Читать книгу Ярость валькирии - Георгий Ланской, Ирина Мельникова - Страница 6

Статья не желала писаться, хоть тресни!

Вера садилась, вставала, выходила на холодный балкон покурить, пила горячий чай с прошлогодним вареньем из мелкой садовой вишни, выплевывала косточки на блюдце, раскладывала пасьянс, расставляла в ряд драгоценные камни в онлайн-игрушке, читала посты в социальных сетях и некоторые даже едко комментировала, стараясь, словно вампир, зарядиться жизненной силой и эмоциями. Получалось плохо, зарядка не срабатывала, и оттого статья выходила тусклой, бездыханной и жалкой. А писать жалкие статьи – удел неудачников и графоманов. Вера же считала себя особым явлением в журналистике и старалась лелеять это самомнение всеми доступными способами.

Она прекрасно сознавала, что тема затерта до дыр и затоптана до бетона. Туберкулез в регионе, статистика, профилактика и прочее. Кого сейчас этим удивишь? Вот если бы выдать громкий материал о венерических заболеваниях в области, о целых деревнях сифилитиков? Впрочем, о сифилисе и гонорее она планировала написать чуть позже, решив придержать тему, так как недавний инцидент сильно испортил ей настроение.

Популярный медиапортал заказал материал о росте онкологических заболеваний в регионе. Статья получилась удачной и, самое главное, не «напряжной». Мотаться по области и собирать информацию не пришлось. Статистику предоставило управление здравоохранения, интервью главврач онкологического центра дал еще год назад, и с тех пор мало что изменилось. Вера смело воткнула слова доктора в материал, присыпала статистикой, припорошила страшными данными о радоновых разломах, по которым текла река. Из нее, соответственно, питались все водопроводы города. Добавила в качестве приправы радиоактивное облако, накрывшее город после взрыва на секретном военном объекте в начале семидесятых, и украсила статью пышной розочкой в виде громкого заголовка: «Страшная тайна края».

Но не учла, что на этом портале фамилию журналиста верстали перед названием статьи. В итоге получилось: «Вера Гаврилова. Страшная тайна края». С порталом пришлось поругаться, но урон репутации был уже нанесен, и урон существенный.

Насмешки коллег и анонимных комментаторов Вера вытерпела стойко, старательно запомнив всех, кто хихикал и искрометно шутил и по поводу ее внешности, и по поводу тайны. Придет время, и она, выждав месяца два-три, несомненно, отомстит каждому. Но заголовки следовало теперь подбирать тщательно и осторожно, чтобы не давать ни единого шанса для зубоскальства и издевок. Вот только статья не писалась, хоть убей!

Еще недавно она расправилась бы с материалом одной левой. С туберкулезом в области боролись вяло, и посему можно было до бесконечности чисто риторически вопрошать: доколе? Доколе бывшие заключенные и бомжи будут бродить по улицам и невозбранно распространять палочку Коха? Доколе в городе будут отсутствовать реабилитационный центр и приют для бездомных? Доколе в тубдиспансере будут ремонтировать помещения и лечить больных дедовскими методами?

Правда, с полгода назад ситуация неожиданно изменилась в лучшую сторону. В область пришел новый начальник здравоохранения, который поменял приоритеты. На борьбу с заразой выделили кучу бюджетных денег, в тубдиспансер закупили оборудование и наконец-то закончили совсем захиревший ремонт.

Вот только новых данных по ситуации с туберкулезом у Веры не имелось. В пресс-службе областной медицины сообщили, что о победах трубить еще рано, недостатки они усиленно искореняют, а по результатам года проведут в скором времени пресс-конференцию, на которую Веру непременно пригласят. Начальник управления общаться по телефону наотрез отказался, а на личную встречу у него просто не было времени. Просить же униженно главврача тубдиспансера об интервью и затем ехать на встречу с ним к черту на кулички, по морозу и ледяной пурге, страх как не хотелось. Да и времени ушло бы немало, а статью требовалось сдать к завтрашнему дню.

