Читать книгу Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова - Страница 5

Татьяна проснулась сразу, словно кто-то подтолкнул ее в бок, и некоторое время лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тишине. Разрывая ее, пропел петух. И тут же громко заквохтали куры. Она мигом открыла глаза. В щель между занавесками протянулся на одеяло солнечный луч. В нем танцевали пылинки.

«Неужели утро? – поразилась она. – Сколько же я проспала?

Помогая себе костылями, она вышла из юрты. Нет, не утро! Вечер! Значит, спала часа четыре! Но и этого ей хватило, чтобы почувствовать себя отдохнувшей и посвежевшей. Исчезла тяжесть в голове и во всем теле. Она опустилась на деревянную скамейку возле юрты. И только сейчас заметила Таис. Та сидела на камне возле небольшого костра, ощипывала курицу.

– Встала? – спросила старуха. – Скоро ужинать будем!

– Хорошо тут у вас! – сказала Татьяна, подставляя лицо теплому, пахнувшему травами ветерку.

– Хорошо! – эхом отозвалась Таис. – Чай пить будешь?

– Спасибо! Пока не хочу! – улыбнулась Татьяна. – Смотрю, куры у вас есть. Я слышала, как петух кукарекал. Не разбегаются по степи?

– В загоне их держу, – махнула рукой Таис куда-то за юрту. – А то петух у меня блудливый. Один раз за сопку всех кур увел. Двух коршун унес, а неделю назад лиса приходила. Нохай ее загнал. – И пояснила: – Нохай – наш пес. Сейчас за гору ушел с Каскаром. На вечернюю дойку.

За разговором Таис ловко разделала курицу и опустила ее в стоявший рядом чумазый котелок. Затем долила в него воды и подвесила над костром. Снова присела на камень и достала из кармана трубку. Обычную, деревянную. Но с трубкой в зубах еще больше стала смахивать на Ончас. И сразу вернулась тревога! Вспомнилась неведомая Хуртаях, к которой обещала ее свозить Таис. Интересно, забыла старуха о своем обещании или нет? Спросить Татьяна не решилась. А Таис, раскурив трубку, пыхнула дымком и продолжала:

– Наш народ кочевой. Коров раньше не разводили, только коней и овец. Да, овец мы разводили черных – хара хой! А если держали куриц, то ради яиц. Есть птицу нельзя было, шаманы запрещали. Люди ходят по земле, а летать могут только духи… И еще шаманы говорили: будешь есть птицу, не сможешь собирать кедровый орех в тайге и ходить на охоту. Станешь все время смотреть в небо и добычу проглядишь. А сейчас молодежь в духов не верит. Ест все подряд, оттого, видно, и пьют, и наркоманят…

Таис тяжело вздохнула и снова пыхнула трубкой. Затем неожиданно сказала:

– У тебя в роду сильные шаманы были! Очень сильные!

– Откуда вы знаете? – опешила Татьяна.

– Серьги твои вижу! Много им лет, но силу свою не потеряли.

Татьяна невольно подняла руку и коснулась серьги. Надо же, она спала в них. И ничего не приснилось.

– Эти серьги – редкие, – продолжала Таис. – Не каждый их сможет носить. У тебя тоже есть шаманский дар. Только ты пока не знаешь об этом. Чтобы стать настоящим шаманом, нужно много испытаний пройти. Твоя болезнь – твое испытание.

– Какой из меня шаман? – усмехнулась Татьяна. – А ноги у меня не ходят после аварии.

Таис хмыкнула.

– Авария – тоже испытание. Сама про то не знаешь, какое испытание! Пойду в юрту, – она поднялась с камня. – Надо к встрече с Хуртаях подготовиться.

Таис ушла, и Татьяна осталась одна. Подошла полосатая кошка, потерлась о ноги, затем прыгнула ей на колени. Кошка тихо мурлыкала, а она сидела и наслаждалась степным вечером. Такие долгие, прозрачные вечера бывают только в июне. Розовая дымка по горизонту, и все пронизано светом – уже без духоты и жара. Ни дуновения, ни шороха, ни шепотка. Несколько часов безветрия, медово-золотистого света, тончайшей дымки, невообразимых красок неба.

Вечер принес ей ощущение покоя, отрешенности, какой-то завершенности во всем. Жизнь представала быстротечной и красивой, как на старинных японских гравюрах, а за сменой форм, их внешней красотой и совершенством угадывалось что-то более важное, вечное. Так звуки органа вызывают грусть, острое переживание красоты, понимание земного как преддверия в другие миры – неясные, необъяснимые и потому завораживающе чудесные и немного тревожные.

Подошел Каскар с бидоном в руках. Присел рядом. Тотчас появилась большая лохматая собака и улеглась у его ног, не обратив внимания на кошку. Но та благоразумно спрыгнула с колен и с величественным видом удалилась в заросли конопли, которая росла повсюду, как чертополох. Татьяна на всякий случай отодвинулась от собаки.

