Читать книгу Ничья - Ирина Мартова - Страница 9

Лизонька Морозова родилась в очень счастливой семье. Бывает же такое, когда счастье захлестывает, радость переливается через край и любовь освещает будущее. Бывает, когда хочется без причины смеяться, когда и хмурый день ярок, и под дождем танцуешь фокстрот. Вот и у них случилось такое.

Соседи останавливались, с завистью оглядывались и благожелательно посмеивались, когда мать и отец, молодые, сильные и красивые, не стесняясь, обнимались на улице. Прохожие одобрительно кивали, глядя, как отец подкидывал визжащую от восторга Лизоньку вверх, как они втроем, взявшись за руки, танцевали под яркой радугой, протянувшей цветной мост через все небо.

Мама Зина, работающая в поликлинике врачом, спешила после смены домой, торопилась, улыбаясь во весь рот. Папа Алеша, электрик в театре, водил их на спектакли, пел по праздникам песни под гитару, возил на озеро рыбачить.

Маленькая Лиза, купаясь в их любви, даже не задумывалась о том, что бывает иначе. Ей казалось естественным, что все вокруг улыбаются, любят друг друга и бросаются на помощь по первому слову. Она считала это нормальным, обычным делом. И смешливый прищур мамы, и ласковый блеск в глазах отца, и их теплые объятия, и долгие тихие вечера перед телевизором.

Мама даже скучную домашнюю работу превращала в таинство. По ночам, отправив всех спать, пекла пироги, а утром к завтраку подавала свежую, с пылу с жару, выпечку. Сама придумывала новые рецепты, и каждый раз, хохоча, заставляла отца оценить ее творение. Отец сочинял стихи, сам рисовал для них открытки и устраивал домашние представления.

Казалось, даже холодные звезды, заглядывая к ним в окна, приветливо улыбались и тихо завидовали бурлящему здесь семейному счастью.

Все закончилось в одночасье. В театре случился страшный пожар, и отец, первым кинувшийся к электрощитку, мгновенно погиб от удара током. Его жизнь оборвалась так внезапно и так трагично, что никто из окружающих даже не успел броситься ему на помощь.

Этот миг, когда оборвалась жизнь светлого и веселого Алексея, стал началом конца и для его любимой Зинаиды. С Зиной, когда ей через час сообщили о несчастье, случился жестокий психологический паралич.

Она, как обычно, вела утренний прием больных в поликлинике. Зазвонивший телефон брать не хотела, чтобы не отвлекаться от престарелой и довольно капризной пациентки, но, видно, что-то ей подсказало, подтолкнуло.

Услышав жуткую новость, женщина побледнела, вскрикнула и, резко вскочив со стула, тут же упала, как подкошенная, потеряв спасительное равновесие.

Сбежавшиеся на крик пациентки коллеги быстро привели Зину в себя, но она впала в прострацию: никак не реагировала на происходящее, молча глядела в потолок. Все слышала, видела, ощущала, но не отзывалась, не плакала, не двигалась, не кричала.

Зинаида лежала обездвиженная, помертвевшая, равнодушная и спокойная. Не рыдала истошно, не голосила, как принято, по покойнику, не утопала в слезах, не рвала на себе волосы. Молча и сосредоточенно смотрела в потолок, крепко сжав похолодевшие руки.

Перепуганные подруги поначалу положили ее в отделение, делали капельницы, кололи уколы. Потом уговаривали, ругали, приглашали психиатра. Ничего не помогало. Ее мозг работал, физически она жила, но психика не включалась, не принимала новую действительность.

Больше ждать было нельзя, и Алексея похоронили без жены. Дочь на время приютила соседка Галина, которая всегда дружила с семьей и считалась у них палочкой-выручалочкой. Коллеги тихо перешептывались, навещая Зинаиду, подруги украдкой плакали, соседи горестно шушукались, но никто не мог понять, что делать. А четырехлетняя Лизонька, еще не сознающая масштаба беды, пока жила прежней жизнью, лишь удивляясь, что мамы и папы долго нет. Заплаканная соседка, навещая Зину в больнице, ничего девочке пока не говорила, боясь, чтобы и с ней не случилось какой-нибудь напасти. Но все же однажды решила взять малышку с собой.

Она ни на что не надеялась, просто в тот день Лизу не с кем было оставить. Но именно тот день, когда маленькая дочь пришла к матери в больницу, стал днем возвращения к жизни впавшей в ступор Зинаиды.

Лизонька, робея, проскользнула в палату и, оглядевшись по сторонам, сразу бросилась к матери. Она, радостно визжа, стала обнимать маму, залезла к ней на кровать, но та, не шевелясь, молча глядела в потолок. Девочка сначала смеялась, целовала ее щеки, теребила волосы, но потом обиженно нахмурилась.

– Мам, ты почему не смотришь на меня? Мам, – Лиза наклонилась к ее уху.

Никакой реакции.

Тогда девочка, схватив мать за руку, громко испуганно зарыдала:

– Мам! Мама. Ты чего молчишь? Мама, ты что, умерла? Мамочка.

