Читать книгу Шаг последний, шаг первый - Ирина Желвакова - Страница 2

Мальчик проснулся, когда уже рассвело, и субботний день был в полном разгаре. Всю ночь он дрожал от холода, и это мешало ему заснуть. Под утро его мачеха встала с кровати, заскрипев половицами, спустилась со второго этажа вниз и затопила печь. От дымохода, к которому мальчик прижимался, пошло тепло, и его сразу же утянуло в дрёму. Медленно приходя в себя после тяжёлого и беспокойного сна, Ян услышал доносящиеся с улицы бодрые голоса его друзей. Накануне ребята договорились всей компанией отправиться гулять. В Загорках суббота считалась банным днём, а значит, в первой половине дня мальчики были предоставлены сами себе, пока их матери и сёстры моются и обмениваются сплетнями в общественной бане. После полудня наступала очередь мужчин отскребать от себя грязь, греться на пару, обливаться холодной водой и судачить о соседях.

Ян приник к замёрзшему стеклу, ногтями соскоблил с него иней и посмотрел наружу. Их дом был самым высоким на улице, и с чердака открывался вид на соседские крыши. Правда, летом, когда все деревья были в зелени, Яну немного удавалось разглядеть. Теперь же, поздней осенью, все дворы в округе были как на ладони. Особенно хорошо просматривался стоящий на противоположной стороне улицы дом друга семьи Захара. После смерти отца Яна Захар не раз помогал его мачехе с домашними делами. Рядом с Захаром жил Олежек, товарищ Яна по играм. Отец Олежека Василий плотничал и считался одним из лучших мастеров деревни. Именно поэтому дом семьи Василия хоть и не выделялся своей высотой, но определённо выглядел самым просторным и красивым на улице.

Ян увидел, что его друзья Олежек и Митяй где-то раздобыли деревянные сани и теперь по очереди катают друг друга с криками и воплями. Сани, похоже, были не очень устойчивыми: они то и дело переворачивались, опрокидывая ездоков на землю, однако это лишь ещё больше раззадоривало мальчишек. Яну не терпелось к ним присоединиться, однако в животе неприятно заурчало. Он потянул на себя холодное железное кольцо в полу чердака и открыл дверь на лестницу вниз. Затем осторожно спустился на второй этаж, где находились три больших спальни, включая и его собственную. Впрочем, в ней он ночевал крайне редко. Ступая на цыпочках, Ян направился на первый этаж, но громкий скрип нуждающихся в ремонте ступеней выдал его с потрохами. Теперь можно было не таиться, и он в три прыжка преодолел лестничный пролёт. Внизу располагались кухня, прихожая, ванная комната и большая мастерская его отца, дверь в которую давно не открывали. Отец Яна, когда был жив, очень любил свою рабочую комнату: он мог часами ходить по ней взад-вперёд, размышляя над своими изобретениями, либо же почти не шевелясь сидеть за своим столом, кропотливо мастеря новую поделку.

Ян заглянул на кухню. Его мачеха Марфа что-то скребла за печкой и делала вид, что его не замечает. Ян, однако, не сомневался, что она услышала его шаги с самой верхней ступени. На краю стола лежал кусок свежевыпеченного хлеба и сыр. Ян быстро схватил их и сунул за пазуху. Мачеха ничего не сказала. Здесь было так тепло, что он не прочь был бы задержаться на кухне подольше. Однако признаваться в этом ему не хотелось, поэтому, немного помявшись с ноги на ногу, он вышел в прихожую.

– Не забудь умыться, – услышал он Марфу.

Ничего ей не ответив, мальчик накинул на себя тулуп, нахлобучил шапку и выбежал на улицу. Его друзья замахали ему руками. За ночь снег полностью покрыл землю. Белый слой был тонкий, и полозья саней оставляли на нём тёмные следы. Через них проглядывали застывшая грязь и обледенелая трава. Из-за этого сани катили плохо, а порой и вовсе застревали на месте. Однако это не мешало детям от души веселиться. Разгорячённые, они не чувствовали холода, их лица были красные и довольные. Ян направился к ним, на ходу жуя хлеб.

– Ну и чего ты так долго? – накинулся Митяй, высокий для своего возраста и худощавый паренёк с чёрными озорными глазами. – Мы думали, ты уж не придёшь.

– Немного проспал. А откуда сани? – спросил Ян, с интересом разглядывая приспособление. Сани были сделаны из струганых досок, гладко обтёсанных, но ещё не покрытых краской. К тому же у них не было спинки и боковых перекладин, за которые мог бы держаться наездник.

– Это мой папаня смастерил, – ответил Олежек. Он был невысоким, даже ниже Яна, с по-детски пухлыми щёчками и застенчивым выражением лица. – Мне на день рождения.

– Разве твой день рождения сегодня? – удивился Ян.

– Не-а, – отозвался Олежек. – Но скоро. На самом деле, сани должны быть сюрпризом. Но мне сестра проболталась. Оказывается, папаня на днях разбирал свой сарай и обнаружил несколько осиновых досок. Для работы они не годились, а выбрасывать было жалко, вот он и решил сделать из них что-нибудь стоящее. Как раз собирался закончить к моему дню рождения.

– Мы подумали, что сегодня снега вполне достаточно, чтобы их опробовать, – прервал его Митяй. – У нас есть в запасе немного времени, пока его папаня помогает моему таскать воду в баню. Сани ещё не совсем готовы, но кататься можно. Пришлось самим приспособить верёвку, чтобы было за что тянуть. Ну-ка, садись. Мы тебя прокатим с ветерком.

