Читать книгу Королевская кровь. Горький пепел - Ирина Котова - Страница 3

Вторая половина марта, Бермонт

Полина

Ее величество Полина-Иоанна, одетая в тяжелую шубу и плотный платок, веселая и разрумянившаяся, как деревенская девушка, сидела на пеньке в заснеженном лесу пригорода Ренсинфорса и развлекалась тем, что лепила снежки и сбивала ими шишки. Вокруг, стараясь не попадаться королеве на глаза и отслеживая траекторию снежных снарядов, расположилась охрана. На ветках, привлеченные небывалой суматохой, шныряли серые белки и, зависая на качающихся ветвях, укоризненно стрекотали и дергали пушистыми хвостами.

Полина уже больше недели выезжала в этот лес по совету шамана Тайкахе и с удовольствием гуляла меж сосен – для нее в первый же день прокатали в глубоком снегу тропинку, и королева чинно вышагивала по короткому маршруту, слушала чириканье согревшихся на солнышке пташек… и жутко скучала. Зато время бодрствования сразу увеличилось почти вдвое и иногда достигало трех часов. Лес давал силу – Поля чувствовала, как живительная энергия струится среди древесных стволов, пахнущих смолой и хвоей, и наполняет тело легкостью. Лес лечил, лес шуршал свои песни на пару с ветром, шалил, осыпая снегом с еловых лап, радовал то спустившейся за угощением белкой, то зайцем или огромным сохатым, тяжело раздвигающим сугробы мощной грудью.

Живность Полину не боялась, подходила близко, тыкалась в руку, съедая угощение – то ломоть хлеба, посыпанный солью, то морковку или яблоко, – но стоило шевельнуться кому-то из охраны, как звери заполошно бросались прочь.

– Почему они вас боятся, а меня нет? – спросила она у подполковника Свенсена, который в один из дней выехал вместе с королевой, чтобы лично проверить место, где она гуляет.

– Вы супруга сына Хозяина лесов, ваше величество, – добродушно пояснил комендант замка Бермонт, цыкая на наглую белку, примеряющуюся, как бы прыгнуть с сосны на королеву. – Ему подчиняются все звери. Они чувствуют это и идут к вам, несмотря на то что и вы, и Демьян пахнете хищниками, как и мы.

Полине скоро надоели снежки, и она поднялась, решив пройтись и подумать, чем заняться завтра. Все эти дни она исправно писала письма мужу, принимала просителей, даже участвовала в нескольких выездах по военным частям Ренсинфорса, где произнесла зажигательные речи о том, что спокойствие мирных граждан столицы зависит от бравых солдат и она лично, королева, глядя на них, тоже спокойна. На ее столе лежала целая стопка с просьбами посетить важные мероприятия, так что выбор был. Но ей ничего не хотелось. Ей хотелось к Демьяну.

Однако Полина точно знала, что сейчас не время мешать ему. Она может только помочь, занявшись его делами здесь. Поэтому – да, и посетит открывшийся завод и раненых бойцов, и выпьет чаю с женами линдморов… и много чего еще сделает, только бы он гордился ею.

Она шагала по скрипящему, кое-где оплавленному весенним солнцем снегу, а охрана, рассыпавшись, неслышно закрывала ее от возможных злоумышленников. Было тихо. Тронутый только звериными следами снежный покров сверкал белизной, и Поля снова погрузилась в ощущения того, как течет к ней первородная энергия, свежая, чистая…

– Королева!

Раздалось рычание, глухие ругательства. Полина с удивлением подняла голову, щурясь на ярком солнце, – гвардейцы шагах в двадцати сбоку от нее крутили руки голому обросшему мужику.

– Королева! – снова позвал он яростно. Его швырнули на колени.

Она еще сощурилась, приставила ладонь козырьком к глазам и шагнула вперед. И с удивлением узнала в скрученном дикаре главаря заговорщиков Ольрена Ровента. Сейчас он скалился и утробно ворчал, стоя с заведенными за спину руками, но вырваться не пытался и, кажется, совсем не чувствовал холода.

– Мне нужно поговорить с тобой! – рычаще рявкнул он.

– Ваше величество, не подходите к нему, – предупредил командир группы охраны. Гвардейцы окружили королеву, защелкали затворы автоматов. Часть бойцов прочесывала лес. Им и так попадет от Свенсена, что не заметили Ровента, подпустили близко. Будь у него оружие – вполне мог бы выстрелить или метнуть нож.

– Я один, – сообщил он громко и презрительно оглядел напряженных гвардейцев. – Я не нападу, клянусь. Мне надо, чтобы ты послушала меня!

Пол сжала зубы и, отвернувшись, пошла к опушке, где ждали машины. Этот берман хотел убить ее Демьяна.

Позади раздались раздраженное рычание, звуки возни, быстрых шагов и ударов. Пол, не оборачиваясь, ускоряла шаг, хотя внутри все сжималось.

– Прошу! – крикнул он сдавленно. – Ваше величество!

Вышло у него это так, будто он через силу выталкивал из себя слова. Снова раздались звуки борьбы. Полина еще ускорилась.

– Моя королева! – прокричал Ровент со злостью, сквозь которую пробивалось отчаяние. – Ты моя королева! Я прошу! Прошу тебя о милости!

Пол поморщилась, потерла ладонью замерзшие нос и щеки и со вздохом остановилась.

«Твое слово – милосердие», – прозвучал у нее в голове тонкий и скрипучий голос доброго Тайкахе, мудрого Тайкахе. И Полина обернулась. Линдмор, отбиваясь от охраны, рвался за ней, но его отшвыривали, пытались вязать, он ревел и бился в руках гвардейцев, и в чертах Ровента проступало все больше медвежьего.

– Уберите его скорее! – резко скомандовал командир группы.

Полина снова вздохнула.

