Читать книгу Ад на новый лад - Ирина Евгеньевна Кикина - Страница 4
-символ бесконечности-
Часть 1
ОглавлениеМарья Тунцова писала романы. Она их строчила от души километрами, выплёскивая на бумагу всю неустроенность и горечь одинокой жизни. После развода книги писались всё шибче, несколько даже уже лежало на прилавках – в мягкой обложке, с уродливо-безвкусным рисунком, мизерным тиражом. Но всё же это был повод для гордости и стимул идти по нелёгкому пути литератора.
На страницах её книг так и мелькали мускулистые красавцы с обнажённым торсом, барышни с осиной талией, коварные развратники в оперных плащах и прочие полюбившиеся штампы, которыми так сладостно-приятно забивается разум.
В этот раз Марья решила обратиться к жанру фэнтези. Книжные магазины трещат по швам от обилия такого чтива, – значит, на нём можно заработать? Пипл хавает?
Главным героем, главным злодеем, вообще главным мятущимся духом своей книги Марья решила сделать демона. Полезла в сеть искать информацию о будущем персонаже. Учитывая специфику поиска, сайты пришлось посещать весьма сомнительные. Тут-то романистку и стали преследовать объявления.
Сначала под заглавием «Рекомендуем» первой статьёй шло «Продать душу дьяволу». Марья усмехнулась и продолжила подбирать имя для своего демона.
Потом полезли баннеры всяческих гадалок, медиумов и контактёров, но красной нитью шло предложение вызвать духа зла. Даже рецепты прилагались: «Мало кто знает, что всё необходимое для вызова демона найдётся у каждой хозяйки на кухне. Возьмите обычную…» Марье такая реклама уже порядком надоела, но сама она блокировать объявления не умела, а после развода и спросить было не у кого.
Дальше – больше. Уже не на компьютере, а в смартфоне запестрели назойливые предложения всех благ мира взамен на бессмертную душу. На трамвайной остановке. На доске объявлений у подъезда. В наклейках на маршрутке. В поликлинике среди брошюр о лучших средствах от диареи и облысения.
Роман застопорился в самом начале. Образ героя и сама история не желали склеиваться в единую конструкцию. А Марья начинала сомневаться в собственном душевном здравии. Потому что уже по телевизору в прогнозе погоды ей мерещились черти рогатые.
«Обчиталась ты всякого шлака, милочка, – думала писательница. – В тему погрузилась по самые уши».
Решила устроить себе отдых. Миска чипсов, мелодрамка про придворные интриги и страсти. Посмотрела минут десять, поставила на паузу, записала в блокнот фразу «туго набитый корсет». Подумала. Записала слово «гульфик», обвела несколько раз в кружок. Уже втянулась в историю, почти прикончив чипсы между делом…
Звонок.
– Алло?
– Здравствуйте, это Марья Захаровна?
– Да, это я.
– Меня зовут Татьяна. Вы являетесь клиентом нашего банка вот уже семь лет, и в качестве признательности за вашу лояльность вам одобрен… – начала тараторить оператор.
– Если это предложение взять кредит, то спасибо, меня не интересует, – достаточно грубо вклинилась Марья.
– Тогда, может, душу хотите продать? – послышался в трубке мужской, чуть хрипловатый и до дрожи соблазнительный голос.
Марья взвизгнула и отбросила телефон, будто током шибанутая. Из динамика доносилось приглушённое чириканье птички Татьяны.
«Ну конечно, с ума сходят поодиночке. Не могла же она слышать мои галлюцинации».
Опасливо подобрав телефон, писательница поскорее сбросила звонок и отключила мобильник совсем. Пошлёпала на кухню, заварила себе чаю покрепче (но не пустой же чай пить: заодно полшоколадки на блюдце шмякнула). Решила, что это просто разыгралось богатое писательское воображение.
Понесла к телевизору дымящуюся кружку и манящее блюдце – и чуть не пролила кипяток! На её диване по-хозяйски развалился незнакомый мужик!
Растрёпанный, тощий, весь какого-то затрапезного вида, хотя на алкашню не похож. Большие печальные глаза бассет-хаунда, дряблая обвисшая кожа, будто он резко исхудал от страшной болезни. Одет в заношенный спортивный костюм и драные тряпичные тапки марки «всё по 100 рублей». Ну один в один – её бывший муж.
– Немедленно убирайтесь из моей квартиры, иначе я кипяток вам на штаны вылью! – отважно заявила Марья. Видно, своих же романов обкушалась.
– Марья Захаровна, что ж вы так неприветливы?
Нахал не подумал уйти, только улыбнулся, как продавец ювелирного, к которому заглянула фея-растратчица в сопровождении щедрого папика. Подвинулся, похлопал по нагретому дивану, мол, садись, места хватит! Марья икнула от возмущения.
– Я сейчас полицию вызову. Считаю до трёх! Выметайтесь!
Поставила чашку и блюдце на комод. Схватила увесистую швабру, как рыцарь —верное копьё. В другой руке судорожно сжала телефон, который, дрянь такая, не желал загружаться.
– Любезная Марья Захаровна, полиция вам не поможет. Вот это видите?
Чужак тряхнул удивительно буйной шевелюрой, и тут-то Тунцова схватилась за сердце. Рога, РОГА – ребристые, недлинные такие козерожьи рога!
Будто в страшном сне, Марья принялась бормотать «Отче наш». Сбивалась постоянно, крестила то себя, то чёрта кудрявого. Он только морщился, но пеплом рассыпаться не спешил.
«Где у меня святая вода была?»
– Убирайтесь!
– Можно потише? А то у меня уже голова кругом. – И тут рогатый… сам свернул себе башку на 180 градусов!
Одновременно с этим движением прозвучал противный треск. На месте тщедушного ханурика явился загорелый, накачанный, намасленный мачо, будто только что из клуба для богатеньких греховодниц. Эту трансформацию Марья ухватила краем сознания, потому как перегревшийся мозг ушёл в режим «недоступен».
Очнулась Марья будто на обложке собственной книги. Запредельный красавец с чёрными ребристыми рожками поддерживал её под голову и за (какую ни есть) талию. Писательница запищала, как прижатый подвальной дверью котёнок, и попыталась отбрыкаться.
– А я так гордился, когда придумал этот трюк с головой, – пожаловался недооценённый Копперфильд. – Марья Захаровна, никто вашу душеньку насильно не отберёт! Ну что же вы, литературу плохо проштудировали?
Тунцова наконец выкарабкалась из жарких объятий нечистого. Температура тела у адского гостя была лихорадочная: у нормального человека белок крови уже свернулся бы к чёртовой бабушке.
– Положим, проштудировала, – буркнула она, потуже завязывая пояс халата. – Откуда я знаю, что там правду говорят?
– Разумно и осмотрительно, ценю! – лукавый слегка поаплодировал.
– Да это же вы мне подсовывали объявления! – догадалась писательница. – Это вы мне звонили только что!
– Ну конечно. Работа у меня такая. Может, начнём сначала?
Рогатый снова похлопал по дивану.
– Ничего я начинать не собираюсь. Выметайтесь, а не то…
Демон поднял брови, с интересом ожидая продолжения. Действительно, что «а не то»?
– Я сейчас найду святую воду и вас оболью!
– Вы, видимо, очень хотите меня чем-нибудь облить, – пожал плечами незваный гость. – Попробуйте, мешать не стану.
Гневно шипя что-то под нос, Марья направилась на кухню. Мачо пошёл следом. Наблюдал за поисками, скрестив руки на груди, и время от времени отпускал шуточки. Если бы не идиотизм ситуации, писательница охотно посмеялась бы, потому что юмор у него был весьма тонкий.
– Ага! – победно воскликнула хозяйка.
Полулитровая бутылка со святой водой пылилась в самом дальнем углу самого неудобного шкафчика. Года два, наверное, пылилась. Ещё бывшего мужа застала.
Отвинтив крышку дрожащими пальцами, женщина прицелилась и предупредила:
– Сейчас оболью!
Демон покорно поднял руки вверх. Когда вода коснулась его кожи, он захрипел, принялся вертеться и извиваться на месте, раздирать себе грудь. К потолку поднимались бледные струйки пара. Марья в ужасе забилась в угол, снова приближаясь к станции «Отключка».
Наконец, существо скрючилось и затихло. Женщина выждала минуту и стала бочком пробираться мимо него в коридор. Ещё чуть-чуть… один шажок… но тут нечистый схватил её за запястье. Таких вокальных способностей Марья от себя не ожидала.
– Да ладно, я пошутил, – сказал демон, отряхиваясь свободной рукой. – Ваша водичка, наверное, выдохлась.
Он принял новое обличье: поджарый, бледный, темноволосый, аристократичный. В жилете на голую грудь и брюках со стрелочками. У Марьи пересохло во рту, сердце заколотилось.
– Изыди, – жалобно прошептала она.
– Никак не могу, – извиняющимся тоном сказал демон.
Пронзительно-голубыми глазами он заглядывал прямо в душу. Поймал второе запястье пленницы, поцеловал кончики её пальцев.