Ян не заставил себя уговаривать. Он уселся на сани и подобрал ноги. Олежек и Митяй впряглись, словно они кони в упряжке, и побежали, потянув Яна за собой. От резкого рывка тот чуть не опрокинулся. Вскрикнув, он изо всех сил ухватился руками за днище. Увидев несущихся мальчишек, в соседском дворе залаяли собаки. Олежек и Митяй ускорились, чтобы побыстрее проскочить мимо двора Николая, главного пьяницы деревни. У Николая было несколько псов, которые жили в его спальне вместе с ним. И собаки, и их хозяин претендовали на звание самых грязных обитателей Загорок. И если животные хотя бы иногда купались под дождём или в канаве, а зимой валялись в снежных сугробах, то Николай не делал и этого. У Николая была старшая сестра, которая приходила к нему пару раз в неделю, приносила еду, штопала одежду и выметала мусор из избы. Но, очевидно, этих мер было недостаточно, ведь если ветер дул со стороны двора Николая, всем в округе приходилось задерживать дыхание.

Несмотря на свои недостатки, Николай был добрым малым. Правда, никто не знал, добрый он потому, что пьяный, или потому, что по характеру был такой. Из-за его пристрастия к бутылке, а может, и из-за сбивающего с ног аромата его никто не брал на работу, поэтому он со спокойной совестью целый день сидел дома или, если погода благоприятствовала, валялся во дворе вместе со своими псами.

Увидев ребят, Николай помахал им рукой. Мальчики не стали приветствовать его в ответ. Они видели, как пренебрежительно взрослые относились к Николаю, и невольно им подражали.

– Вы там осторожней! – крикнул им Николай. – Я видел, как в эту сторону шёл господин Пинкин.

С горки сани понеслись стремительней. Олежек и Митяй бежали так быстро, как могли. Мимо них мелькали дома, запорошенные снегом, деревья и кусты. Ян был готов захлебнуться от восторга. Ветер морозил щёки и уши, но это не имело значения. Хотелось катиться на санях вечно, без остановки, всё дальше и дальше.

Господина Пинкина они заметили слишком поздно. Тот возник как будто из-под земли. Это был высокий гордый старик с вечно недовольным выражением лица. Впрочем, возможно, он и не являлся стариком, но именно так думали о нём ребята. Его щёки и лоб покрывали глубокие морщины. Образовались ли эти морщины от преклонных лет или из-за несносного характера, оставалось только гадать. Господин Пинкин был одет в длинное чёрное пальто из дорогого меха, который так и лоснился на солнце, и в такого же цвета меховую шапку. Олежек и Митяй шарахнулись в сторону, чтобы не столкнуться с мужчиной, однако сани не успели затормозить и с разгону врезались прямо в господина Пинкина. От удара сани вместе с Яном перевернулись, а господин Пинкин и вовсе полетел в снег вверх тормашками. Его шапка не удержалась на голове и поскакала по дороге.

– Ой-ёй, – тихо проговорил Митяй, словно зачарованный наблюдая за злоключениями головного убора.

Олежек онемел и не мог промолвить ни слова. Открыв в изумлении рот, он смотрел, как надменный господин Пинкин беспомощно барахтается в своём дорогом одеянии на земле, изрыгая проклятия. Он был похож на огромного жука, который, опрокинувшись на спину, не может встать обратно на лапки.

– Ну я вам покажу, мерзавцы, – повторял господин Пинкин, с трудом поднимаясь на ноги и отряхивая своё великолепное пальто. Затем он стал глазами искать другой предмет своего гардероба. Его шапка, ускакав достаточно далеко, теперь валялась в снегу, как свернувшаяся в калачик лисичка. – Ты, – ткнул пальцем господин Пинкин в Митяя, – принеси мне её.

Митяй закивал и побежал за шапкой. Когда она оказалась, наконец, на месте, а именно на голове господина Пинкина, тот сурово посмотрел на Яна. Его лицо, и прежде неприветливое, стало чернее самой чёрной грозовой тучи. Похоже, именно Яна господин Пинкин посчитал главным виновником удручающего события, случившегося с ним в это утро. Яну стало до ужаса страшно. Он как можно ниже опустил свою голову, изо всех сил желая стать невидимкой. Вероятно, в этом он не особенно преуспел, так как господин Пинкин высоко занёс над ним руку. Ян уже приготовился к удару, но, как ни странно, злость старика обрушилась не на мальчика, а на сани. Господин Пинкин схватил сани, поднял их и с силой ударил о землю. Раздался треск. Затем последовал следующий удар, и снова треск.

– Остановитесь! – закричал Олежек. – Это же мой подарок ко дню рождения!

– Никаких тебе подарков, – проговорил старик, каждое слово сопровождая очередным ударом, – никакого тебе дня рождения!

Скоро от саней остались валяться только щепки на земле. Но и этого господину Пинкину было мало: он стал со злостью топтать их сапогами, желая превратить в труху. Затем, поправив свою шапку и ещё раз отряхнув пальто, он, не взглянув даже мельком на ребят, невозмутимо посвистывая, направился дальше вверх по дороге.

Мальчики какое-то время не могли произнести ни слова. По щекам Олежека текли в три ручья слёзы. Глаза Митяя тоже были на мокром месте. А Ян, подняв одну из щепок, запустил ею вслед господину Пинкину. Но тот ушёл достаточно далеко и не заметил этого.