– Стойте, – звонко приказала она и подняла руку. – Он просил о милости, и я не откажу. Только, пожалуйста, дайте ему во что-нибудь одеться.

– Чего ты хочешь, Ольрен Ровент? – спросила она, когда бермана, уже одевшегося, подвели к ней. Глава клана одичал, зарос, и глаза его были звериными. А еще – тоскливыми.

– Король наказал нас, – сказал он глухо. – По праву своему наказал, я не оспариваю его право. Он связал нас с тобой своим словом, и, когда мы стали оборачиваться после полудня, поняли, что ты возвращаешься.

– Возвращаюсь, – согласилась Полина. – Благодаря Демьяну. Так чего же ты хочешь, Ровент? Отменить наказание? Считаешь, что оно сурово, после того как вы предали и его, и меня?

– Нет. Будь моя воля, я бы не оставил в живых нарушивших слово и пошедших против Хозяина лесов, – рычаще проговорил Ольрен. – Наказание мягко, и король проявил слабость.

– Чушь какая! – резко ответила Полина. – Только глупые люди принимают милосердие за слабость!

– Ты чужачка! – рыкнул Ровент, оскалившись, но Пол, выпрямившись, выдержала его дикий взгляд, и он моргнул удивленно – медвежьи черты снова пропали – и опустил голову. – Ты многого еще не понимаешь, потому что чужая Бермонту, – продолжил он тише. – Но ты смела и верна, и я клянусь, что больше не пойду против тебя.

– Я уже не чужая, – сердито возразила Пол. – Посмотри на меня, Ольрен Ровент! Я люблю эту землю и вашего короля. И эта земля приняла меня, и Великий Бер принял, и его сын назвал меня женой. Что с того, что я не родилась в Бермонте, если мое сердце здесь? И третий раз я тебя спрашиваю: чего ты хочешь? Ты пришел извиниться передо мной?

– Нет, – буркнул линдмор и замолчал. Пол вздохнула и развернулась, чтобы уйти. Иначе она так до оборота ни о чем проговорит. – Подожди, – сказал он ей в спину. – Попроси его принять нас в действующую армию. И на время войны вернуть нам возможность свободного оборота. Тебя он послушает.

– А вас – нет? – скептически уточнила Полина, поворачиваясь.

Ольрен Ровент

Ровент качнул головой.

– Не станет слушать, разорвет. Сын мой, как началась война, пытался просить его за нас и получил отказ. Поэтому я начал искать встречи с тобой и пришел к столице. Берманы моего клана, живущие в городе, сказали, что твой кортеж каждый день ездит по одному маршруту к лесу. – Он сжал кулаки. – Поговори с мужем. Тебя он не тронет, иначе не стал бы я через женщину своего добиваться. Сама посуди: нас восемьдесят сильнейших берманов. Мы встанем за его спиной, станем его опорой. И наши войска приучены служить нам.

– Откуда мне знать, что ты не предашь повторно? – спросила королева. – Как я могу уговаривать Демьяна, зная, что ты можешь ударить в спину?

Берман зарычал, глаза его пожелтели. Гвардейцы придвинулись ближе, но Полина остановила их жестом.

– Я говорю, что ты многого не понимаешь! – рычал Ровент. – Это и моя страна, и моя земля! Демьян – мальчишка, но на нем благословение праотца нашего. Не знаю, как ты победила его болезнь, но, пока он жив, я не пойду против него. И никто не пойдет. Но и стоять в стороне, пока наши люди там бьются, – это позор. Не помочь ему – позор. Только он не хочет нашей помощи! Даже слышать о нас не хочет! А ведь если он не выстоит, беда придет в каждый дом. И в мой тоже. Там воюют мои люди. Мои дети. А я здесь, в шкуре, на зайцев охочусь! – он зло сплюнул. – Поговори с ним, королева. Моя королева! Попроси его.

– Он не согласится, – хмуро сказала Пол. – Это и так понятно.

Ее начало клонить в сон, как всегда бывало перед оборотом. И сквозь туман донеслось рычащее:

– Поговори. Прошу. Поговори. И у тебя не будет вернее бермана. Поговор-р-ри-и-и…

* * *

«Демьян, здравствуй, любимый мой муж.

Ответ на мое прошлое письмо еще не пришел, но я решила написать тебе, не дожидаясь его. Я буду просить тебя об одной важной вещи. Мне трудно это делать, но, наверное, каждому нужно давать возможность искупить свой проступок. Пожалуйста, только не отказывайся сразу, подумай…»

Король Бермонта читал письмо от Полины, поглядывая из палатки на горы, окрашенные рассветным солнцем. Долина, ставшая непроходимой после озерного цунами, вот-вот должна была застыть окончательно, и тогда враги наверняка снова предпримут массированную попытку прорыва. Они и так не дремали – войска Бермонта и ближайшие к долине города постоянно подвергались нападениям с воздуха, и потери были серьезные. Пока собьешь одну «стрекозу», остальные уже тут, налетают как саранча, жрут солдат, повреждают орудия и укрепления.

В соседних городах иномиряне налетами грабили магазины, пополняя свои запасы. Конечно, и артиллерия Бермонта постоянно «гладила» склон, на котором находился проход, но и незваные гости из Нижнего мира уже перебрались на другую сторону горы, а подкрепление к ним выходило по ночам, спешно пробираясь к своим в промежутках между обстрелами.

Демьян тоже ждал замерзания разлившегося озера, заполненного жидкой грязью, обломками строений и деревьев. К лагерю подтягивались последние части с отдаленных линдов Бермонта, враги были взяты в полукольцо, и король с военными командирами разрабатывали план прорыва к переходу. По горам армия не пройдет, обойти, чтобы напасть с тыла, – значит потерять несколько недель, а то и месяцев. Так что, как только лед станет крепко, нужно будет сразу начинать битву – иначе и враг накопит силы, и потерь будет куда больше.

