Читать книгу Наследник для Охотника - Ирина Лисовская - Страница 4

Полностью прочитав договор, Соня просидела в ступоре аж до того момента, пока не услышала стук в дверь.

– Входите.

Экономка вошла и, мило улыбнувшись, поставила знакомый Бессоновой чемодан на колесиках и два небольших рюкзака на пол, неподалеку от двери. Войти женщина не осмелилась, просто закрыла за собой дверь и ушла.

Удивительно, но это было как раз то, с чем она переехала от Маруськи в квартиру Славы. Он точно должен был быть дома в этот момент, но почему даже не позвонил ей?! Не спросил, хочет ли Соня на самом деле забирать вещи?

Встав, Бессонова подкатила чемодан ближе к кровати, открыла его. Битком набит вещами. Возможно, какие-то все еще остались у Славы, но в целом экономка Охотина справилась с задачей. Рюкзаки даже проверять не стала, скорее всего, там косметика и туалетные принадлежности.

Она взяла первые попавшиеся джинсы с блузой, закрыла чемодан и откатила его обратно. Окончательно еще не решила, остается или нет, а после прочтения договора у нее возникло еще больше сомнений. На каждое ее «да» находилось очередное «но».

Соня не хотела принимать решение, не посоветовавшись хоть с кем-то. Ей отчаянно нужен свежий взгляд со стороны. Не откладывая больше, Бессонова взяла свой разбитый, но все еще работающий телефон и позвонила подруге, в надежде, что Маруська не будет занята. Заодно спросит, не обижал ли ее дружок Охотина.

– Привет, Софик, – ее голос был бодр, поэтому Соня расслабилась. – Я умираю, как хочу знать подробности. Грешным делом подумала, что ты позвонишь мне завтра или, в лучшем случае, через неделю.

– Ох, Маруся, – она вздохнула, не зная, с чего начать.

Повалилась на кровать и, смотря в потолок, продолжила говорить:

– Знала бы ты, в какой заднице я нахожусь. Если честно, до сих пор не могу прийти в себя. А как подумаю, что больше не встречусь со Славой, так слезы на глаза наворачиваются.

– Но что все-таки произошло, почему вышла за Охотина? Я удивилась, что ты не закатила истерику, а пошла на поводу. Зная тебя, он не смог бы запугать, значит, дело совсем плохо?

– Похоже, что моя семья без пяти минут банкрот, – нехотя призналась Соня и вздрогнула, услышав свои слова со стороны.

– Обалдеть… То есть… Ты уверена? – и Маруська не поверила.

– Папа взял несколько кредитов в банке Охотина под залог бизнеса и всего имущества. Пусть и косвенно, но отец подтвердил, что должен Ярославу, когда подошел к нам перед регистрацией.

– У твоих предков куча связей и друзей, неужели по-другому нельзя решить проблему? Хочешь, я с отцом поговорю, они ведь друзья!

– Твои за границей и вряд ли чем-то помогут. Я видела общую сумму долга, включая проценты и штрафы за просрочку погашения. Она космическая. Марусик, я реалистка, даже если хотя бы половина папиных типа друзей, которых он пригласил на свадьбу, помогут материально, нас это не спасет. Бизнес рухнет, и отцу придется все начинать заново. В пятьдесят пять лет! Не такой дальнейшей жизни я для него хочу.

– Блин, засада, – Маруся приуныла, хотя Соня еще не вывалила на нее истинную проблему.

– Засада в другом, – Соня поднялась и села по-турецки, взяла договор, быстро пробежалась глазами по первым двум листам. – Я не могу назвать вещи своими именами, поэтому кое-что заменю на близкое по смыслу, ладно?

– Ага, надеюсь, пойму тебя.

– Допустим, я люблю собак. Но мне нравится, когда они не мои, и я могу в любой момент прийти к друзьям, немного поразвлекаться с ними и посюсюкаться. А затем, помахав ручкой и отдав их родителям, уйти со спокойной совестью. И я понимаю, что на данный момент все еще не готова ни к щенку, ни к более взрослой собаке. Может, как-то потом, когда буду точно знать, что достаточно ответственная мать для песика и финансово стабильна, – захочу и заведу.

