Читать книгу Осознанная необходимость - Ирина Грачиковна Горбачева - Страница 3

Глава 3

Тяжёлая жизнь сложилась у Нины Михайловны Колосовой. Как говорится, каждому дан крест по силам его. Может и так. Вот и несла свой крест Ниночка без нытья и женских причитаний. Офицерская жена. Она привыкла ждать. Даже когда муж погиб и не вернулся с очередного похода, всё равно ждала любимого. Она не видела мужа мёртвым, лежащим в гробу, поэтому дала своему сердцу установку: мой Ваня жив. Она всегда сервировала стол с одним лишним прибором. В мыслях постоянно разговаривала со своим любимым. А в день его рождения и на каждую годовщину свадьбы она ходила к морю и долго стояла на берегу откоса, всматриваясь вдаль. Многие считали немногословную, строгую, но добрую учительницу немного не в себе. Но это было не так. Просто её сердце работало по другому режиму, чем любое другое. И жизнь учительницы шла своим, ею выбранным маршрутом.

Знакомая для многих фраза: всю жизнь после гибели мужа она посвятила сыну, была не совсем применима к Ниночке. Она всю жизнь до отъезда сына в Москву, жила вместе с ним. Они вместе размышляли, мечтали, радовались, возились на огороде, ходили в походы, поднимаясь на сопки, любуясь рассветом. Она для сына была другом, и Юра знал это всегда, поэтому часто говорил ей:

– У меня на всём свете был и будет только один друг, это ты мамочка. Был бы жив папа, у меня было бы два друга.

Нина Михайловна была мудрой женщиной, поэтому свою установку: мой муж жив, она не навязывала сыну. А когда перед поездкой в Штаты он приехал попрощаться, привёз весь свой архив и отдельно вручил ей картонную папку, для прочности перевязанную бечёвками она не удивилась, но и не обрадовалась этому обстоятельству. Конечно, иметь родителей и друзей в одном лице это хорошо. Но Нину Михайловну расстроило, то обстоятельство, что кроме неё найти настоящего друга сыну так и не удалось.

– Это моё упущение. Должен быть пусть один, но такой человек, которому хотелось бы хотя бы иногда открыть свою душу. Поделиться планами. Человек, который сможет тебя понять, даже на расстоянии. Сможет почувствовать твоё состояние души даже за тысячу километров от тебя. Сможет вовремя прийти на помощь, пусть не делом, но дельным советом, пожеланием. Для меня был таким человеком муж. Есть Верочка, моя двоюродная сестра. А Юру я незаметно даже для себя, научила доверять только мне – матери. Ему даже жена не смогла стать искренним другом, поэтому самое дорогое сокровенное он оставляет здесь в своём родном доме.

– Мама всё в жизни может случиться, но ни при каких обстоятельствах эти бумаги не должны попасть в чужие руки. Кто бы, чтобы не говорил, я тебе ничего не оставлял. Подрастёт Валерка, если пойдёт по моим стопам сам разберётся. Нет, значит, не судьба ты сама решишь, как с ними поступить.

Юра уехал, а у Нины Михайловны долго ныло в тревоге сердце. Так оно болело, только перед гибелью её мужа.

– Первый раз Юрочка скрыл от меня свои опасения. Что-то недоговорил. Не поделился своей бедой.

Она сразу поняла, надо ждать плохих известий. Они себя долго ждать не заставили. На следующий день пришла телеграмма о гибели сына.

У гроба своего единственного сына Нина Михайловна не проронила ни одной слезы.

– Что теперь? Как теперь дальше жить? Как приказать, доказать себе, что мой сыночка живой, когда вот он лежит в цветах. Слышит ли он льстивые речи руководства института, его слащавого друга Геры? Что их связывало? Почему он из тысячи женщин выбрал именно Жанну, которой до него, Юрочки нет никакого дела. Она плачет не о потере мужа, а том, что пролетела мимо неё красивая жизнь в Америке. Господи, о чём я? Причём здесь Жанна? Мой сын мог жениться только по любви. Только от большой любви рождаются такие чудные дети, как Валерочка.