Перед палаткой его величества остановился адъютант, отдал честь. Бермонт неохотно отвел взгляд от письма Полины, проглядел второе – доклад Свенсена об инциденте в лесу – и хмуро спросил:

– Какие-то новости?

– Да, ваше величество, – бодро сообщил берман. – Опять нашли в стороне от лагеря троих связанных иномирян. Сейчас начинаем допрос. Судя по всему, они из аристократов, богато одеты. По-бермонтски не говорят. Вокруг медвежьи следы, уходят в лощину. Прикажете пройти по следам и привести сюда помощников?

– Нет, – рычаще ответил Бермонт, – я знаю, кто это. И видеть их не желаю. Иди, Ненсан. Сообщишь, когда закончите допрос.

Из записки Демьяна Бермонта коменданту замка Бермонт Хилю Свенсену:

«Увеличить количество охранников моей супруги, но оберегать ее без навязчивости. Старшего охраны, подпустившего к Полине Ровента, отстранить от должности, бойцов перевести на патрулирование на месяц без увольнительных. Ровента вывезти к его землям и выпустить, раз он пришел просить милости у моей жены как у королевы, а не угрожать или мстить. Подобного больше не должно повториться. Я очень недоволен, Хиль».

Из письма Демьяна Бермонта Полине Бермонт:

«Полюшка, жена моя, целую твои руки.

Рад, что срок твоего бодрствования увеличивается и ты находишь время и на прогулки, и на дела. Посетить раненых, как ты желаешь, – благое дело. Но помни, что главное твое дело – восстанавливаться. И ждать меня.

По поводу твоей просьбы: ты знаешь, что я не могу отказать тебе и никогда не смогу. Поэтому, прошу, всегда хорошо обдумывай свои просьбы. Обещаю, хотя это и тяжело мне: если мятежники докажут, что достойны прощения, я сниму с них наказание. Но не ты должна печалиться об их искуплении, а они. И полно об этом.

Здесь все так же холодно и серо, мы периодически переходим в атаки и отвечаем на атаки врагов, но это все незначительные стычки в ожидании главного боя.

Устал от зимы. Весна в горы приходит поздно. Я совсем одичал и скучаю по твоему запаху и смеху, Поля. Жду, когда смогу снова прикоснуться к тебе.

Демьян».

* * *

«Мариан… муж. Дети. Василь, Андрюша. Мар… Мартинка. Мартина. Сестры… сестры. Ани, Марина… Ани. Помнить, мне нужно помнить, чтобы вернуться! Ани, Марина… Поля, Алина, Каролина… Муж. Мариан…»

Огонь мощен, тысячелик и ужасен. Все на свете подвластно ему: дело лишь в температуре горения. Да и сам мир состоит из пламени – не считать же значимым противовесом смешные десятки километров земли, воды и воздуха над шаром из расплавленной породы.

Огонь коварен, капризен и жесток. Одна из первородных стихий, неукротимый убийца, безумный, когда стелется по земле лесным пожаром или льется по склонам вулканов кипящей алой лавой. Но он же дает жизнь, тепло, кров, пищу и свет. Если нынешним богом цивилизации является электричество, то без огня и цивилизации бы не случилось.

Огню почти невозможно сопротивляться, будь ты огромной горой – или крошечной дочерью бога, потерявшейся в обилии силы и самой ставшей огнем.

Здесь царит кромешная тьма, полная пылающей мощи. Ты не видишь стихию – но она слепит алым, золотым и белым; не осязаешь – но она скручивает тебя чудовищным давлением со всех сторон. Нет верха и низа, нет начала и конца – и единственным ориентиром является зов, низкий, как рев горна, на который ты стремишься, не понимая, далеко ли еще до источника и что он хочет от тебя.

И единственной задачей становится сохранить себя. Нет возможности плакать, метаться и прятаться, нет способа отказаться от испытания и вернуться в комфортный мир. Потому что потоки первородной стихии, сквозь которые ты проносишься, стирают память, стирают чувства и скоро сотрут и тебя, растворят, примут в свои объятья. И, чтобы этого не случилось, ты как заклинание повторяешь: «Мне надо вернуться. И помнить. Мариан… Василь, Андрюша… Мартинка. Ани, Марина…»

* * *

Вторая половина марта, Рудлог

Мариан Байдек стоял у лавового озера в усыпальнице Иоанна Рудлога, не обращая внимания на огнедуха Ясницу, с мурчанием вьющегося у ног, и порхающих вокруг бабочек-искрянок. Уже больше недели барон каждый вечер спускался в этот огромный круглый зал, украшенный исполинскими фигурами и фресками. Звал жену, молился Красному, глядя то на бледный профиль нетленного первого Рудлога, то на бурлящую лаву и надеясь, что вот-вот расступится она и выпустит его Василину.

Но королева не появлялась, и не слышал принц-консорт никакого отклика. И все равно упорно приходил сюда, приближался к пылающему озеру так близко, как мог, и снова звал, и снова молился, запрещая себе думать, что жена, возможно, не вернется никогда.

Огнедух Ясница, неожиданно навязавшийся в спутники Байдеку, тоже не вносил какой-либо ясности. Первый раз он присоединился к Мариану, когда тот собирался на утренние занятия, – просто вынырнул из камина, который продолжали топить, как того желала Василина.

– Не сожги ковер, – скупо предупредил принц-консорт. – Зачем явился?

– Мне там ску-у-у-учно, – объяснил стихийный дух, нагло потягиваясь на драгоценном ковре и выпуская огненные когти. Но ткань на удивление не тлела. – С вами, людьми-и-и, интере-е-еснее. Можно с тобо-о-о-ой?