Муж отсутствовал дома вторую неделю. Этим событием мало кто интересовался, но Вера при случае сообщала знакомым – супруг в творческом поиске, пишет новую картину.

Она жила с Владимиром Кречинским тринадцатый год. И поначалу все было как в итальянских комедиях: страстно, смешно, с милой и неопасной поножовщиной – как она называла семейные скандалы. В конце концов, он тоже был творческим человеком, а у богемы не бывает жизни без игры страстей, придуманных или настоящих. Правда, в качестве примы всегда выступала Вера. Володины страсти были довольно ленивыми и прохладными, отчего ей приходилось стараться за двоих. Иной раз Вера томным шепотом делилась с коллегами, какой у нее пылкий муж, закатывала глаза и напоказ ревновала его даже к фонарному столбу. Эти постановки ее невероятно забавляли и раскрашивали жизнь в яркие цвета, особенно в периоды, когда картины супруга не продавались и он впадал в депрессию. Тогда Кречинский неделями не работал, пил горькую, смотрел мутным взглядом в стену и беззвучно шевелил губами.

Коллеги весело подмигивали, советовали ей держать мужа покрепче, мол, смотри, уведут твое золото, а за спиной язвили: «Опять в запое!» Вера свирепела и бросалась в бой.

Правда, в последнее время Владимир как-то вдруг встрепенулся, ожил и по телефону таинственно сообщил, что задумал серию шедевральных полотен, но приезжать в мастерскую – однокомнатную квартирку с эркером на девятом этаже, без ремонта и с дряхлой мебелью, запретил, чтобы не спугнуть музу. Но Вера и не собиралась тащиться через весь город на общественном транспорте с пересадками. Так хотелось побыть одной хоть немного.

Она слонялась по квартире из угла в угол, попивала остывший чай и дымила прямо в потолок, и все крутила тему и так, и этак, но снятое молоко не дает сливок. Вера это прекрасно понимала и только обреченно вздыхала, как старая лошадь в сарае. Но жизнь научила ее вертеться, точно ужа на сковородке, и поэтому она не сомневалась, что найдет способ огранить и отшлифовать статью до нужного блеска. Но ценный, пока неоперившийся замысел ходил вокруг да около, постепенно сужая круги, и когда победный клич готов был взвиться к небесам, в дверном замке повернулся ключ.

– Верочка, ты дома?

Разумеется, дома! Слышно ведь, музыка играет, клавиатура издает нервный клекот под пальцами. Вера на голос не отреагировала, так как спешила загнать в материал резкие по смыслу, но сочные, рельефные фразы.

Голос матери, которая, как всегда, явилась не вовремя, звучал виновато. Знала ведь, что получит на орехи, но продолжала нарываться.

– Вера, почему молчишь?

Раздражение перелилось через край, затопило комнату. Вера все-таки потеряла мысль и рявкнула в ответ:

– Дома я, дома! Оглохла, что ли?

– А почему не отвечала?

– Потому что я работаю, мама, а ты мешаешь! Какого хрена тебя принесло? Врач что сказал? Гулять? Вот и гуляла бы подольше!

Мать, испуганная и несчастная, показалась в дверях, так и не сняв пальтишко. Под сапогами натекли грязные лужицы, но старуха, как обычно, ничего не заметила.

– Там холодно, Верочка, – пролепетала она. – Я и так два часа гуляла, чуть ноги не отморозила. Стужа на дворе! Ветер глаза выбивает!

– Знаю я, как ты гуляла! – буркнула Вера. – Поди, у соседки чаи гоняла, а тебе вредно!

Она зло долбила по клавишам, пытаясь угнаться за ускользавшей мыслью, но та, вильнув хвостом, издевательски расхохоталась и скрылась в неизвестности. Оттолкнув клавиатуру, Вера чертыхнулась и с откровенной ненавистью посмотрела на мать.

– Опять всю малину испортила! Столько работы насмарку!

– Я же не хотела. – Губы матери плаксиво скривились.

– Не хотела! – передразнила Вера. – Что ты вообще хотела? Иди уже, раздевайся! И чтоб ни звука!