– Что же я скажу своему папане? – проревел Олежек.

– Ненавижу господина Пинкина, – сказал Ян, вложив в эти слова весь свой гнев. – Вот бы он разорился! Не посмел бы он тогда важничать и ломать чужие вещи! Если бы мой отец был жив, он бы показал ему!

Павел, отец Яна, до своей кончины был уважаемым человеком и лучшим мастером в деревне. Его отличительной чертой была невероятная способность в любой ситуации любому человеку говорить правду. Он делал это без прикрас, прямо в лицо, открыто и беззлобно. Павел не преследовал цель кого-либо оскорбить, обидеть, задеть или разоблачить, и именно его дружелюбие обезоруживало самых враждебно настроенных людей, любого положения, возраста или достатка. Даже господин Пинкин побаивался Павла. Похоже, против правды этого честного и доброго человека ему просто нечего было возразить. Ян обожал отца и гордился им. Но одного поступка отца он не мог понять – его женитьбы на Марфе. Марфа была красивой женщиной и отменной хозяйкой, но она казалась Яну чужачкой, ворвавшейся в их с отцом мир и оставшейся в нём навсегда.

– Что будем делать? – спросил Митяй, обращаясь к Олежеку. – Хочешь, пойдём к тебе домой и вместе признаемся твоему папане? Может, он не будет сильно ругаться.

– Мой папаня работает на господина Пинкина. Если он узнает, что мы опрокинули его в снег, он жутко разозлится.

Митяй вздохнул и подумал, как ему повезло, что у его отца собственная баня и он сам себе хозяин.

– Однажды, когда мы вырастем, – ободряюще сказал он, – господин Пинкин уже не будет главным. Главными станем мы, и нас все будут слушаться.

– Да подождите вы! – резко бросил Ян, усаживаясь на колени перед разломанными санями. – Может, ещё что-то можно сделать?

– Что? Склеить? – вновь начиная рыдать, проговорил Олежек.

– Брось, из этих щепок только костёр остаётся разжечь, – сказал Митяй.

Ян взял в обе ладони снег и с надеждой посмотрел на него.

– Помоги же, помоги, – пробормотал он тихо.

– Эй, это ты кого зовёшь? – поинтересовался Митяй.

– Не отвлекай, – ответил Ян.

Он посыпал снегом сломанные доски и уставился на них, словно они сейчас сами собой соберутся обратно в сани. Он действительно удивился, когда ничего не произошло.

– Ну что, не склеились? – с издёвкой спросил Митяй и рассмеялся.

Даже Олежек улыбнулся.

– Да ну вас! – разозлился Ян.

Он поднялся, отряхнул колени и пошагал от друзей прочь.

– Не обижайся! Мы же пошутили! – крикнул ему вслед Митяй.

Ян сделал вид, что его не услышал. Он шёл вприпрыжку, со всей силы пиная ногами снег. Он сомневался, что таким образом сможет причинить ему боль, но, по крайней мере, так он выплёскивал своё негодование. Он от всего сердца верил, что Голос сумеет починить сани, и тогда он мог бы похвастаться своим тайным другом перед Митяем и Олежеком. Как оказалось, хвастаться было нечем.

Почти дойдя до дома, Ян увидел своего соседа Семёныча. За глаза Ян и его друзья называли того людоедом-великаном. Упитанный, высокий, с густой бородой, лесоруб Семёныч действительно выглядел устрашающе. Однако прозвище скорее относилось к его характеру. Он был на редкость злым и неприветливым человеком, а его крохотная, тощая жена, достигавшая ему едва ли до пояса, тоже слыла вредной и сварливой женщиной. Ей нравилось совать нос в соседские дела, давать ненужные советы и ворчать по любому поводу. Немало доставалось и её мужу. В деревне ходили слухи, что порой Семёныч в ссорах с женой пускал в ход кулаки, но, скорее всего, это были пустые сплетни.

Ян на дух не переносил обоих и не скрывал этого.

– В следующий раз катайтесь на санках подальше от моего дома, – пробасил Семёныч, подметая дорожку у своей калитки. – В кои-то веки я сегодня с утра решил выспаться, а ваши вопли меня разбудили.

Ян хотел было ему ответить, что никто больше не увидит санки, как его прервала Семёновна. Из-за широкой спины лесоруба Ян не сразу заметил её юркую фигуру во дворе. Она засыпала снегом торчащие из-под земли саженцы груш.

– Оставь детей в покое, – сказала она мужу. – Когда ещё им веселиться, как не в детстве?

Семёновна, несмотря на свой зловредный характер, никогда не давала в обиду детей, и те её за это уважали. Все, кроме Яна. Ему не понравилось, что она заступилась за него, однако сейчас спорить с ними ему было некогда. Он заскочил в свой двор и нарочито громко хлопнул калиткой. Великан недовольно хмыкнул и вернулся к своему занятию.

День набирал обороты. К обеду солнце стало припекать и снег истончился. На дорожках и тропинках он уже совсем стаял. Однако во дворе дома Яна, в тени, всё ещё было бело. Мальчик решил попытать счастья снова. Он встал за кустом сирени, чтобы спрятаться от надоедливых взглядов соседей, и наклонился поближе к снегу.

– Ты меня слышишь? – спросил он у своего невидимого друга.