«Интереснее» было не только ему. Дворец постепенно наводнялся незваными гостями: по коридорам туда-сюда периодически проносились искрянки, в каминах иногда замечали пляшущих огненных ящериц всех оттенков огня – будто с пестрыми шкурками, с языками пламени вместо гребешков и глазами сияющего белого цвета. На камерах наблюдения видно было, как посреди пустых залов над мраморными полами и узорным паркетом кружатся небольшие огненные вихри с глазами, при малейшем звуке оборачивающиеся то птицами, то зверями и улепетывающие в камины. Байдек с тревогой думал, что вся эта огнебратия может снова разыграться и устроить пожар или нечаянно сжечь кого-то из слуг или гостей дворца. И супруги нет, чтобы их приструнить.

– Можно-о-о? – нетерпеливо повторил гепард.

– Можно, но чтобы никого не напугал и не покалечил. – Мариан направился к двери: тренировка ждать не будет. – Ты знаешь, что сейчас с Василиной?

Огнедух, помотав башкой, вскочил на лапы и потрусил следом.

– Я так глубоко-о-о не забира-а-а-аю-ю-юсь, – прогудел он сокрушенно. – Разнесет стихи-и-ией. Но я почую-у-у-у, когда появи-и-ится-я-я. Хоче-е-ешь, скажу-у-у?

– Хочу, – суховато согласился Байдек и на ходу с силой потер переносицу.

Разбрасывающий искры гепард с удовольствием пробежал с гвардейским полком весь маршрут, иногда ехидно потявкивая в адрес косящихся на него бойцов, с интересом понаблюдал за упражнениями и, обернувшись огненной птицей, улетел в сторону дворца.

Второй раз Байдек обнаружил его в детской, когда на испуганные крики няни прибежали гвардейцы и, увидев незваного гостя, позвали на помощь консорта. Пылающий огнедух спокойно лежал на полу и дергал хвостом, который ловила Мартинка, а мальчишки валялись у него на боку. Бледная Дарина Станиславовна уговаривала их отойти от переливающегося алым незваного гостя.

– Люблю-ю огонечков, – прогудел Ясница, увидев Байдека, и демонстративно лизнул подползшую принцессу в лицо. – Они веселые.

Мартина действительно смеялась так заливисто, что начала икать.

– Ваше высочество, – дрожащим голосом, но твердо сказала няня, подхватывая подопечную на руки и опасливо отступая от духа. – Ну куда это годится? Он же опасен! И мне с ним не справиться, никакой дисциплины!

Ее высочество, словно в подтверждение этих слов, начала орать и извиваться на руках, требуя вернуть ее к кисе.

– Никуда не годится, – согласился Байдек под вопли дочери, внимательно разглядывая гепарда. Тот раздраженно дернул хвостом раз, другой и наконец пристыженно прогудел:

– Можно-о-о?

– На прогулках – можно. А здесь главная – Дарина Станиславовна, – принц-консорт кивнул в сторону няни. – Если хочешь поиграть с детьми, у нее спрашивай.

Огнедух недовольно фырчал, огнедух шипел, раздраженно выпуская искры и топорща усы-молнии, но в конце концов, видя, что представление не имеет успеха, широко и нагло зевнул и качнул головой:

– Ладно-о-о.

– Василь, Андрей, – позвал Мариан.

Мальчишки быстро поднялись, подошли к нему. Огнедух, видимо, решил воспользоваться паузой, чтобы сыскать распоряжение няни, потому что запрыгал перед орущей принцессой, закрутился огненным колесом, и Мартина замолчала от удивления.

Байдек потрепал сыновей, с любопытством наблюдающих за представлением, по белобрысым макушкам.

– Запомните: вам такие духи не опасны, но обычным людям они могут нанести вред. Вы обязаны следить, чтобы никто не пострадал. Я разрешу вам играть с ними, но это, как и со щенками, прежде всего ответственность.

Сыновья внимали, но то и дело косились на вытворяющего фокусы огнедуха. Глазенки их горели. Что делать, слово «ответственность» куда скучнее слов «удовольствие» и «веселье». Поэтому и прививать сложнее.

– А мама еще не вернулась? – поинтересовался наследный Василь грустно. Андрюшка скривил губы, и Байдек покачал головой, прижал младшего к себе. Старший принц поколебался – шесть лет, уже ведь взрослый! – но все-таки тоже прильнул к большому и надежному папе.

– У мамы важное дело, – объяснил принц-консорт, глядя, как опущенная на пол Мартина с радостью ползает за вяло перебирающим лапами отползающим огнедухом. Няня, убедившись, что тот ее слушается, почти успокоилась. – Но я уверен, что она скучает и хочет поскорее вернуться к нам.

С тех пор Ясница находился либо рядом с Байдеком – к его появлениям привыкли уже и на совещаниях, и в гвардейском корпусе, и во дворце, – либо в детской. Он спал у кроватки Мартины, следил за ребятами на прогулках, с удовольствием носился с вымахавшими выше детей щенками – подарком Кембритча, – однако ни разу не позволил им себя коснуться. Очень редко, когда кипучая энергия младших Рудлогов выматывала и его, дух улепетывал в камин и прятался там. Дарина Станиславовна, поначалу ворчавшая и поглядывавшая с опаской, через несколько дней с удовольствием рассказывала занятому государственными делами отцу, как хвостатый нянька облегчает ей работу. А когда Мариан увидел, как няня наливает нахальному помощнику огромную миску, почти тазик кедрового масла, он понял, что сердце почтенной дамы растаяло.

Дел на принца-консорта с уходом Василины навалилась масса, и он с присущим себе методичным хладнокровием решал их одно за другим, не стесняясь обращаться за консультациями к специалистам. На Севере и Юге шли тяжелые бои, армия то продавливала иномирян и заставляла отступать, то сама уходила в оборону и оставляла важные рубежи… и Байдек проводил встречи с послами и чиновниками, посещал совещания, планерки, общался с генералами и министрами – но все время думал, как там Василина и что с ней сейчас.