Валеру в последний раз она увидела перед самым миллениумом. В девяносто восьмом ему исполнилось двадцать один год. Он поступил в престижный Гарвардский университет, где должен был так же, как и его отец изучать физику. Летом приехал к ней. Не просто в Россию, а именно к ней, к своей бабушке. Десять счастливых дней Нина Михайловна летала вокруг внука. Было видно, что он не забыл её и любит, как и прежде.

Нина Михайловна не знала, как и чем угодить внуку. В магазинах, хотя и появились продукты, так копеечную пенсию задерживали по полгода. Порадовать ребёнка было совсем нечем. Да ещё страшно было на улицу выйти. То в одном районе перестрелка, то в другом. Всё что-то делили криминальные группировки. Откуда только всё взялось в их всегда тихом городке?

Криминальные авторитеты, группировки… Бандиты обыкновенные. Бывшие её ученики надели на себя бардовые пиджаки, накупили оружия из Чечни и палят друг в друга. Кладбища с мраморными памятниками разрослись до невероятных размеров. С одной стороны кладбища могилки братков с добротными памятниками, а с другой «груз-200», с мальчишками, привезёнными в свинцовых гробах из Чечни. Только сиротливо смотрятся на их могилках простые деревянные кресты. Нина Михайловна бывая на кладбище, проведывая могилки своих родителей, проходя мимо памятников и читая фамилии на них, постоянно плакала, узнавая своих учеников. Удивлялась она и тому, что ранее скромные на вид мальчишки с хорошими отметками в аттестатах вдруг становились откровенными бандитами. А некоторые ребята сорвиголова, у которых дневники горели от красных записей учителей по поведению, геройски гибли в Чечне.

Когда вечером Валерий возвращался после встреч с друзьями детства Линой и греком Андроникосом, они до утра разговаривали, вспоминали о годах проведённых вместе. Она не могла нарадоваться на взрослого уверенного в себе внука. Но счастье белой птицей всего на мгновение село на плечи Нины Михайловны, обняв её мягкими тёплыми крылами, обогрев ненадолго её сердце измученное тоской по любимым людям.

Через десять дней уехал Валерка в такую далёкую чужую, незнакомую Америку. Одно утешение к ней часто стала забегать Лина соседская девчонка подружка внука. То спросит о родных, намекая на то, знает ли бабушка, когда он опять вернётся. Помогала, чем могла то в магазин сбегает за покупками, а когда и полы вымоет.

Закрутила жизнь, забрала чужая далёкая страна единственное, что осталось у Нины Михайловны. Только после его отъезда вспомнила она о сыновней просьбе передать архив сыну, если он станет физиком и главное, отдать ему синюю папку. Всё время хотела передать её внуку, а как приехал, на радости и забыла.

Одно смягчало её тоску, частые приходы Лины. Нина Михайловна заметила перемену в отношениях Валеры и соседской девочки. Опытный глаз матери подметил, что детская дружба расцвела красивым бутоном первой любви. Прошло некоторое время после отъезда внука, и Нина Михайловна заметила изменения, произошедшие с Линой. Она уже получила аттестат зрелости, но о дальнейшей учёбе больше не говорила. Замкнулась девочка в себе. Стала малоразговорчивой, какой-то чересчур серьёзной.

– Девонька моя мать-то в курсе, – как-то спросила её Нина Михайловна.

– Да. Теперь уже да, – сказала Лина и заплакала.

– Ты не плачь, деточка. От Валеры?

– Да, – тихо ответила она.

– Ты любишь Валеру?

– Очень.

– Тогда не плачь. Вернётся он. Как узнает, что у него сынок или дочка будет, обязательно вернётся. Я вот ему сегодня же письмо напишу. Не переживай, у меня адрес Жанны имеется, завтра и отправлю, она передаст письмо Валере.