– Не бойся, не тронет, – добродушно сказал Каскар. – Нохай только волков гоняет. А так мухи не обидит. – И поставил ноги в растоптанных шлепанцах на спину собаки. – Видишь, даже не шевельнулся.

Некоторое время они сидели молча. Каскар курил, дымок относило в сторону озера. Там тихо шелестели камыши, громко кричали утки. Видно, обсуждали прошедший день. Татьяна наконец осмелилась и спросила:

– Каскар, почему к Хуртаях нужно ехать ночью? Почему не днем или вечером?

Каскар некоторое время смотрел в одну точку, размышлял. Затем серьезно сказал:

– По-моему, лучше ночью. Не надо ходить к ней перед закатом.

– Именно перед закатом?

– Так говорят – перед закатом.

– А после заката? – спросил она не без иронии.

– После заката можно… – ответил неохотно Каскар и, склонившись, потрепал собаку за уши. – Хороший пес Нохай, смелый!

Татьяна поняла: Каскар переводит разговор. Не хочет брать на себя ответственность. Сразу объяснил – так в народе говорят, а я лично тут ни при чем. И она почувствовала: если станет приставать, тем более – шутить, он просто замолчит, закроется и она не услышит от него больше ни единого слова. И все же не сдержалась, спросила:

– Каскар, а что происходит перед закатом?

– Говорят, хозяин долины не любит, когда по ней ходят в такое время.

– Кто говорит? Хакасы говорят?

– Не все хакасы… Только те, кто знают…

– И ты знаешь?

Он пожал плечами.

– Если Таис захочет – расскажет. А пока не спрашивай…

Закурив новую сигарету, он недолго молчал, затем заговорил снова:

– Хакасы, даже городские, с большим уважением относятся к тому, что за гранью сознания. И древние легенды для них не пустой звук. И то, что говорят шаманы, – свято.

Он встал, протянул ей бидон.

– Молоко вот принес. Парное. Для здоровья полезно.

И, свистнув псу, который затрусил следом, ушел.

Закат догорал. Розовая полоса на горизонте тускнела, словно подернутая дымкой. Остро пахло полынью и еще какими-то травами, с озера потянуло сыростью. Воздух загустел, на степь и сопки наползали синие сумерки. В небе замерцали первые звезды. А над дальней лесополосой взошла луна.

Из юрты вышла Таис, сняла с костра котелок с курицей, позвала ужинать. Татьяна отказалась, лишь попросила кружку. Таис кивнула и принесла пивную. Налила в нее молоко из бидона, подала, все это время пристально рассматривая Татьяну.

– Что-то не так? – спросила она.

– Пей, пей молоко, – отозвалась старуха. – Городские нос воротят от парного. А ты пей, быстрее на ноги встанешь.

И снова ушла в юрту.

Татьяна пила молоко, смотрела, как затихает все вокруг, слушала удивительную тишину вечера. Костер догорал, выбрасывая редкие языки пламени, а потом и он затих. Красные угли постепенно затянуло серой патиной. Стало совсем темно, и пространство резко сократилось. Даже в свете луны сопки и озеро еле угадывались. Раньше за озером были видны поля, лесополосы и склоны дальних сопок, а теперь темнота словно замкнула горизонт.

Татьяна давно уже отставила кружку. Что-то подсказывало: надо вернуться в юрту.

Напряжение, острое чувство, что кто-то пристально смотрит в спину, – все это нарастало по мере того, как сгущалась темнота вокруг. И ведь знала она, что за ее спиной только юрта, но ощущение чужого присутствия не проходило. Луна поднялась выше. Ее свет посеребрил траву, камышовые заросли на берегу и березы на склонах сопки. Сразу открылись дали – призрачные в свете луны, серебристо-золотистые, летучие дали, вплоть до холмов за рекой Абасуг. Но лунный свет принес с собой новый приступ напряжения.

Костер вдруг вспыхнул, взметнулся вверх пучок искр, и снова все стихло. Лишь издалека едва слышно доносилась музыка. «Видно, из лагеря», – подумала Татьяна и подтянула к себе костыли. Зябко ей стало, неуютно. Но тут появился Нохай. Зевнув, он улегся возле ее ног и принялся сонно вздыхать и возиться. Правда, присутствие собаки не избавило Татьяну от тревожных предчувствий. Она подтянула к себе костыли.

И тут снова вспыхнул костер, словно в него подбросили охапку дров. Красные блики прыгали по юрте, но не слышно было ни шелеста огня, ни треска дров. Только Нохай поднял голову и тихо, вкрадчиво заворчал. Татьяна оглянулась на юрту. Позвать на помощь Таис? Каскара? Он наверняка где-то рядом. Но что она скажет им?