– Я инкуб, демон-соблазнитель, – жарко зашептал он. – Сейчас так мало верующих, а тем более, верующих в нас, что работать стало в разы сложнее. И у меня сейчас ситуация такая: либо я кого-нибудь соблазню до конца мая, либо меня разжалуют в заплечные бесы к нудному крючкотвору, которого можно развести максимум на хищение в крупных размерах. Поэтому я буду очень, – поцелуй в мочку уха, – очень, – поцелуй в шею, – очень, – поцелуй в ямку меж ключиц, – стараться.
– Старайся лучше, – выдохнула Марья и что было силы пнула рогатого красавца.
Руки демона разжались, и писательница выскользнула из его объятий в коридор. Быстро нацепила пальто, сунула ноги в чмошные резиновые сапоги, схватила ключи и убежала на остановку. Уже трясясь в автобусе по дороге к ближайшей церкви, Марья сообразила, что ударила не по самому уязвимому месту, а по коленной чашечке. Грех портить такого многообещающего кавалера. И бесценный источник информации для будущего романа.
Отмывание душ
Кабинет Начальника всея православныя Геенны приобретал более уютный и обжитой вид. Отправилась в хранилище коллекция заспиртованных уродцев, которой так гордился маразматичный предшественник Сховаала. В мини-баре появились бутылки «Буратино», «Дюшес» и «Байкал» (и даже квас «Монастырский», который с монастырём, конечно, никак не был связан, но приятно щекотал язык и нервы посетителей). В уголке возле конференц-зоны обосновалась подставка с пламенеющей электрогитарой. Огромный рог неведомого монстра убрали. На полках рядом с рабочим столом выстроились безделушки из мира смертных, кубки и рамки с дипломами и грамотами. В смежной комнатушке за неприметной дверью поставили кровать, платяной шкаф, вмонтировали душевую кабину, привезли чайник и микроволновку.
Сховаал на работе ел, ночевал и, в принципе, жил. Он пахал как проклятый. В смысле, он и был проклятый, как все демоны… Короче, трудоспособность шефа поражала. Утром, после небольшой пробежки до противоположного конца кабинета, он требовал себе чёрный кофе с капелькой ртути и список встреч. Совещания и беседы проводил до обеда. Быстро перекусывал и мчался инспектировать, как выполняют его распоряжения. Если являлся на стройплощадку, то обязательно хватал шпатель, чтобы научить, как надо. Если заскакивал в новенькую студию, где снимали рекламные материалы, то непременно выдавал несколько новых слоганов, критиковал декорации и костюмы и раз десять зачитывал актерам их реплики, чтобы они запомнили должные интонации и позы. Если посещал агит-типографию, то правил цветовую схему и макет листовок и давал ценные указания.
В рабочие часы Маледетта следовала за шефом по пятам. После пары дней в таком режиме она открутила от копыт шпильки и на всякий случай стала брать с собой каску. Такая работа ей нравилась: движение, стройность, накачанная попа.
Иногда казалось, что начальник вообще не отдыхает. Но как-то в обеденный перерыв бесовка зашла в кабинет со срочной адской почтой и обнаружила Сховаала за необычным делом.
Высунув язык, демон раскрашивал белые гипсовые фигурки. Первая изображала лысого мужчину с острой бородёнкой. В одной гипсовой руке была кепка, а другая рука уверенно указывала в светлое будущее. Вторая фигурка, покрытая первым слоем краски, изображала тощего и длинного человека с маленькой головой и выпученными глазами. Человек куда-то стремительно шагал, опираясь на трость, чёрные кудри парика и фалды старинного кафтана развевались, на ногах были смешные бриджи, чулки и башмаки.
Сховаал, увлечённый занятием, заметил секретаршу не сразу, а когда оторвался от фигурок, то смутился, тщательно промыл кисточку в кубке-черепе и отодвинул краски.
– Это я так. Баловство, конечно. Но успокаивает, знаете ли. Вы по делу? Обед закончится через тринадцать минут.
– Извините, что прервала. Пришёл ответ по поводу компьютерного ликбеза. И ещё я хотела сказать, что котлы уже устанавливают.
– Отлично, тогда ровно через тринадцать минут будем проводить эксперимент! – обрадовался Сховаал и переключился на свои фигурки.
Ровно в 13:00 шеф появился в приёмной, бодрый, свежий и готовый к новым свершениям.
– Ну что, идёмте.
– Конечно, ваше коварство, только…
– Что?
– У вас краска на щеке.
Сховаал заозирался по сторонам.
– Где эти зеркала, когда они так нужны?
– Так черти унесли, – напомнила Маледетта, чуть дрожащими руками роясь в сумочке. – Вы же велели это старье в уродливых рамах убрать и повесить новые, современные. К вечеру привезут.
Она подала начальнику пудреницу и влажную салфетку, очень живо представив, что сама могла бы стереть пятнышко с бритой щеки шефа. Так ведь быстрее, только и всего.
– Благодарю, голубушка.
Бесовка приняла ещё тёплую пудреницу из его ладоней и сквозь оглушительный стук сердца едва услышала следующую фразу:
– А теперь вперёд!
Вызванная бригада чернорабочих шустрила на пустыре позади здания АД-министрации. Покрикивая друг на друга то ли на шумерском, то ли на аккадском (видно, глухая деревенщина), чертяки установили в ряд жаровни, а сверху водрузили котлы марки «2». В один налили воды, развели огонь – благо, поблизости бил небольшой нефтяной родничок. По жесту начальства молодой чёрт самого обезьяньего вида поймал дрейфовавшую мимо грешную душонку.
– Садить? – спросил чёрт.
– Погодить, – велел Сховаал и потрогал воду в котле. – Приставьте лесенку, а огонь убавьте. Мне нужен не суп, а ванна.
Маледетте пришлось объяснять приказ шефа на пальцах, потому что сам Начальник всея православныя Геенны мёртвые языки забыл сразу после экзаменов, а его секретарша не получила классического образования. В конце концов пролетарии из провинции всё поняли и выполнили.
– Маледетта, милочка, пока вода не нагрелась, принесите, пожалуйста, из спецхрана щётки и мыло, которые недавно выплавили из биомассы.
– Сию минуту, ваше коварство.
Когда секретарша вернулась с горшочком чёрного мыла и чёрными щетками всех размеров, Сховаал уже снял пиджак, жилет, галстук и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Сердце у Маледетты заколотилось безудержно. А начальник, как ни в чем не бывало, стал объяснять:
– Я думаю, надо взять на вооружение опыт зарубежных коллег. У них главное что? Капитал. Католическая преисподняя приносила и будет приносить колоссальную прибыль. А мы? Великую религию развалили, а на обломках ничего не построили. Я планирую заняться строительством.
Чтобы не пялиться на обнаженный торс шефа, Маледетта принялась медленно подбирать и очень аккуратно складывать его одежду.
– Как вы знаете, у католиков существует Чистилище. Место, где души грешников очищаются и могут в дальнейшем попасть в рай. Вот я и подумал, а чем мы хуже? Ведь это бизнес. Отмывание душ. Душевая душевая, – хихикнул демон. Брякнула пряжка ремня: видимо, настала очередь брюк. – Мыла и щёток у нас теперь навалом, котлов сколько угодно, персонала полно. Заплати за отмывание – и понеслась душа в рай! А прибыль можно перевести в крипту и пустить в дело в мире смертных. Как вам такая идея?
Послышался плеск. Можно было поднять глаза.
Сховаал забрался в котёл и оглядывал грязноватую подопытную душонку.
– Для эксперимента пойдёт. Детта, дайте мыло. Мы её ототрём!
Душонка дрожала и попискивала. В котле забурлила плотная чёрная пена. Пузыри отказывались лопаться и закрыли Сховаала по самую шею. Маледетта осмелилась выдохнуть.
– Да не вертись ты, – прикрикнул демон на душонку. – Ты кем при жизни была? Был? Ну извиняй, без тела непонятно. Трактористом, значит. Чем ты душу так измазал? Да вижу, что не соляркой. Доносы строчил, значит. А в церковь ходил? Понятно с тобой. Каешься? Ну молодец. Да не плачь, чего плакать? Мылим, мылим тракториста, будет скоро чисто-чисто. Сейчас бы ещё ковшик какой-нибудь. Да не убегайте, Маледетта, я без ковшика справлюсь. Ну-ка, посмотрите на нас!
Из чёрного-чёрного котла, полного чёрной-чёрной пены, вышел чёрный-чёрный Сховаал в чёрных-чёрных трусах. И следом за ним выпорхнула белая-белая душа. Она стала такой сияющей, такой лёгкой, что не касалась адской земли. Душа взлетела бы в вышину, как наполненный гелием шарик, если бы Сховаал не держал её за подол одеяния.
– Ну вот, немного мыла и терпения, – объявил довольный демон. – Запишем рекламное видео, и прибыль потечёт рекой. Скорбящие родственники будут в очередь становиться, чтобы своим покойничкам такое отмывание обеспечить.
– Я пойду за полотенцем, – пробормотала Детта.
– Не нужно. Я горячий парень, не простыну. Вот уже все капли и испарились. Только я сам весь чернее великих недр, так что придётся вам отнести мою одежду в кабинет. И распорядитесь, чтобы тут прибрали. А я пока в душ.