На удивление от Жанны скоро пришёл ответ. Прочитав его, Нина Михайловна всё поняла. Очень обидно ей стало, что Жанна решила всё сама за внука. Схватилась за сердце, достала коробочку с лекарствами, да по ошибке письмо в неё и положила. С этого дня больное сердце стало её тревожить всё чаще и чаще. Об ответе из Штатов, она умолчала, не стала расстраивать и без того постоянно плачущую девушку, в тайне надеясь, что всё ещё изменится. Случится чудо и узнает Валерка о ребёнке и примчится к ним.

– Лина ты не переживай так, напишет нам Валерка. Это всё почта, ты же знаешь, как она сейчас работает. Ты перебирайся ко мне. Мама у тебя молодая ещё, пусть свою жизнь строит, раз так она хочет. А мы с тобой вырастим моего правнучка или правнучку. А я и к матери уже твоей ходила, она согласна. А там глядишь, и Валера наш вернётся. Мы ему всё напишем кто, когда родился, – успокаивала она её.

– Хорошо Нина Михайловна. Как мама переедет к своему мужу, дом наш они продают, тогда я к вам и приду жить.

На том и решили. Но как-то забежала Лина к больной женщине и как раз вовремя. Уложила старушку в постель, вызвала скорую, дала лекарства и увидела в коробке с таблетками письмо в красивом конверте. Поняла, что пришёл ответ от матери Валерия. Проводив Нину Михайловну в больницу, помешкав, она всё-таки прочла письмо.

Поняла одно, Валерий назад в Россию не вернётся. У него в Америке есть девушка, которую он очень любит и скоро женится на ней. Прибежала домой вся в слезах. А тут мать с криком набросилась.

– Опозорила, как жить теперь будешь? – кричала она на дочь, – на меня не рассчитывай. Дом наш уже продаётся, я к Славику перебираюсь. У тебя один выход. Не строить из себя Ассоль, а выходить замуж за Лёньку Полякова. Ничего! Стерпится, слюбится, знаешь такое? Деньги за дом получим, напополам с матерью Лёнчика вам однушку купим в Приморском. Надоело мне в этой дыре заживо гнить. Я все годы молодые тебе отдала не для того, чтобы ты мою судьбу матери одиночки продолжала. Выкручивайся теперь сама.

Вскоре, очень быстро мать сосватала Лину за сына своей знакомой. Той было всё равно с ребёнком будущая невестка без ребёнка лишь бы подальше жить от своего шебутного сына. Так Лина и стала женой Леонида Полякова. Бездельника и пьяницы. Всё произошло как во сне. Быстрая свадьба, быстрый переезд на новую квартиру. Муж удочерил новорождённую и в дальнейшем Валерии, так Лина назвала свою дочь, не стали раскрывать тайну её рождения.

Скоро Лина поняла, что уж лучше бы осталась одна с дочерью, чем жить с нелюбимым и мерзким человеком. Как скульптор долгие годы она, из некой чёрной сущности, пыталась вылепить образ настоящего мужчины. А сущность, как гидра долго сопротивлялась, вытаскивая на свет, всё новые и новые щупальца, больно впиваясь в её сердце, душу. Но она старалась не замечать эти недостатки, скрывала свою боль, обиды, прощала ошибки и его неблаговидные, а порой и подлые поступки, стараясь найти им объяснения, обеляя его действия перед другими. Пыталась помочь ему в его работе, продвижении по службе, наконец, в общении с другими людьми, прививая культурные манеры поведения, искореняя из его лексикона многие мусорные слова. Она окружала его заботой и вниманием. Старалась понять его душу, жалела, когда его обижали, поддерживала в неудачах, радовалась его победам. Забыв и поставив себя на задний план, она не заметила, как пролетали годы, а сложная, тяжёлая жизнь с ним не становилась краше и легче.

