Читать книгу Очень приятно, Ниагара. Том 2 - Ирина Геннадиевна Бехталь - Страница 4

«В противоположном углу ринга – доброта и терпение»

Когда-то давно, в незапамятные времена великий ученый и философ Аристотель сказал, что смысл жизни в том, чтобы служить другим и делать добро. Жизнь течет, меняются авторитеты, приоритеты и ценности. Далеко не все мои современники разделяют эту архаичную точку зрения. Но есть и те, кто продолжает великое дело Аристотеля, даже не подозревая о своей великой миссии. Они просто живут здесь и сейчас по законам древней этики. И я знакома с одним таким человеком. Это Глеб.

Кто он? Вероятно, стоило бы потратить время на то, чтобы рассказать, как закончивший колледж судоводитель ходил речными и морскими тропами к далеким берегам. Как женился, чтобы стать отцом дочери и развестись. Как работал продавцом в ювелирном магазине и курьером в крупной канцелярской кампании. Как начинал карьеру кладовщика и стал успешным менеджером. Но для целей повествование это не столь важно, как ответ на другой вопрос – какой он?

Итак. Какой он, Глеб? Коренастый, темноволосый, черноглазый, большерукий, с печатью кавказских черт. Одежду явно подбирает сообразно обстоятельствам, предпочитая добротность и тонкий шик. Окутан флёром затейливого парфюма. Нетороплив, но ловок, молчалив, но внушителен. Миролюбив, но не робок, тактичен, но настойчив, энергичен, но сдержан. Обаяние Глеба, всегда улыбчивого и спокойного, не оставляет равнодушными ни женщин, ни мужчин. Он – желанный участник любой компании хотя бы потому, что не вносит излишней суеты, не требует к себе повышенного внимания, легко находит себе место и дело, немногословен и отзывчив. А еще рядом с ним всегда тепло и уютно, состояние безмятежной расслабленности возникает как следствие ощущения полной безопасности. Так маленький ребенок, пугающийся злобной темноты, спокойно засыпает в объятиях огромного плюшевого медведя, такого мягкого, большого и успокаивающего.

Наша встреча произошла в ночном клубе. На танцполе меня чувствительно толкнул подвыпивший молодой человек, напористо прокладывавший путь сквозь причудливо извивающиеся тела. Восстанавливая равновесие, пришлось сделать шаг назад, и тут мне наступили на ногу. Неприятно, но не смертельно. В сиянии огней стробоскопа я обернулась к хозяину ноги-пресса. На меня смотрел ангел покаяния.

– Боже мой, – «ангел» взял меня за руки, – вам больно?

Вопрос звучал скорее как утверждение. Негативные ощущения не стоили и четверти той скорби, которая плавала в черных глазах юноши.

– Знаете, уже нет, – разговаривать приходилось близко наклонясь друг к другу, чтобы перекричать рев музыки.

– Хотите меня утешить. Но я так не могу. Позвольте угостить вас коктейлем. Фирменным. В качестве компенсации. Пожалуйста, – моих рук он так и не отпустил.

– Хорошо. Но есть одна загвоздка. Я не пью с незнакомыми мужчинами.

– Я – Глеб. Теперь вы можете со мной выпить?

Вместо ответа я просто кивнула. Спутник повел меня за руку сквозь танцующую толпу, как ледокол ведет судно во льдах Арктики. Странно, но образующийся за Глебом коридор действительно позволял споро двигаться в сторону барной стойки. Коктейль был вкусным, а юноша галантным. Он так умело и незримо управлялся с барменом, бокалами, высокими стульями и навязчивыми приставалами, что оставалось только расслабиться и получать удовольствие.

– Вам точно не больно? Такая неловкость.

– Теперь точно, не переживайте. Меня, кстати, Ниги зовут. И можно просто на «ты».

– Ниги, какое красивое имя!

После этой реплики было бы просто преступлением рассказывать Глебу, что Ниги только прозвище. Позже он узнает об этом сам, а пока пусть будет красиво. Наше «прилюдное уединение» было бесцеремонно нарушено вертлявым и худощавым юношей.

– Глеб, мы тебя уже заждались. А ты – вот он, променял нас на киксу. Чем она тебе так понравилась? Обычная дура, жаждущая приключений на ж…у, – после чего адресовался уже ко мне, – Пьешь на халяву? Не подавись, детка.

