке, который ангел вынес из башни.

– А бес его знает,– сказал отшельник в ответ на его вопрос – Там инструкция должна быть, книжица такая небольшая, красненькая. Я так и не удосужился ее прочесть. Ты пошукай хорошенько, все в узле было. Вещички-то не мои, они мне в наследство вместе с башней достались. Я когда во владение вступил, то с большим жаром приступил к учебе, но мне повезло – первой попала мне в руки книга о том, как такой вот аппарат построить, и сердце мое навсегда привязалось к нему. Да что сердце, я душу в него вложил! А по поводу своих бездельников не беспокойся, утром пошепчу, опять людьми-человеками станут. Слушай, что-то у нас чаши-то опустели,– вдруг спохватился отшельник.

Он придвинул поближе серебряные чарки, плеснул своей фирменной и, подняв, с чувством сказал:

– Хорошо воют, собаки! Ну, за животных!

– За них,– поддержал черт, опрокидывая свою порцию.

Язык заплетался от выпитого, в голове шумело, лицо собеседника плавало в тумане, но Гуча, блаженно улыбаясь, слушал бесконечный монолог волшебника о его хобби. Правда, смысл до него уже не доходил. Вскоре два пьяных голоса присоединились к вою собак за окном, затянув заунывную песню.

Полночь. Лик луны, мудрый, чуждый земной суете, хмуро смотрел на глупую землю. Белые лучи высвечивали что-то странное и страшное в такой знакомой днем местности, покрывая мертвенной белизной едва заметные вдали скалы, делая серебряной лентой реку и призрачными – деревья. Старая мудрая луна видела всех насквозь – и человека, и зверя, проникала в суть вещей и поступков, и от этого хмурилась еще больше, темнела ликом, роняя холодную росу. Слезы луны очищали и заставляли замереть все живое, стирали печать усталости с лиц спящих, навевали сны. Одним – щемящие душу, печальные, другим – разгульно-радостные, третьим – кошмарные. Тем же, кто не спал, эти слезы виделись светляками, показывали путь, манили в неведомые глубины темного, как душа человека, леса.

Две безымянные башни торчали на горизонте, словно клыки опасного зверя. Они сливались с горами, и все это вместе походило на хищную, усеянную острыми зубами челюсть, вызывая в случайном путнике желание забиться куда-нибудь, спрятаться.

Рыжая собака и снежно-белый волк сидя на берегу реки, выли на луну, и каждый изливал в этом вое свою неприкаянную человеческую душу, которая в людской жизни не выставляется на всеобщее обозрение. Там все подчинено правилам и условностям, и вот одна из них – мужчине не пристало плакать. Но наши бедолаги не были теперь людьми, а потому выли, выплескивая копившиеся годами обиды, боль несправедливости и неприятия, горечь непохожести, чуждости своей среде.

Луна, слушая жалобы страдальцев, старалась утешить их и наставить на путь истинный, советовала заглянуть себе в душу, разобраться в ней. Понять, наконец, неотвратимость наказания. Она говорила о причинах и следствиях, о добре и зле, о том, что мир хорош и полон радости, что им плохо по их же собственной вине, но поджигатели не слушали ее – они упивались собственным горем.

И тогда луна рассердилась. Закрылась облаком, спрятала от недостойных чистый лик, наслала на них тьму, мрак без проблеска света. Нечисть только того и ждала, ожила, повылезала невесть откуда. С диким воплем пронеслась во тьме ведьма. Зашуршали в лесу чудовища. Белесыми силуэтами промелькнули вдали привидения.

Несчастные оборотни отступили к реке. Что-то огромное, черное поднялось в промежутке между башнями и, гулко сотрясая землю, пошло на них. Пес пятился до тех пор, пока его задние лапы не оказались в воде, тогда он присел, опустив хвост в реку. Волк же, охваченный ужасом пополам с восторгом, точно завороженный замер на месте, не отрывая глаз от невероятной, немыслимой картины. Страшное видение, приближаясь, постепенно обрело узнаваемые контуры великана.