Ян помнил их первый разговор, когда волшебной красоты узоры сковали окошко на его чердаке. Голос сказал ему, что не стоит грустить, и предложил свою дружбу. Они играли с ним в снежки, в догонялки, в загадки. Иногда выигрывал Ян, иногда – Голос. Голос был весельчаком и любил пошутить. Иногда его истории заставляли мальчика смеяться до слёз. Конечно, у Яна были и настоящие друзья, такие как Митяй и Олежек, но это был особенный друг – «взрослый», и его внимание льстило Яну.

– Тут я, тут, – наконец отозвался Голос.

– А там ты тоже был? – нахмурился Ян.

– Там – это где? – поинтересовался Голос.

– На улице, где мы встретили господина Пинкина, – торопливо проговорил мальчик.

– Того высокого изверга? Конечно, был, – будто удивился Голос. – Забавное было зрелище, – хмыкнул он, припоминая.

– Я просил тебя о помощи! – возмутился Ян. – Почему ты не помог?

– Я тебе не слуга, – фыркнул Голос. – Я волен поступать, как посчитаю нужным.

– Я думал, мы с тобой друзья, – обиделся Ян.

– Похоже, у тебя неверное представление о том, что такое друзья, – в Голосе прозвучала насмешка. – Друзья вовсе не обязаны исполнять твои прихоти.

– Но друзья должны помогать друг другу, – горячился Ян.

– Хорошо, – сдался Голос. – И чем я могу тебе помочь?

– У меня есть идея, – Ян понизил голос: – Господин Пинкин уничтожил сани Олежека. Я знаю, что и у самого господина Пинкина есть сани, настоящие, большие, в которые он запрягает тройку лошадей. Предлагаю их сломать, – стукнул он кулачком по коленке, – чтобы он больше не мог на них ездить. Но у меня не хватит сил для этого. Если я построю огромное чудовище из снега, ты сможешь его оживить?

– И ты хочешь, чтобы этот огромный снеговик превратил сани господина Пинкина в щепки? – Голос звучал вкрадчиво.

– Именно так! – сверкнул глазами Ян.

– По рукам. Ой, рук-то у меня нет. – Голос рассмеялся, и с крыши дома на Яна скатился мокрый кусок снега. Мальчик едва успел отскочить. Ян привык к подобным шуткам друга и не обижался на них. – Но учти, – продолжил Голос, – я помогу тебе только в том случае, если снеговик будет действительно большим: скажем, выше тебя на две головы. Если же у тебя не получится его слепить, я умываю руки. Ой, опять забыл, я же безрукий.

Заскрипела калитка. Ян поднял голову, точно зная, что увидит Марфу. Она стояла на дорожке, в ботинках, меховом тулупе и шали, накинутой на голову. Её лицо было розовым – она только что вернулась из бани. В отличие от остальных женщин, которые купались в бане всё утро, она проводила там не больше часа. На самом деле у неё и не было надобности туда ходить, поскольку в их доме была ванная комната. Такое в их деревне могли себе позволить лишь два человека: господин Пинкин и Павел, отец Яна. Марфа посещала общественную баню только затем, чтобы не казаться слишком гордой и нелюдимой. Сплетничать, перемывать косточки, хвастаться или жаловаться на жизнь было не в её характере.

Ян поглядел снизу вверх на мачеху: он не переставал удивляться, какой же высокой она была. Некоторые могли посчитать её рост недостатком, но это был бы её единственный изъян, ведь в остальном внешний облик Марфы был безупречен. Отец Яна Павел тоже был красивым и высоким, и они составляли с Марфой идеальную пару. Ян помнил, как они шагали по деревне, держась за руки, оба такие статные, сильные и привлекательные. Все волей-неволей оборачивались при виде этой семейной четы. Ян же был совсем другим: низкого роста, худеньким и бледным. Он всегда считал, что внешностью пошёл в свою мать. Ян видел её портрет, который написал карандашом Павел. Рисунок изображал скромную женщину с простыми чертами лица, с добрым взглядом и ласковой улыбкой. Ей было очень далеко до безупречной красоты Марфы, однако Яну она казалась самым прекрасным человеком на земле. Павел и Марфа жили душа в душу. Ян ни разу не слышал, чтобы они ссорились. Марфа любила заниматься домашними делами, а Павел – работать в своей мастерской, обустроенной прямо в доме. Когда на него снисходило вдохновение, он не покидал её с утра до позднего вечера, мастеря какую-нибудь вещицу. Марфа не задавала вопросов и всегда поддерживала мужа.

Марфа усмехнулась, увидев, чем занимается её пасынок.

– Тебе не кажется, что маловато снега для снеговика или кого ты там лепишь? – спросила Марфа.

Ян уже и сам это понял. Стремительно теплело, и снег превращался в жидкую кашу. Его чудовище, сделанное из грязной массы вперемешку со старой травой и землёй, больше походило на огородное пугало и растекалось прямо на глазах.

– Не смей смеяться надо мной, – огрызнулся мальчик.

– А мне и незачем, – весело ответила Марфа. – Твой снеговик прекрасно это делает за меня.

Ян вскочил и со злостью швырнул в сторону Марфы пригоршню снега. Конечно, снег не долетел до Марфы, но та весьма убедительно сделала вид, что испугалась. Расстроенный, мальчик пнул своё неудачное творение, превратив его в груду мокрых серых комков. Марфа вздохнула.

– Тебе надо подождать пару недель, – сказала она. – Снега будет больше, да и подморозит. Сможешь слепить всё что тебе угодно. Если желаешь, я помогу тебе.