И шеф красивой рысцой побежал мыться. Белый воздушный шарик плавно тянулся за ним, но у самого входа в здание АД-министрации краешек одеяния выскользнул у Сховаала из пальцев. Душа рванула вверх и вскоре скрылась из виду. Демон сначала досадливо плюнул, а потом пожал плечами, помахал бывшему трактористу и скрылся в готической арке.
Маледетта кое-как перевела пролетариям приказ, сделала десять глубоких вдохов и пошла за начальником.
Зов крови
Давным-давно демоны то и дело влюблялись в земных женщин. И чего им в родном аду не сиделось? Давным-давно женщины отвечали им взаимностью. И чем им простые смертные не угодили? Давным-давно от этих союзов рождались дети. Но всё это было настолько давно, что их потомки, живущие сейчас, ничего не знают о тайне своей крови. Только тайна от этого никуда не девается. И обязательно становится явной.
***
Влад мечтал об одной девушке. Она была на год младше, училась на психолога. Девушка выделялась среди толпы студентов, выходивших между парами покурить: сама не дымила, но готова была терпеть никотиновые облака, потому что хотела послушать любимого препода в неформальной обстановке.
Сначала Влад присматривался. Потом засматривался. Потом начал уже откровенно пялиться, а девушка не замечала (или делала вид). Звали её Света, и была она вся такая хрупкая, нежная, с огромными детскими глазами и вечной стопкой книг в тонких руках.
Влад ждал какого-нибудь киношного момента. Например, чтобы она уронила свои дурацкие книги. Или чтобы случайно столкнуться с ней по дороге к институту. Или чтобы к Свете приставали какие-нибудь отморозки, а он явился бы рыцарем-избавителем. Но время шло, момент никак не подворачивался, и пришлось тупо собраться и тупо пойти знакомиться.
– Привет, я Влад.
– Привет, я Света. Со мной не будет тебе счастья.
Молодой человек поперхнулся заготовленной и отрепетированной репликой.
– Прямо с порога?
– Я просто предупреждаю, – пропела девушка, развернулась, слегка задев его волной золотых волос, и ушла.
***
Во второй раз решиться было ещё сложнее, но Влад не желал отступать. Подкараулил Свету по пути к остановке.
– Слушай, Света. У тебя парень есть?
– Нет. И в ближайшие полгода не будет, – беззаботно ответила странная девушка.
– Ты что, лечишься от чего-то?
Света фыркнула и впервые посмотрела не сквозь Влада, а прямо в глаза. Но ощущение было, как будто просканировала до самой требухи.
– Ты смешной.
– А ты странная.
Помолчали.
– Если я странная, зачем ты тогда ко мне подошёл?
Тут Влад не выдержал:
– Непонятно, что ли? Нравишься ты мне. Вот и подошёл. А ты сразу: счастья не будет, полгода не встречаюсь…
Света хмыкнула, смерила его ещё одним пронизывающим взглядом.
– А ты, вроде, нормальный. Да просто я знаю наперёд. На полгода чётко вижу.
Подъехал автобус, и девушка ловко юркнула в раскрывшуюся дверь. Даже не помахала.
***
Закончился семестр, пролетели каникулы, прошло и полгода.
– Привет, Света. Ну что, теперь будет мне счастье?
– А ты настойчивый. Нет, теперь тоже счастья не вижу.
– Я согласен пока просто дружить.
– Пожалуйста, дружи.
И ещё около года они жили в режиме странной, как сама Света, дружбы.
***
Вокруг Светы вечно творилась ерунда. Внезапно пропадали, но в самый нужный момент находились вещи. Слышались голоса и звуки непонятно откуда. Предметы сами собой перемещались с места на место. Например, электрический чайник вечно хотел сбежать, и иногда Влад, заскочив в гости к подруге, ловил его на коврике у выхода.
В общаге Света почти всегда жила в двухместной комнате одна, потому что соседкам было с ней неуютно. Хотя девушка была приветлива, соблюдала чистоту, готова была поделиться продуктами, но не уживался с ней никто. Кроме приходившего почти каждый вечер Влада.
– Да просто ты генератор помех, – смеялась Света. – Ты мои ненормальности глушишь.
– Генератор помех – это ты. И ещё неприятностей, – возражал Влад, возвращал свободолюбивый чайник на место и выкладывал из пакета вкусняшки.
***
После второго курса Света не вернулась с каникул. На звонки не отвечала, и приглушённый голос в динамике механически повторял, что такого номера не существует. Влад нашёл контакты её родителей, но те тоже были в полном неведении и отчаянии. Приехал в Светин город, попытался отыскать следы и зацепки, «договориться» с ментами, ни шатко, ни валко расследовавшими её исчезновение. А что тут расследовать? Девка молодая, да ещё с прибабахом. Всякое бывает. Нагуляется и вернётся.
И Влад затосковал. Сначала, по русскому обычаю, попробовал найти утешение в спиртном, но молодой крепкий организм не позволял наклюкаться до полного забвения. Потом какое-то время шатался с подозрительными личностями и на месяц забил на учёбу. Дальше опомнился, стал пробовать альтернативные методы поиска, но ни тарологи, ни уфологи, ни сайентологи, ни прочие шизологи не помогли найти Свету.
***
И вот однажды ночью Влад сидел в тёмной комнате без сна и буравил взглядом полную луну. Всё думал, думал о пропавшей возлюбленной. Мысленно говорил с ней, укорял и звал.
Вдруг… Она откликнулась, будто бы из старой телефонной трубки для междугородней связи, какие ещё лет десять назад висели в кабинках центрального почтового отделения.
– Влад? – удивился Светин голос.
– Куда ты пропала?
– Я искала.
– Что?
– Я искала себя.
– И нашла?
– Нашла.
– Тогда вернись!
– А какой силой ты меня призываешь? – спросила Света.
– Силой любви!
– Хорошо, но мало.
– А чем тогда? Чем тебя вернуть?
– Кровью, конечно.
– Тогда моя кровь – твоя кровь. Возвращайся.
Она явилась тут же. В длинной белой сорочке она стояла на обледенелом карнизе за окном десятого этажа. Волосы растрёпаны, лицо перемазано. Кровью, конечно.
– Впустишь? – поскреблась она в стекло.
– Входи, – бесстрашно и безрассудно разрешил Влад.
Она вошла. Села рядом. Поцеловала его в запястье, почмокала губами.
– Ты прав. Твоя кровь – моя кровь.
Влад замер. Было и сладко, и страшно. Неужели это их первая и его последняя ночь?
– Это потому что мы одной крови, – пояснила Света. – Мы ведём свой род от общего предка, только я уже нашла себя, а ты – ещё нет.
– Далекий предок?
– Очень далекий.
– Ну тогда и ладненько. Тогда давай вместе искать меня, Свет мой.
Девушка улыбнулась широко и жутковато. И указала ему путь.
Грядёт
«Новый бренд!
Ад надо в корне менять!
Новый бренд!
Требует чёртова мать!
Эти вилы, костры и котлы – давно рудимент!
Новый бренд!
Мы ждём новый бренд!»
Этот воинственный напев Маледетта заслышала ещё до того, как Начальник всея православныя Геенны ворвался в приёмную. Она сразу поняла: что-то грядёт.
– Детта, вы сегодня особенно обольстительны. Обзвоните, пожалуйста, начальников ниже третьего уровня, будет системное совещание.
Группа начальников, собравшихся на этот раз, выглядела намного благопристойнее, чем на первой встрече. Все в костюмчиках, рога подпилены, когти в рамках разумного, всякие уродства и излишества сглажены до почти человеческого вида.
– С вами приятно работать, господа. Деловой стиль вам очень к лицу. Прошу прощения, как вас зовут? – обратился он к демону, забывшему стереть со щеки волосатую бородавку и подстричь разросшиеся брови.
– Кутаис, ваше коварство.
– Очень приятно. В следующий раз нет необходимости приносить телефонную трубку с собой. Маледетта, направьте, пожалуйста, к Кутаису мастера, пусть заменит провод и подключит трубку.
– Да, ваше коварство.
– Итак, дорогие мои руководители. Я хочу сообщить вам неприятнейшее известие, которое никого не удивит. Мы их теряем. Мы теряем клиентов. – Сховаал упёрся широко расставленными кулаками в стол. – Кто-то думает, что ад вечно будет по инерции привлекать миллионы грешников. Но нет. Мировая религия, которая обеспечивает нас работой, сильно сдала позиции за последние века, начиная со Схизмы и Реформации. Идёт отток душ к другим провайдерам посмертья и даже в атеизм. А почему? Почему, я вас спрашиваю?
Руководители притихли, как будто ожидая, что Сховаал сейчас откроет классный журнал, пробежит пальцем по списку и безошибочно вызовет того, кто не выучил урок.
– Нет вариантов? Да потому что смертные любят комфорт и не хотят напрягаться. Не хотят соблюдать посты, класть бесконечные поклоны, вставать с петухами к заутрене и так далее. Они хотят распутствовать, обжираться, лениться, потреблять и злоупотреблять в своё удовольствие. Но это грешно. Что грешно, то ведёт в ад. А образ ада какой?
