Читать книгу Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова - Страница 7

– И в платье этом, пышном, как колокол, казалось, что летит она, королева, по воздуху… Такая пышная вся… И волосы у нее светятся, словно в них вставлены лампочки. Такая вся она и ходила в последние дни.

В эту ночь никто больше не спал, и Таня не отпустила Иду домой, усадив в кресло и почти насильно заставив дожидаться утра, окончания этой жуткой, мучительной ночи.

– Никуда тебя не отпущу, – резко сказала она, – мало ли какая шваль по подворотням сейчас заместо людей шастает. Делать гембель себе на голову – не те времена. Дошла – и хорошо. Но с чертом в прятки играть больше не будем. Сидишь здесь, ждешь утра. Да и расскажешь за всё.

В эту ночь никто больше не думал о сне, и тусклые лампы, горящие в полнакала, казались ослепительным, разрывающим душу адским огнем. Рыдавшая, Ида не могла остановиться. Ее помертвевшее лицо от слез распухло, как взбитая подушка, но это выглядело совсем не смешно, а жалко. Лиза откупорила бутылку коньяка, налила щедрую порцию в стакан и заставила Иду сделать несколько глотков. Зубы Иды выбивали болезненную дрожь по стеклу. Но коньяк помог. Резко захлебнувшись последним рыданием, она вдруг прекратила плакать. А потом смогла говорить. Вернее, не только говорить, но и отвечать на прямые вопросы Тани.

Та заставила ее рассказать все с самого начала. Начало было не очень длинным.

– Расфуфырилась, как шмаровозка без прицепа, – говорила, икая, Ида, – и вся ходила за такая нафордыбаченная – чуть ли не сопли веером. Но не кичилась за нас за свое счастье. Нет, добрая она была. Улыбалась миру. И хотела, чтобы мир улыбался за ей, – она снова начала рыдать.

Таня узнала для себя новое – о том, что родственники Кати переехали обратно в деревню, оставив ее одну в городе. Неожиданно отыскался Катькин брат – один из тех, что ушел с контрабандистами. Второй исчез без вести. Оказалось, что брат не сгинул в темном суровом море контрабандных страстей. Более того – разбогател. Был начальником контрабандной артели, а потом, после нескольких перестрелок с таможенниками, решил завязать с бизнесом. Тем более, что в последних рейсах его подставили так, что он чуть не попал в тюрьму.

Взяв из дела все деньги, он купил в деревне два дома, один – для себя, другой – для родителей, женился на деревенской девушке и заделался чуть ли не помещиком. На него даже стали работать батраки. Родители Кати с радостью вернулись обратно в деревню – так и не прижились они в городе. Хотели забрать с собой и Катьку, да только та ни в какую. По словам Иды, Катька давным-давно обосновалась в городе и уже не была деревенской. Готова была на что угодно, чтобы не возвращаться обратно в навоз.

– Разругалась она с ними страшно, – говорила Ида, – по всему двору перья летали, когда перины делили. Да Катька та еще фраерша, ей палец до рта как положишь, так за две руку откусит. Она их устроила за вырванные годы через тухлое горло. Родители уехали, а Катька осталась в городе. Комната была за ней.

Через время, по словам Иды, Катька и встретила своего фраера.

– Ну, чистой воды фраер – ну тебе ни конь в пальте, трусы на галстук не носит, – продолжала Ида, – как за Катькин рот, так фасон у него за всю Дерибасовскую – ни охнуть тебе, ни сдохнуть. За еще тот фасон…

– Ты его видела? – нахмурилась Таня. – В лицо узнаешь?

– Да ни в жисть не видела, – сказала Ида, – ни лицо, ни манеру, и нихто за него не видел. То ж за Катькин рот слова на уши наматывались через его фасон.

По ее словам, фраер никогда не приезжал на Молдаванку к Катьке, но это не мешало всей округе знать о Катькином романе во всех подробностях. Саму же Катю словно подменили – фраер покупал ей дорогие платья, наряжал как даму, и она стала совершенно другой.

– Люди опытные, за жизнь знающие, – вздыхала Ида, – за этот гембель ей говорили: шоб ты так жила, как мы ему верим! Да ни за какие дела не может быть за такое, шоб фраер как за здесь… За концы выкишится, как фанера над Парижем, и сделает ручкой за вырванные годы. Но Катька только зубы скалила – не тошни на нервы да замолчи свой рот…

Никто не верил в честные намерения заезжего фраера по отношению к девушке с Молдаванки. Но Катька и слушать ничего не хотела. А потом вдруг объявила, что он женится на ней.

– И это за после театры да рестораны, – говорила Ида, вздыхая, – да никогда за такой бикицер нихто и не слышал, шоб после такого марочного гембеля да под венец.

Но Катька ходила счастливая и хотела, чтобы весь мир улыбался ей.

– За тот последний день… – Ида снова заплакала, и Лиза почти насильно влила в нее коньяк. – За тот последний день я не пошла на Дерибасовскую… – всхлипывала Ида, – красный флаг вывесила… Дома надо было посидеть за день… Ну, как за то бывает, ты знаешь… На голову вдруг сваливается такой шухер… И говорит: тут тебе не за здесь.

Ида сидела у окна и видела, как днем, часов около четырех Катя вдруг куда-то ушла необычно нарядная. Шла она одна да еще и надела свое лучшее красное платье из чистого шелка. Ида даже решила, что фраер снова ведет ее в театр или в ресторан.

Когда стемнело, Катька еще не вернулась, и Ида отошла от окна, занимаясь своими делами. Когда же Ида выглянула в окно из другой комнаты, окошко которой как раз в упор выглядывало на окно клетушки Кати, было уже около восьми часов вечера.

Именно тогда в окне Ида вдруг заметила метущееся пламя свечи, что показалось ей очень странным. На Молдаванке редко жгли свечи, ведь стоили они дорого. В основном пользовались керосиновыми лампами.

Но в окне Кати горела не лампа, а тонкая свеча, в этом Ида была абсолютно уверена. Пламя свечи так и плясало – туда-сюда, туда-сюда…

– Словно дышал на него кто-то, – старалась припомнить подробности Ида, – словно пламя не из свечи выходило, а за рот… за рот на свечу говорил кто…