Читать книгу Праздник Святой Смерти - Ирина Лобусова - Страница 7

Голубой шифон трепетал на ветру, и Зина с наслаждением ощущала, как легкая ткань обвевает ее ноги. Такое наслаждение – чувствовать себя женщиной, идти на свидание в красивом вечернем платье… Она ведь уже забыла, когда такие платья надевала…

Несмотря на теплую зиму, для легкого шифона все же было холодно, однако Зину это не останавливало. Прикрыв плечи шубкой, она буквально бежала по улицам к месту встречи.

Не само свидание приводило ее в восторг – Крестовская слишком мало знала своего кавалера, чтобы испытывать какой-то подъем чувств. Нет, ее радовали связанные с самим свиданием ожидания. Зина чувствовала себя счастливой, и ей хотелось наслаждаться этим ощущением легкости как можно дольше.

Если уж быть во всем честной перед собой, то этот Валентин Корниенко был довольно посредственным типом, да и внешне, откровенно говоря, не очень… Но для Зины это было не важно. Ей просто хотелось, чтобы кто-то пригласил ее на свидание, хотелось чувствовать себя живой. Она бы к кому угодно побежала на встречу в вечернем платье, хоть к дереву! Зина упивалась самими эмоциями, этими забытыми ощущениями, и хотела как можно дольше насладиться тем, что чувствует себя такой счастливой и свободной.

Платье, кстати, было совсем новым. Зине удалось сэкономить, и она заказала его у дорогой и модной портнихи как раз для встречи Нового года. Так как праздник прошел очень хорошо, Крестовская посчитала это платье счастливым. Как и большинство женщин, в отношении одежды Зина была суеверна – она знала, что есть счастливые вещи, и – стоит их надеть – повезет во всем, а есть вещи, которые приносят несчастье.

Новое вечернее платье стало счастливым. И теперь Зина надела его во второй раз.

Уже когда Крестовская подходила к месту встречи – а встретиться с Валентином она должна была на Дерибасовской, – ее посетила одна беглая, но довольно необычайная мысль: а почему Валентин пригласил ее в Оперный театр? Этот человек совсем не походил на светского театрала, его сложно было даже принять за культурного человека. И вдруг – театр. Это казалось Зине странным. Но, подбегая к месту свидания, она выбросила все дурные мысли из головы и уже издали увидела его коренастую фигуру. И… не поверила своим глазам! Он был в форме! В синей форме офицера НКВД!

Крестовская замедлила шаг, испытывая нечто вроде раздражения. Нельзя сказать, что она совсем уж не любила эту форму, которую теперь вынуждена была носить хоть изредка. Но все-таки подобная столь сомнительная форма, от которой шарахались кучи людей, совсем не вязалась с Оперным театром. Было ясно, что ее кавалер ничего не смыслил в том, как одеться в театр, ну потому и предпочел явиться в том, в чем ходил на службу. Зина остановилась.

В сознании ее тут же промелькнула черная нота ностальгии, словно длинная траурная лента – о том, каким красивым и элегантным был Виктор Барг на их свидании в Оперном театре. Но она тут же отбросила это воспоминание. Не хватало еще испортить себе настроение!

– Добрый вечер! Ух ты какая… – добродушно хохотнул Валентин. – Прямо как настоящая барынька. Никогда бы не подумал, что ты умеешь носить такое…

– Такое? – Настроение Зины стало стремительно портиться, и она уже не пыталась этому сопротивляться. – Какое?

– Старорежимное! – выпалил Корниенко, и Зина просто не нашлась, что ответить, потому как просто растерялась – это он так о вечернем платье, сшитом портнихой, которая одевает жен и дочерей одесской партийной номенклатуры?!

Стараясь не зацикливаться на неприятном, Крестовская пошла по направлению к Оперному театру, пытаясь, сбиваясь, приноровиться к размашистому шагу ее спутника. Это было непросто, так как Зина была на каблуках, а спутник ее совершенно не обращал на это внимания. Зато болтал он без умолку:

– Эх, зря я это согласился! Вот махнуть бы на рыбалку, накопать червячков… – выпалил, когда они уже подходили ко входу. Со всех сторон к театру стекалась нарядная публика, которая, похоже, могла это услышать.

– На рыбалку?.. – машинально переспросила Крестовская, глядя с восторгом на роскошную архитектуру величественного театра. Похоже, он говорил на другом языке.

