Читать книгу Кавалергардский вальс. Книга 3 - Ирина Костина - Страница 2

1798 год ноябрь

Зимний дворец

Покои великой княгини Елизаветы Алексеевны

Елизавета затянула тесьму на корсете и вышла из-за ширмы:

– Что со мной, доктор?

Старик-немец вытер руки мягким полотенцем:

– С Вами всё замечательно, Ваше высочество.

– Тогда простите, что обеспокоила Вас своими страхами, – Елизавета смутилась, – Не знаю, что на меня нашло? Давеча на балу вдруг ни с того, ни с сего – упала в обморок. Нынче прямо-таки, еле дождалась конца завтрака; выбежала из столовой залы с приступом тошноты. Даже неловко…

– С дамами в Вашем положении это частенько случается.

– В каком положении? – насторожилась она.

– Голубушка моя, Елизавета Алексеевна, – глаза доктора от улыбки стали двумя узкими щёлочками, – Могу Вас обрадовать. Вы беременны.

Она от неожиданности натолкнулась на стул и чуть не упала. Доктор поддержал её под руку и аккуратно усадил на кушетку:

– Ваше высочество? Опять головокружение?

Она вцепилась ему в руку:

– Что Вы сейчас сказали, доктор? Мне не послышалось? Повторите.

– С удовольствием повторю. Вы, Елизавета Алексеевна, волей божьею, ждёте ребёнка. И, по моему, сроку Вашему третий месяц.

– Господи, – прошептала она, прижимая руки к щекам, и вдруг разрыдалась, – Господи! Какое счастье!

Елизавета бежала к покоям мужа так, словно у неё выросли крылья. Караульный офицер, увидев её, приветливо кивнул: «У себя» и распахнул двери.

– Александр! – она бросилась к нему в объятья, – Обними меня!

– Что случилось, Лиз?

– Я сейчас скажу тебе потрясающую новость!

– Что за новость?

Елизавета прижалась к нему и прошептала на ухо свою тайну. Он изумлённый встрепенулся:

– Я не ослышался? Ты…

– Да! – кивнула она, готовая одновременно рассмеяться и расплакаться от счастья.

– Впервые за шесть лет нашего супружества?! Какого бога мне благодарить?

– Надо поблагодарить чудесную беседку в саду Павловского дворца. Помнишь? – подсказала ему Елизавета.

– Правда?! – он рассмеялся, – Я засыплю её цветами! Нет, я велю сделать из неё памятник! Я её увековечу в бронзе!

Они обнялись. Александр чуть сам не пустил слезу:

– Лиз! Мы столько молились о том, чтобы это произошло. Даже не верится. У меня будет сын! Или дочь. Всё равно. Пусть будет кто угодно, верно? Милая, я так тебя люблю!

Он горячо расцеловал её. Елизавета погладила его по щеке:

– Дорогой, я хотела тебя попросить…

– Да. Конечно. Проси всё, что угодно! Проси, что хочешь! – ликовал он.

– Я хотела просить тебя пока не говорить никому об этом. Особенно отцу и Марии Фёдоровне. Понимаешь, я боюсь.

– Понимаю, – с готовностью отозвался он, – Я никому не скажу. Обещаю, – Александр осторожно положил ладонь ей на живот, – Скажи, а ты его уже чувствуешь, нашего малыша?

– Нет. Ещё нет. Но зато меня всё время тошнит.

– А тебе хочется чего-нибудь особенного?

Она задумалась:

– М-м… Пожалуй, я бы съела сейчас тарелку клубники.

– Клубники? В ноябре? – растерялся Александр. Но тут же вскочил и бравурно воскликнул, – Так точно, мой генерал!

Он подбежал к двери и, высунувшись из покоев в коридор, зычно крикнул:

– Эй! Слушайте все! Срочно нужна клубника! Награда тому, кто принесет целую тарелку! Полцарства за клубнику!

Елизавета смеялась; ей нравилось, когда Александр дурачится. Он так радовался, что станет отцом, бегал по комнате и забавно подпрыгивал, что Елизавета мысленно простила ему Надежду Алексеевну.

Александр, ликуя, сгрёб супругу в охапку, закружил по комнате, усадил к себе на колени. И долго не отпускал. Это был один из счастливейших моментов в жизни Елизаветы. Она запомнит его на всю жизнь.

Набережная реки Мойки

дом князей Хотеновских

Варя вошла в дом, снимая на ходу мокрую шляпку:

– Представляешь, пошёл снег! – крикнула она из прихожей. И, войдя в гостиную, увидела Надю с заплаканными глазами, – Надь, ты чего?

Та, всхлипывая, протянула подруге листок бумаги, исписанный мелким витиеватым почерком:

– Дмитрия Платоновича арестовали в Вильно!

– Не может быть! За что? – поразилась Варька, хватая письмо, и начала бегло читать вслух:

«Здравствуй, душа моя, Надин. Пишу тебе это письмо, с любезного позволения господина офицера. Всё, что происходит с нами, более чем странно. Две недели мы пробыли в Вильно в ожидании дальнейших распоряжений. А сегодня к нам прибыл приказ императора о том, что князь Николай Васильевич Репнин разжалован и отправлен в отставку и должен немедля направиться в Москву для дальнейшего там проживания. А я, по окончанию написания тебе этого письма, в сопровождении конвоя отправляюсь под арест, в крепость города Вильно. Чем мы снискали немилость императора, затрудняюсь тебе ответить. Прости, родная. Прощаюсь с тобой. Крепко целую, обнимаю и люблю.

Остаюсь твоим верным супругом, Дмитрий Платонович Хотеновский.

Писано 25 октября 1798 года»

Надя разразилась новым потоком слёз:

– Варенька! Что происходит? За что? Я как чувствовала…

– Погоди, – отмахнулась Варька, – Тут не реветь, тут что-то делать надо.

– Что делать?

– Пока не знаю, – она задумчиво покусала губы, – Вот что. Тебе надо ехать во дворец и попросить аудиенции у Александра Павловича!

– Нет! – испугалась Надя, – Я не поеду!

– Поедешь, – настойчиво произнесла Варя.

– Нет-нет. Я не могу.

– Он же клялся тебе в верной дружбе и обещал выполнить любую просьбу. Вот! Настал тот самый случай!

– С тех пор в наших отношениях кое-что изменилось, – напомнила Надя.

– Ерунда! Обещание-то было. Великокняжеское слово надо держать; так и скажешь своему воздыхателю. Давай! Собирайся. Слёзы вытри. И надень платье покрасивее.

– Это ещё зачем?! – возмутилась Надя.

– На всякий случай.

Зимний дворец

покои великого князя Александра Павловича

Александр вызвал к себе флигель-адъютанта Чернышёва.

– Через час я должен быть у императора на Совете, поэтому слушаешь меня быстро и всё запоминаешь, – сказал он торопливо, – Немедленно отправишься в цветочный салон к мадам Лилиан. Помнишь где это?

– Да, Ваше высочество.

– Возьмешь огромную корзину белых лилий. Да смотри, чтобы все были свежими, как одна! Затем – в лавку к мсье Септиму на Невском. Он тебе должен дать свежей клубники, – Александр бросил адъютанту кошелёк, – Заплатишь столько, сколько попросит, и дашь две монеты сверху. Понял?

– Так точно, Ваше высочество, – кивнул Сашка.

– Цветы и клубнику отнесёшь моей супруге. Скажешь, от меня.

Чернышёву показалось, что он ослышался:

– Вашей супруге?! – переспросил он и тут же ретировался, – Простите, Ваше высочество, я хотел сказать, это так трогательно. Елизавета Алексеевна будет, вероятно, удивлена.

– Я на это надеюсь, – признался Александр, – Сожалею, что не смогу ей вручить подарки лично. Отец, наверняка, меня сейчас ушлёт куда-нибудь с инспекцией. Поэтому, Чернышёв, сделай всё в лучшем виде. Я на тебя надеюсь.

– Я не подведу, Ваше высочество!

Александр лукаво взглянул на адъютанта:

– Чернышёв, а чего ты улыбаешься?

– Я? – Сашка смутился, – Я просто рад за Вас, Александр Павлович и за Ваши отношения с супругой. Они такие нежные.

– Да, – Александр по-дружески хлопнул Чернышёва по плечу, – С недавнего времени у нас просто идиллия. Признаюсь тебе – я счастлив! Как никогда!

В этот момент в покои вошёл камердинер и доложил:

– Ваше высочество, к Вам на аудиенцию просится княгиня Хотеновская.

После озвученного заявления великого князя об его семейной идиллии, эта новость резанула слух. Цесаревич в недоумении оттопырил губу, помолчал и кивнул камердинеру:

– …Хорошо. Зови.

В покоях повисла пауза; адъютант и цесаревич почувствовали неловкость. Наконец, Александр, желая разрядить обстановку, усмехнулся и проронил с нарочитой небрежностью:

– Н-да, Чернышёв… ох, уж эти женщины! Кто их поймет? Когда ты готов их любить и обожать, они задирают кверху нос. А, едва ты оставляешь их, они сами начинают вешаться тебе на шею.

Сашка предпочёл промолчать в ответ на это наблюдение. Он напряжённо ждал Надиного появления. Очень хотелось посмотреть в глаза этой «кроткой овечке», недавно рыдающей у него на груди и уверявшей, что у неё с Александром Павловичем ничего нет!

Слуга открыл двери, и Надя вошла в покои; тщательно причёсанная, в красивом платье, выгодно подчеркивающем все прелести её фигуры. Она почтительно присела, приветствуя Александра Павловича и, поднимаясь из поклона, вдруг упёрлась взглядом в Сашку… От неожиданности нелепо замерла посреди комнаты.

Сашка нервно втянул воздух дрожащими ноздрями:

– Позволите мне идти, Ваше высочество?

– Да, Чернышёв. Ступайте, – разрешил тот.

Он удалился, окатив Хотеновскую пренебрежительным взглядом.

Он прошагал по коридорам дворца, гневно стуча каблуками, ощущая, как внутри всё клокочет от возмущения. На выходе из дворца сжал кулаки и стукнул по ходу мраморную колонну. И чуть не подпрыгнул от боли. О-й-й!!! Чёрт!… Схватился за ушибленную руку и запрыгал на месте. Продышался, остыл немного. И вдруг решительно повернул назад.

Чернышёв примчался обратно к покоям Александра Павловича, и начал топтаться под дверью. Караульный офицер с явным недоумением косился на него. Сашка вдруг подкрался вплотную и, прижимая ухо к двери, прошептал:

– Я только чуточку послушаю… Что там происходит…

Караульный вытаращил глаза:

– Ваше благородие, да Вы что! Если кто-то увидит, нас вместе на гауптвахту…

– Ладно-ладно, – ретировался тут же Чернышёв, отходя на безопасное расстояние.

Покуролесил ещё немного по коридору. И понимая, что, действительно, ведёт себя неподобающим образом, встряхнулся и похлопал себя по щекам.

Успокоился. Сделал три глубоких вдоха. Решил: «Всё. Хватит унижаться». И пошёл прочь выполнять поручения великого князя.

– Надежда Алексеевна, какая приятная неожиданность, – обратился к ней Александр, когда адъютант удалился, – Что привело Вас ко мне?

– Простите, Ваше высочество, – взволнованно начала она, теребя муфту, – У меня несчастье. И, кроме Вас, мне не к кому обратиться за помощью.

– В самом деле? – наигранно воскликнул он, – И что у Вас случилось?

– Дмитрия Платоновича арестовали в Вильно, – выдохнула она.

– Что Вы говорите! – покачал головой цесаревич, – Какая неприятность.

– Умоляю, помогите!

Он в ответ задумчиво покачал головой:

– Даже не знаю, Надежда Алексеевна, чем же Вам помочь…

– Поговорите с императором! – подсказала она, – Ведь Дмитрий Платонович до глубины души предан Его императорскому величеству. За что его арестовали? Это, должно быть, ошибка!

Александр принял вид мыслителя, обременённого тяжёлым вопросом:

– Дело сложное. Ума не приложу, как к нему подступиться?

Надя поняла его игру:

– Александр Павлович, я понимаю, что после нашей… последней встречи Вы, вероятно,… сердиты на меня, – она вздохнула и старательно выговорила, – Я прошу прощения, если своим поступком оскорбила Вас.

И, пережив эту низость, заговорила смелее:

– Но, я помню наши прогулки и разговоры за чаем. Вы убеждали меня в своей преданной дружбе. И я искренне верила Вам. И по сей день продолжаю верить, иначе не пришла бы просить Вас об одолжении.

«Ловишь меня на слове?» – думал Александр, – «Давишь на благородство. Ай, молодец! Какой верный ход!»

Надя расценила его молчание по-своему:

– Впрочем, если я ошиблась, Александр Павлович, и Вы, действительно, рассчитывали совсем не на дружбу, то…, – она неловко передернула плечами и потянула за ленту на лифе платья, – Если Вы хотели именно этого…, то ради Дмитрия Платоновича… я готова…

– Вы с ума сошли! – рассердился он, – За кого Вы меня принимаете?!

Надя испуганно прижала к груди муфту. Великий князь строго оправил мундир:

– Если я дал Вам обещание, значит, сделаю всё, что в моих силах.

– Спасибо, – выдохнула она.

– Я сейчас пойду к императору. И попробую убедить его изменить решение в отношении Дмитрия Платоновича. Вы намерены ждать здесь?

– Как Вы скажете!

– Ожидание может занять у Вас много времени.

– Я готова ждать сколько угодно!

– Как знаете, – пожал плечами он, – Оставайтесь в моих покоях. Кстати, выпейте что-нибудь; Вы взволнованы.

И он удалился.

За дверью Александр насмешливо подумал: «Ждите, сударыня. Ждите. Вам это будет на пользу. Знали бы Вы, сколько мучительных часов ожидания провел я под Вашими окнами…»

кабинет императора Павла

Александр застал императора ещё до начала Совета и решил не откладывать дела в долгий ящик:

– Накануне я всё думал о наших нерадивых дипломатах, – начал он, как бы невзначай, – Николай Васильевич Репнин, конечно, уже стар и заслужил почётную отставку. Но Хотеновский ещё молод. Подумаешь, провалил переговоры. Первый блин, что называется, комом.

– Чего ты хочешь? – нахмурился Павел.

– Отец, мы вступили в войну. Сейчас не время помнить обиды и разбрасываться умными людьми; их у России не много. Вы приняли мудрое решение, вновь призвав на службу Суворова. И я подумал, что князь Хотеновский тоже мог бы нам ещё пригодиться. Тем более, посидев немного под арестом, он будет более усерден.

– Что ты предлагаешь? – Павел заинтересованно взглянул на сына.

– Я подумал о Мекленбурге.

– Говори ясней.

– Что, если нам укрепить силы на этом участке и взять под свою власть все проходящие суда?

– А за одно, перекрыть возможный выход французов в Балтийское море! – радостно поддержал Павел.

– Да, – Александр отметил про себя, что не ошибся, сделав ставку на Мекленбург; отец «клюнул» мгновенно, даже уговаривать не пришлось, – И посторожить нашу заклятую подругу Швецию, дабы ей не захотелось протянуть Наполеону руку помощи!

– Молодец! – Павел хлопнул сына по плечу, – Вели подготовить приказ об освобождении Хотеновского из-под ареста и направлении его в Мекленбург. И пусть принесут мне к вечеру на подпись!

Покои великого князя Александра Павловича

Надя тем временем пребывала одна в покоях великого князя и терзала себя за нелепые сцены перед Александром, которые ей пришлось пережить. Да ещё и Сашка тут оказался так не кстати. Господи! До чего стыдно!

