Читать книгу МАРИНА ЛУЗГИНА. ГЕОРГИЙ НАТАНСОН. ВСЕ ОСТАЕТСЯ ЛЮДЯМ - Ирина Майорова - Страница 1

Отсмотрев смонтированные эпизоды «Старшей сестры», Доронина разочарованно сказала: «Это все очень плохо! Это вне искусства!» Папа был подавлен такой реакцией… Но съемки продолжились. Татьяна Васильевна изменила свое мнение, лишь когда отснятый материал посмотрели Эдвард Радзинский и его мама, которые для Дорониной были авторитетом. А им все очень понравилось. Вскоре Радзинский стал мужем Татьяны Васильевны.

В кинематографическом мире мой папа – режиссер Георгий Гри горьевич Натансон – получил неофициальное звание «открывателя актерских талантов», ведь именно бла годаря его интуиции и дальновидности зажглись такие звезды кино, как Татьяна Доронина, Наталья Тенякова, Алла Ларионова, Марина Зудина, Евгений Леонов и многие другие. Сам папа учился у корифеев отечественного кино: Льва Кулешова, Сергея Эйзенш тейна, Александра Довженко и Ивана Пырьева. За Пырьевым тоже водилось звание «открывателя талантов». Может быть, именно у него папа перенял это режиссерское чутье как эстафетную палочку?

Во ВГИК папа поступил еще до войны, в 1939 году. В свою режиссерскую мастерскую его принял Лев Кулешов. Студенту Натансону преподавали знаменитый режиссер Сергей Эйзенштейн и актриса немого кино Александра Хохлова. Но учебу прервала Финская война: папе вручили повестку. В военкомате спросили, в каких войсках он хотел бы служить. Натансон выбрал танковые. В эти войска набирали в основном московских шоферов, думали, что пригодится их опыт вождения. Новобранцев в товарных вагонах привезли в украинский город Александрию, где выяснилось, что никаких танков нет, а есть артиллерийские орудия на конной тяге. Шоферы возмущенно матерились с утра до ночи, потому что вместо обучения управлению танком им приходилось вставать в пять утра и идти драить лошадей, а днем ползать с винтовками на морозе. Обмундирование было далеко не зимнее, поэтому папа, будучи самым юным в команде, вскоре заболел воспалением легких. Болезнь долго не отступала, пенициллин тогда еще не внедрили. В госпиталь приехала моя бабушка Лидия Львовна Санович. Она буквально умолила комиссовать папу, потому что болезнь дала осложнения и в дивизии он бы вряд ли выжил. Папа вернулся к учебе, но мирная жизнь продлилась недолго – началась война с немцами. В ноябре 1941 года ВГИК эвакуировали в Алма-Ату, путь в тыл занял более месяца, причем в экстремальнейших условиях. На грузовые платформы были установлены троллейбусы, в которые и рассадили студентов по три человека на сиденье, – так и ехали. В Алма-Ате по счастливому стечению обстоятельств оказались и мама Георгия с его младшей сестрой Кариной, которую эвакуировали с институтом МАИ. Отец же – Григорий Иосифович Натансон, профессор Института имени Плеханова, в первые месяцы войны ушел добровольцем на фронт и погиб под Ельней.

В Алма-Ате с продовольствием было очень плохо, карточек студента не хватало, а на базаре все стоило немыслимых денег. Сытыми ходили лишь студенты-художники, они умело рисовали карточки, которые успешно меняли на продукты. Папа решил устроиться на работу и пришел на киностудию ЦОКС (Центральная объединенная киностудия), где снимали художественные фильмы, рассказал директору о своей тяжелой жизни, о гибели отца в ополчении и получил распределение на картину «Секретарь райкома». Ее сначала снимал режиссер Ефим Дзиган, а главную роль исполняла его супруга Раиса Есипова. Но ее игра не устроила руководство киностудии, и сценарий передали другой супружеской паре: Пырьеву – Ладыниной. Так волею судеб папа оказался ассистентом самого Ивана Александровича Пырьева. Их работа началась с курьеза. Пырьев спросил отца:

– Чем бы вы хотели заниматься на картине?

Папа ответил:

– Работать ассистентом по актерам.

– Картина у нас военная, много пиротехники, будете ассистентом по пиротехнике, – заключил Пырьев.