– Смотри, тут сплошные кривляки! – продолжал Валентин. – Во выделываются! Шо это на них? – хохотнул, когда они уже вошли внутрь, и Зина сдала в гардероб шубку.

– Вечерняя одежда, наверное, – вздохнула она.

– Я ж говорю: пустые кривляки. Развели контрреволюцию! Эх, сели бы сейчас с тобой у реки, выпили бы по сотке самогончика… Эх… – громко сокрушался кавалер. – Страсть как рыбалку люблю. Тут тебе ширь природы, а не такое…

– Я не пью самогон, – машинально отозвалась Зина.

– Как не пьешь? – удивился Валентин. – Ты шо, шутишь?

– Не шучу. Не пила самогон никогда в жизни и уже не собираюсь.

– А шо же ты пьешь?

– Коньяк. Но больше коньяка люблю шампанское, – усмехнулась Крестовская.

– Иди ты! Выходит, ты у нас из этих… Из тех, кого не всех в семнадцатом году постреляли! – хохотнул Валентин, подчеркивая, что это юмор.

Зина вздохнула: было понятно, что со свиданием покончено, и теперь просто надо отбыть отвратительную повинность – высидеть с этим в театре. Впрочем, когда они уже заняли свои места в партере, она все-таки не удержалась:

– А как же ты меня в Оперный театр пригласил, если рыбалку с самогоном любишь?

– Так это не я, – чистосердечно признался ее спутник, – это Бершадов.

– Кто? – Зина задохнулась от удивления. Этот ответ застал ее врасплох.

– Так Бершадов мне два билета в Оперный дал, и еще так, посмеиваясь, говорит: своди, мол, Крестовскую в театр. А то скучает у нас она. Я же знаю, шо вы шуры-муры на стрельбе разводите. А я шо… Я ж с удовольствием. Только вот не знал, какое оно все тут… Страшное…

У Зины просто не нашлось слов, и она, не сдержавшись, просто тихо выругалась сквозь зубы! Теперь все было понятно: свидание оказалось очередным издевательством Бершадова. Это он послал ей этого тупого солдафона… Рыбалка с самогоном!

Зина вцепилась в подлокотники бархатного кресла, чувствуя непреодолимое желание так же вцепиться в рожу Бершадова.

В антракте ее спутник с заметным облегчением вскочил:

– Ну шо, пойдем в буфет? Может, там есть чего приличного выпить!

Не в силах сопротивляться, Зина пошла следом за ним. Выпить ей было просто необходимо – весь первый акт она просидела как на иголках.

В буфете уже была толпа. Ее спутник встал в очередь, а Зина заняла место за столиком на длинной ножке, нервно теребя сумочку. В этот вечер в театре было много иностранцев, и Крестовская уныло рассматривала наряды заграничных женщин, сравнивая их со своим.

Постепенно в буфете становилось тесно. Очередь двигалась медленно. Зина все вертелась и глядела по сторонам.

Дальше все произошло так быстро и неожиданно, что в первые минуты она просто ничего не поняла. Легкая рука скользнула по ее плечу. С удивлением обернувшись, Крестовская увидела пожилую даму в белых кружевах.

– Добрый вечер, моя дорогая! – Дама улыбалась, жемчужное ожерелье на ее шее отражало свет электрических ламп. – Как я рада вас видеть!

Это была Жаннет Барг, французская бабушка Виктора. Спустя мгновение Зина ее узнала. Но не это было самым страшным. Не от вида Жаннет Зина замерла, словно ее подстрелили. Под руку с бабушкой стоял… Виктор.

Он не спускал с нее глаз, лицо его было бледным, словно кусок первосортного сахара. Белоснежным… Как никогда…

Краем сознания, которое все-таки присутствовало в этой страшной сцене, Зина отмечала приземленные житейские мелочи: Виктор похудел и сильно постарел. В длинных волосах проявилась отчетливая седина, а морщины на лице стали более заметными. Кожа обтягивала его скулы, придавая лицу какое-то хищное выражение, и оно выглядело еще более страдальческим. Такое же страдальческое выражение застыло и в глубине бездонных глаз.

Он был элегантен и красив, как всегда, – в дорогом вечернем костюме с бабочкой. Что же касается Жаннет, то на нее оглядывались абсолютно все. Ничего не могло сравниться с ее нарядом из белых кружев и с ее элегантной шляпкой. Роскошь ее удивительного для советской страны нарядп подчеркивали изящная белая сумочка, вышитая бисером, и нитяные перчатки.