Волк зарычал, шерсть на загривке встала дыбом. Собака попробовала тявкнуть, но сорвалась на визг.

Неизвестно, чем бы кончилась ночная встреча, если бы кто-то не схватил Рыжего пса за хвост. Нервы несчастного Самсона и так натянуты струной. Острая боль в ненужной пятой конечности стала последней каплей, переполнившей тазик его смелости. Он с визгом сорвался с места. Волк, выйдя из ступора, кинулся за ним. Несчастные бежали к единственному островку безопасности – свету, что лился из окошка в избушке отшельника. Они забились под крыльцо и под заунывные звуки пьяной песни уснули.

Великан остановился, прислушался и повернул назад к горам, проворчав громовым шепотом:

– Собак развелось, как… людей. Ни днем, ни ночью покоя нет.

Топот его огромных ног еще долго сотрясал ни в чем не повинную землю.

Утро солнечным, зайчиком промчалось по отдохнувшему миру.

– Вставайте,– звенел первый лучик проснувшегося светила.

Все задвигалось, зашуршало, зашевелилось. Ночные страхи опали с рассветной росой.

Старая дверь надрывно заскрипела и выпустила в ясный день из угара пьяной ночи больного с похмелья Гучу, всклокоченного, помятого. Во рту стоял отвратительный вкус, очень хотелось пить. Аминат участливо поддержал неопытного дегустатора под локоть.

– Заходи еще,– сказал он.– Ты хоть и бывший черт, но человек хороший! А за парней не волнуйся. Вылезайте, хулиганы!

Из-под крыльца с виноватыми мордами вылезли горе-мститель и его подельник.

– Вот ведь черт! – удивился волшебник.

– Что? – вскинулся Гуча.

– Да я не тебе, так, к слову,– пояснил старик.– Хотел же второго в осла превратить, а он, ишь, как обернулся, видать, нутро-то не такое простое, как кажется. Ну да ладно. А ты мне другой раз на пути не попадайся!

Аминат погрозил крючковатым пальцем Самсону, достал из кармана мешочек и, вытащив оттуда щепотку травы, что-то прошептал над ней. Потом дунул – ароматное облако окутало провинившихся. Через минуту на земле сидели совершенно голые люди: Самсон, Бенедикт и толстый, пузатый, краснорожий мужик с волосатыми руками.

– Боже мой! – застонал Гуча.– В глазах троится.

– Ба! – воскликнул волшебник.– Старый знакомый! Ну как, видел, где раки зимуют?

Толстяк встал на корточки и принялся биться лбом об землю, приговаривая:

– Видел, господин волшебник! Простите, господин волшебник! Отпустите, господин волшебник, жена заждалась! Хозяйство, детишки, трактир – все на ней. Отпустите, господин волшебник!

– Да кто тебя держит, я же в сердцах тогда сказал, на наглость твою обозлился. Пристал, понимаешь, как банный лист. Продай ему рецепты да образцы, чтобы торговлю оживить. Это о нем я вчера рассказывал.– Аминат хлопнул растерявшегося черта по плечу.– Забирай своих молодцов, а мне работать надо, ходят тут всякие, отвлекают! Ишь…

Отшельник отступил в избу. На головы растерянной компании полетели узел с одеждой и Гучина торба.

– Прикройтесь, бесстыдники! Устроили у меня тут склад вторсырья, секонд-хенд, понимаешь.– Старик с ворчанием вышвырнул еще один сверток, и дверь, громко хлопнув, закрылась.

Четверо мужчин ошарашено смотрели на нее, изумляясь перепадам настроения у негостеприимного хозяина. Гуча опомнился первым.

– Ну, что рты разинули? Старый человек, шумные компании не любит, а ну оденьтесь, устроили бесплатный стриптиз.– Черт тактично отвел глаза и неожиданно для себя добавил: – Понимаешь.