Соня замолчала, надеясь, что Маруся поймет, о ком идет речь. Подруга тоже молчала некоторое время, а потом заговорила:

– Думаю, я примерно понимаю, куда ты клонишь. Продолжай.

– У моего… мужа, – Бессонову аж передернуло, но пора привыкать к слову «муж», если уж она примет его условия, – уже есть взрослый «щенок», Охотин хочет, чтобы я стала ему матерью, – прошептала так тихо, как только могла.

Теоретически некоторые люди ведь называют себя родителями котиков или собак, вместо привычного «хозяева». Даже если ее подслушивают, она сможет отбрехаться.

– Хоть щенок и принял меня с радостью, но, понимаешь, не мое это! Не лежит душа к чужому песику. А у мужа условие: или так, или развод. А затем неминуемое банкротство. И он знает, что все равно я потом приползу, скорее всего, и буду умолять ухаживать за щенком, но уже на невыгодных мне условиях.

Маруся ответила, даже не задумываясь:

– Как бы было хорошо, будь это реально просто щенок, – подруга вздохнула.

Вот теперь настала пауза, Бессонова как раз открыла другие две страницы и освежила в памяти все плюшки, которые так любезно предоставил Охотин.

– И как долго ты должна играть роль мамочки щенка? Неужели, пока не состарится?

– В теории, пять лет, а затем смогу уйти в любой момент. Без суда и следствия, – зачем-то пошутила она, но быстро поняла, что шутка не удалась.

– И что, собака не будет скучать? Они же привыкают к мамочкам и папочкам. Потерять одного из них – катастрофа.

Соня уже думала над этим. В договоре написано, что когда Злате (именно так, оказывается, зовут дочь Охотника) исполнится десять, Охотин сам объяснит ребенку, куда делась его мать. Но все же, просит еще около года на непредвиденные обстоятельства. Как, по его мнению, он будет выкручиваться? Десять лет – это не пятнадцать и больше, когда ты уже подросток и хоть мало-мальски понимаешь, что к чему.

– Не знаю, но, по идее, это уже не мои проблемы, ведь так?

– А ты сама-то, после пяти лет заботы о собаке, сможешь ее бросить и забыть?

Такого вопроса Бессонова совсем не ожидала. Она даже не думала в этом направлении. Больше боялась того, что не свыкнется и будет относиться к ребенку предвзято. А и правда, вдруг однажды полюбит девочку, как тогда быть? Или у Охотина был изначально на это расчет?

Вообще договор составлен таким образом, что на протяжении этих пяти лет ни она, ни Ярослав не могут открыто изменять другу во избежание ненужных сплетен в СМИ. И что, он реально будет удовлетворять себя рукой по ночам? Или ему проще скрыто завести любовницу, например, на работе? Почему-то эта мысль отозвалась гневом у Сони. Нет, она не ревнует. Но хотелось бы справедливости! Если уж и терпеть, то вместе. Ведь не у Охотина по щелчку пальцев отнимают пять лет жизни. Зато он согласен дать ей стартовый капитал на будущий стартап. Согласен помогать в любом вопросе, будь то бизнес или другая проблема. И даже не запрещает совмещать работу с заботой о Злате, чтобы через пять лет она была финансово независима и не уходила в никуда. Не запрещает так же встречаться с родителями и подругой. Как вроде она живет своей привычной жизнью, но все же… под чутким руководством.

– Я не знаю, что мне делать, – вымученно произнесла Соня, так ничего и не решив. – Конечно, есть много плюсов, но минусы значительно перевешивают.

– Впервые я в ступоре и не знаю, чем тебе помочь, – даже Маруська была сбита с толку. – Знать бы точно, чем пригрозили Славе. Настолько же у него безвыходное положение или нет. Вы бы могли объединить силы и бороться. Если, конечно, ты его простила после предательства. Я бы на твоем месте не скучала о нем, а, наоборот, злилась бы!