– Добрый вечер! – растерянно отозвалась Зина.

– Как я рада вас видеть! Я часто спрашивала Виктора: отчего вы больше к нам не заходите? – восторженно улыбалась Жаннет. Крестовскую покоробило это лицемерие – разумеется, мадам Барг не забыла, как Зина в пьяном виде била им стекла. Но ради внука она старалась изо всех сил.

– Я… была занята. Перешла на новую работу, – пробормотала Зина. – Я тоже рада вас видеть.

– Ах, какая прекрасная опера! Я так благодарна Виктору, что он вывел меня в свет! – Жаннет закатила глаза. – Это для меня такой восторг!

– Мне тоже нравится спектакль, – коротко сказала Крестовская. – А как ваш супруг?

– Благодарю. Несмотря на годы, все так же деятелен и занят делами, – мадам Барг покосилась на Виктора. – Дорогая, позвольте вас пригласить на чашечку чая к нам на Ришельевскую! В любой день, когда сочтете удобным. Я почти всегда дома. Это такое удовольствие – поговорить с образованным, культурным человеком! Буду очень рада вас видеть!

– Благодарю, – отозвалась Зина, не желая уступать мадам Барг по части хороших манер.

За все время этого странного диалога Виктор не проронил ни единого слова.

В этот момент появился спутник Зины, Валентин, чем буквально ее спас. Он нес поднос, на котором были два бокала с коньяком, бутылка сельтерской и тарелочка с двумя пирожными.

При виде офицера НКВД лица Жаннет и Виктора заметно вытянулись. Зина усмехнулась про себя.

– Что ж, не смеем вас больше задерживать, – пробормотала Жаннет, – и помните про мое приглашение! – буквально выдавила она из себя.

– Обязательно! – Крестовская чуть склонила голову, и Жаннет с силой утащила за собой Виктора Барга в толпу. При этом он не сводил глаз с Зины и несколько раз обернулся.

– Кто это такие? – жуя, спросил Валентин.

– Знакомые, – ответила Зина.

– Никогда не видел таких старушенций! Это что-то! – Было видно, что ее спутник действительно удивился.

– Она француженка. Почти… – бросила Крестовская, непонятно зачем, напрочь уже забыв и про Жаннет, и про спектакль, и про Валентина. Перед ней было только лицо Виктора – единственное, что до конца вечера Зина видела перед собой.

Вечер был безнадежно испорчен, и на обратном пути из Оперного театра Крестовская почти не разговаривала со своим кавалером, который, она в точности знала это, теперь навсегда остался в прошлом…

На службу Зина пришла уставшая, не выспавшаяся. Всю ночь ее мучили кошмары. Но утром она ни за что не смогла бы пересказать их содержание. Просто что-то большое, страшное, темное увлекало ее за собой.

К счастью, в этот день не было совещаний и планерок. Но после обеда в столовой Зина все-таки столкнулась в коридоре с Бершадовым.

Он остановился, очень пристально всмотрелся в ее уставшее, вытянутое лицо, и вдруг… расхохотался. Если бы в мире существовал дьявол, то такой смех точно стал бы его визитной карточкой. Зина очень быстро бежала по коридору, пытаясь спастись от этого наваждения. А ей вслед всё звучал этот дьявольский, издевательский смех…

Так прошло пять дней. Крестовская понемногу успокоилась. А на шестой день, вечером, когда она возвращалась со службы, прямо в дверную ручку ее комнаты кто-то вдел букет ярко-красных роз.

В этот день Зина задержалась допоздна – нужно было перепечатать несколько очень важных документов. И было уже около восьми вечера, когда она наконец вернулась домой – уставшая, голодная, и вдруг этот букет роз, вставленный в ручку двери… Несмотря на зиму, цветы все еще хранили влагу и свежесть, и было похоже, что их только что срезали.

Не отпирая дверь комнаты, не вынимая букета, Зина выбежала на улицу. Остановилась, и, смешно сказать, как собака принюхивалась. А потом и безошибочно забежала за угол дома. Там в темноте стоял Виктор.

– Я ждала тебя раньше, – выдохнула она, все сильнее и сильнее ощущая легкий флер его одеколона, который, как прозрачная вуаль, все еще дрожал в воздухе, оставляя тот неуловимый след, по которому она его нашла.

– Знаю. Я все пять дней здесь хожу по вечерам, – вздохнул Барг.

– Почему не подошел?

