Читать книгу Код завинчивания. Офисное рабство в России - Ирина Драгунская - Страница 4

Называть деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно называть рабов рабами.

Акутагава Рюноске

Офисный планктон существовал уже полтораста лет назад, в царской России. Только назывался по-другому: конторские крысы. Или департаментские, но непременно крысы. Чиновники.

Россия была страна казенная, чиновничья. Армия чиновников росла с каждым годом. Но из них настоящего начальства, то есть лиц, реально принимающих решения, – совсем мало. На всю империю – человек полтораста. Действительные тайные советники. «Их высокопревосходительства». В основной же своей массе российские чиновники – это была мелкота. Для справок, посылок и для переписки. Компьютеров не было. Пишущих машинок тоже. Поэтому все горы документов писались и переписывались, то есть копировались, от руки. Чиновников для переписки – тогдашнего офисного планктона – было больше всех. Эти конторские крысы целыми днями шуршали бумагой и скрипели перьями.

О чиновниках любили писать русские писатели.

Департаментской крысой был главный герой великой русской литературы – Акакий Акакиевич Башмачкин из «Шинели» Гоголя. Макар Девушкин из «Бедных людей» Достоевского. Порфирий Пселдонимов из «Скверного анекдота» того же автора. Вообще же их было не счесть – бессловесные, забитые, несчастные, злобные, лебезящие перед начальством, однако норовящие содрать взятку с человека, зашедшего по делу в департамент. За что угодно – за «справочку» прежде всего.

Чиновники жили страшно бедно. Особенно в столице. Одевались плохо. Кормились едва-едва. На новую шинельку годами копили.

Разница в зарплатах (пардон, в жалованье) была огромная. Мелкота получала 10 рублей в месяц и, может, рублишко-другой от неопытного посетителя конторы. (В середине XIX века один рубль по покупательной способности равнялся примерно нынешней тысяче. 10000 в месяц – не разгуляешься.) Среднее и вышесреднее начальство – 300–500 рублей (то есть 300000 – полмиллиона, ого!) плюс воровство и взятки. А вот высшее начальство – вообще без счету, потому что сверх тысячных окладов давали громадные «наградные». А также «на заведение обстановки в доме». Купил новый особняк – получи на покупку мебели и занавесок, поди плохо! Почти как теперешние «бонусы», только еще наглее, потому что за государственный счет. Плюс возможность воровать уже по-крупному, на железнодорожных и угольных контрактах, на военных поставках.

Сытое и модно одетое начальство размышляло – выдать ли голодному и ободранному планктону (то есть конторской крысе) немножко денег сверх зарплаты. По ведомости, типа премии, или из своего кармана – типа личного поощрения. Или больно рожа у него противная, и поэтому обойдется. Но иногда выдачи случались. Конторская крыса просто умирала от восторга и благодарности: «Вечно бога буду молить за ваше превосходительство, и дети мои будут за вас бога молить!» Это я не сама придумала. Это Достоевский.

«Да, действительно Пселдонимов был из его ведомства, из самой его канцелярии; он припоминал это. Это был маленький чиновник, рублях на десяти в месяц жалованья. Так как господин Пралинский принял свою канцелярию еще очень недавно, то мог и не помнить слишком подробно всех своих подчиненных, но Пселдонимова он помнил, именно по случаю его фамилии. Она бросилась ему в глаза с первого разу, так что он тогда же полюбопытствовал взглянуть на обладателя такой фамилии повнимательнее. Он припомнил теперь еще очень молодого человека, с длинным горбатым носом, с белобрысыми и клочковатыми волосами, худосочного и худо выкормленного, в невозможном вицмундире и в невозможных даже до неприличия невыразимых. Он помнил, как у него тогда же мелькнула мысль: не определить ли бедняку рублей десяток к празднику для поправки? Но так как лицо этого бедняка было слишком постное, а взгляд крайне несимпатичный, даже возбуждающий отвращение, то добрая мысль сама собой как-то испарилась, так что Пселдонимов и остался без награды» (Ф.М. Достоевский, «Скверный анекдот»).

Дресс-код тогда непременно был. Чиновники ходили в специальной форме – в вицмундирах. Такой как бы фрак, но с пуговицами спереди. Пуговиц – девять. В честь матушки-императрицы, которая эту форму и учредила. Девять пуговиц, как девять букв в имени – Е-к-а-т-е-р-и-н-а. А сверху надевали форменную шинель. Порядок был!

Корпоративы тоже были. Например, в честь именин непосредственного начальника. Угощали недорогим шампанским. Явка – строго обязательна!