Девочка заплакала, забилась в истерике, и слезы ее детские упали на лицо замершей от горя матери. И та, внезапно содрогнувшись всем телом, вытянулась в струну, выгнулась, будто надломанная ветка и, резко выдохнув, удивленно обернулась к рыдающей дочери.

Словно пытаясь вспомнить что-то или осознать происходящее, женщина вопросительно оглянулась вокруг, сдвинула брови и, нахмурившись, положила ладонь на голову дочери.

– Лиза? Ты зачем здесь?

Но тут, очевидно, услужливая память мгновенно оживила в ее голове события последних дней, и Зинаида ахнула, прижала дочь к себе и зарыдала, завыла истошно, тоскливо и отчаянно.

Через день Зина вернулась домой. Переодевшись в черное, зашла к соседке.

– Теть Галь, можно у вас Лизу до вечера оставить?

– А ты куда, Зиночка? – тревожно встрепенулась соседка.

– На кладбище.

Зина приехала на кладбище, нашла свежую могилу мужа и упала на нее как подкошенная. Исступленно воя, безутешно рыдала и в каком-то безумии все целовала и целовала землю. А к вечеру вернулась домой и стала жить.

Жизнь давалась тяжело. Ничего не хотелось. Ничего! Ни ехать на работу, ни возвращаться домой, ни разговаривать, ни улыбаться. Не хотелось одеваться, мыть голову, готовить обед. А главное, жить не хотелось.

Однажды вечером, зайдя в магазин после работы, Зина встретила давнюю знакомую, которая весело подмигнула ей.

– Что смотришь? Не узнала? Это ж я, Лариса. Ну, вспомнила? Эх, ты, короткая память! А что ты, Зинка, такая зеленая? И худющая – страсть! Кожа да кости. Фу! Что с тобой?

– Муж у меня погиб, – мрачно отозвалась Зина.

Подруга не состроила трагическое лицо, не всхлипнула, не смахнула слезу.

– У Бога на каждого их нас свои планы. Погиб, значит, так ему на роду написано.

Зина, отшатнувшись, резко отвернулась и быстро пошла прочь, но ушлая приятельница не отставала.

– Зинок, ты куда понеслась? Обиделась? Вот дура-то! Зинка, брось ты из-за мужика себя убивать. Ну, умер. Что поделаешь, другой будет.

– Да как ты можешь? – резко остановилась Зина. – Замолчи! Уйди!

Однако приятельница пристала к Зине, как банный лист.

– Ну, ладно, ладно. Жаль, конечно, что умер. Да постой же! Что ты бежишь?

– Чего надо?

– Слушай, Зинка, – схватила ее за руку Лариска, – может, выпьем, а? Ну, за нашу встречу, за твое горе. Соглашайся, Зинок! Вот увидишь, сразу легче станет, это я тебе как знаток говорю. Ну?

– Знаток чего? – недоуменно посмотрела на нее Зинаида.

– Как чего? Разговоров по душам. Вот сейчас пойдем, бутылочку разопьем, поболтаем. Мир сразу другими красками заиграет.

Зина молча выслушала и смущенно потупилась, не понимая, как отделаться от привязчивой Лариски.

– Не могу я. Извини. Дочь дома ждет.

– Подождет твоя дочь. Ничего с ней за один вечер не случится. О себе тоже подумать надо. Идем.

Зина, сама не зная зачем, послушно побрела за Лариской, не осознавая, что именно сейчас, в эту секунду, делает первый шаг к своей кончине.

Они приехали к Ларисе домой, и Зиночка, оглядевшись, отметила неопрятность и запущенность квартиры.

– Ого! Что это у тебя бардак такой? Фу!

– Ой, брось, Зинка, – ничуть не смутилась Лариска. – Кому нужна твоя чистота? Главное, чтобы душа пела. – Она поставила на стол два бокала, нарезала колбасы и сыра, откупорила бутылку и кивнула сконфузившейся Зине. – Да расслабься ты! Выпей. Это тебя вылечит. Причем, сразу вылечит, обещаю. Я знаю, что говорю.

– Как-то странно пить без повода, – Зиночка неумело взяла бокал.

– Как это без повода? Пьем за твою новую жизнь.

Зина, крепко зажмурившись, выплеснула себе в рот содержимое бокала и, сделав глоток, вдруг тихо заплакала.

– Не хочу я новой жизни! Не хочу! Мне нужна старая! Моя.

– Дура, – покрутила пальцем у виска Лариска. – Хватит ныть. Старой жизни уже не будет. Если забыла об этом, сходи на кладбище, там твой муж лежит. А впереди новая жизнь, свободная! Так что перестань скулить. Давай еще по одной выпьем.

Они выпили еще, потом еще и еще.

Очнулась Зина под утро. Открыв глаза, сначала понять не могла, где находится. Потом, повернувшись налево, увидела на диване рядом спящую Лариску. Постанывая от подкатившей тошноты, Зинаида вскочила, схватила сумку и, оправляя измятую одежду, вылетела из квартиры, громко захлопнув за собой дверь.