Взгляд её упал на бутылку рома на столике. Она вспомнила совет великого князя и подумала: «В самом деле, надо сделать глоток и успокоиться». И хлебнула прямо из горлышка… И чуть не задохнулась! Ром оказался таким крепким! А ничего из закуски в комнате не нашлось.

Надя продышалась и постепенно почувствовала, как алкоголь живительным теплом растекается по крови, наполняя всё тело приятной расслабляющей истомой. Стало жарко. Она уложила плащ и шляпку на стул.

Спустя час томительного ожидания, она вновь начала тревожиться. Цесаревич не возвращался. А, как известно, нет ничего хуже неведения. Чтобы избавиться от тягостных мыслей, она выпила ещё порцию рома. Спустя ещё час, хлебнула снова…

Теперь её стало клонить в сон. Пристраивая голову к диванной гобеленовой подушечке, она подумала: «Может, не стоит так волноваться? Ведь Александр Павлович обещал, что сделает всё возможное…»

После обеда во дворец вернулся Чернышёв. Он выполнил поручение Александра; доставил Елизавете Алексеевне корзину белых лилий и коробочку клубники. Великая княгиня была растрогана его заботой. Она собственноручно написала несколько милых строк в адрес любезного супруга, и попросила Сашку доставить записку.

Возле покоев Александра Павловича караульный доложил, что великий князь ещё не возвращался. Сашка покрутил в руках записку и решил оставить её в комнате цесаревича; вернётся – прочтёт.

Но офицер неожиданно преградил ему путь:

– Извините, но в покоях дама; она ожидает Александра Павловича. У меня распоряжение – никого не впускать.

Сашка понятливо кивнул и хотел уйти, но вдруг насторожился:

– Это та самая дама, что пришла утром? Или – другая?

– Та самая. Мадам Хотеновская.

Чернышёв закипел от ярости. «Какого чёрта она всё ещё здесь?! Что у неё всё-таки с Александром? Зачем она ждёт его?!»

– Позволь мне войти; я скажу несколько слов мадам Хотеновской. И оставлю записку Александру Павловичу.

– Не сердитесь, Ваше благородие. Но не позволю, – решительно воспротивился тот.

Сашка неожиданно вспылил:

– Я должен с ней поговорить!

– Не могу, Ваше благородие, – как попугай повторял караульный.

Чернышёв вцепился ему в мундир, пытаясь силой оттащить от дверей. Но он оказался крепкий малый и не двинулся с места:

– В-ваше благородие… Опомнитесь. Что Вы делаете?

– Пусти! – рычал Чернышёв, вступая с ним в борьбу.

– Н-не могу я Вас пустить! – пыхтел тот, сдерживая натиск разъярённого адъютанта, – У меня приказ!

– К чёрту приказ!

– Да поймите же, это н-неприлично! Дама, может быть не одета.

Последняя фраза «пригвоздила» Сашку на месте:

– Как это? – бестолково переспросил он.

Караульный деликатно откашлялся и улыбнулся:

– Ваше благородие, ну, Вы что… не понимаете, как?

На этих словах Чернышёв внезапно обессилел. Закрыл ладонями лицо, медленно съехал спиной по стене и уселся на пол. Караульный осторожно присел перед ним:

– Господин ротмистр. Вы хорошо себя чувствуете?

– Отвратительно…, – признался тот, посмотрел на солдата, поправил ему офицерский шарф, съехавший на сторону, и пробормотал, – Ты извини. Сам не знаю, что нашло, – он протянул ему записку, – Отдашь цесаревичу, когда вернётся.

Сам тяжело поднялся, оправил мундир и побрел прочь из дворца.

На улице он подставил лицо под холодный ветер, пахнущий снегом. Душа болела, будто её напитали ядом. Не зная, куда деть себя, Сашка вскочил на коня и помчался во весь опор по улицам, не разбирая дороги.

Неизвестно сколько продолжалась эта гонка, но, когда Чернышёв опомнился и огляделся, то увидел, что находится неподалеку от особняка Румянцева…

особняк Н. П. Румянцева

– Анастасия Генриховна дома?

– Барышня изволят находиться в манеже, – сообщил слуга, – Прикажете доложить?

– Не надо, – Сашка бросил ему поводья и решительно направился в манеж.

Дворецкий настороженно проводил его взглядом; вид у гостя был не внушающий доверия – мокрый, взлохмаченный и будто слегка не в себе. Остановило слугу только то, что молодой человек бывал неоднократно в доме и любезно принимался хозяевами.

Анастасия стояла к нему спиной; Сашка ускорил шаг, хотя понятия не имел, что скажет и как объяснит своё появление. Он подошел к девушке вплотную, когда она обернулась. Глаза её от удивления превратились в два огромных синих озера:

– Чернышёв? Откуда Вы взялись?

Сашка, ни слова не говоря, вдруг притиснул её к себе и начал целовать! Так грубо и отчаянно, что неясно было: выражает ли он ей страстное чувство или же, напротив, желает намеренно причинить боль? Вдруг осознал, что творит, похолодел и отстранился.

К его изумлению, Анастасия не испугалась и не отвесила пощёчину наглецу, а взяла и… поцеловала его сама. Только осторожно и ласково.

Он оторопел:

– Что Вы… делаете?

– А Вы? – переспросила она.

– Не знаю, – признался Сашка и потёр ладонью лоб, – Простите меня.

– Александр Иванович, на Вас лица нет. Идёмте в дом. Я напою Вас чаем.

– Нет-нет…, – он отошёл на шаг назад, – Мне лучше уйти.

– Куда же Вы пойдёте в таком состоянии?

– Простите, ради бога, Анастасия Генриховна. И забудьте всё, что тут произошло!

…Эх, лучше бы она отхлестала его по лицу! Всё было бы легче. Он бросился бежать прочь.

Анастасия посмотрела ему вслед и прошептала:

– Зачем же забыть? Может, я, напротив, хочу запомнить наш первый поцелуй. Хотя, кажется, он предназначался не мне…

покои великого князя Александра Павловича

Александр вернулся к вечеру. Войдя в апартаменты, он с удивлением обнаружил Надежду Алексеевну, мирно спящую на диване. Цесаревич присел рядом, с удовольствием рассматривая её лицо.

Надя во сне повернула голову и прижалась щекой к подушке. На шее стала видна родинка в виде трехлистика. Ах, что за прелесть эта родинка! Так и хочется её поцеловать. Но Надя, почувствовав его дыхание, проснулась:

– Ваше высочество, простите… Я задремала.

– Надеюсь, хорошо поспали? – благосклонно улыбнулся он.

– Что сказал император? – осведомилась она.

– Вам более не о чем тревожиться. Дмитрий Платонович сегодняшним приказом императора будет освобожден из-под ареста и возвращен на государственную службу.

Надя всплеснула руками от счастья:

– Александр Павлович! Вы – герой! Вы – мой спаситель! Спасибо Вам. Я более никогда не буду сомневаться в Вашей преданной дружбе.

– Ну, перестаньте, – манерно заметил он.

И подумал: «Глупенькая! Ты ещё не знаешь, что возвращение на службу твоего супруга вовсе не означает его возвращения в Петербург. И ты ещё не раз придёшь ко мне просить о снисхождении к его и к своей судьбе…» – и усмехнулся, – «Чёрт возьми, а Константин прав; нужно непременно мстить женщинам за оскорбление! В этом определенно что-то есть. Я никогда бы не получил такого удовлетворения, если бы просто с ней переспал…»

Вечер того же дня

Покои императора Павла

Вечером, подписывая бумаги, Павел натолкнулся на приказ об освобождении князя Хотеновского из крепости в Вильно и направлении его в Мекленбург. Император уверенно поставил под приказом царственный вензель и задумался.

В размышлении он развернул карту Европы и пошарил по ней пальцем.

Герцогство Мекленбург-Шверинское – небольшой пятачок-плацдарм на берегу Балтийского моря. С трёх сторон окружено землями Прусского королевства, а с севера граничит со Швецией, которой принадлежит его часть Померании.

Мекленбург – древнее герцогство-княжество, имевшее, кстати сказать, славянские корни. И, в силу своего местоположения, оно всегда являлось предметом междоусобных войн. Россия уже однажды участвовала в судьбе Мекленбурга при Петре-I. Когда тот захотел разместить там войска перед войной со Швецией, то заключил династическо-политический брак, выдав замуж за герцога Мекленбургского племянницу Екатерину Ивановну.

Павел, глядя на карту, задумчиво почесал подбородок. В Мекленбурге нынче правит Великий герцог Фридрих Франц- I с супругой Луизой Саксен-Готской. Герцогу сорок два года. И в его семье имеются два сына подходящего возраста: старший Фридрих-Людвиг (потенциальный наследник) и младший – Карл.

Павел вызвал секретаря и приказал:

– Максима Алопеуса ко мне!

Максима Алопеуса при дворе за глаза звали «пруссаком» оттого, что он долгое время жил в качестве посла при различных герцогствах Пруссии и был, как никто другой, осведомлен о семейных укладах и личных особенностях всех герцогов этого королевства.

Павел вручил Алопеусу приказ об освобождении Хотеновского и сказал:

– Друг мой, Вы едете немедленно в Вильно. Согласно данному приказу освобождаете из-под ареста находящегося там князя Хотеновского и вместе с ним следуете в Мекленбург. Хотеновский остаётся там выполнять свои поручения, которые для него составлены вот в этом документе, – он протянул Алопеусу следующий конверт, – А Ваша задача будет особенной…

Да, к сожалению, войны имеют особенность сопровождаться заключением браков, в которых одни державы в желании заручиться союзнической поддержкой других, беззастенчиво торгуют дочерьми и сыновьями своих монархов. Таких примеров найдётся немало в истории любого государства.

Павел, вступая в войну с Наполеоном, уже сосватал старшую дочь Сашеньку брату австрийского императора, наивно полагая, что Австрия будет ему обязана. И в отношении Мекленбурга решил пойти по накатанной схеме, а именно, выдать замуж вторую дочь Елену за сына Великого герцога Мекленбургского и тем самым заручиться его поддержкой, а впоследствии иметь право полного распоряжения на территории Мекленбурга.

Именно эта «особенная» миссия была им поручена Алопеусу, который уже на утро выехал из Петербурга в направлении Вильно.

1798 год ноябрь

город Вильно

Дмитрий Платонович обрадовался освобождению, но тут же огорчился, что должен немедленно отбыть в Мекленбург, даже не побывав дома. Он попросил Алопеуса:

– Позвольте, я только отпишу письмо в Петербург супруге; она там, должно быть, с ума сходит. И можем ехать.

Когда они отъехали из Вильно в карете, Алопеус заметил:

– Как трогательно наблюдать Ваши нежные отношения с женой, Дмитрий Платонович. Я-то сам, знаете, никогда не был женат, и, признаться, не собираюсь.

– Напрасно, – улыбнулся Хотеновский, – Я ведь, тоже долгое время не женился и считал всех мужей несчастными рогоносцами или подкаблучниками. Но вдруг влюбился, как мальчишка! Жизнь вокруг изменилась. Стал видеть и чувствовать всё по-другому; как-то более радостно и многоцветно. Должен сказать, любовь приятным образом преображает человека. И с Надеждой Алексеевной я искренне счастлив.

Алопеус скептически улыбнулся краешком рта. Дмитрий Платонович, однако, заметил его усмешку и насторожился:

– Что? Что Вы хотели сказать?

– Я? – изобразил удивление Алопеус, – Нет. Ничего.

– Но я же видел!

– Поймите, не в моих правилах, сеять сплетни, Дмитрий Платонович…

– Договаривайте, коли начали! – потребовал князь.

– Одним словом, по Петербургу ходят разговоры, что, пока Вы ездили по Европе, у Вашей супруги случился роман с великим князем Александром Павловичем.

– Как Вы смеете?! – побагровел Дмитрий Платонович, хватая Алопеуса за отворот кафтана, – Не боитесь, что за такие слова я вызову Вас на дуэль?!

– Помилуйте, Ваша светлость, – растерянно улыбнулся Алопеус, мягко освобождаясь от цепких рук князя, – Какие сейчас дуэли? Кругом война, а мы с Вами на службе и при исполнении приказа. И потом, я лично совершенно не разделяю мнение светского общества. Мало ли что болтают! И супруга Ваша, Надежда Алексеевна, вполне добропорядочная женщина. Мой Вам совет – не берите в голову!

Хотеновский насупился и откинулся спиной вглубь кареты.

1798 год ноябрь-декабрь

Санкт-Петербург

Аннушка Лопухина в роли фаворитки императора была скромна и неприхотлива. Она не вмешивалась в государственные дела и не оказывала влияния на действия Павла во внешней политике.

Лишь иногда, по наущению Растопчина, просила за кого-нибудь из придворных, чтобы государь проявил милость или снисхождение в выборе наказании. Павел уступал просьбам Аннушки. А, если он противился, то стоило ей капризно надуть губки, и всё тут же выполнялось беспрекословно.

Дорогих подарков она не требовала; император итак безмерно осыпал её украшениями и нарядами. Воспитанная в строгости, она была не притязательна, и всякий раз смущалась очередной обнове или бриллиантовому колечку. И, выходя на люди, старалась быть умеренной в украшениях, и не демонстрировать своё привилегированное положение, которого искренне стыдилась.

По началу она невероятно боялась своего могущественного покровителя. Особенно её пугало расположение покоев, соединенных внутренней дверью со спальней императора. Первые ночи Аннушка, до рассвета не смыкала глаз, в страхе ожидая появления императора в спальне…

Но Павел проявил неслыханное благородство; он не стремился овладеть юной красавицей помимо её воли. Напротив, он относился к ней с рыцарским поклонением. Ведь неслучайно он недавно принял статус магистра рыцарей; его поступки должны соответствовать образу! Павел окружил московскую барышню трогательной заботой и вниманием, буквально возвысил её до небес и провозгласил «дамой своего сердца»! Без устали чествовал её прекрасное имя и совершал ради неё «подвиги».

Против всяких правил, он наградил её орденом Мальтийского креста.

Имени «Анна» он приписывал мистический смысл. Этим именем Павел называл корабли. Орден Святой Анны, прежде самый незначительный из всех российских орденов, теперь сделался самым почётным. Любое желание фаворитки моментально исполнялось, любое её незначительное высказывание возводилось в культ. Например, стоило Аннушке как-то в беседе признаться, что ей очень нравится розовый цвет, как по велению императора, все придворные переоделись в платье розового цвета.

Ради Аннушки, которая любила танцевать, Павел вернул на балы танец «вальс»! А следом Лопухина упросила императора, вместо стесняющего движения, узкого придворного платья, вернуть прежний женский костюм с пышной юбкой, так как вальс требовал свободы движений.

Многие дамы вздохнули свободно и были в душе благодарны новой фаворитке.

Государевы милости золотым дождем сыпались и на отца Аннушки, Петра Васильевича Лопухина. Произведенный в чин генерал-прокурора, он был отмечен разрешением присутствовать на заседаниях Императорского совета. Очень скоро Павел пожаловал его в князи. Не прошло и месяца, как Петра Васильевича титуловали ещё и «светлейшим князем». Но, надо отдать должное, Лопухин преданно и ответственно выполнял свои обязанности по службе и не кичился положением.

А вот его супруга, Екатерина Николаевна, из кожи вон лезла, чтобы, пользуясь расположением императора, влезть в высшие круги общества. Поскольку дама она была малообразованная и вульгарная, в свете над ней посмеивались и только.