– Боялся, – коротко ответил он.

– Меня или себя? – Зина нахмурилась, не понимая, что вообще происходит.

– Я не могу без тебя жить, – как-то очень просто сказал Виктор, потом поправил: – Нет, не так. Я не хочу без тебя жить.

– Зачем ты пришел? – Крестовская чувствовала предательскую крупную дрожь в теле, приходящую из глубины позвоночника так, как приходила всегда, стоило Баргу только прикоснуться к ней рукой.

– Попросить прощения, – голос его звучал глухо.

– Попросил? Теперь уходи!

– Хорошо, – он сделал несколько шагов назад, не сводя с нее глаз.

Потом все произошло быстро. Так быстро, что Зина не успела даже очнуться. Барг вдруг стремительно бросился вперед и рухнул прямо перед ней на колени, обхватил ее ноги и спрятал в подоле ее пальто свое лицо…

– Прекрати! Что ты делаешь… – Крестовская попыталась высвободиться, но это было невозможно: прижимая лицо к ее ногам, Виктор все говорил, говорил без конца… Она не слышала его слов, они сливались в надоедливый, бессмысленный шум. Наконец он поднял лицо – оно было залито слезами.

В этой сцене было что-то жутко гротескное и комичное, и Зина принялась хохотать, и хохотала до тех пор, пока не сорвала голос в рыданиях. Это комичное на самом деле было трагичным – так, как часто бывает в самой настоящей, жуткой, непридуманной трагедии…

На следующее утро Зина проснулась в объятиях Виктора. Простила ли? Она никогда больше не задавала себе этотого вопроса. Верила ли в то, что он изменится? Нет, она была твердо уверена, что он не изменится никогда в жизни – люди не меняются. Чувствовала ли себя счастливой? Она больше не жила на земле. Она словно укрылась облаком, зарылась в него с головой, и это облако отделяло ее не только от реального мира, но и никогда не оставляло наедине с собой.

Крестовская умирала каждую ночь в цепком кольце обнимающих ее рук и утром снова возрождалась заново. И это было больше, чем счастье – облако забвения, укрывающее ее от себя, заставляющее навсегда забыть прошлое и все, что существовало до этого мгновения.

Через неделю Вмктор снова переехал к ней. Несколько дней подряд при взгляде на Зину Бершадов хмурился, и каждый раз, когда она ловила его взгляд, его лицо становилось мрачным, и Крестовская сжималась от его взгляда, прекрасно понимая, что он думает.

Как-то раз она осталась в его кабинете после очередного совещания – нужно было обсудить кое-какие дела. Но Бершадов не стал этого делать, даже намеренно закрыл папку с бумагами. Потом вперил в нее тяжелый взгляд.

– Знаешь, Зинаида, какая самая отличительная черта всех предателей? – вдруг произнес он.

– Нет, – пролепетала Зина. Ей стало трудно дышать.

– Главная отличительная черта всех предателей – это трусость. Больше всего на свете, больше потери собственной жизни предатели боятся сказать правду. Это для них мучительнее, чем средневековая казнь, когда заживо сдирают кожу. А значит, они снова и снова будут предавать.

– К чему это ты? – нахмурилась Зина, прекрасно понимая, что подразумевает Бершадов.

– Попробуй спросить предателя о правде – и ты сама увидишь, что с ним будет. Попробуй задать простой вопрос: как мы будем жить дальше? И ты сама не поверишь тому, как быстро сдуется предатель, – просто как мыльный пузырь.

– Я все еще не понимаю, к чему ты говоришь это, – Зина отвела глаза в сторону.

– К предателям нельзя возвращаться, – не сдержавшись, хлопнул рукой по столу Григорий. – Лучше грызть землю и собственные руки. Лучше биться головой о стену и как бешеный зверь выть. Но возвращаться к предателям нельзя. Нельзя! Потому что предатель будет предавать снова и снова – до тех пор, пока однажды, глядя на себя в зеркало, ты никого не увидишь в этом зеркале…

– Я не поняла ни слова из того, что ты сказал. – В голосе Зины проявилась не свойственная ей резкость. – Но у меня нет времени разводить пустые разговоры. Надо работать.

В этот вечер, вернувшись домой, она была непривычно тиха и вела себя так отстраненно, что Виктор Барг не выдержал. Обняв Зину, он сжал ее с нежной силой:

– Любовь моя, что с тобой? Что тебя мучает?