Со временем образ, который она с таким трудом лепила, стал трещать по швам, разваливаясь на кусочки, проявляясь той чёрной сущностью, которую она все эти годы пыталась спрятать за смесью из добра и любви, уважения и понимания, терпения и веры. Из обломков её трудов, вылезала уже не та молодая и эгоистичная сущность, а сытая, выросшая до солидных размеров довольная своей жизнью гидра, которая разломала и растоптала своей наглой мощью обломки её трудов и, оплевав своим ядом, стала продолжать жить по тем законам и принципам, с которыми она родилась.

Только теперь Лина поняла, что нельзя отдавать свою жизнь на изменение неизменяемого. Нельзя жить во имя кого-то. Нельзя зло залепить, как цементом добром, любовью. Слишком большая цена таким поступкам. Это заблудшие, но добрые душой становятся добрее, чище. А гидры должны обитать в своём болоте.

Полиной Аполлинария стала себя называть тогда, когда мать её знакомила с Леонидом Поляковым, будущим её мужем. Имя Лина осталось у неё в том уголке памяти, в котором она хранила воспоминания о Валерии, любовь к которому никак не хотела покидать её сердце.

Находиться в однокомнатной квартире с мужем алкоголиком и тираном с каждым днём становилось невыносимее. Жизнь её и дочери превратилась в ад. Но уйти им с уже подросшей Валерией было некуда. Спасала её работа в детском саду, куда она устроила и маленькую Леру и сама работала там по две смены, а иногда и оставалась в садике на ночь, бесплатно выполняя работу ночной няни.

Тяжёлая жизнь сложилась у Нины Михайловны Колосовой. Как говорится, каждому дан крест по силам его. Может и так. Вот и несла свой крест Ниночка без нытья и женских слёз. Офицерская жена. Она привыкла ждать. Даже когда муж погиб и не вернулся с очередного похода, всё равно ждала любимого. Она не видела мужа мёртвым, лежащим в гробу, поэтому дала своему сердцу установку: мой Ваня жив. Она всегда сервировала стол с одним лишним прибором. В мыслях постоянно разговаривала со своим любимым. А в день его рождения и на каждую годовщину свадьбы она ходила к морю и долго стояла на берегу откоса, всматриваясь вдаль. Многие считали немногословную, строгую, но добрую учительницу немного не в себе. Но это было не так. Просто её сердце работало по другому режиму, чем любое другое. И жизнь учительницы шла своим, ею выбранным маршрутом.

– У меня на всём свете был и будет только один друг, это ты мамочка. Был бы жив папа, у меня было бы два друга.

Юра уехал, а у Нины Михайловны долго ныло в тревоге сердце. Так оно болело, только перед гибелью её мужа.

– Первый раз Юрочка скрыл от меня свои опасения. Что-то недоговорил. Не поделился своей бедой.

У гроба своего единственного сына Нина Михайловна не проронила ни одной слезы.

Закрутила жизнь, забрала чужая далёкая страна единственное, что осталось у Нины Михайловны. Только после отъезда внука вспомнила она о сыновней просьбе передать архив сыну, если он станет физиком и главное, отдать ему синюю папку. Всё время хотела передать её внуку, а как приехал, на радости и забыла.

Нина Михайловна сразу заметила перемену в отношениях Валеры и соседской девочки. Опытный глаз матери подметил, что детская дружба расцвела красивым бутоном первой любви. Прошло некоторое время после отъезда внука, и Нина Михайловна заметила изменения, произошедшие с Линой. Она уже получила аттестат зрелости, но о дальнейшей учёбе больше не напоминала. Замкнулась девочка в себе. Стала малоразговорчивой, какой-то чересчур серьёзной.

– Девонька моя мать-то в курсе, – как-то спросила её Нина Михайловна.

– Да. Теперь уже да, – сказала Лина и заплакала.

– Ты не плачь, деточка. От Валеры?

– Да, – тихо ответила она.

– Ты любишь Валеру?

– Очень.

– Хорошо Нина Михайловна. Как мама переедет к своему мужу, дом наш они продают, тогда я к вам и приду жить.

