Читать книгу Любовь… Нелюбовь… - Ирина Критская - Страница 4

-Лето, а ты сапоги покупаешь! Дорогие, наверное?

Муж Олег долго разглядывал Машкину покупку, придирчиво ощупывая подкладку, разглаживая кожу, близоруко сощурившись через очки, вглядывался в этикетки.

– Финские? Ничего себе! А где деньги взяла?

Машка удивилась, никогда в жизни Олег не противился ее обновкам, наоборот, готов был отдать последнее, только, чтобы жена не страдала от нехватки тряпок. Сам он был большим любителем – новые вещи обожал, только вот жизнь из прижала в последнее время – не до этого было. Она уверена была, что муж обрадуется! А тут такое…

–Олег, у меня из зарплаты будут вычитать. Понемногу. Целый год. Даже не почувствуем. Зато зимой будет в чем на работу пойти, ты же знаешь, мои сапоги какие. Стыдно.

– Я бы и сам тебе купил. Скоро премию дадут, вот и купил бы.

У Олега лицо сморщилось и стало напоминать мордочку обиженного пекинеса. Машка вдруг поняла, в чем дело. Он, как пес, обнюхавший следы на тропинке, почувствовал запах чужого. Самца. И ему он, этот запах очень не понравился. А самое ужасно – муж не ошибся. Правда, Машка и сама не признавалась себе в этом. Прятала голову в песок, как страусиха, старалась не слышать, не видеть, не понимать…

Как-то очень быстро началась зима, вроде и осени почти не было… Крупные снежные хлопья тихо падали за окном и, в потемневшем вечернем воздухе казались слишком большими, ненастоящими. Такие снежинки лепили у Ирки, дочки, в школе на стекла, и в классе сразу становилось уютно и сказочно. И здесь, в лаборатории, тоже было уютно – над Машкиным столом горел светильник под зеленым абажуром, он скрадывал остальной свет и казалось, что в здесь, именно в этом уголке Машка совершенно одна, а все остальные где-то далеко, или их вообще …нет.

Она тюкала по клавишам пишущей машинки, стараясь быстрее допечатать страницу, но портила уже третий лист. Завтра сдавать отчет, а послезавтра снимать эксперимент, нет ни секунды свободной, хоть плачь. Да еще ноги спарлись в этих сапогах чертовых! Но Машка ни за что не хотела их снимать, потому что именно в них ее ноги казались особенно обалденными. Да еще в этой новой, бешено узкой юбке, которую сшила ей подруга сама – по Бурде. Когда Машка со скрипом натянула на себя этот шедевр, пожалев, что не намылила задницу для скольжения, кромки трусов проявились, как будто их выдавили прессом, но общую картину это не меняло. Бедро, которое она выставила в зеркало, как модель с бурдовской картинки было шедевральным. Четкая плавная линия спускалась от талии к узкому стройному колену, нежность которого подчеркивало голенище сапога. Живот стал плоским, попа чуть выпуклой – немецкие модельеры, что ли такие гениальные, черт их знает… Подруга, ткнув пальцем в проявившуюся сквозь тонкую ткань юбки резинку трусов, сообщила смущенной Машке:

– Завтра пойдешь без трусов! В одних колготках. А потом я тебе достану у наших трусы приличные. А то – носит труселя. Панталоны бы еще у свекрови взяла поносить. Красотка!

И вот теперь, сидя в своем сказочном, почти новогоднем уголке, Машка чувствовала, как юбка натягивается до состояния паруса под ураганным ветром, и медленно ползет вверх, открыв уже полностью колени, а потом, глядишь, доползет и до ляжек. И подтягиванию вниз упрямая тряпка не поддается. Не дай Бог выше ляжек сумеет, народ может и не понять. Ведь Машка подружкиного совета послушалась…Насчет трусов…

– Мария Владимировна, остались только ваши страницы, все остальные свои напечатанные части уже сдали.

Резкий голос Жаззи проскрипел за спиной неожиданно, Машка подпрыгнула и испортила четвертый лист. Помарок не допускалось, придется опять перепечатывать.