Своего молодого любовника, генерала Уварова, она-таки перевезла в Петербург, и теперь была озабочена тем, чтобы Аннушка составила бы ему протекцию перед государем, и тот пожаловал бы ему высокий чин и престижное место при дворе. Аннушка же пока всячески откладывала безнравственную, с её точки зрения, просьбу мачехи.

Зимний дворец

Будучи целый день занятым государственными делами, вечера Павел проводил в апартаментах у Аннушки. Он любил ужинать с ней вдвоём. Но, как и в случае с Нелидовой, ему хотелось, чтобы на этих ужинах присутствовал кто-нибудь из его семьи; таким образом, он утверждал статус фаворитки на одном уровне с домочадцами.

Однако, домочадцы не горели желанием принимать участие в этих унизительных сценах. Оскорблённая Мария Фёдоровна теперь не появлялась в Петербурге, предпочитая проводить время в Павловске вместе с остальными детьми.

Константин с Анной Фёдоровной отказывались от приглашений. К тому же дурные манеры, которые Константин демонстрировал во время таких визитов, быстро избавили Павла от потребности видеть второго сына на совместных ужинах.

Оставался Александр с Елизаветой. Лиз категорично противилась и выдумывала различные предлоги избежать отвратительных посиделок. К тому же, находясь на четвёртом месяце беременности, она редко выходила в свет.

И только бедный Александр, из-за природной дипломатичности и панической боязни отца, не мог отказать и покорно потакал ему во всем.

Павел всегда относился к старшему сыну с недоверием и подозрительностью, зная, что тот любимчик Екатерины. Но, поскольку, теперь Александр официально считался законным наследником, отцу захотелось увидеть в нём соратника, приблизить к себе, привязать какими-то общими интересами.

Александр же привык к недоброжелательному отношению отца, и поэтому терялся и боялся его отчаянных нелепых попыток сблизиться. Тем более, что эти попытки больше походили на провокации.

Павел был наслышан о романе Александра с Хотеновской, понял, что сын не чурается фаворитизма. И ему неожиданно пришла в голову мысль, что поводом их сближения может послужить новая фаворитка Александра. И он сам выбрал для сына кандидатуру – среднюю сестру Аннушки Лопухиной, Екатерину по мужу Демидову. Как призналась по секрету Аннушка, Катюша Демидова была влюблена в великого князя Александра: попадалась на глаза, призывно строила глазки, кокетничала, но при этом так и оставалась без ответного внимания.

Идея свести Катюшу с Александром показалось Павлу просто превосходной! Разумеется, факт, что оба, и Катюша и Александр состояли в браке, ничуть не смутил императора. И он растворился в мечтаниях, как они, отец и сын, будут иметь фавориток-родных сестёр. Поселят их в одном доме, и будут вместе ездить к ним по ночам. Чем ни повод сблизиться с сыном?!

И он решил осуществить эту бредовую идею. Сегодня, взяв с собой Александра на ужин к Аннушке, он как бы «нечаянно» запихнул сына в соседнюю комнату, где его ожидала влюблённая Катюша Демидова. И запер снаружи дверь на ключ.

Отворил её он лишь на утро. И был очень разочарован тем, что за всё это время между молодыми людьми ничего не произошло. Все старания мадам Демидовой сблизиться с Александром в замкнутом пространстве не увенчались успехом.

Сын был чрезвычайно возмущён поступком отца; во-первых, Катюша была не в его вкусе, а, во-вторых, Александр переживал подъём нежных отношений с Елизаветой и не нуждался в похождениях «налево», тем более таким насильственным способом.

На следующее утро

покои великого князя Александра Павловича

После бессонной ночи, проведённой в вынужденном обществе Катюши Демидовой, Александр пребывал в отвратительном настроении. Отец был зол на него за несостоятельность идеи с фавориткой и, в отместку, взвалил на сына инспекцию работы князя Долгорукова по формированию нового Кавалергардского корпуса. Он потребовал, чтоб цесаревич внёс необходимые поправки и дополнения, и доложил о результатах сегодня на императорском Совете.

Александр клевал носом над ворохом бумаг и проклинал всё на свете.

Поутру, по заведённому порядку, к нему в покои явился адъютант Чернышёв для получения распоряжений. Великий князь несказанно обрадовался:

– Чернышёв! Иди сюда. Мне хочется знать твоё мнение. Гляди.

Сашка с любопытством взглянул на проект рисунка мундира с малиновым супервестом и серебряным мальтийским крестом посередине, белыми панталонами, черными высокими сапогами и чёрной треугольной шляпой с плюмажем.

– Что это? – заинтересовался он.

– Форма новых кавалергардов.

– Император хочет вернуть кавалергардов?! – обрадовался Сашка.

– Да. И мне через час нужно представить ему свои соображения относительно этих набросков.

– Форма красивая, – восхищённо оценил Чернышёв.

– Да бог с ней, с формой! Тут целая кипа каких-то расчетов, уставных порядков и прочей белиберды, в которой я, признаться, мало что смыслю.

– Позвольте? – заинтересовался Сашка.

– Будь любезен, – обрадовался цесаревич, пододвигая ворох бумаг адъютанту.

Сашка обосновался за столом великого князя и принялся изучать документы. Спустя полчаса он весело заявил:

– Ничего нового тут не придумали. За исключением новомодной идеи с мальтийским орденом, благодаря чему император желает теперь, чтобы его кавалергарды, поступая в полк, были поголовно пожалованы в мальтийские рыцари. Да ещё кое-какие поправки в званиях; среди унтер-офицеров – вице-вахмистр, каптенармус, гефрейт-капрал и капрал государем уничтожены, а оставлены только звания вахмистра и квартермистра. Поступающих на службу дворян велено теперь звать юнкерами и три месяца служить им за рядовых.

– Отлично, – потёр ладони великий князь, – Но мне государь велел внести свои поправки. А какие? Ума не приложу. У тебя есть на этот счёт измышления, Чернышёв?

– Как насчёт набора в корпус? Тут нет никаких распоряжений. Помните, как прошлая идея государя с набором из низшего сословия с треском провалилась?

– Верно, – согласился Александр Павлович, – Надо предложить набор только из дворянского сословия. И не из всех полков подряд.

– А Вы посоветуйте набрать кавалергардов из Конной гвардии, – заметил Сашка, – Государь любит передвигаться верхом; его должны сопровождать лучшие наездники. А где наездники лучше, как ни в Конной гвардии? И заново учить не надо.

– Чернышёв, ты – голова! – похвалил его Александр, – Верно мыслишь.

– И ещё для почётных караульных подойдут работники из присутственных мест при письменных делах. Ух, у них дисциплина и выдержка! Целый день в канцелярии, не разгибаясь, корпят!

Цесаревич хихикнул:

– Молодец! Отличная идея!

– Но отбор кандидатов, ни в коем случае, не доверяйте командирам полков, чтоб не наступить на старые грабли. Возьмите это на себя лично.

– Мне?! Самому набирать эскадроны?!

– Ваше высочество, Вы не смущайтесь. Если хотите, я Вам и фамилии напишу.

– Однако! – поразился Александр, – А ты, что же, знаешь желающих?

– Ага, – кивнул тот.

– И за каждого готов поручиться?

– Как за самого себя!

Тот протянул ему лист бумаги и придвинул чернильницу:

– Пиши!

– Только первая фамилия будет моя, – предупредил Сашка.

– Ты хочешь в кавалергарды?!

– Дозвольте, Александр Павлович.

Великий князь почесал подбородок и уточнил:

– Только учти, в чин не ниже обер-офицера! Чтоб по караулам не болтался! Ты мне самому нужен. Будешь капитан-поручик!

– Как скажете, Ваше высочество! – улыбнулся адъютант.

1798 год декабрь

Герцогство Мекленбург

Мекленбургский Великий герцог Фридрих-Франц несказанно обрадовался предложению Максима Алопеуса породниться с Российским императором. Портрет великой княжны Елены Павловны, кисти придворного живописца Боровиковского, произвёл приятное впечатление на всю семью герцога.

Князя Хотеновского, который имел распоряжение императора Павла заняться на территории Мекленбурга подготовкой военных сил в намерении организовать жёсткий контроль торговых судов, следующих через Балтийское море, герцог душевно разместил в лучшем доме, выделив ему целый штат прислуги. И обещал оказывать всяческое содействие силами собственных военных подразделений до тех пор, пока в его распоряжение не прибудут русские войска.

От радости, что его маленькое государство попадёт под защиту могущественной империи в войне с Наполеоном, Фридрих-Франц заторопился поскорее уладить все формальности будущего брачного соглашения, дабы угодить Павлу. И выразил намерение немедленно вместе с Алопеусом отправить в Россию сразу обоих сыновей: Людвига и Карла. На тот случай, чтобы у прекрасной Елены Павловны был выбор. Герцог крайне волновался, а вдруг один из его сыновей чем-то не понравится великой княжне?

Отпраздновав с семьей рождество и наступление нового 1799 года, Людвиг и Карл Мекленбургские в сопровождении Максима Алопеуса выехали в Санкт-Петербург.

Несколькими днями раньше из Офена в Россию выехал и другой жених, Иосиф-Антон-Иоганн Австрийский.

дом князей Хотеновских

Надя получила письмо от Дмитрия Платоновича в середине декабря. Она обрадовалась личному сообщению мужа об его освобождении из-под ареста.

Но тут же огорчилась, что император отправил её супруга из Вильно прямиком в Мекленбург для выполнения долгосрочного государственного задания. И ещё больше её расстроило, что пребывание Дмитрия Платоновича на территории Мекленбурга может затянуться не только на период войны, но и на более продолжительное время.

– Что ты намерена делать? – спросила её Варька.

– Буду писать прошение императору с просьбой разрешить мне поехать на жительство в Мекленбург, – вздохнула она, – Какая же это семья, если он будет жить там, а я – здесь?

1799 год январь

Санкт-Петербург

Высочайшим приказом в сформированный Кавалергардский корпус ордена святого Иоанна Иерусалимского был назначен шефом мальтийский рыцарь граф Литта, которого в Петербурге звали Юлий Помпеевич. Он, к тому времени уже основательно закрепился в России; оброс поместьем и крепостными душами в количестве пятисот человек. Женился на молодой обаятельной вдове Екатерине Скавронской, в которую был влюблён ещё при жизни в Италии. Был обласкан императором, весьма благополучен и счастлив.

А командиром Литта и его помощником в полку был назначен генерал-майор князь Долгоруков.

Благодаря протекции великого князя Александра Павловича, друзья оказались зачислены в новый корпус в полном составе. При этом Чернышёв получил чин капитана-поручика, Щербатов – звание ротмистра, Барятинский – поручика, а Лёшка Охотников зачислен юнкером.

На радостях, Барятинский с Сашкой уговорили Алексея съехать с квартиры на Гороховой улице к ним на Вознесенскую. Петька ликовал; сбылась его давняя мечта – все четверо теперь были кавалергардами! А то, что их посвятили ещё и в мальтийские рыцари, друзья восприняли как блажь императора и непременное условие для службы.

Нынче 8 января император принимал на дворцовой площади торжественный парад нового корпуса Кавалергардов-Мальтийских рыцарей. В парадной форме – в малиновых супервестах, касках с перьями и в двух перекрещенных на груди орденских шарфах, с финифтяными крестами в петлицах на чёрной ленте – новые кавалергарды стояли в ожидании приказа князя Долгорукова к началу парада.

Зазвучали барабаны, заголосили трубы и волторны, и полк громко в ногу шагнул в марш по дворцовой площади. Рядом с императором стояли сыновья Александр и Константин, а так же граф Литта с Долгоруковым. Позади них толпилась придворная знать.

Павел был доволен внешним видом новых солдат; он просто светился от удовольствия. Плечо к плечу промаршировали кавалергарды по площади мимо императорской трибуны и зашли на второй круг.

– А почему они молчат? – спросил государь, обращаясь к Долгорукову, – пусть запевают строевую песню!

Долгоруков в страхе переглянулся с Александром Павловичем; про песню-то они и не подумали! По спине у цесаревича пробежал холодный пот. Старясь не подать виду, Александр кивнул генералу:

– Прикажите, чтоб запевали.

Долгоруков дрожащим голосом отдал команду:

– Полковую песню запе-вай!

Солдаты в строю опешили; какую песню?!! Чернышёв шепнул Барятинскому:

– Петька! Выручай!

Тот, не моргнув глазом, бравурно завёл первое, что пришло на ум, а именно, свою любимую:

– Как вечор, моя милая

В гостях был я у тебя!…

Солдаты, не раздумывая, подхватили громогласно:

– Ты не ласково приняла,

Огорчила ты меня!

И на всю площадь разудало понеслось:

– Ты прощай, прощай, милая

Прощай, радость, жизнь моя!…

Александр Павлович от неожиданности чуть не поперхнулся. Долгоруков присел от страха, что государь сейчас осерчает за такую вульгарную песню! И до конца парада трясся, как осиновый лист.

Торжественный парад закончился. Павел пожал руки графу Литта, Долгорукову и сыну Александру:

– Отлично! Отлично, господа! Я доволен. Хорошая работа, – и вдруг поинтересовался, – Где вы взяли эту песню?

Долгоруков похолодел и вновь переглянулся с Александром Павловичем. Пока цесаревич соображал, что сказать, император рассмеялся:

– Какая забавная находка! Надо сделать её гимном Кавалергардского корпуса. До сих пор не могу избавиться от привязчивого мотивчика! – и пошёл, напевая, – «Ты прощай, прощай, милая! Прощай, радость, жизнь моя…»

Долгоруков обмяк и вытер пот со лба.

1799 год январь

Начало 1799 года ознаменовалось новыми событиями в политической расстановке сил; французы в ходе продвижения по Верхнему Египту занимали один город за другим, и вторглись в Южную Сирию. Турецкие войска решительно двинулись через Сирию держать оборону и, таким образом, открыто объявили войну Франции.

Европа несказанно обрадовалась появлению нового союзника и тут же пожелала видеть его в рядах коалиции. После непродолжительных переговоров России и Англии с Турецким омаром 3 января 1799 года в Константинополе был подписан Русско-Турецкий союзный договор и оформлено официальное вступление Турции в антифранцузскую коалицию.

Русский флот под командованием Ушакова вышел в Адриатическое море принимать бой в помощь Османской империи. Параллельно этому коалицией готовилось наступление на юго-западе Европы. Русские войска в союзе с Австрией должны были, объединившись, пройти освободительным движением через Германию к Северной Италии. Этот поход Павел поручил возглавить Суворову и позволил ему лично набрать войско, предоставив в распоряжение главнокомандующего любые из полков. И привлёк Константина Павловича проинспектировать выполнение полковыми командирами всех распоряжений фельдмаршала.

1799 год февраль

Зимний дворец

Разумеется, за чередой столь важных государственных дел у Павла просто не доходили руки до мелких житейских вопросов, в том числе до письменного прошения княгини Хотеновской, которое, валялось в канцелярии и передавалось от одного чиновника другому, в конце концов, где-то затерялось.

Спустя два месяца Надя отчаялась получить ответ императора. Она набралась смелости и вновь обратилась за помощью к Александру Павловичу.

Тот был удивлён её просьбе:

– Надежда Алексеевна, Вы, действительно, настроены ехать в Мекленбург?!

– Да, – уверенно кивнула она, – Помогите, Ваше высочество. Я понимаю, что последнее время одолеваю Вас частыми просьбами.

– Что Вы, право, какие пустяки, – скромно заметил он, – Быть для Вас чем-то полезным – для меня истинное наслаждение, Надежда Алексеевна. Ступайте домой. Я постараюсь поговорить лично с императором, и непременно дам Вам знать сразу же, как будет что-либо известно.

– Я никогда не забуду Вашей ко мне доброты!