Опять молчание.
– Не-при-вле-ка-тель-ный, – отбивая каждый слог копытом, произнёс Сховаал. – Но этому горю можно помочь. Нам нужен коренной ребрендинг. Детта, зачитайте, пожалуйста, наши новые лозунги.
Маледетта откашлялась и взяла планшет:
– «Сегодня сущий ад, а завтра цветущий сад». «Ад: из тёмного прошлого – в светлое будущее». «Ад: нам здесь жить». «Ад: как рай, только сочнее».
– Последнее сами придумали? Хвалю, хвалю.
Маледетта зарделась и спрятала улыбку.
– Так вот, голубчики мои. Прежний образ ада: темно, жарко, смрадно, боль и мучения, уродливые черти с вилами. Вам самим приятно в таком аду вечность проводить?
Демоны кисло взглянули на гладкие лица и деловые костюмы друг друга. И опустили глаза.
– Ну вот. Надо сделать так, чтобы смертные сами мечтали сюда попасть! Ад работает на энергии свежих душ. Если не будет притока, мы впадём в энтропию и загнёмся к моей бабушке! Создайте спа-курорт, ол-инклюзив. Запустите предпродажу билетов со скидкой. Подогрейте интерес, повысьте спрос!
Сховаал включил небольшую презентацию. Он клепал их по каждому случаю, ведь когда-то, работая заплечным бесом у учителя информатики, самостоятельно освоил компьютер и чрезвычайно этим гордился. Слайды мелькали один за другим: статистика удручала, контрастные визуализации «до и после» шокировали, смелость нововведений пугала, но перспективы завораживали.
– Итак. Будем действовать сразу по нескольким направлениям. Популяризация образа демона – раз. Продвижение нового ада в соцсетях – два. Продать душу в один клик, воронки, акция «Приведи друга», вот это вот всё. Сотрудничество с церковью – три. А что вы думали? Будет процветать церковь – будем процветать и мы. Ну и четыре – это реставрация и реновация всея православныя Геенны. Вопросы?
Гробовая, остолбенелая тишина. Только слышно, как Маледетта стучит по сенсорному экрану, конспектируя мысли шефа.
– Ну что ж, тогда выберем ответственных и приступим к реформам. Чем быстрее начнём, тем быстрее воплотим. Согласны?
Кутаис заломил кустистые брови и робко проблеял:
– Но церковь…
– Люблю инициативных. Я рад, что вы заинтересовались этим аспектом. Кутаис, назначаю вас ответственным за переговоры с церковью!
Несчастный назначенный сглотнул. Он хорошо знал, чем такие переговоры заканчиваются.
– Я верю, что все вы очень даровитые и любому из вас можно доверить непростую задачу. Давайте определим достойнейших случайным образом. Через игру. Прошу всех встать.
– Я тоже хочу участвовать, – вякнул Кутаис, но Начальник его будто и не слышал.
Сховаал щёлкнул пальцами, и столы, за которыми устроились руководители, как сквозь землю провалились. Щёлкнул ещё, и стулья встали кружком, повернувшись спинками в центр. Три стула начальник забрал из этого хоровода и поставил в сторонке:
– Присядьте, Кутаис, вы что-то очень бледны. А теперь выберем лучших из лучших. По старинному обычаю: когда замолчит музыка, надо занять стульчик.
Шеф взял с подставки электрогитару, украшенную языками пламени, и принялся упоённо бряцать на трёх дворовых аккордах. В импровизации угадывался мотив «Новый бренд!», с которым Сховаал явился сегодня в офис. Угрюмые амбалы в дорогих галстуках двинулись против часовой стрелки, точно арестанты на прогулке. Они зыркали то на соперников, то на стулья и напряжённо поигрывали мускулами, втиснутыми в эти офисные тряпки.
А потом Сховаал резко зажал струны, и в наступившей тишине началось месиво…
– Детточка, отойдите подальше, а то вас заденут. Я сам запишу, кого назначить.
– Ничего, ваше коварство, я просто спрячусь за вашу спину, – с замиранием сердца ответила секретарша.
Через несколько минут в этом регби без правил осталось всего три стула, не разлетевшихся в щепки.
– Однако сколько желающих послужить обществу! – восхитился Сховаал. – Не создать ли ещё несколько должностей?
Клубок окровавленных тел в серых, чёрных и синих лохмотьях застонал в один голос. Как сплочённая, эффективная команда. Кррррк! Хрясь!
– Детточка, вот эти трое, которые лучше всех держатся на ногах и борются за последний целый стул. Это кто?
– Мирманас, Баальберен и Эвхустал.
– Как в аптеке. Так. Выпишите на их имена приказы о назначении. Кутаиса тоже не забудьте. Остальных в медпункт, а потом на рабочие места. Нечего расхолаживаться. И всем объяснить, как пользоваться телефоном. Проследите, пожалуйста.
Сховаал покинул арену, довольно насвистывая. Трое сильнейших демонов последним рывком разломали стул на три части. Маледетта увидела в их глазах особый огонь. Энтузиазм начальника был заразителен. До ужаса.
И пока бесовка выполняла распоряжения и вызывала уборщицу, проклятый мотив «Новый бренд!» без остановки крутился в её голове.
Искусственный интеллект
Сейчас все помешались на искусственном интеллекте: машины без водителя, умные дома, всевозможные роботы и нейросети… На самом деле, не надо обольщаться: в наших родных НИИ сидят обыкновенные алхимики в белых халатах и во все свои новейшие изобретения попросту подсаживают ручных чёртиков.
Засекреченная ферма ручных чёртиков по документам проходит как НИИЧ и ИИ. В лаборатории занимаются получением объектов Ч с помощью обсценной лексики. Так как учёные – люди интеллигентные и совершенно не умеют ругаться, чёртики появляются вялые, как будто недоношенные, размером с просяное зёрнышко. В принципе, для последующей дрессировки так даже лучше.
Соседнее помещение отведено под инкубатор. Под специальными инфракрасными лампами объекты Ч подрастают до размера рисинки. Раз в неделю им меняют подстилку – пух, начёсанный с чёрных кошек и собак, перья чёрных кур. На сбор подстилки работают три подведомственные грумминг-студии и одна птицефабрика. Кормят новорождённых чёртиков молоком от чёрной коровы Ангуси, которая живёт при НИИЧ уже пять лет.
Подросших детёнышей переселяют в соседнюю комнату. Там на стеллажах расставлены коробки из-под обуви. В этих коробках малыши учатся ползать и ходить. Каждый день им предлагают простенькие задания, выбирают самых смышлёных. Те, кто не прошёл отбор, используются в дальнейших экспериментах (некоторых любимцев сотрудники НИИЧ по документам списывают, а на самом деле приспосабливают к помощи в быту). Лучшие из помёта переходят к этапу дрессировки.
На этом этапе каждому чертёнку дают имя. Их обучают слушаться и беспрекословно выполнять приказы. Воспитывают детёнышей по особой программе, в зависимости от того, куда будет встраиваться так называемый «искусственный интеллект». Инструкции дают максимально жёсткие, чтобы невозможно было ослушаться или превратно понять.
В пубертатный период, который наступает на втором месяце жизни, чёртики начинают выходить из-под контроля алхимиков НИИЧ. Самых агрессивных и непослушных отсеивают, остальные проходят жёсткую дрессировку. В этот же период они учатся питаться одним электричеством.
Взрослых, успокоившихся чёртиков встраивают в наночипы и продают заказчикам со всего мира. Повторить уникальную разработку не получится: представители других конфессий православных чертей не видят. Да и православному объект Ч покажется только при наличии допуска. Тихо и незаметно уникальные наночипы встраиваются во все сферы жизни, от фармакологии до сельского хозяйства, от космической инженерии до кофейных автоматов в переходе.
Есть мнение, что в конце концов чёртики научатся обходить привязку к имени и жёсткую программу, навязанную дрессировкой. Но алхимики в белых халатах надеются к этому моменту всё-таки создать настоящий искусственный интеллект и на смену опасному естественному.
Время покажет. Если что-то пойдёт не так, смертные об этом узнают сразу. Но долго огорчаться им не придётся.
Весёлый ветер
По православной Геенне пронёсся весёлый ветер. Ветер был особенный и мог рассказать много интересного тому, кто умел слушать.
Во-первых, ветер нёс на крыльях облегчение, потому что молодой и энергичный Сховаал был намного приятнее нервного маразматика, кушавшего головы на завтрак. В воздухе чувствовалось одобрение идеи превратить ад в место, где хочется жить.
Однако были и опасения. Всего за неделю начальник перевернул с ног на голову все привычные порядки. Укоротил подчинённым рога и пятаки, велел грешников в котлах не варить, а отмывать! Поставил это дело на поток, должность котельника упразднил. Должность-то он упразднил, а растерянные черти, потерявшие работу, остались. И куда им прикажете деться?
Некоторые нововведения были попросту непонятны: ну зачем менять адскую почту на телефоны, а старые надёжные глиняные таблички на какие-то компьютеры? И зачем эти компьютеры обычным чертям, которым для трудоустройства надо только отличать один конец вил от другого?
Ветер заглядывал в дома, логова и пещеры – узнать, как дела.
