Читать книгу Его малышка на миллион - Ирина Ирсс - Страница 3

– Поздновато гуляешь, Э-ля.

Чёрная толстовка, чёрные штаны, в последнее время ещё и всегда тёмное выражение лица. С тех самых пор, как этот парень вернулся с армии, я не помню, чтобы видела на его губах улыбку.

Глаза пустые, без смысла, такое чувство, что всегда добрый, отзывчивый парень, каким был Каримов Стас – спортсмен и просто очень хороший человек – умер в нём в то же мгновение, когда умерла его мама.

От руки его отца. Перепил, насколько известно, поссорились. Стас в это время в армии был, последний месяц, перед демобилизацией, не смог уберечь. Вернулся он уже с армии совершенно другим человеком, а через месяц подался к Трофимовским. Деньги делать на дикой «трясучке», когда люди готовы хоть на что согласиться, лишь бы им заняли пару сотен на выпивку.

Говорят, он убил собственного отца. Слухи, правда, всего лишь. По всем экспертизам – остановка сердца. Я и сама не особо верю, может просто в силу того, что знала его совсем другим человеком, но находиться с ним один на один ночью в пустом дворе сейчас некомфортно.

Плюс, я ведь понимаю, зачем он здесь. Кого ждал и что сейчас потребует от меня.

Денег, которых, конечно, я не нашла.

– Мне нужен ещё день, – выдаю сразу.

Нет смысла увиливать и распинаться о неудачах. С ними это совсем не работает. Я видела, одна соседка даже в ноги бросалась парням, как просила не забирать у неё кольцо обручальное – последнее, что осталось от мужа покойного, но конечно никто её не пожалел. В то время, как сын тридцатилетний за спиной её стоял, прятался, боясь, что его куда-нибудь за долги увезут.

Не знаю, на что я рассчитываю и почему верю, что мне дадут эту отсрочку. В конце концов, я всегда отдавала вовремя деньги. Обычно сразу, как узнавала, что отчим снова занял у них. А здесь понятия не имею, как упустила. Но это ведь не банк, который шлёт смски с напоминанием. Трофимовским, наоборот, выгодно, чтобы родные подольше не знали, пока занятые двести рублей превращаются в ползарплаты. По крайней мере, моей. Но на этот раз всё куда хуже. Мне дали три дня, чтобы я нашла сумму, больше в четыре раза моей зарплаты.

Один из них, тоже в прошлом вроде обычный парень из соседнего двора, предложил отвезти меня «отработать», когда именно Стас заступился, сказав, что жалко портить девчонку.

А их старший взял да нашёл мотивацию для меня посерьезнее. Её, кстати, тоже предложил Стас.

Повторюсь, я не знаю, на что рассчитываю, стоя напротив него. Что он всё ещё тот человек, который когда-то сказал, что у меня отличный удар? Который привёл меня к своему тренеру, чтобы я научилась лучше защищать себя, потому что меня обидели мальчики, после того как сам же их и разогнал от меня?

В четырнадцать я была по уши в него влюблена. Да и как не влюбиться?

Всегда приглядывал за молодыми ребятами, всех защищал, учил мальчишек обороняться, к нам во двор никто не совался, все знали, что здесь живёт местный КМС по кикбоксингу. А сейчас этих же ребят именно он держит в ужасе. В том числе и меня.

Стас усмехается. Коротко, сухо, с лавочки поднимаясь, находящейся у моего подъезда. Я когда его издалека увидела, почему-то даже удивилась, что именно его отправили забирать долг.

Опять же надежда?

Какая ж наивная я.

Стас ближе подходит, а я инстинктивно чуть отступаю. Тело не выдерживает его присутствия, от него точно веет густой пустотой.

– Ты же знаешь, что Трофим не даёт отсрочек?

Знаю. На каждую сумму свой срок. Отчим в этот раз занял много, они с мамой поссорились, если честно, я так хотела, чтобы он домой не возвращался, неделя была тихой, спокойной. По будням мама не пьёт, ждёт всегда пятницы, а тут, раз его не было, так вообще никого не трогала. Всё закрывалась на балконе, по телефону с подругами разговаривала, жаловалась на жизнь и на изменившего отчима. Клятвы и громкие слова: да зачем он мне такой нужен, пусть там и живёт теперь, не приму. А уже в воскресенье, когда пришёл с одной чертовой розочкой, сразу почувствовала себя желанной и очень любимой.

Очевидно, покупал он эту розочку на остатки былой роскоши, из-за которой теперь я не сплю уже несколько дней, отыскивая варианты, где взять столько денег.

Нашла. Вот только меня туда не пустили. Но это значит, ещё найду варианты. Просто надо подумать. Пока шла домой, ничего путного не придумалась.