Павел прочёл прошение и вопросительно уставился на сына:

– Что это?

– Это просьба княгини Хотеновской на Ваше высочайшее разрешение отправиться ей на жительство к супругу.

– Я умею читать!

Александр растерялся:

– Тогда я не понял Вашего вопроса, отец?

Павел демонстративно потряс листком бумаги перед лицом цесаревича:

– Дорогой мой сын. Я отлично осведомлён обо всём, что происходит в семье каждого из моих подданных! И то, что ты крутишь роман с Хотеновской ни для меня, ни для кого другого, уже давно не секрет. Поэтому я отлично понимал твои намерения, когда ты настойчиво советовал мне отправить князя сперва – в Европу, затем – под арест, а потом подальше – в Мекленбург. Я послушно потакал тебе в этом. Но сейчас я тебя не понимаю! Чего ты добиваешься, подавая прошение о выезде мадам Хотеновской на постоянное жительство к мужу?

Александр покраснел до кончиков ушей и сдержанно пояснил:

– Я считаю, что место верной жены подле её супруга.

Павел пристально посмотрел на него и вдруг расхохотался. Приобняв сына за плечо, он лукаво ему подмигнул:

– Понимаю! Ты прав; от надоевших фавориток следует избавляться! Ты, наверняка, уже приглядел себе кого-нибудь на замену?

Александр смутился ещё больше:

– Отец, что Вы такое говорите? Я люблю Елизавету, и я предан ей.

– Вздор! – перебил его Павел, – Твоя Елизавета – один пустоцвет! Вы живёте вместе шесть лет и никакого толку! Твоя мать начала мне рожать детей на следующий же год после свадьбы. А вы с Константином на пару выбрали себе каких-то бесплодных кукол. Впрочем, чему удивляться; выбирала-то Вам бабушка Екатерина.

– Отец! – возмутился Александр, – Вы не справедливы. Елизавета как раз…

Он осёкся, поймав себя на мысли, что чуть не проболтался, а ведь дал слово жене никому не говорить о том, что они ждут ребенка!

– Что? – переспросил Павел, но тут же потерял интерес к продолжению этого разговора, – Ладно. Держи своё прошение (он поставил размашистую подпись на листе). Пусть Хотеновская катится в Мекленбург к своему благоверному!

После обеда Александр вызвал к себе Чернышёва и вручил ему запечатанное в конверт прошение Нади, подписанное императором:

– Отвези это княгине Хотеновской и передай лично.

Дом князей Хотеновских

Сашка ехал на Мойку, стиснув зубы. Опять письмо? Лицемеры оба и притворщики! Отлично устроились, ничего не скажешь! Нашли мальчика на побегушках.

– Надежда Алексеевна дома? – грубо осведомился Сашка у дворецкого, пыхтя от ярости, как закипающий самовар.

– Дома, – учтиво сообщил тот, – Как прикажете доложить?

– Адъютант Его высочества великого князя Александра Павловича.

Дворецкий впустил его в прихожую и пошёл докладывать. Надя обрадовано выбежала навстречу:

– Саша, здравствуй! Я так рада тебя видеть! Ой, какая на тебе красивая форма! Что это? Новый Кавалергардский полк императора?

Он вытянул вперёд конверт, чтобы она не вздумала его ещё обнять на радостях, и сухо сообщил:

– Я подолгу службы, сударыня; Вам велено доставить письмо от Его высочества!

Она, кажется, не заметила его недовольства; быстро схватила письмо и тут же распечатала. Бегло пробежала глазами содержимое и не удержалась от реплики:

– Так быстро? Какой же он молодец!

Сашку чуть не стошнило при виде этой сцены. Он щёлкнул каблуками и заспешил удалиться. Но она его окликнула:

– Саша! Постой, ты что, уже уходишь?

– Будете писать ответ? – сухо поинтересовался он.

– Нет. Я думала, ты задержишься, мы попьём чаю. Останься. Мне нужно с тобой поговорить.

– О чём?! – возмущённо выкрикнул Сашка, чувствуя, что терпение лопнуло.

– Почему ты кричишь? Что с тобой? – растерялась Надя.

– Что со мной?! А с тобой? Что с тобой стало?! – он в отчаянии махнул рукой, – Впрочем, если тебе нравится, ты можешь сколь угодно выходить замуж за нелюбимых мужчин и заводить любовников! А я не желаю в этом участвовать! Мне противна роль твоего доброго друга! Противен этот мундир с аксельбантом и эти записочки, коробочки, цветочки. А более всего мне противно твоё лицемерие!

– Не понимаю. Если ты об этом письме, то позволь, я поясню…

– Не хочу ничего слушать! Я запутался, когда ты говоришь правду, а когда врёшь?!

– Господь с тобой, Саша, – испугалась она, протягивая руку в желании успокоить его.

Он осадил её грубым жестом:

– Не приближайся! Я уже не знаю, люблю я тебя или ненавижу? Ты же мне жить не даёшь! И с тобою я быть не могу, и от себя ты меня не отпускаешь! Иной раз мне хочется тебя придушить! А ещё лучше самому застрелиться!

Выкрикнув последнюю фразу, Сашка выбежал прочь, хлопнув дверью гостиной так, что подпрыгнула вся посуда в шкафах.

По лестнице со второго этажа на шум сбежала Варя:

– Эй! Что тут происходит?

Надя, напуганная стояла посреди комнаты, прижимая к груди прошение, подписанное императором.

– Кто у тебя был? – спросила Варя.

– Саша, – пролепетала она.

– Чернышёв? Это он так шумел?! – поразилась Варька, – Что у вас произошло?

Надя недоуменно пожала плечами. Варька потянула её за рукав:

– Садись – рассказывай…

доходный дом купца К. Гейдемана

После скандальной сцены, устроенной Сашкой в доме Хотеновского, Варя решила поговорить с братом, и явилась к нему в гости на Вознесенскую.

– Здравствуй, братец! – она подставила для поцелуя замерзшую на морозе щеку, – Ты один?

– Как видишь, – откликнулся Чернышёв, – Копылов ушёл на рынок. Петька с Алексеем на службе, а я на побегушках у великого князя; сижу и жду распоряжений.

– Значит, нам никто не помешает, – сделала заключение Варя, скидывая шляпку и шубу на диван, – Ставь самовар и угощай меня чаем; а то я жутко замерзла!

– Будет сделано, – улыбнулся Сашка, принимаясь послушно хлопотать по хозяйству, – Ты чего пришла, посекретничать?

– Ага. Хочу спросить, какая муха тебя укусила, когда ты третьего дня был у Нади?

– Уже пожаловалась?

– Нет. Я временно живу у Хотеновских и отлично слышу, когда в гостиной скандалят и громко хлопают дверью. Впрочем, можешь не объяснять, – разрешила она, – Я знаю причину. И пришла тебе раскрыть глаза, пока ты окончательно не свихнулся от ревности. Так вот, слушай: как бы ни судачили во дворце, никакого романа у Нади с великим князем не было, и нет.

– Ну, разумеется! – саркастично воскликнул Сашка, – Будто я не понимаю? Вы с Надей подруги, ты её покрываешь; всё ясно, как божий день!

– Дай же мне сказать! – возмутилась Варька.

– Не надо ничего говорить! Я сам всё видел! Она пришла к нему на свидание прямо во дворец и просидела в его покоях до самого вечера. А когда я принёс от него письмо, она не скрывала радости.

– Не всё в этой жизни является именно тем, чем кажется, – нравоучительно заявила Варя, – Если ты позволишь, я тебе это докажу.

– Знаю я твою вредную натуру. Раз уж ты за этим пришла, то всё равно пока не скажешь – не уйдешь, – недовольно пробурчал он.

– Дмитрий Платонович по приказу императора был арестован в Вильно, – начала Варька, – Надя оббила все пороги, пытаясь добиться его освобождения. И обратилась к Александру с просьбой посодействовать. Это была её последняя надежда.

– Неужели? – с издёвкой заметил Сашка, – И какова была цена этой невероятной услуги?

– Что за пошлые намёки? – рассердилась Варька, – Чтоб ты знал, Надя провела целый день в апартаментах великого князя, дожидаясь ответа императора. Она была там совершенно одна! И ушла тут же, едва получила от Александра Павловича уверенье в том, что император отдал приказ освободить Дмитрия Платоновича и вернуть на службу.

– Детские сказки, – пробурчал недоверчиво Сашка.

– И, тем не менее, господин «неверующий Фома», всё было именно так! А потом выяснилось, что император выслал Хотеновского из Вильно в Мекленбург на государственную службу. Надя, узнав об этом, подала прошение о том, чтобы ехать к мужу. Она ждала ответа два месяца! То письмо, что ты привёз от Александра Павловича, было разрешением императора на её отъезд.

Высказав всё, Варька выжидающе уставилась на Сашку. Тот подвинул гостье чашку горячего чая и уселся напротив.

– Ты что, не понял? – не выдержала Варька, – Она уезжает в Мекленбург. Надолго. Возможно, навсегда.

Сашка, насупился:

– Когда?

– Через два дня. Я сегодня выезжаю из дома Хотеновских к матушке. Завтра Надя будет совсем одна. Мне кажется, будет большой ошибкой, если вы расстанетесь, не помирившись.

– Подумаешь! Мы уже однажды расстались, не помирившись, – пробубнил он.

Варька встала из-за стола:

– Решай сам, – сказала она, вместо прощания.

Варя на крыльце столкнулась с Иваном Щербатовым. Он бросился к ней:

– Варя! Я тебя повсюду ищу! Просто с ног сбился! Решил, зайду к Сашке с Петром, хоть им скажу, чтобы тебе передали. А ты – вот она! Душа моя!

– Постой-постой, – замотала головой Варька, – Что случилось?

– Я уезжаю! Прямо сейчас.

– Куда это?! – удивилась она.

– На войну.

У Вари подкосились ноги:

– … Как, на войну?!

– Меня в самый последний момент записали в полк к Суворову. Он отбывает из Петербурга сегодня. Я через два часа уже должен быть в строю.

Варька испуганно схватила его за плечи:

– Ванечка! Как же так? Ведь ты теперь кавалергард, личная охрана императора. Как ты можешь идти на войну?!

– Вот так, – развел он руками и крепко обнял Варьку, – Ты уж позволь мне тебя хоть поцеловать на прощанье, «невеста» моя ненаглядная! А то у нас совсем не осталось времени. Эх, не знаю, доживу ли до свадьбы?

И он горячо поцеловал Варьку. Та опешила и едва не задохнулась. И, вдруг, спохватилась:

– Ваня! Это он! Он нарочно!

– Кто?

– Константин Павлович! Скажи, кто ещё из вашего эскадрона записан в полк к Суворову?

Щербатов почесал в затылке:

– Не знаю. Кажется, никто.

– Вот видишь, это месть! Ванечка! Это всё из-за меня. А, если тебя убьют?!

И она упала ему на грудь. Щербатов нежно обнял девушку:

– Варенька, а ты будешь меня ждать? Или на этом наша игра закончится?

– Какие уже игры? Ведь это война. Я так боюсь за тебя!

– Это я теперь боюсь за тебя, – сказал он, – Ведь, пока меня нет, Константин Павлович придумает ещё какую угодно каверзу. Может, тебе уехать? В Дубровицы, к тётке.

– Я подумаю, – кивнула она.

Он с умилением на лице наклонился к ней:

– Эх, век бы так стоял с тобой! Да не могу; бежать в полк надо на построение, – он помахал Варьке рукой и громко пропел:

– Ты прощай, прощай, милая.

Прощай, радость, жизнь моя!

дом княгини А. Д. Репниной

Варя печальная вернулась в дом на Галерной набережной. Возле крыльца стояла карета с императорским гербом; у матушки, видать, высокопоставленные гости в доме?

Не успела Варя снять шубку, как ей навстречу выпорхнула счастливая Анна Даниловна, приветливо раскинув руки:

– Варенька! Милая! Радость-то у нас какая!

– Радость? – усомнилась Варька, скептически взглянув на мать, – Да неужели?

– Идём. Идём же скорее, – она обняла ласково дочь за плечи и настойчиво повела в гостиную, – Посмотри, кто почтил наш дом своим высочайшим присутствием.

Она втолкнула дочь в гостиную. И Варя увидела Константина Павловича. Великий князь приветливо поднялся навстречу. Варька настороженно покосилась на мать:

– …А-а что здесь происходит?

– Варенька, – Анна Даниловна была возбуждена и растрогана, – Его высочество Константин Павлович – наш благодетель!

– В самом деле? – Варя испуганно приготовилась к очередной неприятности.

– Константин Павлович приехал оказать нам честь; он предлагает тебе статус фрейлины Её высочества великой княгини Анны Фёдоровны!

– Неожиданно… Ну, какая из меня фрейлина? Надеюсь, маменька, Вы очень деликатно отказали великому князю?

Анна Даниловна захихикала в ответ и покосилась на Константина:

– Ваше высочество, она шутит… Она у меня такая шутница.

– Да уж, это верно, – поддержал её Константин, – Шутница она ещё та.

У Варьки похолодело внутри; она поняла, что эти двое в её отсутствие уже решили её судьбу, и ей самой ничего не остаётся.

– Варенька, я уже подписала все нужные бумаги. С завтрашнего дня ты можешь приступать к своим обязанностям, – щебетала мать.

– Кстати, соберите необходимые вещи. У Вас будет своя комната во дворце, – предупредил Константин. И, насладившись растерянным Вариным видом, предпочёл на этом закончить свой триумф, – Вынужден проститься. Дела, знаете ли.

– Да-да-да, – механически закивала Анна Даниловна, точно фарфоровый болванчик, – Спасибо Вам, Константин Павлович! Какая честь!

– Что Вы, Анна Даниловна, – скромно ответил он, надевая шляпу, – Это я должен Вас благодарить. Варвара Николаевна, несомненно, украсит своим присутствием наш скромный двор.

– Ах, как Вы добры! – умилённо заломила руки Репнина.

Анна Даниловна лично проводила дорогого гостя до дверей и вернулась, порхая бабочкой. Варька укоризненно смотрела неё:

– Матушка, что Вы наделали?!

– Молчи, дурёха! – перебила ее она, – Я, наконец-то, вывела тебя в свет! Теперь ты ничем не хуже Наташки Шаховской. Ах, когда я скажу об этом Дарье Михайловне, она просто позеленеет!

Варька саркастично закатила глаза, наблюдая её щенячью радость.

– Надо же, – продолжала возбужденно щебетать Анна Даниловна, – Я и не думала, что твоя помолвка с этим распутником Щербатовым может обернуться для нас такой удачей! Вот уж точно не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

– Что Вы сейчас сказали? – насторожилась Варя, – Причем тут Иван?

– Ну, как же! Константин Павлович сказал, что считает своим долгом поддерживать родственников тех офицеров, что отправились на войну. А ведь ты – невеста Щербатова, почти родственница. Теперь ты будешь блистать фрейлиной при Анне Фёдоровне. Ах, я не прогадала, согласившись на вашу с Иваном помолвку. И нынче с Константином Павловичем всё сделала в лучшем виде!

Варька медленно опустилась на стул и обхватила голову руками:

– Чему Вы радуетесь, матушка?

– Как чему?! Я тебя осчастливила, а ты киснешь!

– Нет, матушка, – вздохнула Варька, – Вы меня погубили.

12 февраля 1799 года

Надя собрала вещи для поездки в Мекленбург, дала наставления управляющему и прислуге и с утра отправилась в церковь; помолиться перед дальней дорогой.