– Я не знаю, – ей хотелось плакать.

– Не думай ни о чем плохом. Гони прочь плохие мысли. Мы с тобой всегда будем вместе. До конца жизни. Рядом.

Месяц пролетел как один день. Счастливый, как сон, пока однажды утром, собираясь на работу, Зина вдруг не сказала:

– Все это хорошо, но как мы будем жить дальше? Ты думал об этом?

Вопрос был пустым, просто так. Но Барг вдруг отозвался серерьезно.

– Думал, – ответил Виктор, не сводя с Зины внимательных глаз. – Я давно хотел поговорить с тобой о нашем будущем. Похоже, этот момент настал.

– Говори, – насторожилась Зина.

– Не сейчас. Вечером. Возвращайся с работы пораньше. Я сказажу тебе что-то очень важное. Приготовлю ужин, мы поужинаем, и спокойно обсудим, как нам быть.

– Ты хочешь поговорить о нас? – Крестовская аж задохнулась от счастья. К счастью она совсем не привыкла, и оказалось, что от счастья трудно дышать.

– Ну разумеется, о нас! О ком же еще? – рассмеявшись, Барг поцеловал ее в кончик носа. – Вечером я с нетерпением буду ждать тебя! Я хочу сказать тебе что-то очень важное, – повторил он.

Весь день Зина летала как на крыльях. У нее было никаких сомнений в том, что Виктор хочет сделать ей предложение. Каждая женщина всегда чувствует подобный момент! Зина ощущала себя невероятно счастливой. Глаза ее сверкали, ей хотелось петь. И, глядя на ее сияющее лицо, Бершадов хмурился больше, чем обычно.

Крестовская едва дождалась шести часов, и в одну минуту седьмого вылетела с такой скоростью, которой от себя даже не ожидала. Интересно, купит ли Барг шампанское? Цветы, обязательно будут цветы! Он так любит цветы, ее Виктор. Наверняка будет в комнате празднично накрытый стол. Он ведь так старается, чтобы вокруг всегда была красиво. Ее Виктор…

Но в комнате все выглядело, как обычно – ни шампанского, ни цветов. Да и вид у Барга был какой-то… сомнительный. Он все время бегал по комнате, нервно комкая в руках матерчатую обеденную салфетку.

– Как лучше – сначала поужинать, а потом поговорить? – вдруг спросил он наивно, как ребенок.

– Ты же собирался говорить за ужином, – опешила Зина.

– Нет, это слишком серьезно. За едой говорить нельзя.

– Хорошо, – сказала, соглашаясь, Крестовская, все еще недоумевая. – Тогда давай сначала поговорим.

– Садись. Я хочу сказать тебе одну очень важную вещь.

– Да говори уже наконец! – воскликнула Зина, рухнув на стул.

– У меня есть ребенок! – выпалил Виктор.

– Что? Что?! – Крестовской вдруг показалось, что она сходит с ума. Все вокруг закружилось с невероятной скоростью, и она с трудом удерживала равновесие в этой стремительной центрифуге.

– У меня есть ребенок от одной женщины, – повторил Барг. – Она родила от меня девочку.

– Поясни, – голос Зины прозвучал глухо.

– Я встречался с одной девушкой. У нас была связь. И от этой связи остались последствия. Она забеременела. И вот несколько дней назад родила дочь, – Виктор был похож на заведенную куклу.

– Ты хочешь сказать, что встречался, жил со мной и одновременно имел отношения с какой-то девкой?

– Ну… да, – он отвел глаза в сторону.

– Это та самая, с ювелирного завода?

– Нет. Была еще одна.

– Кто она?

– Медсестрой в больнице работала. Приехала из области. Игорь, брат, тогда занимал большой пост в НКВД. Я попросил, он помог ей добыть комнату. И она родила от меня ребенка.

– Ты уверен, что от тебя?

– Абсолютно уверен. Это моя дочь.

– Дочь… – Крестовская повторила ненавистное, калечащее ее слово и вдруг испытала такой приступ боли, что едва не упала со стула. Боль была просто невероятной – словно из Зины разом вынули все внутренности и перебили спину. Перенести ее просто не было возможности… Крестовская тихонько застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, в глубине души истекая кровью.

Сам того не понимая, Виктор ударил ее по самому больному месту. Он просто уничтожил в ней все живое – для Зины дети были самой болезненной точкой.