Врачеватель поврежденной ноги, спрыгнув со стула, во время монолога неизвестного пытался заслонить меня от него и мирным путем пресечь назревающий инцидент. Дело, казалось бы, стороннее. Но хамство в мой адрес уже прозвучало. Ставить Глеба в неловкое положение второй раз отнюдь не хотелось. Поэтому, подойдя к вертлявому, я ласково погладила его по торчащим вихрам.

– Да, малыш, пью на халяву, тут ты прав. Только платишь за эту выпивку не ты, не тебе и рот открывать. Но ты ведь молчать не можешь, правда? Понос словесный открылся. Известный, хоть и вонючий феномен – дерьмо попало в вентилятор, – пропела опешившему наглецу и плавно двинулась прочь, обернувшись лишь на секунду, – спасибо, Глеб, было очень приятно.

За моей спиной гневно извивался субъект, сдерживаемый новым знакомым, и раздавался дружный гогот присутствовавших при разговоре невольных зрителей.

Веселье текло своим чередом, пока часа через два после выпитого с Глебом коктейля во всем клубе не вспыхнул свет. Застигнутые иллюминацией, замерли посетители, на входе маячили милицейские фуражки и яркий синий пиджак моего приятеля-администратора. Молчаливая пауза постепенно сменилась всеобщим гвалтом и выкриками недовольства.

С трудом пробившись к выходу, я узрела шикарно одетого широкоплечего субъекта с синяком на скуле, дающего показания милицейскому сержанту за одним из столиков. Поодаль на полу лежал давишний вертлявый канализационный пропеллер, которому оказывали медицинскую помощь две официантки. Администратор разговаривал с майором милиции. Сзади меня потянули за руку. Глеб. Вид у него был испуганный и озадаченный.

– Ниги, сейчас не до церемоний, помоги мне.

– Что случилось? – тревожно поинтересовалась я, покорно следуя за Глебом в дальний угол помещения.

– В общем, этот фраер за столиком – сын большого чина МВД, сам ментов и вызвал. Он прицепился к Васе, ну, который к нам подходил, задирал его. Вася полез в драку, да куда ему, только сам получил. Пришлось вмешаться. Синяк фраеру я поставил, так что сейчас меня, скорее всего, заберут. Но ужас в том, что я у Васи из кармана вынул пакет с травкой. Если найдут, точно дело припаяют. Да и телефон сотовый конфискуют в свою пользу. Хочу тебе все отдать. Ты ведь администратора знаешь, я видел. Сможешь выкрутиться, а мне – край!

– Круто дело! Все-таки допрыгался твой Вася. Так, дай мне три минуты, я должна подумать, – и тут мой взгляд уперся в портьеру, за которой находились служебные помещения, – пошли, Глеб, если повезет, и Бориска будет на месте, то тебя вообще не найдут.

Сорок минут прибывший дополнительный наряд мальчиков в погонах шнырял по всем помещениям клуба в поисках виновника телесных повреждений у венценосного сынка. Хромающего Василия подняли с пола и вывели из помещения врачи прибывшей по вызову «скорой помощи», больше он в зал не возвращался. Ропот трезвеющей толпы грозил перерасти в бунт. Поиск не давал плодов. В конце концов, блюстители закона решили, что хулиган покинул помещение еще до их приезда.

Бориска не подвел. Мало того, что оказался в нужный момент на месте, но и согласился под давлением моих слезливых уговоров поместить Глеба в шахту служебного подъемника. Оттуда я его и вызволила, когда толпа посетителей заметно поредела, а беснующийся «пострадавший», пригрозив работникам клуба закрытием, громко удалился.

Спасенный из лап правосудия, сутулясь и не находя слов, только благодарно держал меня за руку. Правда, не долго. Его помощи и поддержки ждал увечный (прежде всего, на мой взгляд, на голову) Вася. Но убегая, новый знакомый не забыл оставить контактную информацию, обещая отпраздновать проявленное в его честь великодушие.

Позже Бориска с удовольствие рассказывал мне, что «тот, которого ты прятала», одарил его бутылкой дорогущего коньяка, коробкой конфет для жены и даже плюшевым зайцем для внучки. А меня «шахтовый заключенный» повел в уютный ресторан с теплым приемом, изысканной сервировкой и живой музыкой.

Как ни странно, у нас с Глебом нашлись даже общие знакомые. Удивительно, что мы не встретились раньше. Зато теперь мы общались не только друг с другом, но и компании приятелей. С моей легкой руки у Глеба тоже появилось прозвище – Любс, потому что он мягкий, милый и любимый.