Несчастные кинулись одеваться, путаясь в рукавах и штанинах и от этого смущаясь еще больше. Одевшись, люди разобрали поклажу и зашагали прочь от негостеприимной избушки и ее чудака хозяина, но не успели они сделать десятка шагов, как вновь услышали противный скрип несмазанных петель. Они остановились, не зная, чего еще ждать от отшельника. Из избы на крыльцо выдвинулась большая котомка, в которой жалобно позвякивали бутылки.

– На вот, это тебе за моральный ущерб,– пробормотал старик, не показываясь.

Трактирщик резво подбежал, схватил подарок и осторожно попятился, кланяясь и часто-часто говоря:

– Спасибо, господин волшебник! Уважили, господин волшебник! Всю жизнь помнить буду, господин волшебник!

Ответом ему был лязг засова. Опомнившись, толстяк побежал догонять спутников.

Шли молча. У Гучи болела голова, и он решил отложить разговор с подопечными. Самсон и Бенедикт все еще переживали ночное приключение. А толстый трактирщик подсчитывал будущий барыш, бережно прижимал к груди драгоценную ношу и обливался холодным потом при каждом неосторожном шаге.

Тропка, петляя, уводила их от жилища Амината. Промелькнули на горизонте две полуразвалившиеся башни, осталась в стороне река, лес опять раскинул над путниками прохладные своды, становясь с каждым шагом все гуще и гуще.

Путники выбились из сил, но терпеливо ждали, когда Гуча разрешит отдохнуть. Остановились далеко за полдень. Молодежь, пряча глаза, кинулась собирать хворост для костра, а черт, сев, напротив толстяка, наконец спросил:

– Ты кто будешь, добрый человек?

– Джулиус, трактирщик, питейное заведение держу. Сам король Евдоким Третий заходит ко мне пива попить.

– Что же это за королевство такое демократичное, где правитель по кабакам шляется? – полюбопытствовал Гуча, разворачивая карту.

– А вот это.– Джулиус ткнул пальцем в надпись «РУБЕЛЬШТАДТ».

– Так… – задумчиво произнес черт, чувствуя, что в голове зреет идея.– А что, король ваш давно женился?

– Очень давно и овдовел давно. У него уже дочь невеста, годков двадцати девушка.

– И что, до сих пор не замужем?

– Папаша у нее немного скуповат, все о приданом торгуется. Подданные переживают, как бы принцесса старой девой не осталась.

– Старой девой, говоришь?

– Такая девушка, умница, красавица, а вот с родителем не повезло.

– Странно, первый раз слышу о том, чтобы принцесса спросом не пользовалась,– подумал вслух Гуча.

– А она не соглашается. Не идет замуж без приданого. Торгуется с отцом так, что во дворце стены трясутся. Только зря все – никак договориться не могут.

– Так это что же выходит – это не женихи приданым невесты недовольны?

– Женихи сами доплатить рады, лишь бы с королем породниться, но у принцессы характер крутой, в папу пошла – не уступает.

Гуча замолчал, переваривая информацию, а толстяк принялся устраивать бесценные бутылки в безопасном, с его точки зрения, месте. А именно: подальше от суетливых парней.

Ребята тем временем разожгли костер и уселись рядом, стараясь выглядеть маленькими и незаметными, что при их росте было довольно сложно.

Гуча встал, оправил алый плащ, подошел к Самсону и, размахнувшись, широко и с удовольствием отвесил ему подзатыльник.

– Поджигатель, пожарник юный! – закричал он.– Тебе что, одного раза мало было? Еще захотелось? Ты принц или кто?

– Или кто,– вздохнул Самсон.– Ну какой из меня принц?

– Какой ни на есть, а голубая кровь не вода,– отрезал Гуча.

– А как же свобода личности? А права человека? – подал голос Бенедикт.

– Я вам покажу права!– вскипел черт.– Я вам такие свободы предоставлю, что всю жизнь помнить будете. Вот прямо сейчас, быстренько, тут же и предоставлю! Ясно?