Он звонил Марине, но та либо была на операциях, либо спала и перезванивала ему, когда он уже не мог ей ответить. Он звонил Полине, однако королева Бермонта сказала, что Василину она ощущает, но очень странно и слабо и не может определить, в какой она сейчас стороне. Наконец Байдек не выдержал и в один из редких дней, когда телепорты давали устойчивую связь, без пространственной ряби, навестил Ангелину в Истаиле.

Владычица вышла к нему, ожидающему в жарком цветущем саду, и пусть жесты ее были сдержанны, улыбка и тон показывали, как она рада. Ани совсем немного поправилась, чуть налившись цветом и соком на щедром солнце Песков, но все равно поражала хрупкостью и твердостью плеч, шеи и подбородка. Обняла зятя с величественной сердечностью – и, пока слуги накрывали легкий завтрак в беседке, сообщила:

– Муж мой скоро подойдет, он тоже будет счастлив видеть тебя, Мариан. И он будет не один.

– С Каролиной и Святославом Федоровичем? – поинтересовался Байдек.

– Нет, – Ани чуть поджала губы. – С Дармонширом, Мариан.

Байдек покачал головой и усмехнулся.

– Он везде. Я буду рад его видеть, как и Нории. Но сейчас мне нужна твоя помощь, Ангелина.

Владычица отослала слуг и выслушала его рассказ о произошедшем в усыпальнице.

– Я эти дни понять не могла, что же с Василиной происходит, – проговорила она задумчиво. – Сегодня собиралась к вам, но ты меня опередил. Если бы телепорты не заработали, пришлось бы просить Нории донести меня до Теранови, чтобы позвонить тебе. Отсутствие связи очень все усложняет.

– Она жива? – задал Байдек самый главный вопрос.

– Совершенно точно жива, Мариан.

– Но где она? – тяжело продолжил принц-консорт. – Где ее искать? Или она все еще там? – он посмотрел себе под ноги.

Ангелина изящно опустилась на покрытую цветастыми подушками скамью и тревожно тронула маленькую серебряную ложечку.

– Да, там. Теперь-то я это осознаю. Она внизу. В первородной нашей стихии. И если я верно все понимаю и судя по тому, что говорили о первородных потоках на Королевском совете, то только от Василины зависит, сможет ли она обуздать стихию и вернуться назад.

Ее перебил порыв ветра и оглушительный стук по крыше – на глазах изумленного Мариана из чистого неба над беседкой ударил град, и градины падали огромные, размером с кулак, секли деревья, с грохотом врезаясь в землю и раскалываясь на осколки, сияющие радугой на солнце. Северянин взглянул на Ани – та лишь спокойно покачала головой и чуть повысила голос.

– Издержки обучения, – пояснила она.

Град прекратился так же резко, как и начался, зато среди деревьев показался маленький смерч: он аккуратно лавировал меж стволов, не задевая ветки, но в конце концов все же врезался в дерево – листва взметнулась по спирали в небеса, и все стихло.

Они проговорили еще немного: Байдека интересовало, как дела у Каролины, Ани – новости с фронтов. А потом среди деревьев на дорожке к беседке показались Владыка Нории и сухощавый, исхудавший Дармоншир. Он что-то говорил дракону, иронически кривя рот, и Нории усмехался в ответ – видно было, что они пришлись друг другу по душе.

И хотя трудно было представить себе более разных мужчин, Мариан, глядя на то, как идут эти двое к беседке, подумал, что чем-то они неуловимо похожи.

– Дорогой брат, – Нории протянул гостю руку, и Байдек ее пожал. – Счастлив видеть тебя здесь.

– Я ненадолго, – предупредил барон. – Дела не ждут. А ты здесь какими судьбами? – он уже обменивался рукопожатием с Дармонширом. Глаза герцога казались шальными и немного безумными, будто он выпил или только что пережил адреналиновый всплеск. Нории тем временем сел рядом с супругой, что-то вполголоса спросил у нее.

– Напросился к Владыке в ученики, – пояснил Люк хрипловато, доставая из кармана сигарету и катая ее в руке. – Уже почти две недели мечусь туда-сюда между Дармонширом и Истаилом, отрываю Нории от дел, не даю спать ночами, так что удивительно, как Владычица до сих пор меня не прокляла за навязчивость.

Ани с великолепной невозмутимой иронией подняла брови.

– Я скорее пошлю тебе счет за порчу имущества, – сказала она ледяным тоном. – Я просила не устраивать эксперименты на территории города.

– Виноват, – усмехнулся герцог без малейших, впрочем, признаков раскаяния, – у меня пока еще проблемы с контролем стихии. Но сегодня дам отдохнуть от себя – уйду обратно в Дармоншир. Раз телепорт работает, надо этим воспользоваться. Вот-вот подойдут враги к фортам, надо проверить, как идет подготовка и сколько у меня еще времени. Если получится, опять вернусь сюда. Спасибо, кстати, за вооружение и инструкторов. Для Дармоншира это огромная помощь.

– Как Марина? – поинтересовался Байдек, кивая в ответ на благодарность.

– Я ее не вижу, – честно признался его светлость, доставая зажигалку. – Но Марину охраняют и при малейшей опасности вывезут к вам, Мариан, или к Талии, если с вашей стороны путь будет перекрыт. Ангелина, ты не против, если я закурю?

– Кури, – спокойно отозвалась Ани. – Марина тоже все время дымила, так что я привыкла. И прошу за стол. Дела действительно не ждут.