Солидное название должности на практике выражалось в том, что папе вручили шестиметровый шест с гвоздем на конце, на который насаживали дымовую шашку. Далее нужно было следовать командам режиссера. Пырьев кричал: «Жора, беги правее!» Папа рассказывал: «Я ничего не слышал, потому что шашка шипела как змеюка, а рупор у режиссера был допотопным. И вечно бежал не в ту сторону». Пырьев сердился и кричал: «Жора, беги туда, где твоя жопа!» Тем не менее Иван Александрович ценил папино усердие и исполнительность, поэтому по-человечески к нему очень хорошо относился. Как-то пригласил в просмотровый зал, куда из Москвы привезли смонтированную картину «Свинарка и пастух». Натансон стал первым зрителем этого фильма. Папа пришел в восторг от картины и решил, что тоже будет снимать музыкальные фильмы, как Пырьев.

Однажды после съемки Иван Александрович обратился к папе с необычной просьбой: «Жора, беги в библиотеку и принеси много-много газет». Папа принес столько, сколько смог унести. Для Пырьева нигде и ни в чем отказа не было, и газеты дали под папину ответственность. «Мало, – сказал Иван Александрович, увидев Натансона с двумя кипами, – неси еще!» Папа принес. Так повторялось еще пару раз. После чего удовлетворенный Пырьев сказал: «А теперь рви все газеты и стели их на полу! Будем тут с тобой ночевать – я поссорился с Мариной». Папа был в ужасе, ему же предстояло эти газеты в библиотеку вернуть, но и ослушаться Ивана Александровича не решился. В таких условиях Натансон с Пырьевым прожили неделю. Все эти дни шли съемки, на которых Иван Александрович и Марина Алексеевна продолжали по-рабочему общаться – холодно и подчеркнуто вежливо. Газеты же пришли в негодность и возврату в таком виде не подлежали. Слава богу, что в библиотеке их не хватились.

Как-то Иван Александрович отправил папу забрать для него лауреатский паек, который состоял из полутора килограммов масла и такого же количества сыра. В те военные дни это было дороже золота. Папа всю обратную дорогу прижимал паек к груди и доставил ценный груз на киностудию. Поблагодарив, Иван Александрович отрезал граммов по двести от каждого кус ка и вручил Натансону со словами: «Вот, передай мамочке». Таким уж человеком был Пырьев: мог быть нежным и милосердным, а мог – резким и беспощадным.

Несмотря на съемки, которые обычно проходили в ночные смены (днем все электричество шло на оборонные заводы), папа продолжал посещать занятия во ВГИКе. Однажды он уснул на лекции Эйзенштейна. Его лекции были очень интересными, послушать их сбегался весь институт. Заметив, что уснувшего папу пытаются разбудить, Сергей Михайлович сказал: «Не будите Натансона, он по ночам у Пырьева работает, я ему потом прочту лекцию индивидуально». И ведь прочитал! Хотя фильм «Свинарка и пастух», со слов самого Пырьева, Эйзенштейну не понравился (именно Эйзенштейн был тогда худруком «Мосфильма»). На это Иван Александрович грустно заметил: «Эйзенштейн – не русский режиссер, а вот Левитан – русский художник». А в 1944 году именно Эйзенштейн в составе экзаменационной комиссии принимал дипломную работу отца и подписывал его диплом.

Поработал папа ассистентом у Пырьева и на картине «В 6 часов вечера после войны», где в главной роли опять блистала Марина Ладынина. Годы спустя, уже после ее рас ставания с Пырьевым, папа позвонил Марине Алексеевне, чтобы поздравить с каким-то праздником. Она сказала: «Забудьте мое имя и никогда больше мне не звоните». Такой была гордой женщиной – не простила Натансону дружбы с Пырьевым.

В Алма-Ате папа познакомился со своей будущей женой – моей мамой – Марией Михайловной Лузгиной. В местном театре оперы и балета выступали эвакуированные из Москвы и Ленинграда звезды, например Галина Уланова. Но многих зрителей привлекало не классическое искусство, а дефицитные пирожки с ливером, которые продавали в буфете, поэтому театр прозвали «театром оперы и буфета». Однажды папа пошел на спектакль «Севильский цирюльник» и в зале заметил девушку, которая ему очень понравилась. Он мне рассказывал: «Идет спектакль, а я на сцену смотреть не могу – сидит передо мной ряда через два некая юная особа с золотыми волнистыми волосами до пояса. Еле выдержал до антракта и пошел знакомиться». Причем папу даже не смутило, что моя будущая мама в театре была не одна, а со спутником. Он подошел и сказал: «Я работаю на киностудии, приходите к нам сниматься», – и попросил адрес, телефонов-то городских не было. Не выдержав и нескольких дней, папа пришел по указанному адресу и начал активно ухаживать за понравившейся девушкой, а через месяц они, не спросив ни у кого благословения, поженились – просто пошли в ЗАГС, где им поставили штампы в паспорта.

Мама оказалась в Алма-Ате, будучи студенткой Киевского государственного университета – она училась на филолога. В эвакуации жила с мамой и теткой Галиной, потому что ее отец – мой дед – Михаил Иванович Лузгин, чью фамилию я и ношу, погиб еще в середине 1920-х годов. Он работал в органах безопасности, и его убили.

Бабушка Ася Михайловна Кирюха имела юридическое образование – работала в архиве КГБ. Она вместе с дру гими сотрудниками вывозила эти архивы из Киева. Они успели покинуть город буквально в последний момент – по дороге встретили немецкие танки. Им удалось как-то с ними разъехаться и спастись. Бабушкина сестра Татьяна работала в Днепропетровске заведующей в доме малютки. Когда люди стали бежать из города, большинство малышей так никто и не забрал. И вот Татьяна Михайловна сама договорилась с машинистом товарного поезда, чтобы младенцев погрузили в вагон с зерном, и таким образом вывезла их из города, который вскоре тоже оккупировали немцы.

Мама же с институтом сначала попала в Киргизию, а потом их перевезли в Алма-Ату, где ее нашла бабушка и она встретила свою судьбу в лице моего папы. Жора Натансон обещание сдержал: устроил жену на киностудию – сначала она снималась в массовке, потом была дублершей Людмилы Целиковской на фильме «Воздушный извозчик», а потом и вовсе перевелась во ВГИК на экономический факультет. Окончив институт, мама сперва работала заместителем директора картины, а позже редактором в телевизионном объединении. Папа с мамой прожили в любви шестьдесят два года, но это не мешало отцу влюбляться и увлекаться хорошенькими девушками и артистками. Гениям это чувство нужно для вдохновения.

Я родилась в 1944 году, когда родители вернулись из эвакуации в Москву. До войны у Натансонов была кооперативная пятикомнатная квартира. Но тут они обнаружили, что их уплотнили – оставили только две комнаты, а в остальные три вселили людей, превратив отдельную квартиру в коммуналку. У дедушки была фантасмагорическая библиотека, причем на разных языках. Он в совершенстве знал немецкий. Но ничего от этой библиотеки не осталось – в войну соседи то пили дедушкиными книгами буржуйки.

Бабушка с младшей дочерью Кариной поселилась в одной комнате их прежней квартиры, а во второй – папа с супругой и новорожденной мной. Наша комната была ужасной – проваленные потолки, очень сыро и холодно. Кроме того, родителям все время хотелось есть, было голодно – еще шла война. Чтобы поддержать мою мамочку, одногруппники с ее вгиковского курса собирали ей в банку «витамины» – морковку, какую-то зелень из супа, который давали в студенческой столовой.

Как только мама окончила институт, было решено, что она с дочкой поедет на родину в Киев – там было сытнее и теплее. Туда после войны вернулась бабушка Ася. Кстати, ее семье тоже оставили лишь одну комнату от некогда большой квартиры. Бабушка продолжила работать в архиве КГБ, сотрудникам которого полагались пайки – поэтому можно было жить. Первое мое воспоминание о Киеве такое: мы с мамой идем с рынка, а по улице гонят пленных немцев – они восстанавливали город. Одной рукой мама держала меня, а другой – авоську с овощами, и немцы кричали маме: «Фрау, фрау, брось морковку!» Когда я немного подросла, мама вернулась к папе в Москву, а я осталась с бабушкой в Киеве. Там и в школу пошла в шесть лет. Папа бывал у нас наездами – когда была возможность.