Я вовсе не стремилась вызнавать детали деловой и личной жизни Любса, мне хватало его обволакивающего молчания, заботливого внимания и теплых прикосновений. А сам герой не стремился их обсуждать. Но подробности, локализованные внутри личной демаркационной линии, так или иначе, всплывали.

Спутником Глеба на общих развлекательных мероприятиях, к моему бескрайнему удивлению, часто становился тот самый Вася, взбалмошный, несдержанный и хамовитый. Выпив алкоголя, в котором он явно не знал меры, этот хлипкий субъект зачастую становился инициатором конфликтов и скандалов, создавая неловкость и вызывая неприятие. В поведении и настроении Васи был какой-то надлом, истерическая экзальтация. Переходы от самозабвенного восторга к неуемной ярости, от гипертрофированной радости к болезненному самобичеванию, от замашек узурпатора к уничижению отверженного происходили буквально на глазах без видимых причин. Как заботливая квочка, Любс нянчился со своим подопечным, гася раздоры и усмиряя эмоции. В том числе, надо признать, и мои.

Как-то в один из милых вечеров совместного общения произошел совершенно дикий случай. Компания сидела за большим столом, весело проводя время. Благостно расположенный Вася травил смешные анекдоты и смело подшучивал над присутствующими. Ничего не предвещало беды, пока я не порезала руку не в меру наточенным кухонным ножом. Хлынувшая кровь вызвала общий бестолковый переполох. Кто-то отошел подальше, чтобы не испачкаться или обуздать негативные эмоции. Кто-то шумно сочувствовал и давал дилетантские советы. Кто-то тащил меня к умывальнику, прикладывал к ране салфетку, когда на фоне шума явственно прозвучала Васина фраза, на которую мало кто обратил внимание:

– Так тебе и надо, сука!

Вскоре бестолковая толкотня и гвалт улеглись, люди вернулись к приятному времяпрепровождению, и только Глеб настойчиво и умело обрабатывал и перевязывал мою пострадавшую конечность добытыми где-то антисептиками и бинтами, приговаривая утешительные и подбадривающие слова.

В этот момент на меня и набросился разъяренный Василий, свалил со стула и ударил по поврежденной руке. От неожиданности Глеб потерял равновесие и тоже упал. Но, в отличие от меня, моментально поднялся и двумя крепкими хуками разукрасил Васино лицо, пиная его в направлении «на выход». Сквозь боль я видела классическую картину из гоголевского «Ревизора»: картинно застывшие безмолвные позы и широко открытые изумленные глаза наших общих знакомых.

Глеб вернулся чернее тучи. Один. И все оставшееся время буквально не отходил от меня ни на шаг, не комментируя случившегося. Стоило мне направиться в сторону кухни или уборной, как рядом пристраивался Любс, терпеливо охраняя меня от ненужных прикосновений и излишнего внимания.

А потом наступил период, когда Глеба перестали звать на общие посиделки, и мы подолгу не имели друг о друге вестей. Лишь позже я поняла, что люди рады видеть его в компании, но только без Васи. А это по каким-то личным причинам невозможно для самого Глеба. Замкнутый круг.

Разгадка ребуса оказалась настолько простой, насколько и неожиданной. Ничего в поведении, манерах, интересах и внешнем облике Глеба не могло дать повода даже предположить истину, но… То, что в Бельгии, Норвегии, Дании и еще в десятке стран мира принято на государственном уровне, а в России до недавнего времени каралось по закону, теперь стало частью обычной повседневной жизни: однополые пары. Конечно, приглашая на вечеринку одного из «супругов», надо быть готовым к приходу второго. На то она и «семья».

Ничего не имею против любого гендерного самоопределения, имидж Глеба для меня не потускнел, но стало грустно от невозможности получать удовольствие от общения с одним без удручающей необходимости терпеть другого.

А потом… В один не самый лучший день раздался телефонный звонок. Василий погиб, покончил жизнь самоубийством. Сквозь бурю нахлынувших эмоций и разнокалиберных мыслей, меня пронзило горькое сочувствие. Каким бы ни был Вася, он много значил для Глеба. И состояние последнего беспокоило меня очень.

По данным официальных источников в мире ежегодно кончают жизнь самоубийством больше миллиона человек, причем, в России на каждую тысячу населения приходится около двадцати суицидентов. Но за каждым статистическим фактом стоят реальные судьбы. Как оказалось, в том числе и судьбы близких и знакомых людей.