Завтрак в белоснежной резной беседке, залитой солнцем, меж ярких цветов и зелени и под трели старательных пташек оказался быстрым и уютным – маленькая передышка для четверых очень занятых людей, которые на короткое время пересеклись среди бешеной круговерти событий и дальше направились по своим делам. Ушел и Байдек: впереди была встреча со Стрелковским и Тандаджи, а за ней – еще совещания, переговоры и рассмотрение указов, которые он теперь, чуть морщась, подписывал как «принц-консорт Мариан Байдек, властью, данной мне королевой и с ее благословения…».

* * *

Игорю Ивановичу Стрелковскому, несмотря на загруженность, не сиделось в кабинете. И тому была веская причина.

Полковник и начальник отдела внешней разведки в очередной раз прошел через огромный общий зал и спустился на подземный этаж, к допросным. Там, у стекла, заменяющего стену одной из камер, уже стоял Тандаджи. Рядом, у наблюдательного пункта, оснащенного экранами, за столами суетились сотрудники: писали разговор, следили за датчиками, показывающими состояние пленного. У дверей камеры ожидала группа охраны – если вдруг иномирянин каким-то чудом освободится от наручников и нападет на следователя, нужно успеть ворваться и обезвредить.

Капитан Дробжек, производившая допрос, очевидно, общей нервозности не разделяла – ее спокойный, ровный голос отлично это демонстрировал, хотя в нарушение всех правил она находилась внутри без напарника.

– Пришли результаты генетических анализов иномирян и их обследований, – не оборачиваясь, проговорил Тандаджи. Игорь встал рядом, почти вплотную к стене, и тидусс протянул ему папку с пометкой медицинской службы Управления.

– И что? – Стрелковский и сам уже листал отчет, но послушать не отказался.

– Отличия ДНК так же незначительны, как у живущих на Туре представителей разных человеческих рас. У нас в мире между человеком и берманом больше отличий, чем у обычных людей из нашего и Нижнего миров Физиологически мы тоже идентичны: ни лишних органов, ни другого состава крови. Немного разнится доля микроэлементов, но это как раз объяснимо разными планетами. То есть у нас с ними общие предки. Очень далекие предки, конечно. То ли на Туру люди попали с их мира, то ли к ним из нашего.

– Значит, на них так же должны действовать яды, лекарства, витализм и ментальная магия, – профессионально отметил Игорь Иванович. – Тогда почему с менталистами появились проблемы?

– Медики предположили, что внушаемость у иномирян снижена, как у моих соотечественников или йеллоувиньцев, – с каменным лицом проговорил Тандаджи. – Но сильный менталист способен этот барьер пробить. А слабый, как Люджина, – лишь прочитать эмоции, понять, правду говорят или нет, и, возможно, чуть усыпить бдительность.

Они, замолчав, снова перевели взгляды за зеркальную стену – туда, где капитан Дробжек, склонившись к пленному, медленно говорила ему:

– Тебе все равно не вернуться обратно. Над тобой все будут смеяться – захвачен женщиной и рабами. А то и убьют в назидание другим.

Тха-нор Ориши молчал, едва ли не скалясь и сверкая глазами, но молчал. И Люджина, сменив тон и понизив голос, спросила почти нежно:

– Как ты не понял, что женщина опасна, воин? Как пропустил удар ты, сильный, умелый, тот, кого боятся враги и почитают соратники?

Игорь едва заметно поморщился. Ему неприятно было видеть Люджину такой – хотя она вполне профессионально раскачивала эмоциональное состояние пленного. Стрелковский согласился на ее участие, и глупостью было бы сейчас вмешиваться.

Допросы пленных начались сразу после их захвата, но не имели успеха. Тха-нор просто угрюмо молчал, бродил по камере, как зверь в клетке, игнорировал вопросы следователей, и Тандаджи уже планировал перейти к жестким методам, когда капитан Дробжек, вышедшая на работу и помогающая пока Игорю с разбором донесений агентов с захваченных иностранных территорий, пришла к нему с предложением. Вслед за ней в кабинет зашел и Стрелковский.

– Господин полковник, – сказала она, – я просмотрела записи допросов. Пленный, конечно, молчит, но у него очень выразительная невербальная реакция. Поговорила с матерью, с захваченными северянами, расспросила про него. Думаю, он не будет говорить с мужчинами, вы для него – враги. Этот Ориши прямолинеен, вы создаете ему ежедневный поединок, в котором ему нужно победить. И у следователей слишком сложные обороты, с ним нужно говорить очень просто. Женщин они как врагов не воспринимают, они вообще женщин стоящими внимания не считают. Давайте выведем его из зоны комфорта. Если ему придется подчиняться женщине, он скорее сорвется. Но при этом я прошу отдать ему его одежду и личные вещи, кроме оружия, конечно. Я хочу, чтобы он не был скован чужой одеждой, тогда не будет неестественных жестов и мимики.

Тандаджи, незадолго до этого вспомнивший, что надо покормить рыбок, застыл с поднятой над аквариумом рукой и перевел равнодушный взгляд на Стрелковского.

– Я бы не хотел, чтобы этим занималась Люджина, – сухо проговорил Игорь Иванович. – В Управлении много женщин-агентов, есть и следователи. Но план разумен. Сломать мы его всегда успеем.

– Шеф, – Дробжек укоризненно покачала головой, – чем он опаснее контрабандистов или каторжников, с которыми я имела дело? Защитить себя я сумею, понять, врет он или нет, – тоже, а разговорить… я же все-таки психолог, помните? Много ли в Управлении женщин – боевых магов с практикой психолога и менталиста?

И сейчас боевой маг, психолог и менталист журчала ядом, разъедая барьеры пленника. Игорь впервые видел автономную работу со стороны и диву давался, насколько отточены ее жесты: она то поводила руками плавно, женственно, привлекая внимание к груди и лицу (и успешно привлекая), то резко взмахивала ими перед носом у допрашиваемого, повышая голос, или била ладонью по столу так, что тха-нор едва удерживался, чтобы не отшатнуться или не наброситься на нее. На экранах наблюдательного пункта было видно, как тщательно она отслеживает мимику своего визави, как внимательно строги ее глаза.

