Читать книгу Сделано в СССР. Калейдоскоп-3 - Ирина Бйорно - Страница 7

Жан Люк сидел около закрытой церкви и чего-то ждал. Дело было в июне, на острове Корфу, где рядом с пятизвездном отелем стояла самая знаменитая церковь Греции. Церковь имела странное название – «Выходящая из воды» и фигурировала во всех туристских каталог. Теперь он сидел около церкви и ждал чуда, что бы кто-нибудь пришел и ее открыл. Она была заперта на большой старинный замок, что было нетипично для Греческих церквей, почти никогда не запираемых. Июньское полуденное солнце палило вовсю, а стоячая вокруг церкви вода не давала прохлады.

Церковь лежала на малюсеньком островке, отделенным от суши узким перешейком, заливаемым водой в дни шторма. Когда перешеек совсем пропадал в волнах, то казалось, что церковь поднимается из воды. Но теперь, в июне, была тишь и по перешейку можно было пройти к церкви. Вот так и Жан Люк и дошел до нее. Но церковь была закрыта.

Он подождал еще полчаса, посмотрел на маленьких рыбок, играющих в тихой, тёплой воде, и медленно пошел обратно в свой пятизвездный мир. Жан Люк был профессором из Бельгии, а в пятизвездном отеле шла международная конференция по звуку. Да! Такие тоже бывают. А Жан Люк был всемирно известным специалистом по звукам древних инструментов. Он изучал эти звуки уже более тридцати лет, пытаясь понять тайны гармонии. Сам он был из Бельгии, где преподавал теорию звуков в университете для студентов. На конференции же раз в год собирались специалисты со всего мира и обсуждали науку звуков, которые производили и люди, и животные, и растения, и музыкальные инструменты и другие устройства как воздухе, так и в воде.

Он уже доложил о своих исследованиях редких африканских струнных инструментов за день до того, а в этот день он решил пойти к этой знаменитой церкви вместо обеда. Теперь часовой перерыв почти закончился, чудо не случилось и никто не пришел открыть тяжелую дверь церкви. Жан Люк решил вернуться на конференцию – в зал пятизвездной гостиницы с кондиционером, бесплатным кофе и холодной минеральной водой.

Дорога назад шла в гору, и при повороте он в который раз прочитал табличку, висящую за воротами частного дома: «Capre Diem» – «Лови момент».

– Да! – подумал он,

– Надо ловить момент, правильный момент, когда церковь открыта! Но кто же знает, какой момент правильный и когда он приходит?

Нет, он этого не знал. Чем больше он изучал науку, тем больше у него возникало вопросов, тем меньше было ответов. Но ему это даже нравилось.

Жан Люк остановился около кромки отельного пляжа с лежаками, где на солнце грелась его жена и подруга в течение более половины его жизни на земле – верная Домино. Он ее окликнул, помахал рукой и прошел в прохладный холл гостиницы. Домино проводила дни на лежаке, запасая витамин Д под кожей на случай дождливой бельгийской зимы. Она работала учительницей в частной школе искусства, и летом у нее были каникулы. Она родила Жан Люку за двадцать лет пятерых детей, которые уже почти выросли и, кроме младшей дочери, жили отдельно. Дочь сейчас лежала рядом с Домино на своем лежаке и смотрела в фейсбук. Девочка солнца не любила, была бледной, прыщавой и некрасивой, как многие подростки переходного возраста. Она лежала под зонтиком и была накрыта толстым гостиничным полотенцем.

Жан Люк о своем походе к плавающей церкви никому не рассказал, а сразу прошел в зал слушать лекции других ученых. Лекции были полны математических символов, и этот язык был понятен всем, кто приехал на конференцию. Весь мир ученых говорил на едином языке математических символов. Этот язык, основанный на греческих буквах и математической логике Пифагора и других гениальных математиков, рассказывал собравшимся о тайнах звука. Как звук мог был описан с помощью греческих букв и символов, обычному человеку было не понять. Но именно так звук описывался. Звук колоколов в церкви и звук скрипки Страдивари, звук поющих сопрано в опере и звук играющих дельфинов в воде. Звук дудочки пастуха и звук арфы на концерте. Все эти звуки были запрятаны в формулах математики. Гармония была разложена по косточкам, атомам и символам.

Но Жан Люк знал, что главная тайна звука еще не открыта. Тайна, как же влияет звук на человеческую душу. Ведь звуки можно было не только мерять микрофонами в воздухе и воде, но и чувствовать. Но почему разные звуки, разные голоса вызывали разные чувства? Как это померять? Почему колокольный звон или пение тибетских чаш завораживал и вызывал движение души? Почему слушая голос Робертино Лоретти люди плакали? Почему шаманы в Африке лечили звуками, шепча что-то больным, даже душевнобольным, которые просыпались из своего безразличия шаманскими звуками монотонных напевов? Была ли Иерихонская труба на самом деле и может ли звук убить? Убить живое? Все эти вопросы волновали Жан Люка много лет.