Она испытывала мучительные страдания, глядя на чужих детей, особенно на девочек. Иметь маленькую дочку, похожую на нее… С глазами Виктора… С ее, Зины, волосами и ни на что не похожей улыбкой… Маленькую девочку… Дочь…

Чтобы не завыть, Крестовская закусила губу. По подбородку потекла тонкая струйка крови. Пытаясь сдержать себя, Зина раскачивалась из стороны в сторону.

– Ты прости, я причинил тебе боль. Но это моя дочь, и я должен был сказать…

Крестовская всё раскачивалась, кусая губы. Слова Барга кромсали ее по живому, оставляя шрамы, которые не заживут никогда.

– На наши отношения это никак не повлияет. Я хочу быть с тобой. Конечно, я буду ей помогать и видеться с ее матерью, но жить буду с тобой, – продолжал Виктор, похоже, не понимая, что чувствует Зина.

– Ты хочешь сказать, что спал со мной, признавался мне в любви и размножился с какой-то дешевой тварью? С генетическим мусором размножился? – взглянула она на него.

– Не надо так. Я не виноват. Так получилось. И согласись – лучше, если ты узнаешь это от меня. В конце концов, я не понимаю, чего ты так это воспринимаешь! Ведь от тебя я вряд ли смогу иметь ребенка. Ты же сама говорила, что не можешь иметь детей.

– Это то серьезное, что ты хотел мне сказать?

– В общем, да. Разве ребенок – это не серьезно?

И тут Зина захохотала. Смех просто вырвался из нее. Разрывая рот, легкие, сдирая кожу с лица… Вцепившись ногтями в щеки, она хохотала с той дьявольской силой, с которой еще совсем недавно хохотал над ней Бершадов, и всё не могла остановиться.

– Зина! – Виктор перепугался до смерти. – Зина, что с тобой?! Выпей воды!

Воды… Дочь… Девочка… Карие глаза Барга. У нее никогда не будет маленькой девочки. Ее маленькая девочка давно умерла в ее душе… Их девочка умерла… С глазами Виктора… Не от нее. Не ее дочь… Боль, слепящий колодец, обнажающий правду… Боль как сноп огня в лицо. Это фары машины, которая на полной скорости летит в пропасть. И там, внизу, острые камни, на которых разобьется все…

Уже разбилась… Она уже разбилась, и больше ничего не существует в ее переломанном теле, даже этих чужих глаз…

К удивлению Зины, она смогла двигать и руками, и ногами совершенно нормально. Она встала, открыла шкаф. Достала чемодан, с которым Виктор к ней пришел.

– Что ты делаешь? – нахмурился он. – Мы можем хотя бы поговорить? Зина!

Молча, не говоря ни единого слова, Крестовская швыряла в чемодан вещи Виктора, внимательно проверяя, чтобы на полках не осталось ничего.

Заполнив, щелкнула крышкой. Открыла дверь и вышвырнула чемодан в коридор.

– Вон. Убирайся навсегда из моей жизни. Пошел вон. – Она говорила очень спокойно.

– Зина, я…

– Если еще раз ты появишься возле моего дома, я тебя застрелю. У меня есть пистолет. Я умею стрелять. Если хотя бы еще один раз ты посмеешь…

– Я понял. Прости меня…

Барг вышел, тихонько притворив за собой дверь. А Зина упала на пол.

Она лежала на животе, подогнув ноги к груди, и выла. У нее больше не было слез. Она просто выла и выла, и этот вой разрывал ее сердце. Ей казалось, что она умирает. Зина отдала бы все на свете за избавление, за возможность счастливой смерти. Но смерть не пришла.

Она не помнила, сколько часов пролежала так, на полу. Было уже совсем темно, когда наконец Крестовская поднялась на ноги. Из буфета достала бутылку коньяка, рывком сорвала крышку и выпила, видимо, не меньше четырех рюмок – во всяком случае это было четыре глотка.

Потом она поплыла. Коньяк на пустой желудок заставил всю комнату закружиться в неистовом танце. Зина не помнила, как добралась до постели. Потом пришла темнота.

Но уже в шесть утра сознание вернулось к ней с новым приступом боли. Два часа она металась на кровати, как на раскаленной решетке. В восемь вышла на улицу. Из телефона-автомата позвонила Бершадову. Он был уже на службе – всегда приходил на работу раньше всех. Сказала, что больна. Он услышал это по ее голосу и разрешил два дня оставаться в постели. Кое-как Зина вернулась к себе. И рухнула. Она была действительно больна.