– Хорошего ты сотрудника подобрал, – едва слышно проговорил он в сторону Тандаджи. – Хорошо работает.

Тот невозмутимо и едва заметно склонил голову, благодаря за признание.

– С тобой она тоже хорошо поработала, Игорь.

– Не спорю, – пробормотал Стрелковский. – Глупо спорить…

– Молчишь? – тем временем мягко говорила Люджина. – А ты знаешь, что тебя могут отдать в услужение той женщине, что захватила тебя? Если же ответишь на вопросы – будешь жить как почетный пленник.

Тха-нор с ненавистью смотрел на капитана, но молчал, только свободная рука теребила какой-то амулет на груди – то ли паук, то ли паутина из черного хитина. Люджина остановила взгляд на нем.

– Дай-ка мне свой амулет, – сказала она ровно.

Пленника перекосило, и он чуть двинулся назад.

– Дай, – повторила Дробжек и протянула к нему руку, схватила за шнурок, чтобы сорвать. Тха-нор вскочил – за ним с грохотом встал на дыбы пристегнутый стул, – перехватил ладонь Дробжек, что-то рыча. Игорь дернулся; вышколенные охранники у двери ждали команды Тандаджи, чтобы вмешаться, но он молчал, выразительно глядя за зеркальную стену. Там Дробжек выкручивала амулет из рук тха-нора, второй ладонью показывая назад знак «стоп», «все нормально».

– Оставить! Мое! Не сметь касаться, баба! Мы не трогать ваших богов! – заревел тха-нор, и Дробжек разжала руку, отступила назад, подняв ладони.

– Прости. Я не знала.

– Я убить тебя, – выплюнул он, – поганый баба!

– Прости, великий воин, – ласково журчала Люджина, чуть ли не кланяясь, – прости глупую! Меня послали с тобой поговорить, сам видишь, все тебя боятся, а меня не жалко. Мы, женщины, любим украшения, я просто хотела посмотреть.

Иномирянин тяжело глядел на нее, успокаиваясь. Сел обратно на стул.

– Хитрый баба, – сказал он, наконец. – Думаешь обмануть меня, вранье говоришь. Похож на ту, где холодно. Анеш-ка.

– Это моя мать, – доверительно сообщила Люджина.

– Ее тоже убить, – сказал тха-нор мрачно. – Или жена взять. Не решить еще. Войска сюда прийти, меня освободить, вас всех убить.

Стрелковский хмыкнул, а вот Люджина осталась спокойной.

– У нас женщины сами решают, кому быть их мужем, – проговорила она легко.

– Видеть, много воли, плохой мир, – буркнул пленник. – Наказывать надо, как охонг или раб. Боги говорят: баба быть послушный.

Дробжек села напротив, склонилась ближе.

– А что еще ваши боги говорят? – спросила она тихо. – И почему вы наших богов не трогаете?

– Боги сражаться с боги, – тха-нор снова потеребил амулет. – Люди воевать люди. Нельзя люди на боги. Когда боги придут, тогда ваши боги побьют.

– Любопытно, – пробормотал Тандаджи. – Интересно, это вера или нам действительно ждать еще и вторжения иномирянских богов?

– Я бы этого не исключал, – серьезно откликнулся Игорь и отвернулся от стены.

– Не дослушаешь? – с легкой насмешкой поинтересовался тидусс.

– Незачем. Дробжек его уже сломала. Теперь разговорится, не остановить будет, – пояснил Стрелковский. – Потом стенограмму прочитаю. А мне надо работать.

Вечером капитан Дробжек, одетая в теплый бежевый плащ, отороченный по воротнику и рукавам мехом, открыла дверь начальственного кабинета. Игорь Иванович, кинув взгляд за окно, поднялся ей навстречу. На улице уже темнело.

– Не стала бы отрывать вас от дел, – сказала Люджина, – но вы хотели попрощаться с мамой, Игорь Иванович. Она звонила, уходят через два часа. Сегодня телепорты работают, поэтому они хотят перейти в Лесовину и там попасть в действующую армию.

– Беспокойные вы, Дробжеки, – заметил Стрелковский, накидывая пальто и выключая свет. – Мне было бы проще, останься Анежка Витановна здесь.

– Мне тоже, – тихо призналась Дробжек. – Но маму не переубедишь.

Они спустились из затихающего Зеленого крыла на подземную парковку Управления, подошли к автомобилю Игоря.

– Как вы? Устали? – спросил Стрелковский, когда капитан, сев в машину, со вздохом откинула голову на сиденье и прикрыла глаза.

– Я вам отвечу честно, когда мы выедем за ворота, – пообещала Люджина со слабой улыбкой. – Когда вы из моего начальника снова превратитесь в моего…

Она задумалась, махнула рукой и продолжила:

– …и у вас не будет искушения запретить мне продолжать допрос.

– Я достаточно рационален, чтобы не делать этого, – Игорь предпочел не заметить заминку, хотя она его царапнула. – Вы отлично справляетесь, вы сотрудник крыла, и запрещать вам – непрофессионально и попросту глупо. Что удалось узнать?

– Бахвалится много. В основном сегодня болтал о том, как велика его империя и как мы будем счастливы жить под правлением мудрых и сильных богов. Всего-то несколько тысяч жертв в год – и всем будут благоденствие и радость. Но получилось узнать и полезное. Во-первых, знание языка и географии Туры их старшему командному составу якобы влили в головы сами боги с помощью их императора, но увы, на вопрос, откуда боги это знают, последовал ответ: «Они всё знают». По всей видимости, это какая-то местная магия, и император ею обладает. Во-вторых, храмы и священников они не трогают по прямому приказу их богов. Мол, те желают сами сразиться с нашими богами, а до тех пор вызывать гнев нашего пантеона опасно. Но я бы не стала на это уповать. Сегодня не трогают, а завтра тронут.