Потому что о другом думала, дура. О парфюме. Необычном, совсем лёгком и ненавязчивом, мужском. По-настоящему мужском.

– Я отдам, знаешь же, – пытаюсь стоять на своём, храбрюсь, как могу, нытьё не возьмёт, а вот уверенность может быть. – Всегда отдавала, ни разу не обманула.

– В этом-то твоя и проблема, Эля. Не надо было отдавать, жила бы сейчас спокойно, – говорит мне Стас.

Не упрёком, будто рассуждает всего лишь, но при этом всё осматривает внимательно.

– Не понимаю.

Он снова коротко усмехается, кривя уголок губ.

– Все вы не понимаете, содержите этих уродов, жалеете, впахиваете, себя не жалея, чтобы не тронули их, а потом в один день они трогают вас – сердобольных, когда надо было их отдать таким, как мы. Мы умеем заставлять их и работать, и быстро находить деньги. Кодируем, блть, морально. Хочешь, я и твоего могу закодировать? Раз и навсегда.

Хочу. Вот, какой ответ подрывается. А потом я думаю о маме. О Лее и что будет с ней, если вдруг пойдёт что-то не так. Единственный раз, когда отчима прижали, мать тоже бросалась, закрывая собой и упрашивая, чтобы они забрали её вместо него.

Это был самый первый раз, когда я отдала за него деньги. А теперь отдаю раз в месяц, как минимум.

– Я отдам, обещаю, – вновь повторяю. С ним должно это сработать. Он же не напирает и не грубит. Значит есть в нём то, во что до беспамятства была влюблена. – Завтра вечером будут, я знаю, где заработать.

Стас качает головой разочарованно, будто от меня он ждал другого ответа, хотя и понимал, что не приму предложение.

– Они ж не отстанут от тебя, дура, – не зло, но резкость в его голосе всё равно есть. – Если не найдёшь, пустят по кругу или ещё что придумают, чтобы всем показать, как их кидать. А если и правда найдёшь сумму такую, то и вовсе… Считай, больше не слезут, будут сами твоего отчима вылавливать, чтобы сунуть ему денег в долг. Так чем тебе поможет один день, даже если дам отсрочку? Ты обречена при любом раскладе. Выход же даю, принимай, глупая.

Приняла бы. Приняла, правда же.

Мне только от мысли, что он у меня есть, хочется дать себе волю и разреветься. Я точно плотину же какую-то в себе сдерживаю ежедневно, чтобы не дать отчаянию меня окончательно поглотить и разбить. А здесь можно было бы больше не думать.

Учиться, работать, малышню тренировать в своё удовольствие, но…

– Не могу. Лея, – сама не понимаю, с чего вдруг говорю ему правду.

Это ведь именно Стас им подсказал, за что я больше всего переживаю. Знает меня. Или просто догадался, потому что видит меня с ней постоянно. Я одна с ней вожусь. И соседи… кто чем может содействует и помогает, потому что им жалко меня.

И, очевидно, Стасу тоже жалко меня. Понимаю. Вот, почему именно он здесь. Чтобы предложение сделать, освободить. А я им воспользоваться не могу, как бы мне ни хотелось.

Слёзы уже сдерживаю, как внезапно обидно становится.

«Выход же даю, глупая»

Но не расплачусь, я тоже его найду. Я уверена.

Стас снова головой только качает. Вздыхает и по сторонам смотрит.

– Леяяя… – тянет он, – н-да.

Я не слушаю, тороплю его, чтобы понимать, есть у меня или нет время.

– Так дашь день? Завтра будут, обещаю. Только…

– Иди, – даже договорить не даёт, головой кивает в сторону подъезда, а мне повторять и не надо.

– Спасибо, – едва выдыхаю.

Внутри уже всё от чувств будоражит. Сразу срываюсь и огибаю его, едва совладав с пальцами, чтобы ключи достать от домофона, когда неожиданно Стас меня окликает.

– Эль, – поворачиваюсь, а в этот момент сердце бухает с оглушением. Мало ли, он передумал. Тело мгновенно же напрягается, точно готовится обороняться. А он задаёт странный вопрос: – Парень есть?

Я аж теряюсь от такого внезапного поворота. На Стаса смотрю, стоящего в пол-оборота. Капюшон скрывает половину лица, поэтому не вижу его выражение, оттого и распознать не могу, с каким умыслом спрашивает. Но он только что дал мне отсрочку, поэтому даже не думаю юлить. Говорю, как есть.

– Нет.

А он мне снова кивает, будто принимает ответ.

– Давай, иди.

Иду, больше ни разу не оглядываясь на него.