Стыд грыз ее душу, еще не прошедшее полностью опьянение терзало тело.

Зина бежала по улице, не вполне осознавая, где находится, в каком районе, на какой улице. Заметив, наконец, припаркованную возле тротуара машину такси, Зина кинулась к ней.

– До Ялтинской довезете? – с надеждой спросила она дремлющего водителя.

Мужчина, с трудом разлепив глаза, недоуменно посмотрел на время.

– Что-то рановато вы, дамочка, путешествуете. Пять утра. Ну, садитесь.

Когда Зина забралась в машину, он, очевидно, учуяв едкий запах алкоголя, усмехнулся.

– Видно, праздник удался на славу?

Забившись в угол машины, Зина не отвечала, да и водитель, заметив неразговорчивость странной пассажирки, замолчал и больше не приставал с расспросами.

Влетев в квартиру, Зинаида дочери не обнаружила и, позабыв о времени, забарабанила в дверь соседки. Обомлевшая от грохота, сонная тетя Галя распахнула дверь прямо в ночной рубашке.

– Господи! Ты чего шумишь? Люди спят еще.

– Теть Галь, а Лиза у вас?

– А где ж ей быть, – соседка укоризненно покачала головой. – Ты, мать моя, совсем с ума сошла? Забыла, что дочь в детском саду? Воспитательница тебе сто раз звонила, а потом сама привела девочку домой, да дверь-то некому открыть. Ты хоть бы мне сказала, что не приедешь, я бы забрала ребенка, как раньше, когда вы на работе задерживались. Мне нетрудно, благо, детский сад под боком.

– А воспитательница сильно ругалась? – Зина виновато шмыгнула носом.

– Да чего ей ругаться? Просто волновалась, она ж отвечает за ребенка. Слава богу, помнит меня, не побоялась отдать малышку. А я ей, кстати, сказала, что я родственница. Ну, просто так. Чтобы ей спокойнее было. Ничего?

– Ничего. Спасибо. Вы и так нам как родственница. Так что правду, получается, сказали.

– А ты где была, Зина? – соседка подозрительно оглядела ее. – Вся помятая, лохматая. И спиртным несет от тебя как от пьяницы.

– Да там. С подругой отмечали ее день рождения. Задержалась.

– День рождения – это хорошо, – тетя Галя осуждающе вздохнула. – Но напиваться так, чтобы о ребенке забыть, совсем не дело! Ты, Зиночка, так больше не делай, нехорошо это.

– Где Лиза? – Зина нахмурилась.

– Спит, конечно, – соседка придержала дверь, не давая Зине войти. – Ты иди-ка, себя в порядок приведи, чтобы ребенок не испугался, а я, как проснется, приведу ее, – тетя Галя строго поджала губы. – Дома будешь или как?

– Дома, – Зина спрятала глаза, сгорая от стыда и досады на себя. – У меня сегодня выходной.

Вернувшись в квартиру, Зинаида подошла к стене, сняла портрет мужа в рамочке, легла на диван, прижала к груди его фотографию и зарыдала в голос. Сколько так пролежала, она не знала. Когда иссякли слезы, молча поднялась, вернула портрет на место, встала под душ и, смывая с себя прошедшую ночь, ее запахи и метки, дала себе слово больше никогда не прикасаться к спиртному.

Прошло недели две. Зинаида так тосковала по мужу, что почти перестала спать по ночам. Сон не шел к ней, а вместо него услужливая память подсовывала картины их счастливого прошлого, словно дразнила, усиливая страдания.

Зина сильно похудела, под глазами появились синяки, она стала молчаливой. Коллеги понимающе отводили глаза.

– Зина, послушайте, только сразу не отказывайтесь, – сочувственно предложила заведующая поликлиникой. – Может, вам отпуск взять? Поехать к морю, отвлечься, а то ведь так можно и психику надорвать, а? На вас жалко смотреть. Вам нужно развеяться, переключиться.

– Нет, пожалуйста, не нужно, – замотала головой Зина, глотая слезы. – Я там с ума сойду. Здесь работа, соседи, знакомые. А там один на один со своими мыслями. Нет, не смогу.

– Ну, смотрите, – заведующая беспомощно развела руками. – Если надумаете, только скажите, я с радостью помогу чем смогу.

– Хорошо, – поспешно кивнула Зинаида. – Пойду, у меня прием.

Выйдя в коридор, она изнеможенно прислонилась спиной к холодной крашеной стене. Не было ни сил, ни желания двигаться. Хотелось тишины и покоя. Полного беззвучия, безветрия и безлюдности. Неподвижности и бездействия. Глухоты и немоты. Не спокойствия, а успокоения. Не замирания, а умирания.

И она вдруг впервые подумала о том, как хорошо было бы лежать там, рядом с Алексеем, в этой вечной тишине могильного холма. Подумала и тут же испуганно спохватилась. Вспомнила про маленькую дочь. Опомнилась, одумалась и пошла работать.

Но ведь наши желания имеют свойство сбываться.