– Не нужна мне твоя помощь, – проворчал Ян.

Он направился к забору, который отделял их двор от соседнего. В отличие от двора справа, этот никому не принадлежал. Там стояла лишь заброшенная изба, которая с каждым годом приходила всё в больший упадок. Ян отодвинул в сторону доску и заглянул в открывшееся отверстие. К сожалению, его надежды не оправдались: снега не было и там.

– За мостом, кстати, снег ещё не весь растаял, – как бы между прочим промолвила Марфа.

– Правда? – Мальчик воспрянул духом.

– Конечно, я только что оттуда. Своими глазами видела.

На другой стороне реки, за большим мостом, располагалось заречье. Это был край самых богатых и важных людей деревни. Тут жили лекарь, судья и сам господин Пинкин, торговец и владелец большей части мастерских. На возвышении, где вода была самая чистая, стояли дом и баня, принадлежавшие отцу Митяя. Под пригорком, где течение реки становилось стремительным, были возведены водяная мельница, амбар и жилище мельника. Пекари, молочники, простые ремесленники и землепашцы жили на том же берегу реки, что и Ян. Несколько лет назад Ян услышал, как его отцу, главному умельцу деревни, предлагают переместиться в один из освободившихся домов заречья. Ян был воодушевлён и уже представлял, как живёт рядом с Митяем на пригорке и как все смотрят на него с уважением и завистью. Он был даже готов смириться с господином Пинкиным в качестве соседа. Однако Павел отказался переезжать: дом, который он построил для своей семьи собственными руками с любовью и заботой, был ему дороже.

Ян подумал, что если в заречье действительно много снега, то у него получится слепить своего снеговика. Он метнулся к калитке, но услышал позади себя быстрые шаги. В следующее мгновение мачеха схватила его за капюшон и дёрнула на себя. Ян знал, что вырываться бесполезно: Марфа была очень сильной женщиной.

– Что бы ты ни задумал, сначала зайди в дом и съешь суп, – сказала она. В её голосе больше не было смеха. Он звучал строго и не предполагал ослушания. – Может, твой отец и позволял тебе морить себя голодом, но я не пойду у тебя на поводу. Хочешь – живи в своей холодной голубятне, хочешь – жалей себя до бесконечности, но ты будешь обедать!

Опустив голову и что-то бубня себе под нос, Ян побрёл в дом. Марфа обречённо проводила его взглядом. Она по совету своего покойного мужа убеждала себя, что с годами, взрослея, мальчик станет более сносным. Однако дни шли, а лучше не становилось. Когда Павел был жив, она разделяла эту ношу с ним, но теперь выходки Яна она вынуждена была терпеть одна. Не раз ей приходила в голову мысль всё бросить, выйти повторно замуж, завести своих собственных детей, а Яна отдать на воспитание в другую семью, если, конечно, такая бы нашлась в их деревне. Однако эти мысли уходили так же быстро, как и приходили. Как же она мечтала сделать детство Яна счастливым, непохожим на её собственное! Детство и юношество Марфы выдались тяжёлыми. Её отец был грубым и вздорным человеком, а у матери не хватало силы воли встать на сторону дочери. Марфа с ранних лет мечтала вырваться из семьи. И когда Павел обратил на неё внимание, она с радостью согласилась выйти за него замуж, лишь бы уйти от родителей. Вскорости она полюбила Павла и была с ним счастлива. И только одно омрачало их жизнь – нежелание Яна принять мачеху. Поведение мальчика, упрямого, обозлённого, своевольного, становилось пыткой для его родителей. В знак протеста он отказывался от еды и мог неделями почти ничего не брать в рот. Павел считал, что мальчик сам со временем одумается, проголодается и прекратит свои глупые выходки. Но Ян по-другому выходил из ситуации. Когда живот сводило от голода, он втайне уходил куда-нибудь в лес, собирал ягоды или ловил рыбу в ручье. Зимой, когда ягод и грибов не было, а зелень укрывал снег, его спасали кедровые орехи и дикие яблоки. Жители деревни стали замечать, что мальчик как бездомный побирается по лесу и, не понимая причины, косо смотрели на Марфу и Павла. Соседи пытались сами накормить мальчика, но получали резкие отказы. Со временем они поняли, что ребёнок таким образом просто капризничает. Один случай и вовсе чуть не привёл Яна к гибели. В разгар зимы, в лютый мороз, когда снега навалило по самую крышу и в лесу замерзали даже дикие животные с птицами, Ян, желая утолить голод, вышел из дому почти без одежды. Павел в это время трудился в мастерской над музыкальной шкатулкой, а Марфа отправилась за подарками на Новый год. Когда Павел закончил работу, он с удивлением обнаружил, что дома никого нет. Он подождал возвращения Марфы, а поняв, что сын не с ней, сломя голову бросился искать его в лес. Вечер был ясный и безветренный. Огромные сугробы в свете звёзд отбрасывали мрачные тени на дорогу. Однако за деревней снежный покров был не таким глубоким, и Павел смог без труда найти следы мальчика. К его ужасу, они вели в самую чащу. Павел принялся что есть мочи кричать, зовя сына, но своим криком лишь распугивал птиц. В конце концов, он обнаружил Яна под елью, бледного, заледеневшего, едва дышавшего. Мальчик держал в руках наполовину обглоданную шишку и улыбался. Павел понимал, что ещё несколько минут, и мальчик просто замёрзнет насмерть. Он со всей силы обнял его, рискуя задушить, и не смог сдержать слёз.