Пятнадцать лет беспросветной жизни без любви, без веры в будущее тянулись подгоняемые бранью супруга его упрёками и стенаниями о неудачно сложившейся судьбе. Не мог человек трудоустроиться. Но это Полина могла понять. Маленький разорённый нищетой городишко. На каждое освободившееся рабочее место несколько безработных. Полина за своё место в детском саду держалась, как могла. Где найти лучше? Даже то, что приходилось вкалывать по две смены за половину оплаты, не огорчало её. У других и такого подспорья нет.

Она только не могла понять Полякова, как можно так опуститься, чтобы полностью потерять человеческий облик. Как-то несколько лет назад, вернувшись с ночной смены, она застала в квартире полный разор. Поляков постарался со своими друзьями. Целым остался один диван, на котором спали двое его собутыльников и одна непонятного вида женщина. Сам Поляков лежал в ванной, накрытый её стареньким фланелевым халатом. Не помня себя она, выгнала всю полуголую компанию на лестничную площадку, вместе с мужем, предварительно искупав его в ледяной воде. Крича и бранясь, муж с собутыльниками покинули квартиру.

Больше Поляков в квартиру друзей не водил. И сам перестал ходить по друзьям. Теперь он с утра и до ночи пил в квартире. И выгнать его оттуда, было совершено невозможно. Затарясь дешёвой выпивкой, на деньги, вытребованные или у своей матери, или у Полины он пил один. Долго, шумно и безобразно. В такие дни Поля и Лера старались не заходить в квартиру и можно сказать постоянно жили на территории садика.

Полина устала от такой жизни. Обидно было за дочку. Имея свою квартиру, они не имели своего угла. Лера росла, Полина стала чаще болеть. Её мучили страшные головные боли. Никакие лекарства и лечение не приносили облегчения. После очередного избиения ей стало совсем плохо. У неё стало резко падать зрение.

Совсем недавно Лере исполнилось шестнадцать лет. Она стала очень похожа на свою мать в таком возрасте, но в неуловимых чертах лица Полина находила черты молодого Валерия.

В этот день Полина возвращалась с работы, когда около дома услышала шум, доносившийся из её квартиры и крики дочери о помощи. Около подъезда столпились бабушки – соседки.

– Полина хорошо, что ты идёшь, а мы уже милицию вызвали. Девчонка твоя как резанная орёт, чего ему надо от дочери?!

– Сволочь, гадина! – вырвалось у Полины. Она взлетела на третий этаж пятиэтажки.

Лера заплаканная и испуганная стояла на диване, прижавшись к стене и отбивалась подушкой от невменяемого от беспробудной пьянки Леонида. По разорванному платью девочки она поняла, что происходит что-то страшное.

– Что?! Что он тебе сделал? – она кинулась к трясущейся дочери. Лера, увидев мать, бросилась к ней плача навзрыд.

– Я тебя растил шлюху подзаборную, а ты уважить не можешь, кобыла…

Он не успел договорить, как Полина подбежала к столу, схватила пустую водочную бутылку и ударила со всей силы его по голове.

– Всё это конец, я тебя посажу, гад, – закричала она.

Странно, но бутылка даже не разбилась о голову подлеца. Задев его по касательной, только рассекла бровь, которая хлынула и залила Полякову лицо. Он пошатнулся, не ожидая такой прыти от Полины. Поднял руку для ответного удара, но вдруг раздался звонок в дверь и тут, же вошёл милицейский патруль, который вызвали соседи.

– Что у вас тут происходит? – спросил сержант с автоматом наперевес.

– Что, не видите? – завопил Поляков, – жена жизни лишает. Она убить меня пыталась. Вы меры, давайте, принимайте!

Сержант вопросительно посмотрел на Полину и на Леру, потом, не поверив словам Полякова, спросил:

– Девушка он, что вас обидел?

– Не успел, – ответила заплаканная Лера, – я его подушкой.

– Заявление будете писать? – спросил у неё сержант.