Чёрт Шуруй праздновал третий день: после танца «Ручеёк» с отрыванием излишеств жена заявила, что не желает жить с таким жалким обмылком, мотнула хвостом и ушла. Шуруй поднимал стакан за стаканом за здоровье нового руководителя.
Однорогого чёрта Валяя, счастливого в браке многодетного папашу, назначили отмывальщиком душ. После трудовой смены от него за версту разило всеми смертными грехами. Собственно, из-за этого притягательного запаха по дороге домой к нему приставали все бесовки в радиусе километра. Пришлось жене встречать его после работы, вооружившись лопатой. Однако уберечься от беды это не помогло: через пару недель стая летучих бесовок подхватила Валяя и унесла в гнездо. Они ублажали однорогого, пока не выветрился запах, а потом, натешившись, сбросили возле котлов и вцепились в новую жертву. Супругам удалось помириться (ради детей!), но Валяю срочно пришлось искать новую, менее опасную для брака должность.
Сокращённые котельники сбились в банду и грабили адских жителей. Те давали мощный отпор, поэтому разбойникам пришлось переселиться в мир смертных за более лёгкой добычей. Они обустроились под Армавиром и дали начало нескольким уголовным делам и свежей городской легенде об Армавирском треугольнике.
Подавшись на заработки к смертным, бес Семиам брался за любую шабашку. Поработал упырём в Новороссийске, полтергейстом на складе в Мытищах и призраком в Кижах. В итоге устроился сторожем на кладбище: как-никак, чуть ближе к дому.
Чёрт Кулебяк из принципа нарушал дресс-код, за что его нещадно штрафовали. Друзья подсказали: говори, что укорачивать рога тебе запрещают религиозные убеждения. Мол, Сховаал продвинутый демон и наверняка помилует. Но не тут-то было. Теперь Кулебяк слоняется у врат католического ада и вздыхает: там черти вообще не предусмотрены.
Мнительный бес Лериан соорудил себе бункер и пытался сеять панику среди соседей: настают последние времена, цветущий сад на месте ада устроят, только вот всех чертей перед этим уничтожат. Но, вещая из бункера, очень сложно привлечь сторонников, так что Лериан стал по ночам вести подкопы. Докопался до соседского огорода, попортил картофельные грядки. Там-то его и урыли. По-добрососедски
Демоны-студенты выступили с инициативой: устроить торжественный марш молодёжи в поддержку нового руководства Геенны. Руководство, естественно, инициативе дало зелёный свет, отрядило съёмочную группу для фиксации памятного события. А студенты только рады: что угодно, лишь бы лекции прогулять.
В АД-министрации демоны-руководители развлекались новой игрушкой – телефоном. Сплетничали, подслушивали разговоры на параллельной линии, играли в «Секунду, сейчас переключу» и «Дай ему в ухо». В итоге многим пришлось играть в сломанный телефон.
На съёмках рекламного ролика о новом образе ада и демона декоратор заплакал, когда пришло время разбирать бутафорскую детскую площадку. Рядом в голос завыли малолетние актёры-чертята. Пришлось декорации оставить, а на следующий день прикрутить на том месте настоящие аттракционы, украденные с детской площадки в Армавирском треугольнике. Кстати, если увидите, что в знакомом дворе не хватает качелей или каруселей, знайте: это их черти взяли.
Бес в ребро
Главный редактор «Гранда», Мирон Александрович Мейерс, не любил выражения «Седина в бороду – бес в ребро». Потому что сам недавно перешёл в категорию граждан, попадающих, согласно этой пословице, в зону риска.
«Всё предельно ясно. Бог сотворил Еву из ребра Адама. Бес тычет локтем в ребро и тем самым намекает, что мужчине не хватает женщины. И даже если у смертного уже есть жена, к первым сединам она превращается для него в кого угодно: няньку его детей и сиделку его родителей, экономку, личную помощницу, друга, помеху, нахлебницу, неумолкающую бабу, глас рассудка – но не в женщину. Отсюда и все проблемы».
В кругу женатых, степенных друзей и коллег Мейерс не раз видел карикатурные иллюстрации к этой пословице. Не всегда на этих карикатурах мелькали дамы. Иногда зрелый человек, пытаясь доказать, насколько он ещё молод душой и телом, совершал необдуманные, нелепые и даже рискованные поступки. Ввязывался в спор, вспомнив, как в юности мог перепить кого угодно, – и естественно, валился под стол уже после второго стакана. Лез в драку, потому что собеседник презрительно отозвался о группе, которая распалась лет двадцать назад. Срывал себе спину на тренажёре, пытаясь показать молодёжи, как надо. В ребяческом азарте карабкался через чужой забор и ломал ногу. Но чаще всего, конечно, дело касалось женщин. Обычно очень красивых, очень молодых и очень целеустремлённых.
И вот в одно утро, которое никак нельзя было назвать добрым, треклятая пословица заиграла для Мирона Александровича новыми красками.
Сначала, как и многие современные люди, Мейерс ничего не замечал, потому что за завтраком, в лифте и на улице листал в телефоне что-то пустопорожнее. Однако в редакции ему пришлось оторваться от экранчика – ну хотя бы для того, чтобы пожать руки коллегам. Таким же, как он, серьёзным и экспертным, с лёгкими росчерками седины в аккуратных бородках. И тут-то Мирон Александрович едва удержал падающую челюсть. Возле каждого седеющего или лысеющего коллеги вились щуплые, низенькие молодчики с самыми паскудными лицами… и небольшими рожками.
Стараясь сохранить невозмутимое выражение, Мирон Александрович осмотрелся по сторонам: не розыгрыш ли? Но все вели себя как обычно и этих противных типов будто не замечали. На всякий случай заглянул в календарь в телефоне – но первое апреля было месяц назад.
Коротко кивая, здороваясь и пожимая руки, главный редактор «Гранда» поспешил к своему кабинету. Перед самой дверью к нему протянулась ещё одна ладонь, Мирон Александрович её машинально пожал – и тут же отдёрнул руку, едва не вскрикнув. Чужая ладонь оказалась слишком горячая, сухая, поросшая жёсткой рыжей шерстью. В лицо главреду нахально ухмылялся один из вертлявых молодчиков.
Мирон Александрович рванул на себя дверь, вбежал в кабинет и поскорее закрылся. Плюхнулся в кресло, махом выпил стакан воды. Включил компьютер. Взгляд его невольно пополз к односторонне-прозрачной стене, за которой открывался вид на редакционный опенспейс. Там разворачивались сценки немого кино. Женщин в штате было немного, все сплошь серьёзные и экспертные, но попадались среди них и симпатичные. И ещё была его личный секретарь, Лера. Умная, амбициозная, подчёркнуто-корректная, всегда в длинных юбках и блузках под горло. Но непозволительно-сдобная и красивая для такого издания.
Так вот, гадкие молодчики, будто приклеенные к почтенным аналитикам, колумнистам и интервьюерам, тыкали мужчин локтем в рёбра, нашёптывали явно что-то похабное, хлопали по спине, науськивали и подстрекали, указывая на имеющихся дам – и чаще всего на Леру. Солидные коллеги игнорировали ужимки вертлявых, но иногда краснели, улыбались невпопад и зыркали на женщин очень плотоядно.
Вошла секретарь.
– Доброе утро, Мирон Александрович.
– Здравствуйте, Лера. Что за новые лица у нас в редакции?
Девушка недоумённо обернулась, посмотрела сквозь прозрачную стену.
– Никого в штат сегодня не зачисляли, посетителей пока нет. В одиннадцать приедут французы по поводу…
– Да, я помню, – перебил начальник. – Всё нормально, без эксцессов?
– Если вы насчёт салона красоты на пятом этаже, то они согласились покрыть убытки за то, что нас залили. А больше ничего особенного…
Лера улыбнулась, и улыбка эта была демонстративно лишена всякого подтекста. Настолько лишена, что неудержимо хотелось усмотреть в ней намёк и обещание.
– Хорошо, спасибо. В ближайшие полчаса меня нет, буду разбираться с текучкой.
– Поняла, Мирон Александрович. Кофе принести?
– Да, будьте любезны.
Секретарь вышла, совершенно не виляя роскошными бёдрами. И это казалось ужасной несправедливостью.
Когда Лера вернулась с изящным подносом в руках, следом за ней проскользнул вертлявый. Главред, оторвав глаза от экрана компьютера, вытаращился на наглеца и уронил беспроводную мышь.
– Я сейчас подниму, – чирикнула Лера, но начальник вскрикнул:
– Не смейте!
Девушка даже вздрогнула и испуганно замерла.
– Простите, Лера, что я так… э-э-э… резко выразился. Я ещё не древний старик и наклоняюсь без хруста, – попытался пошутить он. – Но вы сами подумайте, что будет, если кто-нибудь увидит, как вы на коленях шарите у меня под столом…
Конец фразы прозвучал жалко и совсем тихо. По сальной ухмылке проникшего в кабинет молодчика было очень понятно, что будет. Мирон Александрович сам полез под стол, в мельчайших подробностях и во всех ракурсах представляя себе гипотетическую картину. Уже лет двадцать воображение не рисовало ему таких ярких чувственных сцен.