Ну и конечно, полнейшее офисное рабство.

Мелкий чиновник, хоть и был государственным служащим, с потрохами принадлежал начальству. Чинил ему перья и сметал пыль с кресла, подавал шинель. А также, бывало, прислуживал его семье. Выгуливал собаку дочери начальника. Сопровождал его жену на базар. Вообще делал массу полезных вещей по дому. Тем более что у начальника казенная квартира довольно часто находилась в том же доме, что и департамент. Так что вторая дверь из кабинета начальника вела в его, начальника, гостиную и столовую: сам бог велел попользоваться услугами офисного раба. Начальник мог заставить чиновников бегать цепочкой вокруг стола, кукарекать, кудахтать, изображая птичий двор. Или танцевать казачка. Или громко и с выражением декламировать стихи. Зачем? А чтобы не забывались. Чтоб служба медом не казалась. Незаконно, конечно, но никто не сопротивлялся. Потому что начальник мог совершенно законно, своим устным приказом, посадить чиновника на гауптвахту. То есть на пару суток под стражу, на хлеб и воду.

Но одно качество решительно отличало старинный российский «департамент» от советского «учреждения» и современного «офиса». Дело не в компьютерах и не в кондиционерах, конечно. (Рядом с этим сегодняшние штрафы типа «доллар/минута» выглядят, право, довольно несерьезно.)

Дело в том, что в царской России офисным планктоном были мужчины. Мужчины и только они.

Женщин среди чиновников не было.

Первая великая офисная революция произошла в самом конце XIX века

Тогда в России, да и во всем мире, появились «конторские барышни». Те же переписчицы (позднее – машинистки), секретарши, делопроизводительницы. Но это были именно барышни, то есть молодые девушки. В смысле незамужние женщины. Они только работали, а после работы искали свое личное счастье. Или тетешкались с племянниками, как старые девы.

Но, когда девушка находила свое личное счастье с инженером или офицером или когда любимая сестра умирала, оставив племянников на попечение старой девы, то есть когда наступала полномасштабная семейная жизнь, «конторские барышни» уходили с работы и посвящали себя семье. Тогда, в конце XIX и начале XX века, это считалось единственно возможной ситуацией.

В советское время наступила Вторая великая офисная революция

Отменили чины, чиновники стали зваться советскими служащими. В учреждении стали работать семейные женщины. Замужние. Имеющие детей. И еще – женщин в учреждении стало большинство. Иногда подавляющее. В том числе появились женщины-начальницы.

Началась совсем другая офисная жизнь.

Для настоящего чиновника, настоящей старинной российской департаментской крысы, а также для конторской барышни Серебряного века работа была первым, главным и единственным занятием.

Для советской служащей женщины – совсем наоборот.

Но только не думайте, пожалуйста, что советская служащая женщина приходила в учреждение просто так, «проветривать кофточки», как тогда говорили! Или что она приходила «заработать себе на булавки», как говорили тогда же или чуть ранее. То есть что она была полностью обеспечена, а на работу в свое учреждение приходила так, поболтать с подругами, чтоб совсем не одичать, сидя дома. Или чтобы оправдать диплом. Она же инженер, экономист, юрист, переводчица. Зря она, что ли, диплом получала? Ну а полученная зарплата – так, на карманные расходы…

Да, такие, конечно, были. Но их были сущие единицы. Отдельные генеральши, жены академиков и героев. Им завидовали, их в учреждениях терпеть не могли. Приятель отца рассказывал, что к ним в контору пришла работать жена аж заместителя председателя Совета министров СССР. Добрейшая, милейшая, очаровательнейшая женщина. Так считали немногочисленные мужчины этой конторы. Но женщины там были в подавляющем большинстве, и они имели иное мнение. Съели. Затравили. Выжили. Всесильный зампредсовмина (это как теперешний вице-премьер, но в квадрате) ничем не смог помочь. Она сама бросила заявление об уходе и гордо ушла, вся в слезах и в норковой шубке. А вслед ей демонически скалились дамочки в лиловых драповых пальто. Потому что нечего нам тут выстраиваться! Еще одну историю рассказала мне Ирина Павловна Захарова, художница, работавшая в семидесятые годы в Институте культуры одежды. Вместе с ней там служила некая дама, совсем оторванная от советской действительности благодаря высокопоставленному супругу. Она, например, могла встать на производственном совещании и предложить оторачивать поля шляпок шкурками змей – в Париже, мол, все так носят. К ней относились как к блаженной…