Выйдя после службы на крыльцо, она невольно зажмурилась; выглянуло солнце – приятно потеплело и на улице, и на душе. Февральский тяжёлый снег стал казаться чище и засверкал бриллиантовыми крупинками. Надя раздумала искать извозчика и решила, не спеша прогуляться до дома пешком.

В это время Сашка мчался на Мойку; после разговора с Варей он не находил себе места. Дворецкий в доме Хотеновских сообщил ему:

– Надежды Алексеевны нет дома.

У Сашки упало сердце:

– Она, что уже… уехала?

– Хозяйка изволили пойти в церковь на утреннюю службу, – снисходительно пояснил слуга побледневшему гостю.

– В какую?

– Рождества богородицы.

Чернышёв, не теряя ни минуты, прыгнул в карету:

– На Казанскую, к церкви!

Завернув за угол, Сашка сразу увидел Надю, тихо идущую по обочине улицы. Он, бросив монету извозчику, выпрыгнул на ходу и кинулся ей навстречу.

Налетел, точно ураган! Перепугал своим неожиданным появлением и, схватив за руки, увлёк с улицы в какой-то небольшой переулок:

– Не уезжай! Пожалуйста. Я сделаю всё, что угодно, только не уезжай!! …Я наговорил тебе прошлый раз гадостей; сам не знаю, что на меня нашло. Как увидел тебя в покоях великого князя, всё перевернулось внутри. А потом ещё это письмо… Я же не знал, что оно от императора. Я думал… Я чуть с ума не сошёл! Ну, что ты так смотришь? Да. Я ревную тебя! Ревную, потому что люблю! Ничего не могу с собой поделать! – он в отчаянии схватил её за плечи, – Я пробовал начать другую жизнь. В другом городе. У меня не получилось… Я всё равно приехал в Петербург, потому что здесь ты!… Я хотел влюбиться в другую женщину; она милая, хорошая, и я думал, у меня всё с нею получится. Но я забыл о ней в один миг, когда увидел тебя на балу в Зимнем! Это какое-то колдовство, наваждение. Но я не могу тебя отпустить! Не уезжай, слышишь?!

Она, ни слова не говоря, вдруг обняла его и припала к губам. Он оторопел, захлебнувшись от счастья, и притиснул Надю к холодной стене дома. Она остановила его:

– Постой… Пойдём куда-нибудь…

Он крепко схватил её за руку и потянул в переулок. Точно пьяные, они бродили по улочкам, то и дело останавливались и, прислоняясь к домам, неистово целовались. И, кажется, окончательно заплутали в пространстве и во времени.

Наконец, случайно увидели вывеску «Гостиница» и ввалились туда. Чернышёв, не выпуская из объятий Надю, бросил хозяйке кошелёк:

– Комнату на двоих. Самую лучшую.

Та понятливо улыбнулась:

– Ах, как я люблю, когда у нас в гостинице останавливаются влюблённые! На сколько дней вы хотите снять комнату?

– Не знаю, – признался Сашка, возбужденно дыша, – Нельзя ли побыстрее?

Дама ознакомилась с содержимым кошелька и пришла в неописуемый восторг:

– О, за эту сумму вы можете жить, сколько вам заблагорассудится!

Сашка плотно закрыл двери комнаты, и всё закружилось каруселью и полетело вверх тормашками. Надя срывала пуговицы на его мундире, проникала под рубашку, обжигала губами грудь.

Он стягивал с её плеч тугой бархат, прижимался щекой к нежной коже и сходил с ума от её запаха. Шёлковое бельё ручейком скользило вниз по бедрам и падало к ногам. Следом летели подвязки и чулки, и вместе с ними весь мир летел в тарары…

На следующее утро

Сашка открыл глаза и зажмурился от яркого солнца, бьющего через прозрачную занавеску окна. Он присел на кровати и потряс головой, стряхивая с себя остатки сна.

Что это было? Невероятное что-то. Должно быть, сон? Но, тогда почему он не у себя дома на Вознесенской, а где-то… кстати, где? Он обвёл взглядом стены и мебель…

Как он здесь оказался? Если это не сон, то он должен быть здесь с Надей. Сашка вытянул шею; по полу были небрежно разбросаны только его вещи. Мистика. Он посмотрел на вторую половину кровати и осторожно прилег на неё.

И подушка, и простынь хранили запах ЕЁ тела, который он не мог спутать ни с чем другим. Значит, всё-таки не сон! Всё было на самом деле! Но где же ОНА?

Чернышёв потянулся к прикроватному столику за колокольчиком, чтобы вызвать горничную, и наткнулся на лист бумаги, исписанный неровным взволнованным почерком:

«Милый Саша. Мой любимый, ненаглядный и единственный на свете Саша! Спасибо тебе, что ты есть. Всё, что сегодня произошло, похоже на красивую волшебную сказку. Но наступило утро, сказка растаяла, и вернулась жизнь; горькая, упрямая и жестокая. И ты, и я – оба знаем это. Каждый из нас должен вернуться в свою жизнь; ты – на службу к великому князю, а я – в Мекленбург к мужу.

Прости, что ушла тайком; мне так хотелось запомнить тебя счастливо улыбающимся во сне. Твоя. Только твоя Надя».

Стрельна, Константиновский дворец

Варя послушно приехала в Стрельну, в распоряжение великой княгини Анны Фёдоровны. Об её приходе уже были извещены слуги дворца, и Варю проводили прямиком в покои госпожи. Анна Фёдоровна встретила её добродушно:

– Как тебя зовут?

– Варвара Репнина.

– Ты говоришь по-немецки?

– Да, – кивнула Варя.

– Замечательно. Говори со мной по-немецки, ладно? Мне трудно выговаривать русские слова.

– Хорошо.

– Садись, – позволила ей Анна Фёдоровна, – Расскажи что-нибудь о себе.

– А что рассказать?

– У тебя есть жених?

– Да, – сдержанно ответила Варя, поражаясь неожиданно откровенной беседе.

– Ой, я обожаю любовные истории! Ты мне расскажешь про него?

Варька развела руками:

– Да, мне… и рассказывать-то нечего. Мы едва отметили нашу помолвку, как его забрали на войну.

– Представляю, как ты переживаешь, – покачала она головой и быстро переключилась на другую тему, – А что ты умеешь делать? Ну, что-нибудь интересное.

Варя задумалась: господи, что же она умеет делать интересного?

– Умеешь играть в подкидного дурака? – спросила Анна, доставая из-под диванной подушечки колоду карт.

– Это все умеют, – ответила Варя.

– Может, сыграем? – предложила великая княгиня, но тут же махнула рукой, – Впрочем, мы итак каждый вечер играем в подкидного дурака. Надоело. А ты умеешь гадать на червового короля?

Варя отрицательно помотала головой. Анна заметно огорчилась. Варька решила её ободрить:

– Но зато я могу показать фокус с угадыванием карты.

– Как это?

– Смотрите, – она взяла у великой княгини колоду и стала раскладывать карты в три столбика, – Ваше высочество, загадайте какую-нибудь карту, но не говорите какую.

– Загадала, – кивнула Анна.

– В котором из трех столбиков она сейчас находится?

– В первом.

Варя собрала все карты вместе и вновь разложила на три столбца:

– А теперь в котором Ваша карта?

– Снова в первом, – поджав губы, сообщила Анна.

Варька вновь собрала все карты и в третий раз разложила их в четыре столбца:

– А теперь?

– Теперь? Во втором.

– Хорошо, – Варя собрала карты в колоду и сняла верхнюю, – Ваша карта?

Анна Фёдоровна вытаращила глаза:

– Как ты это сделала? Ты подглядела? Но ведь я на неё даже не смотрела…

– Ваше высочество, я могу это проделать даже с закрытыми глазами, чтобы Вы убедились, что я не подглядываю за тем, какую карту Вы загадали.

– Давай ещё раз! И ты закроешь глаза, – настояла Анна Фёдоровна.

Варька проделала ту же манипуляцию ещё раз и вновь вытянула именно ту карту, что загадала великая княгиня.

– Расскажи мне секрет! – пристала Анна, теребя Варьку за рукав.

– Это никакой ни секрет, – улыбнулась Варька, – А простой математический расчёт. Если Вы будете всё время складывать карты таким образом, что верхним будет столбик с указанной картой, то после третьего расклада, загаданная карта окажется на самом верху.

– Почему? – недоумённо оттопырила губу Анна Фёдоровна.

Варька терпеливо вздохнула и начала объяснять более детально:

– Понимаете, карт всего тридцать шесть. В первый раз, указывая на столбик с загаданной картой, вариантов выбора становится двенадцать. При втором раскладе, они все оказываются в верхней части столбцов, и выбор сокращается до четырех. Поэтому в третий раз я раскладываю не три, а четыре столбика, и в том, на который Вы укажете, Ваша карта будет самой верхней.

Анна тупо посмотрела на фрейлину, затем махнула рукой:

– Знаешь что, бог с ней, с математикой. Расскажи мне лучше, как надо складывать карты, и сколько раз, чтобы потом нужная оказалась наверху! А я запомню и потом удивлю кого-нибудь из придворных. Например, старика Салтыкова! Ох, я представляю его физиономию!

И она захихикала в предвкушении своего будущего сюрприза. Варя вздохнула; супруга Константина Павловича была её на два года младше, но умом, она явно, не блистала.

Набаловавшись картами, Анна Фёдоровна потянулась, широко раскинув руки:

– Ох, я устала. Давай чего-нибудь поедим, – и тут же схватила колокольчик и позвала фрейлину, – Мари! Принеси-ка нам изюму с орехами, да сладостей, ну тех, что позавчера доставили с этой… как ее, с Ниндии.

– Из Индии, – не сдержалась Варя и испуганно прикрыла рот рукой, – Простите, Ваше высочество.

Но она не рассердилась, а небрежно махнула рукой:

– А! Я всё время забываю название этого города!

Варька чуть не ляпнула, что Индия вовсе не город, а страна, но сдержалась. Анна тем временем подошла к клавесину и стала что-то наигрывать, обернулась к Варе:

– Умеешь?

– Да, – кивнула она.

– Иди сюда. Давай сыграем что-нибудь в четыре руки. Моцарта?

– Хорошо, – согласилась Варька, пристраиваясь рядом, – А что?

– А вот это…

И Анна начала ловко отстукивать пальчиками «Турецкий марш». Варька тут же подхватила мелодию на своей половине клавиш. Они лихо сыграли всё произведение и весело рассмеялись. Анна поставила ноты и произнесла:

– Я сейчас разучиваю один романс. Вот послушай…

И она начала старательно выводить трогательную мелодию. А когда запела, у Варьки по спине побежали мурашки; пела Анна Фёдоровна превосходно.

– Ну, как? – спросила она.

– Очень хорошо, – искренне призналась Варя.

Она довольная, потянулась за партитурой. Широкий кружевной рукав упал до локтя и на запястье великой княгини обнажился багровый синяк. Варька ахнула:

– Ваше высочество, Вы поранились!

– У меня таких украшений полно. Вот. И вот, – она откровенно продемонстрировала Варе вторую руку с не менее ужасающим синяком, но уже сине-желтого цвета. И спокойно пояснила, – Муж, когда напьётся, распускает руки.

– Константин Павлович?! – опешила Варя, – Ваше высочество, как это возможно? И Вы не жалуетесь на него?

– Кому? – удивилась она.

– Императору! – решительно заявила Варька.

– Он знает, – спокойно сказала Анна.

– Знает? – растерялась Варька, – И что?

– И ничего, – весело ответила она.

В эту минуту в комнату вошла фрейлина и принесла целый поднос всяких сладостей. Анна подбежала к столу и поманила рукой Варю:

– Иди сюда! Угощайся.

Набив рот всякой вкуснятиной, великая княгиня пробормотала:

– А ты уже видела свою комнату?

– Нет, – призналась Варька.

– Пойдем, я тебе покажу! – она схватила её за руку и потянула за собой.

Комната была большой, просторной с огромной кроватью под балдахином.

– Нравится? – спросила Анна. И вдруг, скинув туфли, разбежалась и плюхнулась животом на кровать, утонула в мягкой перине. Варя не ожидала от великой княгини такого озорства и, подумав,… поступила точно также, вскочила и подпрыгнула на мягком высоком матраце. Громко взвизгнула:

– Как здорово!

Спустя минуту они вдвоём прыгали на перине, оглушая комнату хихиканьем и визгом. Умаявшись, свалились без сил, продолжая стонать от смеха.

– А ты весёлая, – сказала Анна, тяжело дыша, – Ты мне нравишься. Оставайся.

Ночью Варя проснулась от шума открываемой двери. Она тревожно присела на кровати и зажгла свечу; пламя выхватило в сумерках комнаты очертания мужской фигуры:

– Кто здесь? – испуганно спросила она.

Фигура приблизилась к кровати, и Варька увидела лицо Константина; при этом заметила, что великий князь далеко не трезв.

– Константин Павлович? – растерялась она.

– А Вы ждали кого-то другого? – заметил он, бесцеремонно присаживаясь на край постели.

– Напротив, я совсем никого не ждала, – ответила она, прикрываясь одеялом и ясно припоминая, что перед сном запирала дверь на ключ, – Как Вы сюда попали?

– Я на правах хозяина дома, имею ключи от всех комнат.

– Допустим, – парировала она, – И зачем же Вы явились сюда в столь поздний час?

– А ты не догадываешься? – улыбнулся он, переходя на «ты», и наклонился ближе.

– Имейте в виду, я закричу, – предупредила Варя.

– Кричи! – согласился он, – Мне это нравится.

– А Вас не смущает, что за стеной покои Вашей супруги?

Он в ответ презрительно фыркнул:

– Если ты рассчитываешь, что она прибежит тебе на помощь, то глубоко ошибаешься. Она будет сидеть тихо, как мышь. Хочешь, поспорим?

И он предпринял попытку поцеловать Варю. Она увернулась и забилась в угол кровати. Константин почувствовал азарт, забрался на постель с ногами.

– Предположим, Анна Фёдоровна не придёт мне на помощь, – кивнула она, пытаясь отсрочить его намерения, – А Ваши многочисленные слуги и придворные?

– Шутишь? – рассмеялся он, подползая вплотную, – Кричи, не стесняйся. Ни одна сволочь нам не помешает.

– Так ведь смотря, что кричать, – заметила ему Варя и вдруг завизжала на всю комнату и завопила что есть мочи, – Горим! Пожа-ар!…

Константин, оглушенный её пронзительным криком, зажал уши руками. Затем, скривил лицо и пренебрежительно захихикал:

– Ты, что с ума сошла? Какой пожар?

– Обычный, – пояснила Варька и в доказательство взяла свечу и аккуратно поднесла пламя к свисающему краю балдахина… Лёгкая ткань вмиг вспыхнула, и язычки пламени взлетели к потолку!

У Константина выпучились глаза; огонь в считанные секунды сожрал балдахин и перекинулся на портьеры. В комнате запахло удушающим дымом! Великий князь подскочил с кровати и, бросившись к дверям, сам завопил во весь голос:

– Пожа-а-ар!!… Все сюда! Горим!

Через минуту вся прислуга сбежалась на крик хозяина. Кто в ночных сорочках, кто в наброшенном наспех халате. Обнаружив пламя в комнате фрейлины, все перепуганные понеслись за водой. Сам Константин отчаянно бросился тушить разгулявшийся по комнате огонь. Варька стянула на пол портьеры и сбивала язычки пламени диванными подушечками. Ей на помощь уже бежали придворные с водой во всех найденных наспех подручных средствах: в вазах, кувшинах и даже в сапогах.

Огонь потушили. Ущерба большого не произошло; сгорели портьеры, балдахин, да кое-где оказался прожжён ковер. Но все долго не расходились, возбужденно обсуждая событие. Наконец, к трем часам ночи, Константину удалось всех успокоить и отправить по комнатам. Он сам заметно протрезвел от всей этой суматохи.