И раздраженно стукнула по столу кулаком – на каждом, даже на большом пальце она носила по массивному серебряному кольцу или перстню. Коллеги шутили, что она запросто может использовать их вместо кастета. И шутка имела основания. В конце девяностых Вера разорвала перстнем щеку незадачливому грабителю, который пытался вырвать у нее сумку с зарплатой. Говорили, что она сбила жулика с ног и каблуком проткнула ему руку. Завистники, правда, шептались, что подвиги эти из области преданий, которые Верочка сочиняла пачками, мол, попробуй проверь за давностью лет. Но завистники на то и завистники, чтобы подвергать сомнению чужие подвиги и победы.

Мать втянула голову в плечи и с опаской покосилась на рассерженную дочь. Стараясь двигаться осторожно, сняла пальто и отправила его на вешалку в прихожей. В последние годы она чувствовала себя неважно, пошаливало сердце, отказывали суставы, и бесконечные жалобы на здоровье мешали Вере жить. Она гнала мать прочь, чтобы только не видеть ее какое-то время, устраивала истерики, и хотя не хотела себе признаваться, чувствовала странную радость оттого, что кто-то смотрит на нее с обожанием и страхом одновременно. Больше всего Вере хотелось именно этого. Не любви, а слепого поклонения – почти раболепия, а если обожания, то до рыцарских поединков и страстных серенад под балконом.

В молодости, засыпая в одинокой постели, она страстно мечтала проснуться ослепительной красавицей. Чтобы подруги плакали от зависти, завидев ее лебединую шею, тонкие плечики, головку с профилем тургеневской барышни, скрипичную талию, переходившую в виолончельные бедра, и прочие прелести. А мужчины, ранее едва ее замечавшие, с томительным зовом в глазах наперебой протягивали бы бархатные коробочки с обручальными кольцами и бриллиантовыми ожерельями. Комплименты, цветы, голова кругом от безумной любви…

Но Бог так и не дал ни красоты, ни стати, ни обаяния, или, как сейчас говорят, – шарма. Мужчины, если оглядывались на улице, то чаще всего в недоумении. Дама в странных нарядах – широченных брюках немыслимых расцветок, юбках цыганского покроя и невероятных блузонах больше смахивала на ворону в павлиньих перьях. Но еще чуднее она смотрелась в саронге с иероглифами и драконами или в турецких шароварах с мотней, свисавшей до асфальта. Наряды завершали шляпы с огромными полями, украшенные искусственными цветами, бантами и вуальками. А митенки и перчатки в сеточку стали притчей во языцех у местного бомонда. За глаза над Верой потешались все, кому не лень, но в открытую делать это опасались, зная ее склочную натуру. Так что с обожанием и поклонением дела обстояли из рук вон плохо.

Муж Владимир, известный в области художник, сам нуждался в обожании и периодически устраивал истерики, требуя внимания и любви. Если Вера была в ударе, она охотно одаривала его порцией народного признания, пробивая очередную статью о самородке из провинции. Если же настроения не было, гнала его, как и мать, из дома, после чего какое-то время маялась, много курила, иногда рыдала в подушку, то есть чувствовала себя несчастной и неприкаянной.

Вот и сейчас она взяла в руки зеркало и без особого восторга стала разглядывать свое отражение.

М-да! Сорок лет за плечами, а счастья все нет! Обделил Господь красотой, но отчасти компенсировал ее отсутствие. Живи Вера в столице, несомненно, заткнула бы за пояс тамошних журналюг – мастеров интриг и скандалов, но обстоятельства сложились так, что блистать ей пришлось всего лишь на областном небосклоне. Отчасти в том была виновата мать, которая в свое время не отпустила дочь учиться в столицу. На зарплату библиотекаря она вряд ли потянула бы учебу дочери в МГУ. И Вера с этим смирилась, окончила местный пединститут, но ни дня в школе не работала, устроившись сразу по получении диплома на жалкие гроши в районную газету…

Мать на кухне звенела тарелками, стало быть, обед уже готов. Вера принюхалась. Пахло изумительно! Все-таки мать хорошо готовила, чем как-то оправдывала свое существование.