Стрелковский кивнул – он думал так же.

– В-третьих, – продолжала Люджина, – он рассказал несколько легенд про то, как создавались боевые инсектоиды, и о том, как император и боги должны были привести армию в новый богатый мир. Судя по всему, к вторжению готовились давно. И еще, насколько я поняла – он, Игорь, очень косноязычен! – они ждали открытия порталов, и порталы открылись организованно, вокруг каких-то волшебных камней. Не все волшебные камни, по его словам, сработали, да и принцип работы он не смог объяснить и вряд ли его знает. Но, по всей видимости, стоит ожидать еще прорывов. И в запасе у них еще много войск. Он не врет, он искренне верит в то, что говорит. Другое дело, что вера не гарантирует правды.

– Странно, что при вложенном знании языка он так плохо изъясняется, – задумчиво произнес Стрелковский.

– Это как раз объяснимо, – откликнулась Люджина, глядя из окна машины на сверкающий огнями Иоаннесбург. На улицах было многолюдно и шумно, и не верилось, что с двух сторон страна зажата клещами иномирянских армий, что где-то прямо сейчас идут жестокие бои и умирают солдаты и простые рудложцы.

– Люджина? – позвал Игорь Иванович. Капитан очнулась, потерлась носом о высокий меховой воротник.

– А, да. Извините, засыпаю. Думаю, проблемы с изложением у него потому, что их собственный язык куда проще. В нем нет падежей и склонений, а тха-нор говорит, перекладывая свою речь на нашу. Вот и получается ограниченная форма. В любом случае даже с этой ограниченной формой я вытащу из него все возможное.

Они доехали до дома. Люджина дремала в кресле, ее дыхание раздувало мех на воротнике, и Игорь, припарковавшись во дворе, пару минут подождал, глядя на нее.

Удивительно самодостаточная. Дробжек вполне могла бы прожить без него, уйдя в свои леса, и не нужен он был ей как опора. Но отчего-то же она выбрала его…

Будить ее не хотелось, но он все же осторожно коснулся ее плеча и проговорил:

– Люджина, просыпайтесь. Приехали.

Она потянулась, не открывая глаз, едва слышно промычала что-то.

– Почему вы не хотите выйти за меня замуж? – серьезно спросил он у ее розовой щеки и носа – всего, что выглядывало из пышного мехового воротника.

– Шеф, – простонала она глухо и угрожающе, так и не открывая глаз. – Вы прямо сейчас желаете услышать ответ на этот срочный вопрос?

– Хотелось бы, – он едва сдержал улыбку, так потешно она сердилась.

Северянка зевнула и наконец-то открыла глаза. И некоторое время внимательно разглядывала молчащего Стрелковского – пока он не потянулся к ней и не поцеловал. И мирно-сладким был этот поцелуй.

– Вы же умный, Игорь Иванович, – сказала она ему в губы, когда он чуть отстранился. Сказала с улыбкой, повернулась и нажала на ручку двери. – Сами догадаетесь.

– Опять ваши психологические штучки, – проворчал он, выбираясь из машины. Люджина услышала, довольно кивнула.

– Они, шеф. Они самые.

Они проводили Анежку Витановну, которая все прошлые дни гостила у Игоря дома, и нескольких северян из бывших пленных до телепорт-вокзала Иоаннесбурга. Там царил хаос. Множество людей толпилось у телепортов – все спешили перейти туда, куда было нужно, пока снова не начнутся перебои.

Из портала, над которым было написано «Великая Лесовина – Иоаннесбург», спешно выносили тяжело раненных, тут же дежурили скорые городских госпиталей. Обратного прохода пришлось подождать.

– Мам, может, не пойдешь? – безнадежно и тихо спросила Люджина у матери, закутанной в плотный пуховик, в каких-то камуфляжных теплых штанах, шапке, плотных рукавицах и с тяжелым рюкзаком на спине.

– Не малодушничай, Люджинка, – строго сказала Анежка Витановна, притянула ее к себе, поцеловала в лоб, потрепала по голове. Приманила к себе потенциального зятя, похлопала его по плечу.

– Вы берегите себя, Анежка Витановна, – попросил Игорь Иванович. Мама Дробжек отмахнулась.

– Да что мне сделается?

– Мало ли что, – усмехнулся Игорь. – Вы у нас женщина боевая. Вон пленный тха-нор в жены взять грозится.

– Козел он, а не тха-нор, – сказала старшая Дробжек с явным и серьезным омерзением. – Пропалывать от таких надо нашу землю, Игорь Иванович. Я-то сама не боец, так хоть ребятам помогу – будут накормлены и обстираны.

– Открыли, Анежка, – вмешался в разговор один из северян, Милослав Вотжеч, поглядывая на засветившийся портал. Часть бывших пленных еще находилась в королевском лазарете, куда их определили по протекции Стрелковского, там же лежала и молоденькая медсестра Элишка, а Вотжеч от лечения отказался и все эти дни рвался обратно, на свой Север.

– Ну, – Анежка Витановна тоже оглянулась на засветившийся портал, – правда пора нам, пора. Будет связь и где зарядить телефон – позвоню. Не реви, Люджинка! Не реви, кому говорю! Ребенок размазней родится!

Она еще раз стиснула дочь, у которой предательски покраснели глаза, в крепких материнских объятьях и направилась к телепорту вслед за товарищами, не оглядываясь. Люджина со вздохом задрала голову, проморгалась и тоже отвернулась.

– Пойдемте домой, Игорь Иванович, – позвала она. – Устала, сил нет, а завтра опять с этим старовековым хвастуном говорить…

Игорь кивнул и взял ее за холодную руку.

– Пойдем, – согласился он. – Домой.