На короткий момент они остались вдвоём с Варькой. Великий князь внимательно посмотрел на её перепачканное сажей лицо:

– Браво, Варвара Николаевна! Спектакль был бесподобен; не перестаю восхищаться Вами! Но мне несказанно жаль, что Вы решили связать судьбу с недостойным Вас офицером. Поверьте, в роли великой княгини Романовой Вы были бы великолепны!

14 февраля 1799 года

Павловск

– Элен, я так волнуюсь, – призналась Сашенька, теребя в руках кружевной платок, – Что там? Не видно ещё?

Елена Павловна лежала животом на подоконнике:

– Нет, ещё не приехали.

– Посмотри на меня, – попросила сестра, – Всё в порядке?

– Ты чудо, как хороша, – успокоила её Елена, – Этот австрийский принц будет сражён наповал. Как он называется в своём Венгерском королевстве? Всё время забываю это слово…

– Палатин, – подсказала Сашенька.

– Выходит, если ты станешь его женой, то будешь «палатина»? До чего уморительное название!

– Перестань смеяться, – взмолилась Сашенька, – Посмотри; не едут ли?

Елена подышала на замороженное стекло и стала отогревать образовавшийся кружочек ладошкой, при этом весело подбирая слова в рифму:

– Палатина, Палестина, мандолина, Коломбина…

– Элен! – обижено топнула ножкой Сашенька, – Ты это нарочно?

– Едут! – крикнула Елена, падая с подоконника.

Сашенька отпихнула сестру и прильнула глазом к прогретому кружочку на стекле:

– Подъехали… Отец вышел из кареты. Растопчин, Кутайсов… Куракин… Господи, они-то зачем здесь? А вот и он! Ах, Элен! Он такой высокий!

– Дай мне тоже посмотреть, – возмутилась Елена, – Ты ещё успеешь на него насмотреться!

В комнату вошла Мария Фёдоровна:

– Альхен, – произнесла она взволнованно, – Гости прибыли. Пойдём вниз.

– Можно я тоже пойду? – попросила Елена.

– Нет, – покачала головой мать, – Позже. Если отец разрешит.

Иосиф, увидев Сашеньку, влюбился с первого взгляда. Вернее, он влюбился вначале в её портрет, который возил всегда с собой. И теперь, увидев великую княжну воочию, просто потерял дар речи.

Сашенька в ответ была очарована женихом; у него такие добрые трогательные глаза серо-голубого цвета. И сам он высокий, стройный, но в то же время нежный и трепетный, что дух захватывало. Молодые люди долго смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова. Наконец, Иосиф насмелился и выговорил на ломаном русском языке:

– Здрла-фстфуй-те, ми-лая Александрин…, – и, смутившись, перешёл на немецкий, – Простите. Я так долго учил несколько приветственных фраз на русском языке; мне хотелось сказать их Вам при встрече. Но, увидев Вас, я забыл всё! Позвольте же сказать по-немецки: Вы прекрасны! Вы – чудный цветок. Когда я увидел на портрете Ваши глаза, я подумал: «Эта девушка – моя родственная душа». Мне захотелось увидеть Вас в жизни. И теперь, когда это случилось, я скажу, что не ошибся. Александрин, Вы – мой ангел. Моя судьба. У меня такое чувство, что я знал Вас всю жизнь.

– Ich danke Sie, – ответила ему Сашенька, – sind Sie sehr liebenswürdig und gut. Ihre Wörter haben mir das Herz berührt. (Благодарю Вас. Вы очень любезны и добры. Ваши слова тронули мне сердце.)

Иосиф, восхищенный её прекрасным немецким языком, почтительно склонил голову и спросил позволения поцеловать руку великой княжне.

Сашенька осторожно покосилась на мать; Мария Фёдоровна благосклонно кивнула. Павел удовлетворённо переглянулся с супругой. Неужели их бедная Альхен, после стольких горестных попыток, наконец-то, встретила своё счастье!

Иосиф остался на обед, который был накрыт в столовой в его честь. За столом молодые люди почти ничего не ели и лишь постоянно украдкой бросали друг на друга влюблённые взгляды.

Павел решил, что смотрины состоялись, и тут же за обедом спросил эрцгерцога о его дальнейших намерениях. Иосиф, не минуты не колеблясь, торжественно попросил руки Александры Павловны. И получил согласие.

Не откладывая дела в долгий ящик, Павел решил, что сегодня Иосиф может остаться ночевать в Павловском дворце, а завтра они отметят помолвку. Тем более, что обе страны, и Россия, и Австрия, сейчас были участниками войны. И обстановка не располагала к долгим увеселительным мероприятиям. Иосифу надлежало как можно скорее возвращаться в Австрию и принимать командование ожидающим его войском.

Сашенька вернулась в комнату тихая, с застывшей улыбкой на лице.

– Ну, что? – осторожно спросила Елена, – Что с тобой?

Сашенька посмотрела на сестру отрешённым взглядом. Затем часто заморгала и… вдруг разревелась. Елена испугалась:

– Что случилось? Он не понравился тебе?

– … Понравился, – всхлипнула она, не прекращая рыдать.

– Что тогда?

– Он сделал мне предложение, – пояснила Сашенька, глотая слёзы, – Я приняла его. Завтра наша помолвка.

– И что? – тревожно выпытывала Елена, держа сестру за руки.

– Он… сказал, что я – чудесный цветок, – сквозь слёзы продолжала она, – Что я – его родственная душа. И он, всю жизнь ждал именно меня.

– Ну? – надрывалась Елена.

– Он такой… милый! Он мне так понравился!

– Господи, чего ж ты ревёшь?! – не выдержала Елена.

Сашенька посмотрела на неё мокрыми глазами:

– Мне не верится, – прошептала она, – Неужели это всё правда? Так не бывает.

– Дурочка ты моя, – выдохнула Елена и обняла сестру обеими руками, – Как это не бывает? Ещё как бывает! Счастливая ты, Сашка. Как я рада за тебя!

К ним в комнату вошла Мария Федоровна:

– Элен! Спустись в гостиную; отец зовёт тебя. Альхен, отчего ты плачешь?

– От радости, – коротко пояснила Елена за сестру и вышла из комнаты.

– Отец, Вы хотели меня видеть?

Павел обернулся:

– Дай посмотрю на тебя. Красавица ты у меня выросла; загляденье! – он притянул к себе дочь и поцеловал в макушку, – Слышала, завтра у Сашеньки помолвка с Иосифом.

– Да, – кивнула она.

– И ты, Елена прекрасная, готовься.

– К чему?

– Не сегодня—завтра к тебе женихи нагрянут; месяц уже как выехали.

– Откуда?

– Из Мекленбурга. Слушай меня: Мекленбург нам сейчас ох как нужен! Это не Венгрия; тут у нас козырный интерес! Герцог Фридрих-Франц тоже заинтересован в этом браке, потому отправил сразу двух сыновей – Людвига и Карла. Но ты, девочка моя, выберешь Людвига, потому как он – прямой наследник. На второго можешь даже не смотреть. Ловко я всё устроил? Сыграем две свадьбы в раз! А?!

У Елены помутнело в глазах.

– Отец, Вы когда возвращаетесь в Петербург?

– Послезавтра. Вот отпразднуем помолвку и отбудем вместе с Иосифом.

– Дозвольте мне с Вами!

– Зачем? – нахмурился Павел.

– У меня в Зимнем дворце кое-какие вещи остались, – соврала Елена, – Да и платье я заказывала в салоне у мадам Жозефины; как раз пригодится, чтоб жениха встретить. Возьмёте меня с собой, папенька?

Она уставилась на него такими жалобными глазами, что Павел не выдержал:

– Ладно. Возьму.

на следующий день

Павловск

Помолвку Сашеньки и Иосифа отмечали в Павловске в тесном семейном кругу. За праздничным столом собралось всё многочисленное семейство императора; из Петербурга приехали Александр с Елизаветой и Константин с Анной. Дочери: Елена, Мария и Екатерина сидели рядом с матерью-императрицей. Четырехлетнюю Аннушку и трехлетнего Николая нянька привела на несколько минут, чтобы те поцеловали старшую сестру Сашеньку и поздравили с радостным событием. Годовалого Мишеньку Мария Фёдоровна подержала на руках во время торжественной части церемонии, и затем велела няньке унести в детскую и уложить спать.

За столом все с умилением наблюдали за женихом и невестой. Сашенька с Иосифом были воплощением двух влюблённых с открытки. Они, не отрываясь, смотрели друг на друга и всё время держались за руки.

Мария Фёдоровна роняла слёзы, глядя на счастливую дочь. Но, тем не менее, от её внимательного взгляда не ускользнуло и другое приятное обстоятельство. Наблюдая за Елизаветой, Мария Фёдоровна легонечко толкнула локтем супруга:

– Паульхен, смотри-ка, а наша баденская тихоня беременна!

– Не может быть! – поразился Павел, приглядываясь к Елизавете, на которой сегодня было странное платье, свободного покроя.

Улучив момент, он подошёл к невестке и осведомился по поводу её здоровья. Елизавета смущённо покраснела и опустила голову, а Александр, понимая, что секрет уже невозможно более скрывать, невольно признался отцу, что они с супругой ждут ребенка. Павел с Марией Фёдоровной обрадовались и несколько следующих тостов все дружно пили за здоровье Елизаветы и Александра, их будущего ребёнка, и новоявленных бабушки с дедушкой.

Этот день был редким исключением в семье Романовых, когда, собравшись вместе, они были счастливы и производили впечатление по-настоящему дружной семьи.

На рассвете жених с невестой были вынуждены проститься.

Кареты были давно готовы и ждали Венгерского палатина. А Иосиф с Сашенькой всё стояли на крыльце Павловского дворца, никак не решаясь расстаться. Пошёл снег, и Сашенька стала похожа на сказочную снегурочку, а с её ресниц то и дело падали крупные капли. И было неясно – слезы ли это великой княжны или растаявшие снежинки?…

Санкт-Петербург

доходный дом купца К. Гейдемана

Вечером того же дня Елена Павловна приехала в Петербург вместе с отцом. Проследовала к дальнему выходу и незаметно вышла на улицу. Поймала извозчика:

– На Вознесенскую! К дому Гейдемана.

Копылов сунулся в двери комнаты, где обитали Барятинский, Чернышёв и Охотников, вежливо доложил:

– Господа, к Вам барышня.

– Наконец-то! Что-то давненько к нам барышни не захаживали! – весело откликнулся Петька и опешил, – … Е-лена Павловна?!

Кавалергарды подскочили; Сашка принялся скоропалительно закидывать разбросанные по комнате вещи под кровать. Алёшка стыдливо ликвидировал следы недавнего завтрака на столе. Барятинский от волнения запутался в офицерском шарфе.

Видя, какой произвела переполох, Елена смутилась:

– Простите, господа; я без предупреждения. Ради бога, не утруждайте себя.

– Елена Павловна! Ваше высочество, – заикаясь, пытался оправдаться Барятинский, – Не обращайте внимания. Проходите. Прошу Вас.

Он двинулся навстречу, но споткнулся об Сашку, что вертелся под ногами, наводя порядок, и растянулся во весь рост! Падая, Петька ухватился за край скатерти… Следующей сценой было оглушительное падение не только самого Петра, но и всей посуды с остатками пищи на столе! Елена в страхе закрыла руками лицо.

Повисла ужасающая пауза. Сашка с Алексеем растерянно смотрели на произведённый бедлам. Петька шустро поднялся и застыл с нелепым видом. Елена Павловна медленно убрала руки от лица, созерцая жуткие последствия переполоха, причиной которого она послужила. Не выдержала и прыснула от смеха. Вслед за нею расхохотались и кавалергарды.

После того, как всеобщий приступ смеха спал, Елена осмелилась сообщить:

– Пётр Фёдорович, я приехала к Вам.

Сашка с Лёшкой понятливо переглянулись и быстро покинули комнату, плотно прикрыв за собою дверь.

– Моё появление здесь – очень опасный шаг, о котором никто не должен узнать, – тревожно произнесла она.

– Я ручаюсь за своих друзей, как за самого себя! – заверил её Пётр.

– Видит бог, только сильное отчаяние заставило меня сделать это.

– Я искренне полагал, что Вы в Павловске.

– Я приехала только что; мне было необходимо увидеть Вас! То, что произошло накануне…, – её голос задрожал, – Это ужасно!

Барятинский осторожно взял её руку и прижал к груди:

– Елена Павловна. Вы можете на меня рассчитывать. Если я могу Вам чем-то помочь… Я готов!

Она отрицательно покачала головой:

– Вы ничего не можете сделать. Отец отдаёт меня замуж. И всё решено за меня.

Барятинский сник; вот и произошло то, чего он в глубине души так ждал и так отчаянно боялся. Елена Павловна доверчиво склонила голову ему на грудь. Пётр обнял её обеими руками, точно накрыл большими крыльями.

Всхлипнув, она произнесла:

– Мой жених – герцог Мекленбургский, и он вот-вот приедет в Петербург. Я две ночи не спала. И всё думала, что нам делать? И я решила, – она подняла на него влажные глаза, – Я хочу, чтобы Вы поехали со мной!

– Куда?

– В Мекленбург.

– Как это возможно?

– Мне будет разрешено взять с собой кого-нибудь из придворных. Отец сейчас в хорошем настроении; он получает Мекленбург в качестве плацдарма. Думаю, что на радостях он не сможет мне отказать в просьбе взять в новый штат учителя верховой езды.

Пётр грустно посмотрел на неё:

– Должен Вас огорчить; ничего не выйдет.

– Почему?!

– Пропуск для выезда за границу будет выписан на капитана-поручика кавалергардского полка Чернышёва?

– Разумеется, – кивнула она.

Петька тяжело вздохнул:

– Елена Павловна, должен Вам открыть страшную тайну. Я – не капитан-поручик, и я не Чернышёв.

Её глаза удивительным образом расширились:

– … Кто же Вы?

– Всего лишь поручик. И фамилия моя Барятинский.

– Барятинский?! – в ужасе повторила Елена Павловна, – О, нет…

– Теперь Вы понимаете, что с такой фамилией я не могу поехать в Вашем сопровождении за границу. И не имею права быть Вашим учителем.

– Как же так? Значит, настоящего Чернышёва нет?

– Есть. Это мой друг Сашка. Вы несколько минут назад видели его в этой комнате. Именно его назначила императрица Екатерина Алексеевна Вам в учителя. Но мы с ним условились, что вместо него к Вам буду ходить на занятия я.

– Почему?

– Потому, что я люблю Вас.

– Значит, когда Вы пришли ко мне на первый урок, Вы уже были в меня влюблены? – поразилась Елена, – Как давно это случилось?

– Пять лет назад. Я был корнетом. Стоял в почётном карауле в Царском селе. Вы приехали с Марией Фёдоровной и с сестрой Александрой. Все прошли в дом, а Вы задержались, оттого, что у Вас развязалась лента на туфельке. Я помог Вам её завязать. А Вы так очаровательно улыбнулись мне, что я подумал: «Когда эта девочка подрастет, мужчины будут терять головы от её красоты». И сам стал этим мужчиной. Потому, что, видя Вас каждый раз впредь, влюблялся всё сильнее.

– Боже мой, Вы влюблены в меня целых пять лет! И Вы не Чернышёв! – она была смущена, – Это все Ваши тайны? Или Вы ещё что-то скрываете от меня?

Петька почесал нос:

– Пожалуй, есть ещё одна страшная тайна.