– Мне совсем не холодно, – еле слышно проговорил Ян.

– Что? – не понял его Павел.

– Не бойся, мне тепло, папа. И я не сплю. Он сказал, что я не должен засыпать.

Павел снял с себя тулуп, укутал в него сына, подхватил его на руки и помчался домой. Марфа заметила их в окно. К тому моменту она уже нагрела воды в кастрюлях и несколько раз вскипятила чайник. Мальчика раздели, положили в чан для купания и принялись поливать тёплой водой. Марфа растирала ему руки и ноги, а Павел почти насильно заставлял Яна выпить горячий бульон и чай с мёдом. Когда кожа Яна начала розоветь, его насухо вытерли полотенцем, обернули в несколько одеял и положили на печку. Павел не отходил от сына всю ночь, прислушиваясь, дышит ли он и нет ли признаков болезни. Как ни странно, в тот раз всё обошлось, словно какая-то сила оберегала ребёнка.

Однако даже эта история не положила конец выходкам Яна. Голодовки остались позади, но мальчик по-прежнему мог убежать из дома или спрятаться на чердаке. После смерти отца Ян и вовсе заявил, что будет спать только там. Марфа прекрасно понимала, что зимой на чердаке холодно и ветрено, и поэтому уговорами и угрозами настояла на тёплом одеяле. А чтобы хоть слегка нагреть дымоход наверху, в холодные дни она топила печь на кухне втрое горячее, чем следовало. От этого зимой воздух на первом этаже становился горячим, как в бане, а окна покрывались влагой. Ян не догадывался об этой уловке мачехи и считал, что Марфа просто очень любит тепло.

Ян поел молча и быстро. Суп-пюре из мяса и овощей на сливках был очень вкусным, но мальчик и вида не подал, что блюдо ему понравилось. Выражение его лица, скорее, говорило о том, что он вынужден есть из-под палки. На сладкое была мочёная брусника с сахаром и взбитой сметаной. Сделав пару глотков чая и сквозь зубы буркнув «спасибо», Ян быстро оделся и выбежал из дома. На всякий случай он прихватил с собой спрятанные под крыльцом лопатку и ведро. Проходя мимо дома плотника, он увидел в окне Олежека. Его друг сидел за столом, низко склонив голову над книгой. Его губы шевелились: похоже, он читал или что-то заучивал наизусть. Ян знал, что Олежек ни за что не стал бы учиться в субботний день, и, по всей видимости, это было его наказанием за кражу санок. Ян провёл лопаткой по забору, чтобы привлечь внимания друга. Обеспокоенная движением, из конуры высунула нос собака. Узнав мальчика, она лениво заползла обратно. Однако Олежек его не услышал. Тогда Ян наклонился, собрал в обе ладони скопившийся у забора снег, слепил из него снежок и запустил им в окошко дома. По пути тот столкнулся с веткой яблони и упал на землю, не долетев даже до середины двора. Второй снежок, однако, был более точным. За мгновение до того, как он угодил в окно, Олежек, словно что-то почувствовав, посмотрел на улицу и невольно вздрогнул, когда мокрый белый шар размазался по стеклу прямо перед его носом. Олежек увидел Яна, который активными движениями звал его к себе. Олежек отрицательно помотал головой, но Ян не унимался. Наконец, Олежек не выдержал и встал из-за стола. Он выскочил из дома спустя несколько минут. Стремглав перебежав двор, он открыл калитку и бросился прочь по дороге. Ян устремился за ним.

– Эй, никто не заметил, что ты удрал? – крикнул Ян.

– Не-а, – помотал головой Олежек, – я был осторожен.

– Тебя сильно наказали? – нагнал друга Ян.

– Мама ещё не сказала папане, – выдохнул тот. – Она заставила меня прочитать и пересказать десять страниц.

– Жестоко!

Перед мостом Олежек резко остановился, с трудом переводя дыхание. Ян чуть не врезался в него, но вовремя затормозил.

– А куда мы идём? – спросил Олежек.

– К дому господина Пинкина.

Олежек остолбенел, побледнел, а потом вспыхнул. Он вспомнил лежащего на снегу и дрыгающего ногами господина Пинкина, а затем яростно ломающего деревянные санки. Чувствуя, что слёзы вновь поступают к глазам, он шмыгнул носом и отвернулся.

– Нет, я возвращаюсь домой, пока меня не застукали, – выдавил он.

– Погоди, – сказал Ян. – Не трусь. Я придумал, как напугать господина Пинкина так, чтобы он больше не посмел нас тронуть.

– Не знаю, – проговорил Олежек, вырисовывая ботинком полукруг на мокрой глине. – Что-то мне не хочется.

– Можешь сам ничего не делать, постоишь на стороже. Договорились?

– Договорились, – неуверенно ответил Олежек.

Дом господина Пинкина был самым большим и богатым в деревне. Мало кто из жителей Загорок был внутри, и ходили слухи, что на трёх этажах располагались по меньшей мере пятнадцать различных помещений, а об убранстве и вовсе рассказывались невероятные истории. Господин Пинкин жил один, в угловой комнате на верхнем этаже: именно там по вечерам горел свет. Яна всегда удивляло, как господин Пинкин не теряется в этом огромном жилище, и, самое главное, как ему в нём не было страшно по ночам. Когда к вечеру деревня стихала, лес вокруг селения оживал: ухали совы, ветер с протяжным гулом бродил в шапках сосен, слышались таинственные шорохи, завывания, треск и скрип. Ян ни за что не захотел бы в такой момент остаться один в пустом доме, где можно было испугаться даже собственной тени.

Ян, быстро оглядевшись по сторонам, открыл калитку и зашёл во двор, где, как и сказала Марфа, лежал нетронутый белый снег. Олежек осторожно последовал за ним. Он нервно вздрогнул, когда с пригорка раздался смех мужчин. Поняв, что это вышли поостыть на свежем воздухе посетители бани, он выдохнул.

– У нас есть немного времени в запасе, прежде чем они начнут возвращаться по домам, – успокоил его Ян.

Под навесом сбоку от сарая мальчики увидели огромную, уже нагруженную телегу. Она была прикрыта сверху стёганым покрывалом, чтобы снег не замочил её содержимое. Эта телега была известна всем жителям Загорок. Именно на ней два или три раза в год господин Пинкин выезжал в Долину и привозил оттуда товары, необходимые их деревне: соль, сахар, лекарства, книги, семена. В чайную он поставлял южный чай, шоколад и пряности. Когда-то и Павел, если не мог найти нужную деталь для своего изобретения, заказывал её у господина Пинкина. В свою очередь из деревни господин Пинкин вёз во внешний мир предметы, сделанные местными мастерами. Когда отец Яна был жив, добрая половина вещей на продажу была создана его руками и руками Василия, отца Олежека. Они считались лучшими мастерами в деревне: Павел собирал занятные устройства из металла, а Василий вырезал для них деревянные оправы, будь то часы, заводные шкатулки, игрушки, полезные приспособления для кухни. Торговец никогда не рассказывал, что он видел в Долине, да у него никто и не спрашивал. Жители деревни предпочитали не думать, откуда у них берутся некоторые вещи. Но был один год, когда из своей очередной поездки господин Пинкин вернулся ни с чем. Это были странные времена: где-то вдалеке раздавался грохот, а ветер приносил запах гари и частицы пепла. Лицо торговца было бледным и уставшим, взгляд – отсутствующим, а телега – пустой. Он ни слова не сказал, молча зашёл в дом и не выходил оттуда несколько дней. Его работники, а таких была половина деревни, даже начали за него волноваться. Однако затем господин Пинкин вновь появился, ещё более мрачный, чем раньше, и ещё более требовательный.

– Давай посмотрим, что в телеге, – предложил Ян.

– А нас не поймают на краже? – забеспокоился друг. – Я не хочу становиться вором. Помнишь, как в прошлом году Жорик взял поиграть соседского цыплёнка? Судья зачитал ему выговор. Вот был позор.

– Но мы же ничего брать не будем, только поглядим одним глазком. Это не преступление, – уверенно ответил Ян.

– А если судья решит иначе? – колебался Олежек.

Хмыкнув, Ян поднял покрывало и увидел множество заколоченных деревянных ящиков. Надписей на них не было, и догадаться о содержимом не представлялось возможным. Ян принюхался, однако ничем особенным они не пахли.

– Пойдём отсюда, – Олежек потянул друга за рукав тулупа.

– Да погоди ты, – бросил Ян.

Он обошёл телегу с другой стороны и увидел яркую коробку, перевязанную розовым бантом.

– Интересно, для кого это? – Олежек заглядывал через его плечо. – Похоже на подарок.

– Сейчас узнаем, – ответил Ян, беря коробку в руки.

– Ты собираешься её открыть? – ужаснулся Олежек. – Тогда нам точно влетит!

– Неважно, – отмахнулся Ян, охваченный азартом.

Он попробовал развязать бант, однако тот не поддавался. Тогда он просто разорвал ленту и снял крышку. Заглянув внутрь, он рассмеялся.

– Ну? – полюбопытствовал его друг.

– Девчачьи платья, – хохоча, ответил Ян. – Интересно, кого он собрался в них наряжать?

– Только не трогай их! – замахал руками Олежек.

– Ну уж нет! – Ян был настроен воинственно. – Олежек, я же ради тебя стараюсь. Господин Пинкин сломал твои сани. Мы так же поступим с этими юбками.

– Ты хочешь их порвать? – Олежек в страхе выпучил глаза. Его губы дрожали. Он был уверен, что они поступают плохо, однако Яна уже было не остановить.

– Нет, – решительно произнёс Ян, – это было бы не весело. Давай выйдем во двор.

– Что ты задумал? – Олежек всё ещё надеялся остановить друга.

– Увидишь.

В центре двора, на месте, где летом располагалась клумба с цветами, Ян принялся лепить снеговика. Снег был липким, и снеговик ростом с мальчика получился довольно быстро. Затем он сделал ещё одного. Олежек молча стоял в сторонке и наблюдал за действиями друга. Не бойся он показаться трусом, давно бы бежал отсюда, сверкая пятками.

– Подай мне платье, – попросил его Ян.

Олежек нехотя протянул тому первое платье из коробки. Оно оказалось жёлтого цвета с белым кружевным воротничком. Ткань была мягкой и гладкой. Не церемонясь, Ян грубо натянул наряд на снеговика и отступил, чтобы полюбоваться.

– Нет, чего-то не хватает.

Мальчик заглянул внутрь коробки, порылся в ней и обнаружил там розовую шляпку с бантом.

– В самый раз! – воскликнул он, когда шляпка оказалась на макушке снеговика.

Затем наступила очередь второй фигуры. Её нарядили в широкий зелёный сарафан с золотой вышивкой на груди. Но шляпки для неё не было, зато нашлись детские бусы из разноцветных камней. Голову пришлось украсить ведёрком.

– Умора, не правда ли? – радостно спросил Ян друга, с восхищением взирая на яркие одеяния снеговиков.

Олежек неуверенно переминался с ноги на ногу, готовый расплакаться от страха и стыда.

– Что будет, когда господин Пинкин увидит это? – проскулил он. – Сейчас все начнут возвращаться из бани. Давай уйдём поскорее.

– Я останусь! Не хочу пропустить это зрелище!

Люди не заставили себя долго ждать. Пока Ян лепил снеговиков, банный день подошёл к концу, и жители деревни, разгорячённые и распаренные, неспешно побрели по направлению к мосту. У дома господина Пинкина они остановились и начали перешёптываться. При приближении хозяина дома гул толпы разом умолк. Торговец не сразу заметил двух мальчишек, топтавшихся на его дворе, и фигуры из снега, одетые в детские платья. Недоумевая, почему перед его забором столпились люди, он ринулся к калитке. Наконец, он замер. Толпа затаила дыхание вслед за ним. Затем господин Пинкин очнулся, шумно вдохнул воздух, резко дёрнул на себя калитку и направился к центру двора. В мгновение ока он смахнул шляпу и ведро, сорвал платья и стал яростно громить снеговиков, пока те не сравнялись с землёй. Потом он повернулся к людям. Его глаза метали молнии, а ноздри широко раздувались.

– На что вы уставились? – крикнул он. – Что вы увидели здесь интересного?

Жители деревни все как один опустили глаза и стали разглядывать носки своих ботинок. Те, кто был подальше, незаметно посеменили к мосту. Торговец обратил свой взор на мальчиков. Олежек красный как рак не знал, куда себя деть от стыда, зато Ян с вызовом смотрел прямо в лицо господину Пинкину.

– Вы разбили наши сани! – выкрикнул он. – Мы врезались в вас случайно, а вы сломали их намеренно! Поделом вам!

– Ты думаешь, я разбил их потому, что вы сбили меня с ног? – спросил господин Пинкин, отчеканивая каждое слово. Он медленно подошёл к мальчику. – Так ты думаешь? Я разбил их потому, что вы даже не извинились передо мной.

В это время во двор ворвался отец Олежека Василий. Он немного задержался в бане, поэтому пропустил начало ссоры. Подбежав к сыну, он дал ему подзатыльник, а затем встал между господином Пинкином и мальчиками.

– Простите, господин Пинкин, – проговорил он. – Дети сожалеют.

– Присматривай внимательнее за своим сыном, – ответил господин Пинкин.

– Он хороший мальчик, – торопливо произнес Василий. – Он больше так не будет.

– Может, твой и хороший, а вот водится со всеми подряд, – проворчал господин Пинкин, кивнув на Яна.

Затем он увидел вбегающую во двор Марфу. Он открыл рот, словно намереваясь что-то ей сказать, но передумал. Марфа заслонила собою Яна, который, впрочем, совсем не был рад, что его защищает мачеха.

– Ты же не думаешь, что я ударю его? – обратился господин Пинкин к Марфе. – Я не бью детей. Я не как твой отец.

Господин Пинкин махнул рукой и, всё еще хмурясь, побрёл к себе в дом. Василий схватил сына за шиворот и поволок его со двора. Олежек, испуганный и пристыженный, тихо заплакал. Марфа проводила их взглядом, а затем осмотрела место преступления. Она увидела две стоптанные кучки снега и остатки детской одежды, валявшиеся по всему двору. Каким-то образом догадавшись о произошедшем, она всплеснула руками и вздохнула. Ян стоял в сторонке и изо всех сил делал невозмутимый вид. Впрочем, остатки храбрости уже покидали его, и он чувствовал себя отвратно. Марфа подошла к нему, молча встала рядом и положила руку ему на плечо. Ян дёрнулся, но руку Марфы сбросить не смог.

– Вы всё ещё здесь? – спросила Марфа у мужчин, продолжающих стоять у забора.

Те встрепенулись и начали расходиться, перешёптываясь и изредка оборачиваясь.

– Мне ничуть не жаль, – наконец, сказал Ян. – Господин Пинкин получил по заслугам. Он злой человек.

– А ты разве не такой же? – спросила Марфа. Ян удивлённо посмотрел на мачеху. – Чем ты лучше него?

– Я лучше его, – уверенно произнёс мальчик. – Я не ломаю чужие вещи.

– А как же эти платья? – указала Марфа на то, что было одеждой.

– Это не я! – воскликнул Ян. – Он их сам порвал! Я только нарядил в них снеговиков.

– И этим ты, похоже, его сильно обидел. – Марфа покачала головой. – Признаюсь, я сама не в восторге от господина Пинкина. Он надменный, грубый, вспыльчивый. Но если узнать его поближе, он окажется не таким уж и плохим. Твой отец считал его честным человеком и в какой-то степени даже другом.

– Господина Пинкина? – поразился Ян. – Разве с ним можно дружить?

– Похоже, что можно, – улыбнулась Марфа. – Порой мне бывает его очень жаль.

– С чего его жалеть? – фыркнул Ян. – Он же жутко богат.

– И ему не с кем разделить своё богатство. – Марфа вздохнула. – Пойдём домой. Я кое-что тебе расскажу.