– Ясно…

Бенедикт вытащил из рукава невесть как там оказавшийся платок, вытер лоб и мечтательно произнес:

– Поесть бы…

– Размечтался! – рявкнул черт.– У отшельника узел с едой забыли.

– Забыли, как же,– усмехнулся Самсон.– Он его нагло присвоил. Вот кто он после этого? Честный человек, да? Тряпье выкинуть не забыл, а такой тюк вдруг не заметил? А Самсон вор после этого?! Да я против него все равно что мелкий хулиган против пахана! Кушать, между прочим, всем хочется, а вот что есть теперь будем?

– А ты охотой займись. Псовой! Зайца поймай или крысу.

– Я волкодавом был,– обиделся Самсон и повернулся к черту спиной.

– Есть хочется,– вздохнул ангел.

– Аппетит волчий? – съехидничал Гуча.

– Волчий,– простодушно согласился Бенедикт и разостлал перед собой платок.– Я, кажется, барана бы съел. Живьем. Хоть это и не гуманно.

На разноцветном куске ткани возник довольно крупный баран с закрученными колесом рогами. Ангел открыл рот, Гуча остолбенел, а Самсон, мгновенно оценив ситуацию, прошептал:

– Лови его, зажарим…

Но баран имел другое мнение по этому вопросу. Он взбрыкнул, стукнул копытцами и, тоненько блея, заметался из стороны в сторону.

Джулиус не участвовал в беседе – хлопотал над драгоценными бутылками. Он наклонился над ними, выпятив необъятный зад, обтянутый коричневыми кожаными штанами. Видимо, животное посчитало его самой безопасной мишенью или же поза спровоцировала, напомнив о новых воротах, только спесивый обед резко развернулся и, разбежавшись, ударил несчастного трактирщика рогами в зад. Тот упал всем грузным телом вперед, а баран, перескочив через него, умчался в лес.

– Во козел! – восхищенно произнес Самсон.

– Баран, это животное называется бараном,– машинально поправил Бенедикт и кинулся поднимать несчастного владельца заведения.

Тот не подавал признаков жизни. Самсон подскочил с другой стороны и помог перевернуть грузную тушу бедняги. Джулиус, с серым как пепел лицом, разжал онемевшие губы и выдавил:

– Б-б-б…

– Баран убежал,– успокоил его Бенедикт.

– Бутылки целы,– одновременно с ним произнес Рыжий, мгновенно поняв пострадавшего.

Гуча, не обращая внимания на суматоху, подошел к платку, с минуту смотрел на яркую тряпочку и, решив рискнуть, приказал:

– Огурец!

На нестандартной самобранке появился большой, сочный, в пупырышках огурец. Черт взял его, понюхал и с наслаждением надкусил.

– Я же говорил, платок волшебный! – завопил Самсон и почему-то шепотом продолжил: – Сметану, сало, хлеб, пирогов с мясом и побольше, грибов соленых и жареных, квасу холодного… хочу!

На скатерти поочередно появились все перечисленные продукты. Компания быстренько уселась трапезничать.

– Господа,– деликатно напомнил о себе Джулиус,– а мне можно тоже заказ сделать?

– Валяй,– разрешил Самсон, но, заметив алчный блеск в глазах предприимчивого трактирщика, добавил:

– Но чтобы на платок не зарился, я не такой добрый, как волшебник…

– Что вы, что вы, и в мыслях не было. Как я могу обидеть своих спасителей! – залебезил трактирщик.– Мне бы сосисок и пива.

Получив желаемое, он скромно присел рядом и с невероятной скоростью и аппетитом изголодавшегося человека принялся поглощать сочные, ароматные колбаски, сдабривая их изрядными глотками коричневого пива.

Ели долго, как будто вознаграждали себя едой за пережитые неприятности. Заказывали самые разнообразные блюда, какие только могли вспомнить. Здесь были и котлеты, и мясо в горшочках, и всевозможные овощи. На десерт попросили огромный торт и гору фруктов. Напитки лились рекой, челюсти перемалывали еду так рьяно, что богатырское чавканье разносилось по всей округе.

Платок ошибся только один раз – на мясе в горшочках. Трактирщик ли плохо объяснил, или же Гуча решил подшутить, но заказанное блюдо – тушеное мясо – было подано в зелененьком детском горшке. Все остальное было выше всяких похвал.

Насытившись, мужчины развалились на травке, позволив ветерку обдувать вспученные животы.

– Хорошая вещь,– промурлыкал трактирщик,– а вот я бы хотел еще филе дракона в белом вине попробовать…

На скатерти появился большой рулон туалетной бумаги. Бенедикт рассмеялся, а черт прокомментировал:

– Юмор-то у нашего платочка черный.

После подробного объяснения, для чего используется сей предмет, Самсон присоединился к икающему от смеха ангелу, а Джулиус, внимательно выслушав, завопил:

– О-о-о! Я этот «туалет» в моду введу, большие деньги сделаю. У нас, стыдно сказать, господа, листья бархатного дерева используют, а они такие грубые.

– Уважаю! – Черт хлопнул трактирщика по плечу.– Вот что значит целеустремленный человек, всегда думает в одном направлении. Теперь о наших делах. Да уймитесь вы, жеребцы! – Парни присмирели, изобразив на лицах внимание.– Бенедикт, вспомни дословно, как Большой Босс сформулировал наше задание?

Бенедикт процитировал:

– Дядюшка сказал: «Пока не сделаете Самсона королем, назад не возвращайтесь!»

– Вот! А где его королем сделать, он случайно не уточнил?

– Нет,– растерянно ответил ангел.

– Вот оно! Незачем нам через три королевства в Талону тащиться – посадим его на первый свободный трон – и домой. Придраться не к чему!

– Да что вы, ребята? – как-то сразу сник претендент на главное кресло в королевстве.– Не получится из меня король.

– Судьба твоя такая – отмахнулся черт.– Сворачиваем стоянку.

Он встряхнул платок и засунул его в карман. Вдруг тесную тишину прорезал истошный женский крик.

– Помогите! – кричала незнакомка.– Спасите!

Бенедикт вскочил и в благородном порыве бросился на помощь. Самсон, засучив рукава, ринулся за ним, а Гуча, страшными глазами посмотрев на Джулиуса, зловеще прошептал:

– Сторожи вещички и ни шагу с поляны – разбойники в лесу!

Запугав несчастного трактирщика, он побежал догонять горячих парней, пока те не влипли еще во что-нибудь.

Оказалось, волновался он зря. Недалеко от места их стоянки находился лагерь разбойников. На замусоренной полянке расположились несколько шалашей, коновязь с тремя привязанными тощими клячами и огромный перевернутый котел в центре.

На котле восседала довольно упитанная девушка, а разбойники, тщедушные доходяги, пытались стащить ее с насеста и переместить на телегу. Пышка довольно успешно отбивалась большой поварешкой и визжала, как поросенок.

–Не смейте обижать даму! – как истинный романтик вскричал Бенедикт, держа палку, словно копье средневекового рыцаря.

– Хто тут девку насильничает? – грозно спросил Самсон, пришедший к финишу вторым.

Друзья раскидали разбойников в стороны. Те рассыпались по поляне, словно спелые груши. В конечном результате Самсон получил два удара поварешкой, а Бенедикт – три. И не от лесных разбойников.

Разбойники как раз и не сопротивлялись. Они покорно отползли в сторону, а их предводитель кинулся к Гуче, сразу признав в нем главного.

– Спасите, господа хорошие, помогите бедным разбойникам!!! – Он упал на колени и поцеловал черту сапог. Тот в испуге отскочил, искренне не понимая, в чем дело.

А дело было, как объяснили, перебивая друг друга, лесные люди, что в один несчастливый день главарю банды пришла в голову мысль украсть принцессу и потребовать с Евдокима III выкуп. Не на того нарвались! Король яростно торговался за каждую денежку и после трехмесячных переговоров запросил с похитителей кругленькую сумму за то, чтобы принять несчастную дочь назад.