– Какая?

– Этот шрам на щеке. На самом деле это я свалился с дерева в саду, когда бабушка застала меня, срывающего яблоки, вопреки её строгому запрету. Прошу Вас, не говорите никому.

– Обещаю, никому не расскажу, – согласилась она, – Какой же Вы, право, смешной.

И вдруг приподнялась на цыпочки и осторожно поцеловала его.

Сашка с Алексеем, кутаясь в плащи, сидели в холодном парадном в ожидании, когда царственная гостья покинет их скромное жилище.

– Невероятно, – произнёс Охотников, – Если бы мне кто сказал, не поверил бы! Сама великая княжна Романова приехала одна на квартиру к кавалергарду!

– Это любовь, Лёшка, – констатировал Чернышёв, – А для любви нет ничего невозможного. Чем чёрт не шутит, а вдруг однажды великая княгиня Елизавета Алексеевна вот так же приедет к тебе на квартиру?

– Ага, – скептически заявил Лёшка, – Выдумщик ты, Сашка!

– Ну, почему же? У Петьки же сбылась его мечта. Конечно, счастья она им обоим не принесёт, но…

– О чём ты говоришь?! Если б в мой жизни был такой день, когда Елизавета Алексеевна приехала бы ко мне вот так, как Елена Павловна сейчас приехала к Петьке, я был бы несказанно счастлив! Даже, если бы на следующий день меня публично казнили на площади! Я бы умер счастливым!

– Н-да, – вздохнул Сашка, вспоминая утро в гостинице после ночи, проведенной с Надей, – Умереть, Лёшка, это самый простой способ. А вот, как со всем этим жить дальше? Это, друг мой, задачка посложнее будет.

– Мне пора, – тихо сообщила Елена Павловна, – Иначе во дворце могут хватиться.

– Я провожу Вас!

Петька кинулся искать шляпу и плащ и, не долго думая, схватил мундир Чернышёва, который аккуратно висел на видном месте.

На улице они с Еленой остановились, оглядываясь в поисках извозчика.

Из сапожной мастерской на углу соседнего переулка в эту минуту вышел ротмистр Семёновского полка Кичигин и невольно обратил внимание на парочку влюблённых, стоящих на крыльце доходного дома Вознесенской улицы. Зная, что в этом доме обитает его заклятый друг Чернышёв, Семён Кичигин начал приглядываться к человеку в капитанской форме кавалергарда. Расстояние было немалое, к тому же офицер стоял спиной, но Кичигин готов был голову дать на отсечение, что это Чернышёв.

«В конце концов, не могут же в этом доме жить одни кавалергарды в чине капитана-поручика с золотым аксельбантом адъютанта великого князя?! … Сто пудов, Чернышёв! Вышли только что из подъезда. Значит, барышня была у него на квартире. А это уже говорит о многом! Ещё бы рассмотреть поближе, что за барышня, да рассказать Настеньке о том, как развлекается её дружок, по которому она сохнет. А барышня из знатных будет; платье на ней дорогое и шубка. Чернышёв не станет шашни крутить с кем попало!»

Тем временем, к парочке подъехал извозчик. Офицер помог девушке сесть в открытую карету и страстно поцеловал ей руку на прощание. Кучер щёлкнул кнутом, и карета помчалась по улице.

Кичигин вышел ближе к обочине, чтобы рассмотреть внимательнее барышню. И, когда карета промчалась мимо него, застыл, точно парализованный. Не может быть! Такого он от Чернышёва не ожидал. Великая княжна Елена Павловна?!

За это ведь можно и головой поплатиться!

Вечером того же дня

Так случилось, что буквально к вечеру того же дня, после приезда Елены в Петербург стало известно, что молодые герцоги Мекленбургские в сопровождении Максима Алопеуса подъезжают к русской столице.

Павел велел дочери немедленно отправляться назад в Павловск и там ждать его приезда вместе с женихами.

Елена покорно вернулась в Павловск и сама сообщила домочадцам новость.

Во дворце начался переполох. И двух дней не прошло, как проводили одного жениха, а тут уже другой на подходе! Мария Фёдоровна распоряжалась о комнатах для гостей, о блюдах для праздничного обеда и ужина, о музыкальном репертуаре на вечер и о платьях для себя и дочерей, а особенно для будущей невесты.

Придворные бегали по дворцу, точно хлопотливые муравьи! Всё кружилось каруселью. Одна Елена спокойно проследовала в свою комнату, достала книжку и улеглась на кровать, погрузившись в упоительное чтение, будто всё происходящее её совершенно не касалось.

17 февраля 1799 года

Павловск

С самого утра тщательно причёсанная и одетая в нарядное платье Елена сидела в кресле. Сашенька, взволнованная предстоящим событием в жизни сестры, теперь прыгала на подоконник, высматривая приближающуюся карету.

– Нет. Пока не едут, – сообщила она, сползая на пол, и удивлённо заметила, как Елена положила перед собой на столик раскрытый томик Шекспира, и что-то аккуратно выводит пером на бумаге.

– Что ты делаешь? – поразилась Сашенька.

– Я вычитала один интересный сонет у Шекспира. Прелюбопытно, как он будет звучать, если его перевести на русский.

У Сашеньки отвисла нижняя губа:

– Какой сонет? Какой Шекспир? – пробормотала она ошарашено, – Как ты можешь сейчас об этом думать?!

– А что такого? – пожала плечами Елена, – Мне наскучило сидеть без дела.

– Ты что же, совсем-совсем не волнуешься?!

– Чего волноваться? – спокойно пожала плечами Елена, – Отец уже всё решил за меня. Я выйду замуж за старшего брата – Людвига, даже если у него на ногах окажутся копыта и один глаз будет на коленке.

– И тебе абсолютно всё равно?!

Елена внимательно посмотрела на сестру:

– Допустим, мне не всё равно, – сказала она, – Что это меняет?

Сашенька обняла её крепко и запальчиво заговорила:

– Бедная моя Элен! Я буду молить бога, чтобы этот Людвиг оказался хорошим человеком! То, что он будет тебя любить, это бесспорно; ведь ты такая красавица!

– Угу. И так же бесспорно то, что я не смогу его полюбить ни-ког-да.

– Почему? А вдруг он окажется милым и добрым. И, вдобавок, красавцем!

– Чего ты добиваешься? – рассердилась она, – Хочешь, чтобы я разревелась?!

В этот момент за окном послышались звуки бубенцов на попонах и стук копыт. Сашенька в один миг взлетела на подоконник и радостно огласила:

– Приехали! Элен!… Их двое. Вон тот, повыше, должно быть, Людвиг; он выглядит старше… Снял шляпу! Элен! Ты не представляешь, он – рыжий! Просто огненно-рыжий!

– Ну, рыжий, так рыжий. Спасибо, что не косой, – вздохнула Елена.

В комнату заглянула Мария Фёдоровна:

– Девочка моя, ты готова?

– Да, – уверенно ответила она.

Младший брат Карл в очередной раз в тайне позавидовал Людвигу. Бывают же по жизни такие везунчики, как он! И родился-то он раньше, а, следовательно, отцовская корона уже заочно у него на голове, и невеста у него – не абы кто, а великая российская княжна, к тому же, такая красавица!

Людвиг с восхищением глядел на Елену Павловну, и в лице его сияло нескрываемое удовольствие; безусловно, невеста пришлась ему по душе.

Жених был на пять лет старше своей суженой и уже мнил себя будущим герцогом Мекленбургским. Для этого он был весьма недурно воспитан и образован. Но образование получил довольно ограниченное; Людвиг прекрасно знал географию и историю своего маленького герцогства. И часто в разговорах, к месту то было или нет, любил вставлять различные сведения из этих познаний. При этом был чрезвычайно горд демонстрацией собственных знаний. У себя на родине Людвиг слыл светским человеком; он был завсегдатай аристократических раутов и балов, имел хорошее телосложение и неплохо танцевал, был добродушным и приветливым.

Российским аристократам и самому Павлу будущий зять показался довольно простоватым. Но все сошлись в едином мнении, что в целом он добрый малый и годится в мужья императорской дочери.

Сам Людвиг был покорён роскошью и богатством Российского императорского двора и тем радушным приемом, что ему оказали. В отличие от Иосифа Венгерского, Людвиг никуда не спешил и выразил намерение остаться погостить в России до самого бракосочетания. Павел не возражал.

Настоящий Великий герцог Фридрих-Франц остался в Мекленбурге и вместе с князем Хотеновским воплощал в жизнь намеченный Павлом план. Русские войска для охраны берегов Балтийского моря уже маршировали в сторону Мекленбурга в распоряжение Дмитрия Платоновича. Фактически, Мекленбург уже был в кармане у Русского императора. И поэтому он позволил себе не торопиться со свадьбой. К тому же Елене Павловне только должно было исполниться пятнадцать лет, и Мария Фёдоровна беспокоилась за здоровье дочери в связи с таким ранним замужеством.

Павел пошел ей навстречу.

Помолвка молодых была назначена на начало мая. А свадьбу было решено сыграть осенью. Государь рассчитывал на то, что к тому времени уже наладится обстановка в Европе и будет возможным сыграть свадьбу и Сашеньки с Иосифом. Идея о двух свадьбах в один день пришлась Павлу по нраву. И он всячески стремился подвести обстоятельства к тому, чтобы она осуществилась.

1799 год март

Стрельна, Константиновский дворец

Вторую неделю Варя жила в Стрельне и скрашивала скучные дни Анны Фёдоровны.

Впрочем, это Варьке, с её неугомонным характером казалось, что дни великой княгини невероятно скучны и тянутся, точно резиновые. Сама же Анна Фёдоровна, привыкшая к такому образу жизни, вовсе не считала своё времяпровождение скучным. А появление новой фрейлины Репниной, которая не могла сидеть без дела и просто фонтанировала различными причудами и фантазиями, внесло в её жизнь столько оживления, что Анна даже не помышляла о скуке. Она искренне считала Варю близкой подругой, и проводила с нею все дни напролет.

Вот и сегодня Варвара опять затеяла что-то интересное! Обнаружив, что в задании зимнего сада существует бассейн с диковинными рыбами, Варя подбила великую княгиню устроить… рыбалку.

Анна пришла в восторг. Ей бы самой такая отчаянная идея ни за что не пришла в голову! К тому же Варя сама раздобыла где-то крючки и лесы. На пару с великой княгиней они соорудили удочки. И, выйдя в Зимний сад, накопали там червей. Правда, копала и собирала червяков в банку только Варя. Анна при виде этих грязных извивающихся тварей, визжала и отпрыгивала в сторону.

Варя со знанием дела продемонстрировала, как следует правильно насаживать червяка на крючок. И как аккуратно закидывать удочку в воду. Поначалу Анна Фёдоровна отвратительно морщилась и жалела бедных червей. Но затем увидела, как в прозрачной воде какая-то глупая рыбина подплыла к наживке и, схватив её скользким ртом, попалась на крючок и задёргалась. Анна запрыгала, хлопая в ладоши.

Спустя четверть часа, она сама, закатав атласные рукава, уже безжалостно насаживала червя на крючок, забрасывала в воду и, ликуя, вытаскивала на мраморный бордюр попавшуюся рыбёшку. Весь улов барышни выбрасывали обратно в бассейн.

Варька невольно покосилась на открытые руки великой княгини и увидела свежие два багровых отпечатка:

– Анна Фёдоровна, он что, снова бил Вас?

– Нет. Вчера явился пьяный и, падая, ухватился за мою руку.

Варька не выдержала:

– Как Вы можете так равнодушно к этому относиться?! Так не должно быть! С этим надо бороться!

– Как я могу с ним бороться? – удивлённо заморгала Анна, – Он сильнее меня.

– Ну, не буквально, – пояснила Варя, поражаясь её недалекости, – Ведь это унизительно! Вы – великая княгиня, а с Вами обращаются, как с крепостной девкой, простите, ради бога, за сравнение. Пожалуйтесь священнику и подайте прошение на развод!

– На развод?! – Анна растерялась, – Павел Петрович не даст согласия. Да и Мария Фёдоровна тоже. Это же скандал. Они не любят скандалов.

– Подумаешь, какие цацы! – возмутилась Варька, – Мало ли чего они не любят?!

– Нет-нет, – отрицательно замотала головой Анна, – Они меня сожрут. Я их боюсь.

– Тогда надо бежать.

– Куда? – опешила она.

– Вам, что некуда бежать? У Вас есть родственники, близкие?

– У меня родители в Кобурге, четыре брата и четыре сестры. Вернее, сестёр уже три; Антуанетта вышла замуж и уехала в Вюртемберг.

– Ну, вот! – обрадовано кивнула Варька, – Неужели родня Вас не поддержит? Вам следует к ним съездить.

– Мне не разрешают выезжать за границу без мужа, – призналась Анна Фёдоровна.

– Значит, надо придумать причину, по которой Вас будут вынуждены отпустить.

– Какую?

– К примеру,… тяжелая болезнь, – предложила Варя, – Которую можно вылечить только за границей. На водах! Ведь император обязан проявить заботу о здоровье невестки? Не даст же он Вам умереть? Ведь это тоже будет скандал!

Анна Фёдоровна задумалась:

– Ты, действительно, считаешь, что у меня получится сбежать от мужа? Но Павел Петрович вернёт меня насильно!

– Не осмелится. Если Вы будете в Германии, и Ваши родители дадут Вам приют, то Вы смело заявите императору Павлу: либо он даёт согласие на Ваш развод с сыном, либо во всех Европейских газетах напечатают подробно о том, каким унижениям Вас подвергали в семье Романовых! Раз они так боятся скандалов, устройте им этот скандал!

Анна смотрела на фрейлину круглыми глазами:

– Ого… Это было бы сильно!

– Так сделайте это!

– Если бы я была такая смелая, как ты, – вздохнула великая княгиня.

– А кто Вам сказал, что Вы не такая?

Зимний дворец

Великий князь Константин тем временем мучился смятением чувств. Он полагал, что, отправив Ивана на войну и насильно поселив Варвару Николаевну у себя во дворце, он сделает её жизнь невыносимой. И таким образом, отомстит ей за оскорблённое самолюбие.

Но пока всё выходило не так; он лишь всё больше распалялся страстью к Репниной. И желание мести у Константина постоянно перемешивалось с нескрываемым восхищением и даже уважением, чего он не испытывал прежде ни к одной из представительниц прекрасного пола.

Теперь же, имея возможность наблюдать в непосредственной близости этих двух женщин: Варвару Николаевну и супругу, Константин каждый день утверждался в мысли, как умна, изобретательна и желанна одна из них. И как в той же степени глупа, пуста и отвратительна для него вторая. И мечта избавиться, наконец, от опостылевшей ему жены и отвести под венец княжну Репнину, превращалась в навязчивую идею.

Наблюдая прекрасное настроение Павла по поводу состоявшейся только что помолвки Сашеньки и намечающейся у Елены, он решил попытать счастья и направился на аудиенцию к отцу.

– Развод?! – вытаращил глаза Павел, – Нет! Нет! И нет!! Что, в самом деле, за блажь? Если тебе так не угодна жена, заведи себе фаворитку.

– Нет, отец, она должна стать моей женой, – попытался возразить Константин.

– Вот как? Эта девица смеет ставить тебе, великому князю, такие условия?! – поразился Павел, – Да кто она такая!

– Отец, это не она, это я ставлю такие условия.

– Чушь! Я сказал, никакого развода.

– Ну, почему?!! – в голосе сына прозвучало столько отчаяния, что Павел ретировался и сменил гнев на милость. Он подошёл ближе и обнял его за плечо:

– Константин, ты – сын императора. И вся твоя жизнь – это частичка семьи Романовых. Развод – это крайняя мера, когда нет другого выхода в отношениях.