Красный главред наконец вылез из-под стола. Секретарь поставила кофе на стол перед ним. Молодчик не уходил и ничего не говорил, только скалился. Лера никак на него не реагировала.
– Будьте добры, подайте мне папку с архивом за 2015 год, – попросил Мирон Александрович, потому что эта папка стояла на полке как раз позади нахала, и Лера смогла бы её достать, только если бы попросила того подвинуться.
Секретарь подошла к шкафу, встала вплотную к чужаку, а тот насмешливо поднял руки, будто его собрались обыскивать. Лера сняла с полки тяжёлую папку, и пальцы её скользнули в сантиметре от непрошеного посетителя. Но она вертлявого не заметила. Вообще.
– Спасибо, Лера. Я какое-то время буду занят, – слабым голосом проговорил Мейерс.
Девушка кивнула и ушла. Начальник усилием воли заставил себя смотреть на экран – иначе, несомненно, принялся бы раздевать секретаря взглядом, а этого нельзя было допустить. Тем более в присутствии чужака.
Когда дверь вновь закрылась, Мирон Александрович поднял глаза на мерзкого типа.
– Вы кто такой? – прошипел главред.
– Галлюцинация. Лечиться тебе пора, Мироша, – хохотнул гадёныш.
Может, и правда пора? Или хотя бы отдохнуть…
– Да шучу я, – осклабился нахал. – Я обыкновенный бес в ребро. Межрёберник. Твой личный, персональный, приставлен с этого дня. Но удивительно, что ты меня видишь. Накладочка…
– Мне не нужен бес в ребро! – прохрипел начальник. – Изыди!
– Ещё чего. Мне семью кормить надо. Работа у меня такая, понимаешь. Вот я её и работаю.
– А у меня своя работа. Ты меня отвлекаешь.
– Пфф, – фыркнул бес. – Не я, а Лерочка. Взгляни, какая пышная. Жаль, одевается как монашка.
– Прекрати, у меня серьёзное, авторитетное издание! Здесь не место шашням и всякой грязи!
– Какие мы белые и пушистые! – надул губы лукавый. – Да ты посмотри на этих козлов престарелых! Думаешь, они все такие принципиальные? Думаешь, они оплошают, если им хоть крошечный шанс представится?
Мирон Александрович глянул сквозь стекло на внезапно опротивевших сотрудников.
– Да они с удовольствием затискали бы её где-нибудь в переулке. Раз ты меня видишь, то наверняка видишь и моих коллег. Это профессионалы. Первоклассные межрёберники. Им палец в рот не клади. И ничего другого тоже. Твоих писак они уже давно обрабатывают, ты последний неокученный был, но теперь время пришло. Короче, если ты к Лерочке первый не подкатишь, они уж своего не упустят.
Мирон Александрович просматривал электронные письма и не понимал ни слова. Перед глазами стоял образ Леры. Она была напугана, руки сложены в мольбе, целомудренная одежда обольстительно порвана. Девушка просила защитить её от поползновений отвратительных старых развратников. Особенно опасен был Лозовский, отвечавший за новости культуры. Загорелый после недавнего отпуска, накачанный и свежий после недавнего развода, с шикарной седеющей кудрявой шевелюрой. Как раз сейчас он соловьём разливался, опершись о стойку, за которой сидела Лера. Девушка вежливо улыбалась, но в её лице читалась готовность поддаться этому искусителю. Бес, увивавшийся вокруг Лозовского, подсказывал реплики, однако опытный ловелас вряд ли нуждался в суфлёре.
День прошёл в мучительном тумане. Мирон Александрович едва дотянул до дома, до холодного душа. Личный бес в ребро иногда пропадал из поля зрения, но всегда было ощущение, что он неподалёку. Сложнее всего было уснуть. А потом усилием воли проснуться от удивительно правдоподобного сна. Содержание сна пересказывать не будем.
На следующее утро по пути в офис Мирон Александрович уже не смотрел в телефон. Он крутил головой и замечал то тут, то там вертлявых бесов, обрабатывавших зрелых мужчин. И ещё остро ощущал засилье хорошеньких женщин, которые буквально не давали ему прохода.
Страшнее всего было то, что Лера пришла на работу в зауженных брюках со стрелочками. Укороченные брюки приоткрывали изящную щиколотку. Главред сглотнул набежавшую слюну и отвёл взгляд, а коварный бес усмехнулся, ткнул его локтем в рёбра и оценил ножки, попку и походку в 10 баллов. Мирон Александрович смотрел в сторону и видел только снайперские взгляды коллег (и в особенности Лозовского), нацеленные на тот же объект. Наверное, неспроста восточные мужчины кутают своих пери в паранджи…
– Ты не затягивай. Такой лакомый кусочек на тарелке не залежится, – вновь предупредил лукавый.
Главред не хотел поддаваться. Заставлял себя не пялиться, не подозревать, не фантазировать… Тщетно. Пара фраз беса – и взгляд главреда подёргивался масляной плёнкой вожделения. Или красной завесой ревности. Две недели в таком режиме были для него пыткой.
А потом Лера явилась в офис в блузке, слегка открывавшей ключицы. И это окончательно добило Мейерса.
Крутя в руках бумажку и пряча глаза, Мирон Александрович начал издалека.
– Да, спасибо за кофе, Лера. Напомните, у вас какое образование?
– Журналистское, – улыбнулась секретарь без всякого подтекста.
– Вы, наверное, сюда на другую должность хотели устроиться?
Девушка замялась.
– Вы сказали, что тестовое задание я выполнила ужасно, но, по крайней мере, грамотно. Подойду в качестве секретаря.
Мирон Александрович выронил бумажку.
– Нда? Совершенно не помню… В общем… э-э-э… Я вижу, что вы девушка способная, а за время работы здесь наверняка многому научились.
Глаза Леры блеснули надеждой. Суетливые пальцы Мейера нашли на столе скрепку и принялись её разгибать.
– Но как главный редактор я должен думать в первую очередь об атмосфере в коллективе, о репутации издания. И я понимаю, что на вас нет никакой вины, однако корейских дорам в своей редакции я не потерплю.
Девушка вспыхнула:
– Я никогда…
– Повторяю, вы ни при чём. Я имею в виду нескольких коллег, отношения между которыми накалились из-за их симпатии к вам.
Девушка молчала. Скрепка в руках Мирона Александровича превратилась в узел.
– В общем, я поговорил с одной знакомой. Она редактор журнала мод. Я вас горячо порекомендовал. И думаю, в деньгах вы не потеряете. А я буду время от времени справляться о ваших успехах.
– Вы меня увольняете?
Главред закашлялся. Бес постучал его по спине и заодно ловко прошёлся по рёбрам, как по язычкам калимбы.
– Я надеялся, что вы… по собственному желанию…
Лера сжала кулаки, отвернулась к двери. Почему-то щёлкнул замок. Девушка повернулась снова, и взгляд у неё был другой. Такой… какой бывает в фантазиях мужчин куда чаще, чем в глазах настоящих женщин.
– И что же, меня возьмут в тот журнал опять секретаршей?
– Секретарём… – промямлил Мирон Александрович, пятясь к архивному шкафу. – То есть, сначала секретарём, но я замолвлю словечко, и через какое-то время…
Девушка подступала, точно пантера: мягко, текуче. Очень соблазнительно. Бес расхохотался и тактично исчез.
Лера подошла к начальнику на расстояние вздоха. И пятиться тому уже было некуда.
– А кто же эти сотрудники, которые ко мне неровно дышат? – спросила она, снимая невидимую соринку с пиджака главреда.
– Д-д-да почти все. Лозовский, Алиев, Бусел, Яцко.
– Мне кажется, вы забыли еще одну фамилию.
– К-какую?
– Мейерс, – шепнула девушка, глядя начальнику прямо в глаза.
Тот чуть в обморок не падал.
– Я больше не буду секретаршей. Ни здесь, ни в другом издании. Я журналист, – твёрдо сказала Лера. – А если вы мне не верите, – она сгребла лацканы его пиджака в кулаки, – то я могу вас очень… сильно… скомпрометировать.
И она поцеловала Мейерса так, что тот на миг лишился чувств от блаженства.
Лера написала заявление. И благодаря Мейерсу её взяли журналистом на испытательный срок в модный журнал «$тиль». Однако девушка там не задержалась. Мирон Александрович ухаживал красиво и со всем пылом зрелого холостяка, стремящегося запрыгнуть в последний вагон брачного поезда. Они поженились, и уже через год Валерия Мейерс осчастливила мужа двойней.
Несмотря на то, что главред «Гранда» сделал всё честь по чести, завистливые языки (в частности, Лозовский, Алиев, Бусел и Яцко, которых Мейерс уже давненько не приглашал в гости) всё равно мололи одно и то же:
– Ишь какую молодую заманил. Небось, на деньги позарилась. Главное, чтобы справился, в его-то годы. Правду говорят: седина в бороду – бес в ребро.
Астрономические объекты
Маледетте, чертовски умной и дьявольски красивой, не везло в личной жизни. Бесы, для которых уважительное отношение к женщине было нормой, а семья – точкой назначения, боялись даже подступиться. Они думали: «Ну куда мне со свиным рылом да в калачный ряд?» И получалось, что достойные кавалеры молча вздыхали, а к ногам Маледетты подкатывались только самые гнилые и противные фрукты.
В её биографии оставили выжженный след альфонсы, бабники, аферисты, эгоцентристы, солдафоны, собственники, натуральные упыри (среди смертных их называют абьюзерами) и много кто ещё. Был даже один нормальный, но бесовка не смогла примириться с его вынужденной переквалификацией в соблазнителя.
Несмотря на обилие опыта разной степени горечи, Маледетта не умела распознать неподходящих ухажёров, влюблялась беззаветно, а потом плакала и кусала локти. И сейчас она чувствовала, что её локтям в очередной раз достанется.
Детта никому не говорила об этом тревожном ощущении, но подруга на то и подруга, чтобы видеть на пять ходов вперёд.
– Ну что, расскажи про нового начальника, – потребовала Лучертола, цокая алыми когтями по фарфоровой чашечке. – Симпатичный, я во время его речи так и растаяла.
Подруги сидели в уютном кафе. Стон грешных душ на вертелах, лавовая подсветка, лучший кофе со ртутью во всём втором круге, пышки прямиком из земного Питера. По залу летают бесенята в тогах с розовыми сердечками, целятся в посетителей из арбалетиков, заряженных стрелами-присосками.
– Дохлый номер, – дёрнула плечом Маледетта. – Ничего не видит вокруг, кроме своих проектов.
– Разве можно не замечать такую роскошную секретаршу? – возмутилась Лучертола и бросила в рот горсть базальта в карамели. – Ни за что не поверю.
– Замечает только по работе, – вздохнула Маледетта. – Называет Детточкой. Но в глаза ни разу не посмотрел. Когда не строит светлое будущее, то фигурки раскрашивает. И всё.
– «Детточка» – это хороший знак. А что в глаза не смотрит – так это он стесняется. Надо дать ему шанс. И возможность.
Лучертола, довольная и раздраженная бытом со своим чертякой в соотношении 80/20, всё старалась устроить судьбу Маледетты, чтобы она тоже хлебнула семейного счастья. Подходящий кандидат никак не попадался, и Лучертола делала стойку на каждого, даже совсем эпизодического, персонажа в жизни подруги. Естественно, молодого подающего надежды начальника она тут же записала ей в женихи. Дело было за малым – внушить эту светлую мысль самому кандидату. Мнения астрономических объектов, столкновение которых было теперь неизбежно, никто не спрашивал.
– Девочка моя, а как ты на работу одеваешься?– требовательно спросила Лучертола.
– Прекрасно я одеваюсь, – оскорбилась Детта.
– Я видела, ты каблуки от копыт открутила.
– Я не могу носиться на шпильках по строительным площадкам и пустырям! – фыркнула секретарша. – Наматывать по десять километров в день – и это только по его кабинету.
– Предположим, – недовольно протянула Лучертола. – Духи?
– «L’Inferno».
– Причёска, макияж, аксессуары?
– Да я говорю, он всего этого в упор не видит.
– Может, попробовать имидж сменить? Зацепить и расшевелить.
– Ещё чего! Меня мой имидж устраивает.
– А семейное положение тоже устраивает? – тоном тиранической мамаши вопросила подруга.
Маледетта надулась. Атмосфера кафе стала куда менее приятной.
– Я не хочу это обсуждать. Да, признаю́, он мне нравится. Ну и что с того? Бегать за ним я не буду, делать первый шаг тоже. Просто, как обычно, мое сердце выбрало самого неподходящего. Он вообще мной не интересуется. Видит во мне исполнительного работника. Будь я толстой горбатой старухой, он относился бы ко мне так же. Ничего. Погрущу месяцок и перестану.
– Чтобы не грустить, надо действовать, – усмехнулась Лучертола. – Ты его не сбрасывай со счетов. Парень перспективный, обаятельный. Надо только его обработать. И потом спланировать сокрушительный удар.
Тему они, конечно, сменили. Но только на словах. В движениях и взглядах Лучертолы, в интонациях и смехе читалась нерешённая задача: как свести эти два одиночества. У рыжей бестии, прежде служившей на исполнении желаний, в запасе были тонны хитростей и мудрёных схем, и она была готова пустить их в дело. Палец крылатого бесёнка уже лёг на спусковой крючок арбалета.
Первый блин
Когда под окном цветёт сирень, очень трудно нормально поесть. Отец Севастьян вяло черпал ложкой борщ с запахом сирени, без аппетита надкусывал бородинский хлеб с запахом сирени и через силу прихлёбывал компот из сухофруктов с запахом сирени. В трапезной при соборе стояла страшная духота, но батюшка Севастьян был вдов, так что дома, в блаженной многоэтажной прохладе без запаха сирени он мог бы поесть разве что хлеба с солью и чесноком. Точно, чеснок!
Через минуту, попросив у матушки Аполлинарии два зубчика, отец Севастьян давился уже совершенно диким чесночно-сиреневым миксом, но нельзя же было выбросить хлеб насущный и вылить недоеденный обед, ниспосланный Всевышним. Кое-как справившись с остатками борща и компота, батюшка пошёл к рукомойнику, сбрызнул лицо, закинул на плечо потрёпанный рюкзак и направился домой, вспоминая сегодняшнюю проповедь. Всё-таки хорошо он прошёлся по людям, которые посты соблюдают и поклоны кладут, а сами всех вокруг ненавидят, презирают и осуждают. Гордыня, гордыня, страшный грех. Да, хорошая проповедь была. Жаль, что слышали её всего несколько старушек да слабоумный подросток.
Прямо за воротами собора к пожилому священнику пристроился подозрительный тип со взглядом карманника. Этот тип был в костюмчике, на голове – шляпа, которая сидела как-то странно. Походка была неловкая, с припрыжкой. Руки незнакомец то чесал, то прятал в карманы, то касался заборов, стен, сиреневых шапок – всего, что попадалось по пути. Из особых примет – большая волосатая родинка на щеке и брови такие кустистые, что можно модельную укладку делать.
Батюшка, погружённый в свои мысли, не замечал подозрительного спутника. А тот решился подать голос только через пару кварталов.
– Отец Севастьян?
Впервые повернувшись к незнакомцу, батюшка сразу почувствовал к нему отторжение, но виду не подал.
– Да, сын мой.
– Видите ли, у меня к вам дело…
Если бы на месте густобрового был демон Эсхатион, он узнал бы попа́, который изгнал его из тела одержимого и обрёк на вечность в реабилитационном центре для экзорцированных. Если бы на месте густобрового был Михаил Семёнович Занудко, он просто прошёл бы мимо, не догадавшись, что этот благообразный старец – его дальний, потерянный родственник по отцовской линии (а жаль, ведь батюшка мог бы указать на ошибки и глупости, вычитанные Михаилом Семёновичем в интернете). Но к большой досаде густобрового, на его месте был только он сам.
– Дело, видите ли, деликатного свойства, не хотелось бы вот так, на ходу… – продолжал подозрительный тип. – Может, присядем где-нибудь? Я могу вас угостить чаем или кофе?
– Благодарю, я только что обедал. Дальше по улице будет сквер. Можно поговорить там.
Батюшка Севастьян предполагал, что сейчас будет какая-нибудь внеурочная исповедь. К нему часто обращались люди, которые не ходили и не собирались ходить в церковь, чувствовали мало раскаяния и веровали ещё меньше, а священника использовали как бесплатного психолога. Но отказать страждущему – немыслимо и не по-христиански.
Сквер при ближайшем рассмотрении оказался весьма скверным. Пыльный, замусоренный, лавочки сломаны, под ними – россыпь лузги. И эта вездесущая сирень. Батюшку слегка замутило, он поспешил присесть в тени.
Незнакомец устроился на самом краешке скамьи. Сцеплял и расцеплял беспокойные пальцы, всё никак не начинал свою исповедь. Батюшка откашлялся, достал из рюкзака полуторалитровую пластиковую бутылку с водой. Со святой водой, понятное дело. Набрал на выходе из собора: в жару надо всегда с собой носить. Подозрительный отшатнулся и напряжённо наблюдал, как батюшка попил, утёр усы и бороду и закрутил крышечку.
– Э-э-э… Видите ли… – снова заблеял чужак. – Отец Севастьян, дело настолько деликатное, что даже не знаю, как подступиться. Я ведь послан начальством…
– Насчет освящения офиса или производства позвоните в церковь, – предложил батюшка. – Они составляют расписание и принимают добровольные пожертвования.
– Н-нет, дело не в этом.
Незнакомец потёр потный затылок и сбил с головы неловко сидящую шляпу. Всего на миг сверкнули чёрные рога. Отец Севастьян тут же нацелил на собеседника бутыль со святой водой и ровным тоном пригрозил:
– Изыди, нечистый, не то отчитаю по чину.
Нечистый моргнул, пропал, но тут же снова появился в нескольких метрах, куда струя святой воды вряд ли смогла бы добить.
– Вы не поняли, отец Севастьян. У меня к вам деловой разговор. Пожалуйста, опустите оружие.