Он объехал весь мир, был на многих концертах знаменитых певцов и музыкантов, наблюдал массовый психоз, вызываемый звуками тяжелого гремящего во всем теле рока, слушал звучание колоколов в тибетских монастырях, участвовал в ритуалах Африканских шаманов, где сам часами кричал в полной темноте. Весь мир вокруг Жан Люка использовал звуки. Птицы пели и передавали любовь через звуки, цикады звали своих самок за десятки километров, олени вызывали рыком самцов на бой за потомство. Весь мир был одним большим оркестром звуков.

Даже облака, сталкиваясь на высоте нескольких километров, производили громовые раскаты. Ветер пел заунывную песню в пустыне – несравнимую ни с какими звуками, издаваемыми музыкальными инструментами, сделанными человеческими руками

Уже тысячи лет назад людьми стали создаваться музыкальные инструменты, чтобы выражать гармонию мира не словами, а звуками, которые понятны и без слов. Мелодия радости, мелодия горя, звуки опасности, звуки любви. Объяснения не надо. Ведь и в библии было написано:

– В начале было слово.

Но Жан Люк знал точно: вначале было не слово а звук – звук большого «бама», как говорили ученые – большого взрыва. Был звук, а не слово. Когда люди плачут, они плачут не словами, а звуками, когда смеются, тоже звуками, когда человеку больно, он издает звуки боли. На всех языках звук кричащей роженицы и первый незабываемый звук новорожденного понятен и узнаваем всеми. Без слов.

Жан Люк знал, что тайна звуков была включена в различные музыкальные инструменты, которые часто были созданы в церквях или для проведения магических ритуалов. Пианино влияло на чувства человека не так, как поющая скрипка. А труба аборигенов Австралии диджериду – совсем не так, как молящие о милости колокольчики буддистов, стоящих часами и призывающих прохожих остановиться и одуматься. Звуки секса были свои, особые, звуки оргазма – свои, понятные без слов любому. Это он точно знал. Домино была хорошим партнером, и Жан Люк помнил, как его пятеро детей издавали в первые годы жизни свои, неповторимые звуки, похожие на воркование голубей, а иногда похожие на пронзительные звуки мотопилы, когда младенец плакал в ночи.

Он помнил крик Домино, когда принесли домой мертвым их второго сына, которого задавил грузовик, когда тот мирно ехал на велосипеде рано утром по дороге в школу. Ее крик был неповторимым – крик матери, внезапно потерявшей сына. Она не могла говорить потом два месяца – сорвала свои голосовых связки, струны своего горлового инструмента, а потом на всю жизнь голос ее был с хрипотцой, так как на связках образовались рубцы. Ее голосовой инструмент не мог петь, как прежде. Горе унесло гармонию ее голоса навсегда. Потом родились еще трое детей, и в ночи Домино не раз кричала, когда женский оргазм уносил ее далеко за пределы тела, но того крика, крика матери, внезапно потерявшей маленького сына, Жан Люк не мог забыть никогда.

Даже в имени Домино были две ноты – «до» и «ми». Не хватало третьей ноты – соль. Ноты солнца. Вместо этого было печальное отрицание «но». Но он ее любил и за две ее ноты: «до» и «ми». Любил все эти двадцать лет, которые они прожили вместе.

Жан Люк выслушал все доклады дня, и после окончания лекций вышел в фойе, где шли дебаты между учеными. Это было самой интересной частью конференции – дебаты в баре, где за рюмкой вина или стаканом пива, без лекционной помпезности, шли бои за истину: что же такое звук и как раскрыть его тайны. Ученые спорили, пили пиво и вино, смеялись и радовались, что понимали язык символов и могли поместить любой звук в математическое выражение, запечатав там его, как в сказках сажали джина в бутылку и запечатывали семью печатями. Но звук не давался и не лез в бутылку. Оставалась тайна. Тайна звука. Жан Люк ее чувствовал, эту тайну, но посадить ее в формулу он пока не мог.

Наступил вечер. После ужина все вышли на террасу отеля, где оркестр играл современную танцевальную музыку. Жан Люк пригласил Домино, которая была в длинном белом платье, на танец, и они закружились под чарующие звуки музыки. Она унесла их двоих далеко-далеко, в страну счастья и радости. Он знал, что ночью Домино сбросит ночную рубашку и отдаст свое тело ему, и когда придет время ее оргазма, он опять услышит звуки её неповторимой женской песни, ни на что не похожей и такой ему знакомой. И его глаза засветились в темноте от счастья, когда он нежно поцеловал танцующую Домино в теплые, такие знакомые ему за двадцать лет и послушные губы.

Ирина Бйорно, под звуки поющего весеннего леса