– У меня именно этот случай.

– Перестань, – поморщился Павел, – Какой там случай? Твоя Анна вполне милая и послушная. Она пока не родила тебе детей, но она ещё молода и, у неё всё впереди. Кстати, она великолепно поёт; я слышал недавно и был восхищён. За что наказывать её разводом? Между прочим, её семейство нам теперь вдвойне родня; младший брат твоей материи недавно женился на сестре Анны.

– Ну, и что? – взбрыкнул Константин.

Но Павел настойчиво сдавил рукой его плечо:

– К тому же, с твоей стороны очень жестоко именно сейчас настаивать на разводе, в то время, когда Анна так больна и нуждается в лечении.

– Кто болен? – опешил Константин, – Она больна? С чего Вы взяли?!

– Вот видишь, – укоризненно покачал головой Павел, – Ты совершенно не интересуешься женой. А, между тем, она была у меня второго дня и просила позволить повидать родных и съездить на воды полечиться. Вид у неё был, и вправду, болезненным. Я поговорил с её доктором, и он подтвердил мне, что у Анны Фёдоровны душевные расстройства. И ей просто необходимо полечиться.

– Вот и отлично, пусть отправляется в Европу! – буркнул Константин; его самого разрывало от отчаянного желания куда-нибудь сбежать. Только можно ли сбежать от самого себя?

– И тебе бы следовало заняться каким-нибудь серьёзным делом, чтобы отвлечься от пустых мыслей, – посоветовал Павел, – Это от безделья одна блажь в голове! Подумай на досуге.

У Константина напряженно прокатись по скулам желваки:

– Так отправьте меня на войну, отец!

– Ты это серьёзно? – удивился тот.

– Да. Я желаю принять участие в военных действиях против французов! Считаю это своим долгом. И требую направить меня в любое угодное Вам подразделение.

Взгляд у Павла сменился с удивленного на – гордый. Он радостно обнял сына и, польщённый, произнёс:

– Вот это слова достойные цесаревича! Вот кто мне настоящий сын и наследник, не то, что этот размазня Александр. Молодец! С завтрашнего дня назначаю тебя волонтёром в полк к Суворову. Отправляйся в Италию за славой, сынок!

Тот же день

Стрельна, Константиновский дворец

Константин вернулся в Стрельну угрюмый и злой. Он вихрем поднялся на второй этаж и без предупреждения ворвался в покои к супруге.

Анна Фёдоровна с Варей увлечённо что-то мастерили, склонившись над коробками с россыпью разноцветных бусин и шёлковых ниток. Обе вздрогнули от внезапного вторжения Константина Павловича, и по его лицу поняли, что сейчас разразится скандал.

Великий князь, дёргая ноздрями, склонился над Анной:

– Сударыня! Вы, оказывается, жутко больны?! Да? Прикованы к постели и не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой! – он в гневе пнул корзинку с рукоделием, расшвыряв в разные стороны клубки и бусины, – И давно Вы завели привычку докладывать о своём здоровье императору?! А?!

Анна испуганно сжалась в комок, ожидая, что её сейчас будут бить. А Константин распахнул плательный шкаф и начал выбрасывать оттуда её вещи:

– Раз Вы так нуждаетесь в лечении, так не теряйте времени! Собирайтесь! И хоть завтра мотайте, куда Вам заблагорассудится. В Европу! В Кобург! К чёртовой матери!

Анна Фёдоровна, тихая, как мышка, наблюдала, как разлетаются по комнате её платья, и не могла понять, что это значит? Муж отпускает её? Или же, напротив, он разгневан её желанием уехать?

Выпотрошив шкаф, Константин перешагнул через ворох одежды и схватил за руку Варю:

– Идёмте! Мне нужно с Вами переговорить! – и потянул её прочь из комнаты. На пороге обернулся к жене и прикрикнул, – А Вы собирайтесь! Собирайтесь!

Константин притащил Варьку в её покои, грубо запихнул внутрь и притиснул к стене:

– Завтра же я выпровожу мою матрёшку в Кобург! Пусть едет; скатертью дорога! Но я настаиваю, слышите, чтобы Вы оставались здесь, во дворце. Это приказ! И он не обсуждается!

– Константин Павлович, но ведь я не Ваша фрейлина. Что я буду здесь делать?

– Не бойтесь. Меня здесь не будет. Я тоже уезжаю.

– Куда?

– В Италию. На войну.

Она искренне удивилась:

– На войну? Зачем Вам это?

Он ехидно прищурился и усмехнулся:

– Забавно… Равнодушное «зачем Вам это» и только? Признаться, мне хотелось бы другого ответа. Интересно, когда Вы провожали Щербатова, Вы ведь, наверное, плакали, вешались ему на шею, целовали его. А? Варвара Николаевна, неужели этой новостью я не заслужил хоть частички Вашей нежности?

– Постойте… Так Вы солгали?

– Нет. Это правда! Я заручился разрешением отца, и завтра же отбываю в Италию, в полк к Суворову. Туда, где служит наш любезный женишок!

Варька настороженно покосилась на великого князя:

– Для чего?

– Вы же дуетесь на меня, полагая, что я нарочно отправил Ивана Щербатова на войну?! Верно! Так и есть! Я записал его в ополчение, чтобы выдворить из столицы. На время или, может быть, навсегда!

– Вы поступили подло! – с упрёком высказала Варька.

– В любви, как на войне, все средства хороши!

– Подобными поступками Вы лишь роняете себя в моих глазах.

– Знаю! – скоропалительно подтвердил он, – Сегодня утром я неожиданно понял, что ошибся.

– Правда? Вы это поняли? – скептически изогнула бровь Варька.

– Я понял, избавиться от Щербатова, мало. Надо бороться! Поэтому я тоже иду на войну. И это будет наша с Иваном война! Но драться мы будем не за земли Италии; драться мы будем за Вас! За право обладать Вами!

– Вы забываетесь, Ваше высочество. Князь Щербатов – не игрушечный солдатик! Он – живой человек и, как и Вы, имеет право на счастье. А я – не вещь, на которую можно делать ставки. И я не желаю, чтобы из меня делали приз для победителя!

– Я сказал: будет так! – вспылил Константин, – Считайте, что я вызываю Вашего жениха на дуэль. Тот, кто выживет в этой войне, тот и женится на Вас!

– Но Вы не можете на мне жениться; Вы уже женаты!

– Если я выиграю этот бой, я сделаю всё, чтобы избавить себя от ненавистного брака с Анной.

На этих словах он крепко прижал Варьку к себе:

– Прощайте, Варвара Николаевна! Вы остаётесь пленницей этого замка. Распоряжения слугам я уже дал. Вам позволительно делать всё, за исключением одного – покидать Стрельну. Так что ждите с нетерпением своего героя-освободителя.

Она бросила в него гневный взгляд.

– Не будьте так жестоки; поцелуйте меня на прощание, – попросил он, – Всё-таки, я еду на войну. Кто знает, вдруг эта наша последняя встреча?

И, не дожидаясь ответа, поцеловал её сам. Затем стремительно вышел прочь.

Варька вытерла губы тыльной стороной ладони и медленно сползла по стене на пол:

– Господи, вот я дура-то! Зачем я втянула Ивана в эту нелепую затею! Да ещё сама научила Анну, как сбежать от мужа и добиться развода…

1799 год март

Санкт-Петербург

Высокое положение графа Юлия Помпеевича Литта не давало покою Ростопчину.

Этот сицилиец был обласкан государем и осыпан наградами сверх всякой меры! Государь пожаловал ему одно из десяти командорств, которое приносило 10 тысяч рублей дохода, и присвоил ему графский титул. Теперь Юлий Помпеевич стал дважды графом – российским и итальянским. И дважды командором, поскольку одно командорство у него уже имелось на далёкой Сицилии.

А тут ещё Павел сделал Юлия Помпеевича первым шефом созданного Кавалергардского полка, выполняющего обязанности личной охраны императора и великого магистра ордена. Его старший брат Лоренцо тоже перебрался в Санкт-Петербург на правах представителя Папы Римского. И оба брата окончательно вскружили голову Павлу благородными утопическими идеями о рыцарском «крестовом походе» против революционной Франции и объединении под своим крылом всех европейских монархов.

Поскольку Павел был неудержим в мечтах, то его понесло дальше; и он уже захотел увидеть себя объединителем двух церквей – католической и православной. И даже подумывал о том, чтобы занять место Папы Римского… К февралю 1799 года Юлий и Лоренцо были самыми приближенными особами к императору.

Фёдор Ростопчин был в ярости; он терпеть не мог, что кто-то крутит императором, как ему вздумается, в обход интересов самого Ростопчина. Одним словом, с засильем этих двух братцев-сицилийцев необходимо было кончать!

Фёдор Васильевич в этом был непревзойдённым мастером. Ему в несколько дней удалось лживыми наветами подорвать авторитет братьев в глазах императора Павла. И Лоренцо был отослан от российского двора назад в Сицилию. А Юлий Помпеевич приказом государя 18 марта уволен от службы и выслан в поместье жены своей графини Скавронской.

На место Литты шефом нового Кавалергардского корпуса назначен был князь Владимир Петрович Долгоруков.

1799 год март

Австрия, Вена

14 марта 1799 года военный корпус под командованием Суворова прибыл в Вену. Первоначальными намерениями русско-австрийского войска было освободительное движение по Северной Италии. Для этого Суворов с армией должен был двинуться в Италию и там, объединившись с русским корпусом Розенберга, вступить в военные действия против французской армии.

Что это был за корпус Розенберга, оказавшийся на то время раньше Суворова в пределах Италии?

Надо сказать, что, едва князь Репнин и австрийский император Франц ударили по рукам в соглашении на бракосочетание Иосифа и Александры Павловны, как Павел на радостях повелел сформировать на западной границе 12-ти тысячный военный корпус, в напоминаниях о котором австрийцы ему уже «плешь проели», под начальством генерала-от-инфантерии Андрея Григорьевича Розенберга, старого заслуженного воина.

Итак, с начала сентября 1798 года солдаты Розенберга расположились на границе с Австрией, на квартирах в окрестностях Бреста и были готовы к заграничному походу. Но их выступление долго откладывалось по вине самих австрийцев, которые вели себя странно: с одной стороны, просили Павла ускорить движение вспомогательного корпуса, а с другой – возбудили бесконечные пререкания по обеспечению продовольствием русских войск, которое они обязались взять на себя.

На этой почве едва не произошёл конфликт, пока император Павел лично не вмешался и не урезонил невероятно скупого Франца. Только после этого русские войска перешли пограничную реку Западный Буг и вступили в пределы Австрии.

Но пока монархи спорили между собой, время шло. И когда русский корпус в ноябре достиг Кракова, то уже наступила ранняя зима, суровая и бесснежная. Дороги сделались скользкими, артиллерия и обозы ломались, а хорошо починить их на коротких днёвках солдаты не успевали. И Розенберг послал в Вену просьбу об остановке на несколько дней для отдыха.

Император Франц разрешил им остановиться на две недели в окрестностях города Брюна и сам приехал туда, чтоб произвести смотр войску. Смотром австрийский император остался доволен и… отдал приказ двигаться дальше незамедлительно! Напрасно Розенберг просил его повременить хотя бы до 8 января, чтобы основательно исправить материальную часть, на 20 декабря 1798 года было назначено выступление, и Розенберг был вынужден подчиниться.

Корпус двинулся к Дунаю и достиг его в первых числах января. Там получил внезапное приказание остановиться на квартирах в окрестностях городов Кремс и Санкт-Пельтен. Здесь русские войска простояли до марта, вследствие «невозможности», со слов австрийских министров, «идти в Италию зимой через Альпийские горы».

В сущности, все эти колебания австрийской политики были оправданы тем, что, император Франц ещё лелеял надежду сберечь свои военные силы, и с помощью русских запугать Наполеона войной и достигнуть целей при помощи одних угроз.

Находясь на постое возле Кремса и Санкт-Пельтена, войска Розенберга приводили в порядок материальную часть. Офицеры расслабились и развлекались, как могли. Наконец, 4 марта поступил приказ двигаться в северную Италию по маршруту: Брук, Юденбург, Виллах и Верона.

На подходе в город Виллах 28 марта их догнал фельдмаршал Суворов. Соединившись с войском Розенберга, он отдал приказ не останавливаться и продолжать движение. Днёвку было решено устроить только в следующем городе Конельяно.

29 марта 1799 года

Северная Италия, Конельяно

Иван Щербатов растянулся на земле; семь дней почти непрерывного движения вымотали молодого ротмистра и напрочь лишили сил. Иван провалился в сон в полёте над травой, призванной послужить ему постелью, и даже не заметил, как пролетело время. Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо:

– Вставай, приятель. Завтрак проспишь!

Иван, услышав волшебное слово «завтрак», мгновенно открыл глаза и улыбнулся:

– Завтрак- это хорошо!

И вдруг обрадовался ещё больше, узнав в офицере приятеля, который помог им с квартирой в дни коронационной церемонии в Москве:

– Василий! Грязев! Здорово!

– Иван? Щербатов? Вот так встреча! Здоров, приятель! Не ожидал тебя тут встретить.

– Я, признаться, и сам не ожидал тут очутиться, – сознался Иван, дружески обнимая Василия, – А ты, значит, капитан в корпусе Розенберга?

– Вообще-то мы гренадерский Московский полк, но здесь по приказу Аракчеева именуемся по фамилиям командующих. А ты в ополчении Суворова? Странно, я полагал, что кавалергардов берегут от подобных путешествий.

– До некоторых пор я тоже так думал, – хохотнул Щербатов, – Ну, да ладно, идём, дружище. Позавтракаем и, заодно, поболтаем. Расскажи мне, что тут у вас, да как…

Друзья уселись с мисками какой-то жёлто-розовой бурды. Щербатов сморщил нос:

– Чего это?

– Чечевица, – пояснил Василий, – Ты ешь; лучше всё равно ничего не будет. Нас австрияки какой только гадостью ни кормят. Император их всё наше хозяйственное оснащение на себя взял. А сквалыга он ещё тот! За копейку удавится! Мы в Берлине почти два месяца стояли из-за того, что он с Павлом торговался за провиант, как визгливая баба на ярмарке. Хотел, собака, чтоб мы только за два фунта хлеба в день ему воевали! Ладно, наш Андрей Григорьевич грудью встал; говорит: клянусь, мои солдаты не перейдут границу до тех пор, пока им не будет назначен достойный паёк! И письмо Павлу Петровичу написал. Тот за нас вступился; спасибо ему. Франца пристыдил и выжал из него ещё крупы полтора гарнца в месяц. Но, кто ж знал-то, что в Австрии крупа разная бывает. Вот и едим эту гадость уже третий месяц.

– Н-да, – Иван зачерпнул ложкой кашу и отправил в рот. Пожевал с пренебрежением и, сделав усилие, проглотил, – Так вы, значит, по австрийским землям уже третий месяц ходите?

– Больше! С прошлой осени тут мотаемся, как дерь… о в проруби! Поначалу-то нас хорошо встречали. Продукты в срок поставляли. Шли мы по две-три мили в день. Полячки нас на постой привечали; вечеринки устраивали с угощением. Красота! Мы в Краков пришли; там уж мороз ударил, а снега-то нет. Дороги вымерзли; мы по ним свои подводы с обозами раздолбали, а за одним и обувку свою никчёмную. Одним словом, пришли в Краков босые и бестележные. Розенберг давай писать Францу, чтоб разрешение дал остановиться – оправиться, починить всё, да раздобыть обувь понадежнее.