Она перевела взгляд на костер и вздрогнула от неожиданности. Между камней костровища вырывалось пламя. А на том камне, где недавно сидела Таис, устроился человек. Женщина. Совсем еще молодая, с едва заметными монголоидными чертами, с отрешенным выражением умного, красивого лица.

Нохай издал тихое, злобное, какое-то тоскливое ворчание и пополз к костру. Медленно, с замиранием сердца Татьяна поднялась со скамейки. Иссиня-черные волосы незнакомки были собраны в высокую, наподобие японской нихонгами, прическу. Из нее торчали длинные то ли спицы, то ли шпильки – наверное, на них и держались волосы. Лицо показалось ей смутно знакомым.

Неодолимая сила влекла ее к этой женщине. Татьяна сделала шаг-другой. Исчезло ощущение тревоги, страх. Женщина по-прежнему не замечала ее. А Нохай подполз к ней и положил голову на колени. Женщина гладила его, а пес повизгивал и старался лизнуть в лицо. Она не отворачивалась и все так же задумчиво смотрела в костер. Отблески пламени играли на ее лице, а Татьяна мучительно вспоминала, на кого же она похожа?

Сделала еще пару шагов. Массивные длинные серьги в ушах и множество тонких и широких браслетов на руках незнакомки отсвечивали червонным золотом в пламени костра. Платье цвета спелой вишни плотно облегало точеную фигуру, спадало на землю тяжелыми складками. На шее у нее сверкало камнями, переливаясь, тяжелое украшение, вероятно золотое, в виде широкого обруча, и не походило ни на что, виденное Татьяной прежде. А на поясе висел то ли длинный кинжал, то ли короткий меч, и его ножны тоже отливали золотом.

Пламя вспыхнуло с новой силой, Татьяне показалось – до небес, ослепив ее на мгновение. Она зажмурилась. А когда открыла глаза, костер едва тлел, а женщины возле него не было. Но она не исчезла. Уходила в степь по лунной дорожке, что серебрила ковыль и протянулась через озеро до самых дальних сопок.

Сложно описать ее ощущения, но Татьяне почудилось, что за ней снова наблюдают, следят тысячи глаз, видят, что творится в душе, и обращаются к ней. Но теперь она ничего не боялось. Вдруг слегка закружилась голова, но сердце перестало тревожно биться, осталось лишь небольшое волнение и… любопытство. Ее словно держали невидимые силы, бережно, чтобы не навредить, но желавшие поделиться какой-то тайной – неведомой, но очень важной для нее.

Женщина обернулась и сделала приглашающий жест рукой. Она звала, манила за собой. И Татьяна вспомнила, кого напоминает ей незнакомка. Это ведь тетя Ася! Молодая, с той давней фотографии, где она в светлом платье в горошек…

Теперь уже безбоязненно она шагнула за женщиной. Ничего не изменилось в мире. Где-то кричала ночная птица. Остывая, дышала теплом степь, одуряюще пахли травы. Татьяна ощущала себя крошечной, несоразмерной громадному звездному небу, громадной степи и стеклянно-синему зеркалу озера, блестевшему впереди. Нохай, прильнув к земле, полз за женщиной и тихо повизгивал, высунув от усердия язык.

Видно, от волнения дыхание сбилось. Татьяна остановилась, чтобы перевести дух. Женщина оглянулась и снова махнула рукой. Озеро было совсем близко. Тихо шуршали камыши, плескались волны, набегая на песчаный берег. Татьяна видела все отчетливо, словно днем.

Но тут Нохай вскочил на лапы и отчаянно залаял. А в том месте, где стояла женщина, взметнулся ослепительный столб света и ушел в небо. Пес оглушительно залаял в темноту. Кого он увидел? Во все стороны и сзади – ни малейшего движения. Татьяна сделала шаг, и тут же Нохай, скуля, ринулся вперед. Тело огромного пса было напряжено, как струна, на морде застыло безумное и вместе с тем жалкое выражение. Нохай не бежал. Он рвался в атаку. Татьяна поняла: пес в любую секунду готов к битве не на жизнь, а на смерть, и к тому же ужасно боится. Но с кем драться? Кого бояться? Нигде никого! Мертвая тишина, дремотный покой степи…

Татьяна даже не успела испугаться. Сильное тепло охватило ее до пояса. Тело стало легким, будто невесомым. Ее не обожгло, нет! Так бывает, если рядом стоит печка и испускает сильный жар. Это продолжалось какое-то мгновение. Вроде бы жар нарастал? Или ей показалось? Стиснув зубы, она вгляделась в темноту. Там действительно никого не было. Женщина исчезла, растворилась…

Татьяна оглянулась. За спиной виднелась юрта, алело пятно костра. