Читать книгу Круги на воде - Ирина Корсаева - Страница 4

– А мой папа – китаец? – спросил я, наблюдая над круглым зеркалом, как мама Ляля собирается на дежурство. Сколько себя помнил, я называл свою мать по имени.

– С чего ты взял?, – мать недовольно оторвалась от сборов.

– Ну, у меня глаза узкие.

– Твой отец умер и он не был китайцем, иди, ешь пельмени.

Я еще раз осмотрел свое отражение. На Лялю я совсем не похож. Ляля – красавица, все у нее ровное гладкое и круглое. А у меня только глаза такого же цвета, карие. Но маленькие и узкие, как у китайца с опущенным верхним веком. Уши у меня разные и слегка пожеванные. Но больше всего расстраивал подбородок – маленький, слишком плавно переходящий в шею.

– Ляль, а он был киргиз?

– Нет.

– А кем он был?

– Не знаю, ешь молча.

Я поболтал ложкой в мутном бульоне с морковкой, выловил и без аппетита пожевал рыбный столовский пельмень – не вкусно.

– Ляля, когда Петровна умрет, я буду один жить в ее комнате?

– Будешь.

– Скорее бы сдохла, – вздохнул я, но закончить вздох не успел, сильный подзатыльник нагнал меня, я ткнулся лицом в миску с пельменями, больно ударившись об эмалированный край губой. Настроение сразу испортилось. Еще поболтал ложкой в миске:

– Тебя в школу вызывают.

– Из-за чего?

Всем своим мелким существом я почувствовал закипающую в Ляле ярость, и от этого мне становилось лучше.

– Из-за тритона.

– Что еще за тритон!?

– Я в школе тритона съел.

Ляля смотрела на меня почти с отвращением, она даже не спросила, как это у меня получилось.

Я поймал около школы небольшого тритона, зачем-то сунул его в карман, принес на уроки. На уроке я достал тритона, он был таким беспомощным и весь в моей власти. Сначала я тыкал его ручкой, загородив ото всех ладошкой. Но вскоре эта игра наскучила. Я сунул тритона в рот, оставив его заднюю лапку наружу. Лапка мелко дрожала. Это трепыхание было приятным, в животе расползалось что-то теплое. Вдруг одна девочка повернулась ко мне и завизжала. Стали оборачиваться остальные, мне стало смешно. Но тут я увидел, как ко мне подходит учительница, небольшое усилие – и тритон проглочен. Потом меня выгнали с урока, отвели к директору, я там или молчал, или говорил, что ничего не было. Глядя по верх учительских голов, я пытался вызвать в себе ощущение трепыхания живой тритоновой лапки, испуг девочки и мои порывающиеся смешки, но учителя все время мне мешали.

Потом они велели передать матери, чтобы она пришла в школу. Я почти забыл об этом. Я силился вернуть то необычное ощущение, а оно все уплывало от меня.

Я услышал, как Ляля хлопнула входной дверью:

– Дебил.

Но я уже думал про кошку. Кошка была моей тайной. И моим верным способом почувствовать трепыхание.

Я, как обычно, сидел на подоконнике. Была зима, я скучал. Я не любил холод. И тут я увидел, как во дворе взрослые мальчишки засунули кошку в авоську, завязали ее ручки, а потом кидали в кошку камнями. Кошка сначала пыталась убежать, но авоська мешала ей, парни ногами снова толкали ее в центр круга между собой. Один мальчишка принес откуда-то метлу, и тыкал кошку ее прутьями, второй поджег какие-то тряпки и кидал их в деревянную помойку. Под общее ликование помойка разгоралась. Мальчишки продолжали мучить кошку. Когда кошка упала от очередного удара, тот, что сделал поджог, схватил ее за хвост и еще живую кинул в огонь. Остальные встали рядом, замолчали, и, не отрываясь, смотрели в огонь.

Они показались мне жрецами, я тоже замер и, не отрываясь, смотрел на мальчишек.

       Потом кто-то из взрослых закричал, мальчишки бросились за угол. Я даже не узнал, кто они. Помойка осталась догорать.

Когда совсем стемнело, я взял ведро, пошел на помойку. Помойка смердела гарью. Труп кошки лежал сверху. Я достал его, отнес за короб. Кошка с одного бока покрылась коркой от сгоревшей шерсти, я потыкал ее палочкой. Брюхо лопнуло, оттуда полезли синюшно-розовые кишки. Они шевелились, как живые черви. Я застыл над замученной кошкой на корточках и почувствовал, как у меня в животе тоже зашевелился кто-то очень теплый. И это было приятно. Вкусно. Почти как с тритоном.

С тех пор, когда мне хотелось, чтобы в животе у меня шевелилось, я снова и снова представлял себе вываливающиеся из подпаленного брюха кошки розовых червей. С тритоном так не получилось.