Поесть, что ли, с горя?

Вера досадливо поморщилась, бросила зеркало на столешницу, с неприязнью покосилась на монитор и, вздохнув, отправилась в кухню.

– Садись, доченька, – засуетилась мать.

Она поставила перед Верой тарелку с борщом и сдернула салфетку с большого блюда.

– Пирожки твои любимые. С луком и яйцом. А к борщу – сметанка деревенская. Кушай! Володенька приедет сегодня?

– Некогда Володеньке! – буркнула Вера и бухнула в борщ ложку сметаны. – Творческий порыв у него. Пишет голых шлюх, оптом и в розницу.

– Как это? – ахнула мать и присела рядом. – Совсем-совсем голых? И ты терпишь?

– А что, на куски их резать, по-твоему? – ответила Вера с набитым ртом и повела рыхлыми плечами. – Я – женщина понятливая. Призвание у него такое – шлюх писать с натуры. Родная жена его на творчество не вдохновляет. Но, глядишь, потом шедевры задорого продаст, купит себе галстук, а мне – шубу. Или две.

Мать покачала головой и пододвинула блюдо с пирожками ближе к дочери.

– Не дело это! – сказала она с осуждением. – Не по-мужски это картинки малевать, а уж похабные и подавно.

Вера отшвырнула ложку, и та брякнулась на пол.

– Тоже мне «картинки»! Что ты понимаешь в искусстве? – заорала она так, что заглушила звук работавшего на улице перфоратора. – И в наши отношения не лезь! Сколько раз просила, я – не маленькая девочка! Разберусь как-нибудь без твоих советов!

Мать испуганно захлопала глазами и прижала салфетку к груди. Губы старухи тряслись.

– Верочка, разве я вмешиваюсь? – пролепетала она. – Я вовсе не имела ничего плохого в виду… Вера! Вера! Куда ты?

Веру вынесло из-за стола. Она с ревом пролетела мимо матери, скрылась в ванной и заперлась изнутри.

– Вера! А борщ? А пироги?

– Подавись своими пирогами! – прорычала Вера. – И оставь меня в покое раз и навсегда!

Она включила душ и с рыданиями стала срывать с себя одежду, затем встала под обжигающие струи воды. Приступ злобы слегка ослаб, но ее продолжало трясти, как в ознобе. Как же она всех ненавидела сейчас! Всех, без исключения!

И в этот момент раздался телефонный звонок.

Мать, приставив ладонь к уху, выслушала крики дочери, которая забыла выключить душ и пыталась переорать звуки лившейся воды.

– Что ты говоришь? Миллион? Два миллиона? А когда конкурс? Ну не надо! Десять процентов и тебе пять? За информацию? Да, не хило вы устроились! Ой, прости, прости! С языка сорвалось! Завтра уже заявку подадим! А деньги я найду! Стопудово! За мной не заржавеет! Но чтоб все чин чинарем!

Вера вылетела из ванной, едва не прибив мать дверью, но ничего не заметила, потому что в это время быстро нажимала на кнопки телефона. Затем поднесла трубку к уху, чтобы услышать знакомое: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны действия сети».

– Скотина! – прошипела она в ярости. – Опять нажрался!

И направилась теперь к домашнему аппарату.

Набрала несколько раз номер, но услышала лишь короткие гудки. Вера била в стенку кулаком и почти рыдала от бессилия.

– Ну посмотри на трубку, тварь! Посмотри и положи на рычаг!

Но эти заклинания помогли только поздним вечером, когда трубка наконец отозвалась длинными гудками, а следом Вера услышала голос мужа.

– Чего надо? – спросил он раздраженно. – Какого черта звонишь на ночь глядя?

– Слушай сюда! – гневно заорала Вера. – И включи мозги, если не понял, как это важно для нас! Есть очень выгодный муниципальный заказ, но там будет конкурс. Завтра пойдем добывать деньги, чтобы оплатить заявку.

– А разве это не бесплатно? – проблеял в трубку муж.

– Бесплатно, но для других! – буркнула Вера и пригрозила: – Голову оторву, если вздумаешь напиться!