Разбойники собрали деньги и хотели отвезти принцессу во дворец, но она заявила, что любящий папочка продешевил, и наотрез отказалась возвращаться, пока похитители не добавят еще мешок золотых.

На поляне стоял дикий галдеж, но Бенедикт ничего не слышал – он зачарованно смотрел на девушку одним глазом. Второй заплыл после удара поварешкой. Девица случайно бросила на ангела взгляд, почему-то смутилась и потупила глаза, прерывисто дыша. Юноша с восхищением уставился на ее пышную грудь, которая, казалось, вот-вот прорвет платье. А какое у нее личико, круглое, как луна, какие черные косы, какие формы! Бенедикту понравилось в пышнотелой красавице решительно все. То, как она, смущаясь, краснеет. Как ее коротенькие шустрые пальчики теребят край передника. А уж как ему понравилась крохотная ножка, выглядывающая из-под подола практичного коричневого платья.

– Бенедикт,– представился он, галантно поклонившись.

– Марта,– просто сказала девица и подала кавалеру руку. Влюбленный юноша помог ей спуститься с котла, и, не замечая вдруг наступившей тишины, парочка подошла к коновязи. Бенедикт подсадил принцессу на повозку, что, надо сказать, получилось у него только с третьей попытки, сел рядом, тронул коней.

Разбойники спохватились первыми и покидали мешки с золотом в отъезжающую телегу. Самсон с Гучей, не менее растерянные, стремглав вернулись к трактирщику, подхватили вещички и быстрым шагом догнали тихоходных кляч.

Похитители, радуясь счастливому концу неприятной истории, махали вслед грязными носовыми платками и, не стыдясь, утирали слезы облегчения.

Марта радостно щебетала, строя планы на будущее. Бенедикт смотрел на нее телячьими глазами. Гуча тихо сатанел от такой несправедливости. А Самсон радовался, что вакансия королевского зятя в этой стране ему точно не светит.

– Девственник,– ворчал черт сквозь зубы,– в первую попавшуюся телку втрескался. Чего ты смеешься? Эти ханжи из отдела Морали совсем не уделяют внимания подрастающей молодежи. Нет, Самсон, смеяться тут не над чем, тут плакать впору. Ты только послушай, о чем они говорят? Между прочим, она могла быть твоей невестой.

– Всю жизнь мечтал, спасибо, не надо! И чего ты злишься? Порадовался бы за друга – все-таки королевским зятем станет!

– Повышение что надо,– проворчал черт.– Из Божьего племянника в зятья к мелкому феодалу из слаборазвитого мира!

– Да что ты в самом деле, Гуча? Что ты так взбеленился? – недоумевал Самсон.– Ты посмотри на него – он же счастлив!

До Рубельштадта оказалось ближе, чем показывала карта. Принцесса знала короткую дорогу, и уже к вечеру они вышли к первой деревеньке. Самсон очень удивился зажиточности крестьян. Все, с чем он сталкивался сейчас, было так не похоже на Последний Приют, где прошло его детство. Аккуратные домики, ровные, одинаковые грядки, приветливые лица селян.

Рыжий хотел сплюнуть, но под строгим взглядом Гучи поперхнулся и закашлялся, не рискнув испачкать чисто вымытую дорогу, сверкающие камни которой поражали одинаковым размером. Самсон некоторое время пытался найти хоть один камешек, отличающийся от других, но скоро бросил это бесполезное занятие.

На вылизанных скотных дворах похрюкивали упитанные свинки. Чисто вымытые коровы сверкали отполированными рогами. Даже листва деревьев была идеально зеленой, будто ее специально выкрасили веселенькой краской. Огромное закатное солнце отражалось в одинаковых окнах и золотило одинаковые черепичные крыши. Даже жители были какие-то похожие – низкорослые, коренастые крепыши, с круглыми лицами и хитрыми глазками.

– У вас что, униформа в моде? – поинтересовался Гуча.