Сами по себе похороны процедура страшная и болезненная. Но самым ужасным видением были для меня запавшие и сухие глаза Глеба на осунувшемся и почерневшем лице. Казалось, что двигается он скорее по инерции и плохо понимает происходящее. Что сказать и как? Чем утешить? Любые слова были бы глупыми и излишними, душило отчаяние, висевшее в воздухе тяжелым туманом. Молча, я крепко обняла Любса. Всего на минуту.

Когда люди вереницей потянулись к автобусам с ритуальной символикой на борту, не поднимая головы и не разбирая дороги, я двинулась следом. Траурный кортеж начинал движение. В этот момент кто-то грубо и стремительно оттолкнул меня на обочину проезжей части. Глеб. Он с ужасом в глазах смотрел на приближающийся катафалк, путь которому я чуть не перешла буквально полминуты назад. Адреналин с грохотом таранил мой затылок. Конечно, это – примета, нельзя переходить дорогу покойнику. Но как? Как сквозь вуаль безысходной скорби меня заметил Глеб? Где нашел силы? За гранью возможного и мыслимого он продолжал дарить внимание и заботу.

Никак и ничем нельзя заменить ушедшего навсегда человека, но поддержать обладателя раненого вечной разлукой сердца мы всегда в силах. Я старалась. Тем более, что Глеб явно жил под гнетом взятой на себя вины за бездарно оборванную жизнь. Понять, насколько облегчали боль мои старания, было очень трудно. Друг оставался приветливым, улыбчивым, внимательным и заботливым, не допуская посторонних в потаенные уголки души. Разве что в глазах теперь поселилась еле заметная тень печали, делающая взгляд более глубоким и таинственным.

А в доме у Любса поселился новый обитатель – строгий, но справедливый неаполитанский мастиф Джосс, обожающий хозяина и избирательно недолюбливающий его гостей. Заслужить расположение собаки угощением, лаской или хитростью было просто невозможно. Пес по внутренним критериям с первого нюха и взгляда четко определял меру своей благосклонности, не меняя ее никогда. Думаю, что мне повезло, поскольку Джосс беспрепятственно пропускал меня в дом и даже не возмущался моим близким расположением к хозяину, но прощал далеко не все попытки проявить ласку к нему самому.

Когда мой телефонный звонок застигал Глеба в присутствии собаки, он громко комментировал Джоссу: «Это Ниги. Здороваться будешь?». И басовитый мастиф негромко, но отчетливо приветствовал: «Р-р-р-ав!». Молодец, помнит!

Время шло, и однажды кроме уже полюбившегося «Р-р-рав» на фоне нашего с Глебом разговора я услышала невнятно произнесенную, но громко сказанную мужским подвыпившим голосом фразу:

– Г-глебушка! Ск-колько можно? Задолбали т-твои знакомые! Щаз телефон р-разобью! Иди ко м-мне!

– Да заткнись, ничего не слышно, – оборвал тираду Глеб.

– Тебя можно поздравить? – спросила я через паузу, – это оно? То самое?

– Наверное. Ниги, все хорошо. Я в порядке и даже… счастлив.

– Я рада. Больше того, от всей души желаю этому счастью не спотыкаться на проблемных кочках, ибо вижу их издалека.

– Извини. Давай не сейчас. Я перезвоню тебе.

Обещанного пришлось ждать не три года, но не меньше двух месяцев. Мы не только созвонились, но и договорились встретиться. Как всегда, галантный и предупредительный Любс проявлял чудеса внимания и такта, искренне интересовался новостями, радовался и сочувствовал в располагающих к этому частях диалога. Но лицо Глеба не светилось счастьем, и этого можно было ожидать. От судьбы не уйдешь. Нянчить, пестовать, оберегать и защищать, дарить тепло и добро, жертвовать, спасать – суть и смысл этой отдельно взятой судьбы.

Кто-то из больших мудрецов сказал, что озаряя жизнь других, человек сам никогда не останется без света. Наверное, так оно и есть, ведь столкнувшись с душевной теплотой Глеба, многие люди отвечают ему взаимной симпатией и любовью. Но нужна ли ему взаимность многих? А та, что нужна, подарит ли счастье?

Хочется верить Леонардо да Винчи: «В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости – высшая справедливость жизни». Я продолжаю надеяться, что помимо верных друзей, нежных почитателей и благодарных союзников эта высшая справедливость подарит Глебу еще и нерушимую любовь, приносящую счастье.