Соня злилась, но не настолько, чтобы разлюбить и забыть по щелчку пальцев.

– Пока я не выясню истинную причину, я не могу на него злиться. Хоть Охотин и сказал, что Слава продал меня за миллион, но слабо верится, что деньги стали стимулом бросить любимую девушку.

– Рублей? – с сарказмом уточнила Маруся.

– Рублей, конечно!

Миллион долларов – это что-то запредельное по ее мнению. Охотник хоть и отчаялся, но не до такой же степени!

– Если действительно лимон в рублях, тогда да, его запугали. Хотя… – Маруся не договорила и этим посеяла зерно неуверенности у Бессоновой. – Забудь. Гадать можно бесконечно, нам надо выяснить правду. Когда нужно дать ответ?

– Завтра вечером, – обреченно произнесла Соня.

– Блин, ладно. Не кисни, я что-то придумаю, все равно делать нечего. Не так я планировала провести сегодняшний вечер, – проворчала подруга.

Ну, да. Свадьба провалилась, и, как следствие, полетели все их планы.

– Позвоню сейчас Славе, может, все и решится.

– Ладно, отпишись потом.

Сбросив вызов, Соня набрала номер, сначала воодушевилась, услышав гудки, но когда они стали быстрые и частые, все поняла. Отменила звонок.

Открыв телеграмм, написала Славе сообщение. Она видела, что он в сети, но или и тут добавил в черный список, либо специально игнорит. Это все уже наталкивало на мысли, но Бессонова гнала их прочь, слишком рано делать выводы.

«Я у него в ЧС на телефоне и в телеге», – написала она Маруське и увидела через несколько мгновений:

«Ладно, я тоже не пальцем деланная. Найду, не переживай. Вытрясу из него правду любым способом».

***

Кроме экономки с ужином, к Соне больше так никто и не зашел. Она уже переоделась ко сну – надела свой привычный черный шелковый пеньюар, халатик от него повесила на перила кровати около головы. Вдруг что – сможет дотянуться рукой и быстро надеть. К сожалению, на двери не было замка. Если захочет, любой может зайти, даже ребенок.

Бессонова долго лежала без сна, все время оглядывалась на дверь в комнату и прислушивалась, не идет ли кто-то. Она успела себя накрутить настолько, что когда дождь застучал по карнизу окна, Соня нервно дернулась и подскочила на кровати.

– Даже небеса рыдают, – прошептала она в тишину и повалилась обратно.

Как ни странно, под монотонные звуки дождя быстро уснула.

Бессонова проснулась резко и, подскочив на кровати, прислушалась. За окном прогремел раскатистый гром, крик из соседней комнаты стал громче, а плачь – надрывным. Настолько отчаянный плач, что аж душу рвал на части.

Соня вскочила с кровати машинально, спросонья она плохо соображала, но все ее инстинкты так и вопили: нужно помочь. Даже не задумываясь, кому и зачем, забежала в соседнюю комнату и, не включая свет, подбежала к кровати. Уселась и прижала всхлипывающую малышку к себе. Гром повторился, девочка затряслась в рыданиях, обняла Соню настолько крепко, как только смогла. Зажала в кулачках ткань пеньюара и зашептала, пряча личико на груди Бессоновой:

– Мамочка, мне страшно.

И сразу как обухом по голове. Злата… Соня застыла в немом ужасе, все ее мышцы одеревенели в одно мгновение. Первым порывом было отстраниться и уйти, но она не смогла даже сдвинуться с места. Злата вжималась так отчаянно, будто мечтала раствориться в Соне. Она все еще всхлипывала и тряслась, как только слышала очередной звук грома.

Бессонова совсем растерялась, не знала, что ей делать, как успокоить ребенка. Никогда с таким не сталкивалась. Сначала попыталась встать, но потом поняла, что Злата все равно повиснет на ней, как мартышка. Девочка переместила ручки и обняла Бессонову за шею, зарылась носом в волосах.

– Не уходи, мне страшно одной.