– Национальная одежда.– Марта на минуту отвлеклась от созерцания ангельского личика Бенедикта.– Очень практично, удобно и функционально.

– А красота? – спросил Гуча.

– А красота по праздникам! – отрезала принцесса.

– Что, съел? – ухмыльнулся Самсон.– Представь, какими мы им кажемся разнаряженными попугаями!

– И что, ты предлагаешь нарядиться в такие же коричневые тряпки?

– Почему бы и нет? – встрял в разговор трактирщик.– Очень хорошая одежда. Я, например, эти кожаные штаны ни на что не променяю. Судите сами: не рвутся, карманы глубокие, в работе к тому же помогают.

– Как? – удивился Самсон.

– Я, например, пиво ими проверяю. Лью немного на дубовую лавку и сажусь – если штаны прилипли, то пиво хорошее, а если нет – то помощник водой разбавил.

– Ну что на это скажешь, удобно. Питье, что волшебник подарил, тоже задним местом пробовать будешь? – съехидничал Самсон, у которого сводило зубы от стерильной чистоты и правильности местного населения.

– Что вы! – Джулиус чуть не задохнулся от такого святотатства.– Это же чистое золото! Каждая капля в бутылках сольдик стоит!

Ночевали в уютном домике сельского старосты, которому даже присутствие особы королевской крови не помешало предъявить утром счет. Надо отметить, что принцесса совсем не смутилась и торговалась с энтузиазмом базарной бабы.

– Ты посмотри, в кого ты влюбился. Она же торговка,– прошептал черт, пользуясь тем, что Марта отвлеклась.– Ладно бы красавица была, ведь корова коровой!

– Не смей! – Ангел схватил Гучу за грудки.– Не смей ее так называть! Она – красавица, я люблю ее! И коровы тоже не заслужили…

– Точно,– встрял в беседу вор,– коровы точно не заслужили!

– Да ты толком и женщин-то не видел,– упорствовал Гуча.

– Ну и что? Да пусть их хоть миллион будет! Это как землетрясение, как удар грома.

– Я же говорил, стукнутый,– снова влез рыжий наследник.– Она его как стукнула поварешкой, так он в себя никак не придет. Может, у нее способности к колдовству? Хотя нет, на меня же не действует. А может, синяк сойдет и любовь кончится?

– У него не пройдет, он у нас, как белый лебедь,– однолюб. Эх, а я тебя хотел здесь пристроить, дня за три бы оженили – и домой…

– Вот спасибо, вот позаботился. Ты сам бы на ней женился? То-то же, а меня на этой торговке женить собрался. Я что тебе плохого сделал? Мне девушки миниатюрные нравятся, а здесь, что ни баба, то дракон огнедышащий. Ты только послушай, как она торгуется, она же и с мужем так разговаривать будет. Да здесь же не плюнь, не сядь. А добра вокруг сколько?! Руки чешутся украсть что-нибудь. Нет, что хошь со мной делай – я здесь не приживусь.

– Успокойся, вакансия уже занята. Ангело-о-ок, а дядя невесту-то одобрит?

– Гуча, я ведь не собираюсь вас бросать, я до конца пойду. Вот только назад возвращаться не хочу. С первого дня не хочу. А теперь, когда у меня есть Марта,– Бенедикт с любовью посмотрел на красную после спора принцессу,– меня и подавно туда не заманишь. Кто я там был? Любимчик Босса? Дядюшкин протеже? Да я только здесь понял, что такое жизнь!

– Да ладно, что я – зверь, что ли? – обиделся Гуча.– Все я понимаю. Посадим Рыжего на трон – и иди к своей Марте. Я как лучше хотел, а оно вон как вышло…

– Заждался, птенчик? – выпорхнула из ворот принцесса, довольная плодотворным утром.– Столица в трех часах пути, к обеду у папеньки будем.

– К обеду, говоришь? – Черт вздохнул и посмотрел на Бенедикта, словно ему в голову пришла какая-то мысль.– Бенедикт, птичка ты наша, у тебя случайно с амурами конфликтов не было?