– Подождите пожалуйста, Иоланта (у прозванной так Машкой – Жаззи, оказалось именно такое, оперно-театральное имя). Я быстро. Десять минут и принесу.

Машка лебезила, потому что Жаззи зло кривила губы и презрительно рассматривала ее ляжки, уже показавшиеся миру из-под подлой юбки.

– Одеваться на работу надо соответственно. И сапоги снимать в помещении. Тогда и работа будет спориться. Думать надо о работе. А не о красоте своей необычайной. Не буду я ждать вашу страницу, у меня дома дел навалом. Отнесете Заму в кабинет, он все равно до ночи здесь сидит. А я пошла.

Жаззи с силой хлопнула дверью, так что на полке зазвенели колбы, а у Машки опять дрогнула рука, ляпнув вместо «П» «Р». Новый лист в машинке казался ненормально белым, в глазах уже мелькали мушки и кружилась голова.

…Допечатала эту чертову страницу Машка часам в девяти вечера. Еле ковыляя по пустому коридору администрации, она уже почти ничего не соображала. Тело ломило, ноги горели, как обожжённые, в глазах прыгал алфавит – именно в том порядке, как его выстроили изобретатели пишущих машинок. Наконец, она добралась до дверей кабинета – оттуда, через тонкую щелочку пробивался тусклый свет. Постучав – робко, почти не слышно, Машка замерла.

– Проходите, Маша. Я вас жду.

Голос Семена Исааковича звучал глухо, как будто он говорил через подушку. Машка осторожно открыла дверь и зашла. В кабинете было полутемно, горела только настольная лампа. Зам. сидел на кресле, перед журнальным столиком без пиджака и галстука, верхняя пуговица рубашки была вальяжно расстегнута. Чашка кофе, явно еще горячего, потому что запах стоял одуряющий, шоколадка и две крошечные булочки на тарелке – совершенно домашняя обстановка. Машке даже стало не по себе.

– Маша, вам кофе сделать? Вы устали, конечно. Вечер совсем.

Семен Исаакович встал, легко, как будто и не был отягощен небольшим пузцом, почти как мальчишка, быстро, порывисто подошел к Машке и потянул папку у нее из-под мышки. Он кивнул головой на второе кресло, стоящее напротив.

– Садитесь. Отдохните. Я сейчас.

Он что-то там делал с маленьким чайничком, А Машка безуспешно пыталась забаррикадировать толстым томом оголившиеся ноги. Она не рассчитывала сидеть на работе в низком, пухлом кресле. Ну вот – просто совсем. Наконец, Зам поставил чашечку перед Машкой, открыл шоколадку, подвинул булочки.

– Посмотрим-посмотрим…

Он открыл Машкину папку, стал перебирать листы отчета, довольно кивая.

«Почему у него такой голос», – думала Машка, осторожно втягивая губами обжигающий кофе, такой вкусный, что у нее даже жмурились сами собой глаза от удовольствия. Они с Олегом сто лет не пили кофе. А тут еще такой…дорогой сорт, похоже – «Не голос, а прямо мурчание котиное, какое -то. Аж мурашки по спине» У нее и вправду от крадущегося глубокого баритона Семена Исааковича зарождалось что-то такое горячее, щекочущее – появлялось где-то у лопаток, и сползало вниз, по позвоночнику – прямо туда. Куда не надо… Да еще этот взгляд – чуть бесстыдный, наполовину вниз. И усмешка… Машка потянулась за булочкой, юбка обрадовалась свободе и прыгнула почти к талии. Чертов том упал, а Семен Исаакович медленно, со вкусом осмотрел Машкины бедра и усмехнулся.

– Хороша….

К метро Машка летела, как выпущенная из пращи. Снег все не унимался, подошва у финских сапог оказалась неожиданно скользкой и, то проваливаясь в сугробы, чудом появившиеся на улицах буквально за час, то проскальзывая как на коньках, она на удивление ни разу не свалившись, добежала до станции, нырнула в вестибюль, и, почти не помня себя, долго стояла на платформе, приводя в порядок стучавшее сердце и бешено горящее лицо.