Да почему каждое слово девочки рвет ей сердце? Выворачивает душу наизнанку…

Соня вздохнула и начала качать девочку, при этом гладить рукой по голове. Дождь и гром будто издевались над ней. За окном лило как из ведра, и, скорее всего, это затянется до утра…

– Мамочка, песенку, – неуверенно прошептала Злата.

Она уже не плакала, но все еще тряслась, как испуганный зайчонок. Малышка отлепилась, улеглась на кровать, чуть отодвинувшись, словно освобождая место для Сони.

Ладно. Будто у нее теперь есть выбор. Как только девочка уснет, Бессонова уйдет к себе и попытается забыть все, что произошло. Вряд ли утром она согласится с условиями Охотника. А отцовский долг, ну… Как-то решится и эта проблема. Она еще надеялась на то, что Маруська найдет Славу и поговорит с ним. Убедит помочь, а не позорно прятаться, боясь гнева Охотина. Чтобы это ни было, вдвоем они справятся!

Соня не знала ни единой колыбельной песни, да и голос у нее, мягко говоря, не айс. Что же спеть? Была одна песня, которую раньше Бессонова могла слушать часами – нежная и спокойная, с приятным мужским голосом. К счастью, Соня знала ее наизусть. Может, она и не смахивает на детскую колыбельную, но выбора все равно нет. Собравшись с силами и прочистив горло, Соня тихонько запела:

– «Возьми меня, люби меня, укрой

Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём.

Возьми меня, люби меня, укрой

Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём.

Возьми меня, люби меня, укрой

Той пеленой, что мы с тобой создали вдвоём».

Она старалась, как могла, пела с придыханием и легким волнением. Злата не возражала против явно фальшивого исполнения, вплотную пододвинулась к Соне и обняла ее ручкой, удобно устроила голову на груди. Так вдруг стало странно… Уютно и тепло. По-домашнему, что ли. Злата уже зевала и терла глаза, будто вот-вот готовилась уснуть. Бессонова засмотрелась на девочку, мило улыбнулась, замечая, как маленькая булочка сладко зевнула. Было в ней что-то до боли родное и притягательное. Не вызывала она в ней отторжения. Но в то же время и никаких материнских инстинктов в Соне не проснулось. Обычное сострадание, не более.

Понимая, что замешкалась, Соня продолжила петь:

– «Я помню той ночью закрыл твои очи. Бабушкина дверь

И лестничный проём. Спускаемся мы вдвоём.

Парк и скандалы, любовь, мемуары, песни о любви…

С тобою навсегда, прошу тебя, помни меня.

Я провожал тебя домой под звуки птиц.

Ты засыпала на моих коленях,

А я стучался в бабушкины двери

Я прохожу весь коридор, а ты всё спишь

«Не вставай, малыш», – ты мне говоришь».

Этого было достаточно, чтобы Злата мирно засопела. Соня решила, что подождет некоторое время, а затем аккуратно переложит девочку полностью на кровать и уйдет. У нее в голове до сих пор звенели слова из любимой песни «Колыбельная» группы «Rauf и Faik». Соня напевала ее про себя, и как-то незаметно веки стали тяжелыми. Закрыв глаза, Бессонова полностью расслабилась и… уснула.

***

Охотник не спешил подниматься к себе в комнату, он предпочел засесть за документами в кабинете. Пока работал, часто отвлекался, изнутри его грызли мысли и сомнения. Смотря прямо перед собой, Ярослав прокручивал в памяти разговор с Соней в ее комнате.

Когда же до глупой девчонки дойдет, что жених ее предал?! Причем достаточно быстро и не колеблясь. Забрал чек и свалил.

Конечно же, у Охотина были тому доказательства, но отдавать их сейчас нет смысла. Не согласится Соня на его условия, уперто вздернет подбородок и уйдет. Вот что с ней делать, как уговорить?

Вздохнув, он мысленно махнул рукой на ситуацию. Будет думать по факту, зачем трястись заранее и придумывать новые условия. Еще ничего не ясно.

