Читать книгу Из рая не возвращаются. Однажды в Таиланде после цунами… - Ирина Дронова - Страница 4

Утром у двери номера я взяла несколько газет, хотя знала, что не буду их читать. Но фотографии разрушенных цунами мест всё-таки успели мелькнуть перед глазами.

Растерев по телу кокосовое масло, я с деланной беспечностью швырнула бутылочку в сумку, вытянулась на мягком полотенце и принялась изучать внутренности пляжного зонтика. Не обнаружив там ничего примечательного, переключилась на вид моря, который оказался на редкость однообразным. Не то что в Паттайе. Хотя при чём тут Паттайя? Да, в тот день с террасы ресторана я смотрела на нарядное от разноцветья парусников море и отказывалась верить, что оно может быть другим.

В городе по-прежнему бурлила жизнь – яркая, непредсказуемая, многообещающая. Но сотни людей уже как-то не вписывались в этот водоворот. Они скользили как тени на веселом карнавале: их видели, но не замечали. Никто не хотел признавать реальность трагедии, омрачившей отпуск, трагедии, раз и навсегда превратившей Таиланд из страны покоя и блаженства в страну-катастрофу.

Костя уехал в аэропорт, высказавшись напоследок: «Не хочешь возвращаться – не надо. Хочешь найти своё райское место – ищи. Но учти: из рая не возвращаются».

Обижаться мне было не на что. Отношения не складывались. Вернее, стали разваливаться, не успев сложиться. Паттайя со своим спокойным бирюзовым морем уже не могла нам помочь – между нами стоял страх, имя которому Патонг.

Что такое страх? Иногда это просто набор слов: «Ну, вот и всё». Почти что умиротворённая фраза без восклицательного знака. Но было и нечто большее, чем это животное чувство, парализующее мозг. Когда после наркоза начинаешь различать голоса, ощущать запахи и осознавать, что всё обошлось, постепенно подкатывает настоящая боль. И тебя своевременно избавляют от неё при помощи укола. Возвращение к жизни после страха происходит мучительно и без обезболивания. При этом проснувшееся сознание фокусируется именно на том, что впоследствии будет проворачиваться кинжалом в незаживающей ране.

Мой маленький мальчик в голубых шортах и белой футболке… Нет-нет, конечно, он не был моим мальчиком, но стал тяжёлым якорем боли.

Ему было года четыре, не больше. Когда я загорала у бассейна, он бегал рядом, придумывая себе развлечения. Потом, заметив мой взгляд, откровенно улыбнулся и сделал вид, что спрятался за ствол старой пальмы. Я протянула ему яблоко. Он подошёл, опять улыбнулся и положил мне на колени свою красную гоночную машинку. Его чёрные, как огоньки, глаза теперь смотрели из-под прямой чёлки насмешливо и испытующе: как я, такая большая, буду изображать рёв мотора и ползать на четвереньках по прилегающей к бассейну территории. Я же вдохновилась настолько, что отдыхающие стали посматривать в нашу сторону с любопытством. Мальчик заразительно смеялся, обнажая крохотные рисинки-зубы.

Певучий голос молодой таечки, по-видимому, работающей в отеле горничной, прервал нашу милую забаву. Выхватив у меня машинку, малыш без оглядки помчался к матери.

Через день после цунами я увидела мальчика в коридоре отеля. Он протянул мне красную машинку, но тут же отдёрнул руку и, смеясь, побежал дальше. Несколько секунд я в замешательстве смотрела ему вслед.

В номере Костя нервно упаковывал свой чемодан. Я села на кровать и с нотками смятения в голосе сказала:

– Костя, я только что видела того мальчика.

– Какого мальчика?

– Я рассказывала… Мы с ним в машинки играли.

– Но…

Костя оторвался от своих футболок и посмотрел на меня пристально, изучающе:

– Ты знаешь, что это был не он. Они тут все на одно лицо.

– Но у него была такая же красная машинка.

– Значит, он её где-то подобрал.

– Нет, это тот же мальчик и та же машинка! Он жив!

К моим глазам подступили слёзы.

– Ты сама видела его мёртвым. Хотя был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было? – вдруг расхохотался он.

Я хлопнула дверью, бросилась к лифту, спустилась на ресепшен, где всё ещё что-то ремонтировали рабочие – от цунами в отеле Патонга пострадал только первый этаж, но сам он за считаные часы превратился в мертвеца. Отдыхающие бежали отсюда так поспешно, как только могли. В номерах оставались только последние семьи, ожидавшие такси или автобусы, отвозящие до ближайшего аэропорта.

Дежурные таечки улыбались и махали вслед мальчику, бегущему к выходу. Оглядываясь, он посылал им воздушные поцелуи. Через несколько секунд стеклянное полотно двери отъехало вправо и тут же вернулось назад. Мой взгляд упал на красную гоночную машинку, валявшуюся вверх тормашками почти у самых ног. Я подняла игрушку, машинально провела ладонью по моментально ожившим колёсикам и вопросительно посмотрела на улыбающихся девушек, но они молчали.

– Надо бы передать мальчику, – показала я на машинку.

Одна из таечек отозвалась привычно радостно:

– Передавать не надо. Мальчик нашей Кани умер. Скоро Кани позовёт монаха, всё будет хорошо.

Я подумала, что схожу с ума.