– На кого, на меня? – Пьяно заорал Леонид, – так это она меня по голове, до крови, я буду писать! Бумагу дала! – пьяно обратился он к Полине, – сейчас я тебя сажать буду!

– Сейчас, так сразу и посадим. Это тебя сучка облезлого, надо вниз головой в отхожее место посадить. Ещё один вызов и мы тебя точно посадим, тихо произнёс один из полицейских.

Пока полицейские разговаривали с Леонидом, Полина быстро собрала свои и вещи дочери, документы и они вышли с патрулём из квартиры.

– Я на вас жаловаться буду! А вы, шалавы, валите отсюда! – Кричал он им вслед, – и дорогу сюда забудьте!

Быстрым шагом мать с дочерью покинули посёлок.

– Мама куда мы сейчас?

– Даже сама не знаю, – они подошли к остановке автобуса, и присели на лавочку.

– Мама, почему ты мне никогда не говорила, что он мне не родной отец?

– Прости дочь. Не хотела тебе делать больно, а получилось, вдвойне обидела. Лера не знаю, что и делать. Я через неделю должна была лечь в больницу, совсем зрение теряю.

– Что я без тебя делать буду, мамочка? Может, опять в садик пойдём?

– Да нет, доченька, вчера меня по-хорошему попросили уволиться. Заведующая свою знакомую пристроила на моё место. Даже рассчитала сразу, без отработки.

– Какое она право имеет?

– Имеет. Мне надо в больницу ложиться и инвалидность по зрению оформлять. Я уже и в этих очках ничего не вижу. Всё делаю наугад. Я бы сама ушла. Рискованно так с детьми работать.

– Мама, а кто мой настоящий отец?

– Считай, что его нет у тебя. Родом из Москвы, а живёт в Америке. Там и остался. Приезжал к своей бабушке. Жалко хороший парень был. А какая отличная бабушка у него была, а я поспешила мать свою послушать. Сделала бы, как Нина Михайловна советовала, так всё по-другому было бы. Растерялась тогда я. Совсем зелёной девочкой была, только школу окончила. Да мать стыдила, что я без мужа с ребёнком на руках.

– У тебя все хорошие. И Полякова ты всегда жалела. Теперь вот прародитель мой и его бабушка хорошие.

– Не говори так. Это правда. Если бы я письмо от его матери не нашла, так и не ушла бы от Нины Михайловны.

– Так может, пойдём к ней? – Лера потащила мать, к открытой двери, подъехавшего автобуса, направлявшегося в Южногорск.

– Лера ты что? Как можно через столько лет явиться к пожилой женщине?

– Ты же говорила, что она хорошая? Вот и проверим, какая она хорошая. Тем более, выбора у нас нет. Идти нам некуда.

Вскоре они стояли около дома Нины Михайловны. Она не сразу в измученной побоями и уставшей, полуслепой женщине признала ту, влюблённую в её внука Лину. Но посмотрев на Леру, её сердцу что-то подсказало, что это её кровь. Так девочка была похожа на непоседу Валерку, каким был он в этом возрасте.

– Тебя как звать? – спросила она девушку.

– Валерия, как и отца, – заносчиво ответила она.

Нина Михайловна прижала её голову к своей груди, – что мы стоим? Проходите в свой дом. До поздней ночи Полина рассказывала о своей жизни внимательно слушающим её Лере и Нине Михайловне.

– Ну почему ты ко мне не пришла? Разве я бы тебя выгнала? Так и жили бы, растили вместе Лерочку. Столько лет зря прошло. Я одна. Получается, что и ты одна всё это время была.

– Мама вот ты даёшь! – Лера прижалась к бабушке.

– А Валерий объявлялся? Как он там? – осторожно спросила Полина.

– Он так и не знает, что у него есть дочь? – поинтересовалась Лера.

– Не знает. Так больше и не объявлялся. Ни письма, ни звонка.

Ладно. Теперь вас никуда не отпущу. Будем жить вместе!

Подняться наверх