Внезапно из радионяни, которая всегда была при нем в доме на всякий случай, раздался тихий всхлип. Охотин отложил бумаги и схватил прибор, прислушался. Было тихо до того момента, пока не раздался звук грома. Охотник вскочил с кресла и подошел к окну, распахнул штору. Дождь! Из-за трехслойного стеклопакета и качественной звукоизоляции он не услышал, что пошел дождь. Черт! Только этого ему сейчас не хватало…

Гром повторился, и Злата испуганно закричала, а затем заплакала. У него чуть не поседели все волосы, а сердце едва не выпрыгивало из груди, так быстро билось. Ярослав мгновенно выбежал из кабинета, будто за ним гнались черти из ада. Перепрыгивал через две ступеньки, лишь бы поскорее успокоить дочь. На втором пролете он вдруг остановился.

– Мамочка, мне страшно, – Охотин услышал какую-то возню в комнате, нахмурился.

Злата не назвала бы няньку мамой, а это означало только одно – к ней пришла Соня. Да разве это возможно? Поднявшись на третий этаж, мужчина выключил звук на радионяне и подкрался к комнате дочери. Дверь была нараспашку, но в комнате – темень. Едва его глаза привыкли к темноте, Охотин без проблем разобрал две фигуры на кровати: Соня качала Злату у себя на руках и что-то очень тихо бормотала ей. К его огромному удивлению, дочь уже не плакала и даже попросила:

– Мамочка, песенку.

В этот момент в коридоре, как привидение, появилась заспанная нянька, она собиралась что-то сказать, но Охотник жестом руки велел ей уходить. Завтра он с ней разберется, сейчас же куда любопытнее было посмотреть, что предпримет девчонка. Он затаил дыхание и ждал колыбельной, наверное, больше дочери. Даже сердце замерло на миг.

Соня запела. Не отмазалась, ища тысячи причин, почему не может этого сделать. Он вдруг ощутил тепло и благодарность по отношению к девушке. Проникся к ней всей душой, улыбнулся. Даже если не хотела ввязываться в его аферу, но все равно не смогла пройти мимо страдающего ребенка. Ярослав вдруг подумал и понял: все его условия – это пыль, по сравнению с тем, что для него и Златы делает Соня. И еще сделает, если согласится, конечно…

Может быть, именно дочь станет ключом к решению проблемы? Она милая и добрая, до ужаса ранимая девочка, которой отчаянно не хватает матери.

Перестав петь, Соня проверила Злату и укрыла ее одеяльцем, а сама пока осталась лежать рядом. Ровно две минуты понадобилось, чтобы уложить дочь, немыслимо! У няньки в такие периоды уходило добрых полчаса-час, за которые Злата едва не падала в обморок от непрерывной истерики.

А еще две минуты понадобилось, чтобы уснула и Соня. Смеясь про себя, он вошел в комнату и увидел умилительную картину: дочь прижалась к девушке, а та опустила к ней голову и тихо сопела. Ярослав попытался проигнорировать вид Сони в соблазнительном пеньюаре, у которого так некстати съехала лямка. Внезапно чувство благодарности переросло в нечто большее… В запретное и невозможное для обоих.

Охотин быстро одел девушку одеялом, пока фантазия не завела его до точки невозврата. Не стал задерживаться, хотя всей душой желал еще постоять и посмотреть на милую улыбку, с которой уснула Злата. Однако больше волновала Соня. Она так не вовремя пробудила в нем жгучее желание полюбить, которого он не испытывал уже… даже и не вспомнит, со студенчества или раньше. Чтобы не поддаться порыву, спешно ушел и тихо закрыл за собой дверь.

Спустившись в кабинет, Ярослав понял, что с лица до сих пор не сползает довольная улыбка. Отчитать бы няньку, что недоглядела малышку, но, с другой стороны, можно и похвалить. Пришла бы тогда Соня к Злате? Вряд ли.

К сожалению, он понимал: это вовсе не означает, что первым же делом девушка завтра прибежит и отдаст подписанный договор. Ну, по крайней мере, еще есть время до вечера. Кто знает, как может повернуться ситуация.