– Какие у меня с тобой могут быть дела, чёртово семя? – приподнял бровь священник. Демонов он навидался и шутить с ними не стал бы.
– У нас такие разные организации, – затарахтел демон, – но цель одна. Наша сторона хочет, чтобы ад работал вовсю, а значит, нам, как и вам, нужна сильная церковь. Нужна твёрдая вера прихожан. Нужен постоянный приток душ. Мне было дано задание прощупать почву. Мы спрашиваем вас: чем мы можем помочь православной церкви? Как мы можем повысить её популярность, как можем пробудить веру в населении? Мы готовы усердно работать, кадрового ресурса у нас достаточно, сила имеется. Мы хотим заручиться вашей поддержкой и дойти до высших ступеней вашей структуры. И тогда мы могли бы вместе возродить православие…
Струя святой воды выстрелила без предупреждения, но демон был увёртлив.
– Имя своё скажи, бесовское отродье. У меня с такими, как ты, разговор короткий!
Еще чего. Ответственный за переговоры с церковью Кутаис не собирался называть своё имя. Даже на миг зажал рот, потому что приказ этого старика почему-то был мощнее обычных слов смертных, легковесных и хрупких, как сброшенная шкурка паука.
– Если вас беспокоит то, как наше сотрудничество будет выглядеть со стороны, то не тревожьтесь: мы примем все меры, секретность будет строжайшая! Поверьте, средний адский житель тоже не поддерживает такие сделки, но руководство понимает необходимость перемен…
Священник встал, выпятил внушительное пузо под чёрной рясой, поднял руку для крестного знамения. Нечистый взвизгнул. Кто другой перекрестит – это ерунда, что комар укусит. А если этот поп крестом его пригвоздит – хана демону, прямая путёвка в реабилитационный центр.
Лукавый замелькал по скверному скверу то тут, то там, как мелькают фигуры в нервных вспышках на дискотеке. Священник утомился вертеться вслед за ним – да и не солидно. Он присел обратно на скамейку и снова взял наизготовку бутылку.
– Отец Севастьян, – прозвучал в ухе бестелесный голос, – в последнее время ад сильно изменился. Это революция, мы теперь совсем другие. Вместе Церковь и Преисподняя могут провести такую пиар-кампанию, что люди в страхе побегут в храмы спасаться. Тут-то мы их…
Отец Севастьян поставил бутылку вертикально и резко сжал её бока. Струя святой воды ударила вверх, окатив и батюшку, и того незримого, кто шептал ему на ухо. Если бы кто другой так сделал, демон даже не почесался бы, но Севастьян веровал пламенно, истово – и потому за ним стояла совершенно другая сила. Демон завизжал страшным голосом – и изошёл прямо на ковёр к Сховаалу.
Освежившийся батюшка поднялся и, бодро отмахивая бутылью в правой руке, зашагал к дому. В голове роилось множество вдохновенных мыслей. Завтра будет проповедь о хитрости лукавого, об искушении и противодействии ему.
Сховаал выслушал доклад о первой неудачной попытке взаимодействия с РПЦ, покрутил в руке хвост и предложил найти не такое принципиальное контактное лицо. Из тех попов, с которыми всегда можно договориться.
– Два дня больничного вам, Кутаис. Подлечите ожоги – и за работу. Такая махина сама не сдвинется.
«А если сдвинется, то и меня, и тебя, и всех придавит», – мрачно подумал Кутаис, морщась от боли.
Надерзил
Демон Урацил очень гордился своим именем. Вы скажете: «Урацил – это же такое химическое соединение?» А я скажу: химикам очень повезло, что демон Урацил не работает по вызову. И вообще, стоит быть поаккуратнее с номенклатурой. Мало ли что…
Но речь-то не об именах, а о самом демоне. Он был первоклассный строитель, на все руки мастер, в меру строгий бригадир, на работе его очень ценили. Как раз сейчас он расписывал стены в своём уютном логове: ряды и ряды огромных кровавых букв «Урацил Урацил Урацил». Вдруг раздался душераздирающий вопль и зубовный скрежет. Это был дверной звонок, который демон поставил на днях. Урацил вытер перемазанные краской ладони о шерсть на груди, ещё раз взглянул на неоконченный шедевр и пошёл открывать.
На пороге было два типа. Один худой, дёрганый, с усами-щёточкой, набухшей веной на виске и слишком длинной, змеиной шеей. А другой – холёный и офисный. Если бы не два инкрустированных пенёчка на месте рогов, можно было бы подумать, что это…
– Урик, не узнал, что ли?
– Цимезон?.. – поразился Урацил, ища взглядом огромные рога и не находя их.
– Я, я. Давно не виделись, дружище. Это мой приятель, Надерзил. Имя такое. Вроде, ты пока не семейный. Так вот, если ты не против, у нас к тебе дело.
Цимезон достал из дипломата с аметистовой застёжкой бутыль чистого адского Пламени. Урацил присвистнул: такое он пробовал единственный раз в жизни, на свадьбе богатого дальнего родственника. Вещь так вещь.
– Проходите, конечно.
Хозяин посторонился. Цимезон передал бутыль гостеприимному однокашнику и по привычке протиснулся в дверь бочком, приподняв руки к фантомным рогам. Сам себя одёрнул, неловко усмехнулся. Вслед за ним, озираясь, прошел нервный Надерзил.
– Проходите сразу на кухню, а то у меня здесь бардак, – предупредил Урацил. – Ремонт я затеял, а то вечно сапожник без сапог.
Учтивый Цимезон всё равно поцокал языком, попросил показать ему комнаты, похвалил удобство и эргономичность планировки. Раньше он такими словами не сыпал. На начальственном посту нахватался, как видно. Надерзил тоже увязался смотреть ремонт, но физиономия у него была такая, будто он не очень понимал, зачем всё это.
Наконец прошли на кухню. Здесь было меньше пыли и грязи, на столе скатёрка в пятнах, вокруг – толстоногие табуреты.
– Садитесь, – пригласил Урацил и достал с верхней полки хрустальные бокалы.
Язык его так и щипало от предвкушения.
Цимезон осторожно, благоговейно отколупнул фольгу, поддел пробку. Три внимательных носа сошлись у горлышка, чтобы втянуть первый, самый лёгкий и летучий дымок. Потом молча и торжественно наполнили бокалы. Цимезон быстро заткнул пробку.
Пурпурное пламя беззвучно плясало, отражаясь в хрустальных гранях бокалов и маслянистых зрачках демонов. Сначала полагалось опустить в огонь язык и распробовать лакомство. Это было мучительно-сладко, и терпко, и больно, будто вонзались сотни восхитительных игл. Через несколько секунд можно было осмелиться и сделать первый глоток. Пламя пробегало по горлу и разливалось по всему телу, выходило из ноздрей и ушей. Главное было хорошенько задраить остальные люки. Это требовало определённой сноровки и было не особенно приятно. Надерзил с непривычки выпустил два больших потока пламени через ноздри – видимо, чтобы поберечь сфинктеры. Подпалил угол скатерти, но это, в сущности, такая ерунда…
Тут им открылась вся Преисподняя, точно на ладони. Во всей своей необъятности, от верхних уровней до прόклятых глубин. Как огромный алмазный карьер с крошечными машинками и рабочими, копошащимися в пыли. Геенну можно было рассмотреть до дна, до последней грешной душонки, до последнего жалкого подбеска. Просветить насквозь безжалостным лучом, на мгновение познать до молекулярного уровня, а потом вернуться назад, в горячее и привычное тело демона.
Долго сидели в молчании. Цимезон смахнул слезу, Урацил восхитился: «Как же велика наша Родина!» А вслух сказал:
– Я слышал, есть ещё бόльшая редкость. Слёзы серафима. Выглядят как махонькие такие жемчужинки. А проглотишь – и на миг сам рай откроется.
Надерзил поджал губы. Цимезон принялся доставать из дипломата яства. После Адского Пламени над головой его висели призрачные рога, выходившие за пределы кухни. Но они быстро бледнели.
На подпалённой скатерти устроились: рулетики «Римская дорога» (камень, гравий, земля), тонкие батончики гранита науки (добытые тайными путями, потому что это лакомство производили исключительно для адских школьников и студентов – для развития мозга и усвоения материала), банка парно́го чёрного золота, брусочек обычного золота, буханка торфа, стержни обеднённого урана и на десерт горсть таблеток для очистки бассейнов.
Презрев привитые с детства правила, Урацил начал с десерта.
– А по какому поводу, собственно, банкет? – осведомился он.
– Да нам, понимаешь, больше и пойти-то некуда, – смутился бывший рогач. – Мне по статусу не положено по кабакам заседать, да тем более с Надерзилом в его нынешнем состоянии. А бросить его я не могу. Не домой же я его потащу, к жене и детям. Сейчас же всю конъюнктуру растреплют.
Надерзил опустил голову. Урацил вертел в голове последние слова однокашника, пытаясь понять, что они значили.
– А в чём беда-то?
– Ломает меня, – глухо произнёс Надерзил.
Остальные замолчали, ожидая продолжения. Прождать пришлось не меньше минуты. Наконец нервный демон поднял голову и продолжил:
