Читать книгу Когда придёт время. История первой любви в письмах - Ирина Мельникова - Страница 6

Почему жизнь не может быть проще?

Почему после каждой встречи с тобой я плачу и терзаюсь вопросом: как ты ко мне относишься? Похоже, так же, как и к другим знакомым девчонкам, коих у тебя, как у человека гиперобщительного, миллион, – не особенно замечаешь. Но один случай всё-таки зародил надежду в моём сердце…

Я тебя видела, и это было не во сне…

Мы с мамой и братом пришли в магазин. Мама выбирала овощи для салата, а мы с Сашкой перепихивались плечами – никто не желал прекращать бой первым, – когда раздался этот звонок, и мамина подруга тётя Света пригласила нас в гости.

До этого мне казалось, что я уже почти не вспоминаю о тебе. Какой смысл вспоминать о том, кого видишь три-четыре раза в год? Да и не нужен ты мне! Только вот тебе от таких рассуждений было ни горячо, ни холодно, а я безуспешно пыталась убедить саму себя. И мне казалось, что всё получается. До очередного звонка твоей мамы.

Тёть Света пригласила нас в гости завтра.

Как же я мечтала об этом «завтра»! Я даже представить себе не могла, какой ты сейчас, потому что с нашей последней встречи прошло уже десять месяцев. ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ! Это больше трёхсот дней подряд. Смог бы человек прожить столько без воздуха или еды? Вот и ты для меня был как воздух, и особенно сильно это ощущалось в последующие после очередной встречи дни. А потом я привыкала и снова погружалась в режим «ожидание». Человек, знаешь ли, ко всему привыкает, если сумеет выдержать и не сломаться в минуту, когда ему кажется: хуже вообще быть не может.

А я… Да, я всё ещё недостаточно взрослая, умная и рассудительная, чтобы принять как данность тот факт, что на свете есть вещи, которые сильнее нас. И если мы не встречаемся, значит, так лучше… Только кому? Может, ещё не время? Ну не верю я в такую любовь, когда начинают встречаться в пятнадцать и ухитряются пронести свои чувства до двадцати с небольшим – до женитьбы, и потом ещё – целую жизнь. Покажите мне эту пару. Вот мы с тобой – другое дело. С детства знаем друг друга (будет что детям и внукам рассказывать), лет в девятнадцать где-нибудь случайно встретимся, и ты вдруг поймёшь, что рядом с тобой всегда была та, которую ты искал. И больше уже не захочешь расстаться. И мы поженимся. И…

На этом моменте я обычно себя прерываю, потому что – о, это дурацкое чувство, когда ты уже почти замужем, а мальчик ещё не в курсе!

Кстати, недавно мама затеяла разговор о счастливом будущем, и о том, что однажды я встречу своего человека – умного, воспитанного, образованного, и всё у нас будет хорошо. Мне так и хотелось сказать: это бред! Я уже встретила своего человека, и он в сто тысяч раз лучше всех умных, воспитанных и образованных! И никто мне больше не нужен. И никогда не будет нужен. Но каждый раз, когда я пытаюсь завести с ней разговор о тебе, она как-то странно улыбается и качает головой, как будто вот-вот скажет что-то философски-надменное вроде: «Это пройдёт!» Честное слово, даже хорошо, что она молчит, потому что иначе я бы просто с ней поругалась и отказалась в дальнейшем общаться. Разве можно смеяться над чувствами? Разве можно говорить, что их нет, что это пройдёт, что это неважно? А что тогда важно?

Наша встреча состоялась в пять часов вечера в твоей квартире. Ты чуть-чуть изменился (опять!) – стал более взрослый и мужественный, и рубашка с закатанными до локтя рукавами отлично демонстрировала твои сильные руки с выступающими венами (просто взгляд отвести невозможно!). Твоя мама сказала, что в последние месяцы ты стал увлекаться спортом и фотографией, а ещё, оказалось, ты давно сочиняешь тексты и музыку и подумываешь поступить на журфак. С ума сойти, сколько открытий! И сколько талантов может жить в одном человеке?

На этот раз мы сидели за общим столом напротив друг друга, и я постоянно смущалась. Мне казалось, что я не так держу вилку, как-то некрасиво ем (а вдруг я чавкаю?). В общем, не девочка, а ходячий комплекс.

А когда я поднимала глаза, надеясь получше запечатлеть твоё лицо в своей памяти, непременно наталкивалась на твой взгляд. И, знаешь, лучше смотреть в стену, чем в твои сверкающие медово-карие глаза, которые я так люблю и боюсь потерять.

Ты свободно общался с мамами, словно вы были ровесники. У тебя всегда всё легко. Кажется, будто ты таким и родился – непосредственным, обаятельным, дружелюбным.

А потом нас отправили в комнату, обоснуя всё тем, что общих интересов у взрослых мамашек и юных детей ещё мало, так что лучше всего разделиться компаниями. Никто и не возражал. Я только боялась, что придётся теперь общаться с тобой тет-а-тет, а не отмалчиваться, любуясь тобой со стороны. Я не умею делать это так же легко и непринуждённо.

В твоей комнате всё было так же, только вместо дивана теперь был другой – угловой и широкий, серого цвета. И, как всегда, груды мусора – одежда, рюкзак, тетрадки, листы…

– Вообще-то, не предполагалось, что гости сюда заглянут, – пояснил ситуацию ты, ловко сгребая всё лишнее в ящик. – Теперь порядок. Присаживайтесь. Ну, что…

Ты задумался, и я тут же выдвинула идею.

– Лёнь, спой!

Наверное, тебя уже достало, что все, кто приходит в гости, просят сыграть или спеть. Наверное, мало приятного в том, что тебя выставляют как гвоздь программы на всеобщее обозрение и командуют: «Спой! Сыграй! Расскажи!». Но я так редко с тобой встречаюсь, что, наверное, могла бы уже иметь какую-то привилегию. И, в конце концов, так сложно было устоять перед соблазном услышать твой манящий голос и песню, возможно, написанную тобой самим. Мне хотелось бы знать, какую ты выберешь для меня?

А вдруг ты посвятил её мне? О, бредовые мысли, хватит! Делать тебе больше нечего!

Ты задумался, но в конечном счёте всё же полез за гитарой.

– Ну ладно.

От твоего прекрасного голоса щемило в груди. Я смотрела в твои глаза, слушала слова песни, словно пропитываясь ими, и чувствовала… Мне впервые было не страшно. Хотелось закричать: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»

Мамочки, до чего же сильно я люблю тебя, Лёня! Какой же ты – мой! И я не могу представить своей жизни с кем-то иным, не с тобой…

Такие как ты не могут не нравиться. Парень, который обладает невероятной харизмой и обаянием, играющий на гитаре, услужливо открывающий двери, с отменным вкусом и чувством юмора. При всём при этом обладающий такой красотой: нереально яркие глаза в сочетании с приятной внешностью. Бог создал тебя совершенством, и я должна быть счастлива уже от того, что знакома с тобой, что могу, хоть и редко, общаться. Нельзя же требовать от звезды, чтобы она сияла исключительно над твоим окном. Нужно радоваться, что она есть где-то в небе, и ты её видишь. И все её видят… Она свободна. И недосягаема.

Если задуматься, то станет понятно, что боль причиняет нам не любовь, а собственный эгоизм. Желание завладеть всем без остатка и ни с кем – ни с кем! – не делиться. Только это невозможно.

От этих мыслей опять стало больно, и я постаралась сосредоточиться на словах песни, глядя, как твои пальцы перебирают струны. Я играю совсем не так хорошо, к сожалению. А ты, за что бы ни брался, во всём достигаешь успеха. И где справедливость этого мира?

– Если когда-нибудь мир завершит свой бег,

Если ослабнут все нити на нашей планете,

Мы всё равно совершим побег,

Мы ведь всё те же с тобой,

Мы влюблённые дети…

Это же не то, что я думаю, правда? «Влюблённые дети…» Это же просто красивый оборот речи?!

– Мир может хоть каждый день беспрестанно меняться,

Мы всё равно навсегда остаёмся собой,

Также доверчивы и, к сожаленью, беспечны,

Забывая о том, как часто ранит любовь, – пел ты уже другую песню, перейдя к ней без лишних вступлений, только подстроив гитару.

Я слушала и боялась дышать. Даже Сашка притих.

Знаешь, о чём я думала в те секунды? О том, как хорош ты во всём, за что бы не взялся. Слишком хорош. Мог бы дать шанс и другим парням проявить себя.

– Ну как? – спросил наконец ты, откладывая гитару в сторону.

– Очень круто! – похвалила я. А себя отругала. Не могла что-нибудь пооригинальней придумать? Как будто у меня словарный запас – двести слов. – Ты сам сочинил эти песни?

– Да, балуюсь на досуге, – скромно признался ты.

– Ничего себе, «балуюсь». Тебе бы на сцену! Мигом бы стал кумиром.

– Каждый для кого-то кумир, а для кого-то – неудачник, – философски произнёс ты, опять используя этот взгляд – а-ля «все девчонки умрут от счастья».

Я не сочла нужным комментировать эту реплику, тем более что представить тебя неудачником было нельзя. Ты – совершенство.

– А как ты пишешь свои песни?

Ты пожал плечами и посмотрел мне в глаза. Пронзительно. Снова.

– Беру гитару, сажусь, и мелодии сами оказываются на поверхности. Особенно когда есть какие-то острые переживания, их хочется выплеснуть. Как, знаешь, говорится: «От разделённой любви рождаются дети, от неразделённой – стихи». В моём случае – песни.

Стоп-стоп-стоп… Дети? Нам самим всего по шестнадцать!

Наверное, это чьё-то высказывание.

Интересно, и что это за девушка, которой ты посвящаешь песни о неразделённой любви? Разве такая есть? Я бы хотела на неё посмотреть. Посмотреть, какие девушки нравятся таким, как ты.

Сколько я тебя, Лёня, помню, у тебя всегда было много подруг. И неужели нашлась та, что не сумела ответить взаимностью?!

А вдруг это мне? Вдруг ты тоже думаешь обо мне холодными зимними вечерами, смотришь в окно, на кружащиеся в воздухе хлопья снега и, перебирая аккорды, вспоминаешь об этих встречах.

«Ага, как же, о тебе он думает. Никого получше у него в окружении не нашлось», – тут же вклинился противный внутренний голос.

Я себя не переоцениваю. Знаю, что есть и умнее, и симпатичнее. И они уж точно не будут сидеть и тушеваться рядом с тобой. Да и ты вряд ли бы постеснялся перед девчонкой, которая тебе нравится. Так что хватит питаться иллюзиями!

Потом мы пошли гулять. Это была твоя идея.

– Что-то мы загрустили. Пойдёмте гулять, вон погода какая хорошая, – выглядывая в окно через занавеску, предложил ты, и мы с братом одобрили эту идею, хотя и не продемонстрировали особенного восторга: я – в силу внутренней скованности, а Сашка – не знаю, почему именно. С нами вообще тяжело. Ни разговоришь нас, ни раскачаешь, на эмоции не выведешь. Самой от себя тошнит, как подумаю, что за амёба!

А ты не показывал вида, что тебе с нами сложно. Повёл куда-то в ближайший сквер, рассказывая по дороге истории в стиле: кто живёт в этом доме, куда вы планировали поехать и почему не вышло, про школу и случай на химии, как вы с соседом по парте чуть не взорвали всю школу…

– О, а это моя любимая порода собак, – прерывая самого себя и глядя на лохматого грязного пёсика, заявил ты. – Двор-терьер. Ну иди сюда, ушастый.

И мы пошли на колонку отмывать эту псину (эту обязанность взял на себя, конечно же, ты). Потом мы караулили эту собаку у магазина, пока ты бегал покупать ей сосиски и хлеб. Развлекали как могли, чтобы она не сбежала.

А мама всегда нас учила, чтобы мы не подходили к чужим собакам и кошкам, мол, могут поцарапать и покусать. Оказывается, учила неправильно? Вон ты как ловко с ней управлялся, и никто ведь не пострадал.

Мы так увлеклись этим делом, что в какой-то момент я потеряла из вида своего брата Сашку. В ужасе огляделась, не представляя теперь, где буду искать его, зато отлично представляя, как мне попадёт.

– Ты чего? – не укрылся от твоего внимательного взгляда мой перепуганный взгляд.

– Сашка пропал.

– Да вон он, – засмеялся ты, кивая в сторону детской площадки за магазином сзади меня.

Брат помахал нам рукой и подбежал, словно догадавшись, что о нём идёт речь.

– Смотри, какой у меня бумеранг!

– Угу, красивый, – всё ещё пытаясь прийти в себя после шока, пробормотала я. – Откуда он у тебя?

– Вот он подарил, – тыкая в тебя пальцем, заявил Сашка.

«Он» степенно поклонился под моим взглядом, а затем как ни в чём ни бывало сказал:

– Ну что, пошли дальше? Пёс, пойдёшь с нами?

– А нас родители искать не будут? – всё ещё помня об осторожности, спросила я.

– Если что, позвонят на мобильный, – сообщил ты, демонстрируя мне чудо техники. Мне такой обещали подарить только на день рождения, а до него ещё – ого-го… А свой старый раздолбанный аппарат, доставшийся мне по наследству от мамы, я предпочла не демонстрировать.

Однако далеко уйти нам всё же не удалось. То ли ты так любишь приключения, что притягиваешь их к себе, то ли они к тебе неравнодушны. Но, едва мы ступили на территорию засаженного берёзами сквера, нам навстречу попалась компания не слишком доброжелательных парней и двух девушек. Всего их было четверо, и их взгляды и смех уже говорили о том, что им позволено всё.

– О, привет, чика! Пойдём с нами? – похохатывая и демонстрируя кривые зубы, бросил один из парней.

Меня внутри передёрнуло, и я отвела глаза. Неприятно.

– Э, крошка, – парень, похоже, понял меня неправильно и неспеша, раскрыв руки, словно приглашая в свои объятия, направился в мою сторону.

– Иди куда шёл, – бросил ему ты, не останавливаясь и хватая меня за руку. О, Боже!

– А ты не суйся. Ещё не дорос с дядьками спорить, – заявил всё тот же тип, хотя на вид был ненамного уж старше нас.

Я ухватила за руку Сашку, и мы ускорили шаг, едва за тобой поспевая.

– Что, щенок, струсил? – крикнул нам вслед тот же парень и противно расхохотался. – Девчонку свою защитить не можешь?

Ты резко остановился и обернулся, выпустил мою руку. Вот что значит ущемлённое эго. Девушки в компании спохватились, что вот-вот назреет драка, и потащили своих гогочущих дружков прочь.

– Вот урод! – бросил ты в сердцах. – Надо было съездить ему пару раз по роже.

– Не надо, Лёнь. Что с дураками связываться? Пойдём.

Глаза уже наполнились слезами: то ли от страха, то ли от нежности, которая переполняла в тот момент моё сердце. Или, может, от благодарности, ведь никто никогда меня не защищал. А разве не об этом мечтает каждая девушка? Не конкретно о том, чтобы её защитил Леонид Краснопольский… Или, да, может быть, конкретно о том, чтобы её защитил Леонид Краснопольский.

Вот, Лёнечка, тебе даже с фамилией чрезмерно повезло. А я – Иванова. Ни дать, ни взять среднестатистическая девчонка, коих в России миллион.

– Ладно, – смягчился ты, глядя перед собой рассерженным взглядом. А потом посмотрел на меня и улыбнулся. Простой как картошка. И, может быть, если бы не Сашка, маячивший неподалёку, мы бы даже поцеловались… Момент был весьма располагающий к этому.

Ах, сколько раз я мечтала о поцелуе с тобой! Ни с кем иным, только с тобой. Точно знала, что это будет гораздо лучше, чем я могу даже представить, но… Увы, мечты так и остались мечтами, а я в свои шестнадцать лет по-прежнему остаюсь верной тебе и нецелованной. Да и может ли кто-нибудь дотянуться до идеала? Ты поставил слишком высокую планку всем окружавшим меня парням.

– Испугалась? – заботливо спросил ты.

– Нет, – помотала я головой. – С тобой ничего не страшно.

Соврала, конечно, немножко, но твоя улыбка с ямочками того стоила.

Потом мы вернулись домой, потому что нас стали разыскивать мамы. Пришла пора собираться домой. Мы как-то скомкано попрощались, ты снова взял у меня номер телефона, а я снова лежала полночи без сна, вспоминая, фантазируя, анализируя…

Знаешь, к одиночеству можно привыкнуть. Но как только ты его нарушаешь, привыкать приходится заново. С самого начала.

Приоткрыв глаза утром, первым, что я заметила, был бойкий луч солнца, пробивающийся в комнату сквозь занавески. Он остановился на одеяле недалеко от моего лица, и я накрыла его рукой. Поймала! В детстве я любила ловить солнечных зайчиков. Не таких, а искусственных, создаваемых с помощью зеркальца. Только детство незаметно растаяло, осталось где-то позади, и теперь вместо солнечных зайчиков я ловлю взгляды и улыбки парня, в которого влюблена. Он такой же светлый, позитивный и почти неуловимый как этот солнечный зайчик. И так же равнодушен ко мне.

Или уже нет?

Я лениво поднялась с кровати и тут же рухнула обратно. Не хочу вставать! Не хочу возвращаться в реальность и видеть твоё отсутствие. Только во сне я могу быть с тобой. Неужели этого не изменить?

С самого утра и до поздней ночи я, как и несколько лет назад, ждала от тебя хоть какой-нибудь весточки: звонка или сообщения. Но напрасно. Ты так и не позвонил. И не написал. И на следующий день тоже. Ни-че-го…

И снова мне хотелось исцелиться от этой любви, больше походящей на болезнь. Но этот дурацкий бумеранг, который ты успел подарил Сашке и который вечно теперь попадался мне на глаза, и этот фотоальбом с нашими фотками, который я всё никак не могла перепрятать подальше, ранили меня ещё глубже.

Что ж это за любовь такая? Только подумаю: выбралась – и снова одной ногой под лёд. Ненавижу это чувство. Ненавижу любовь.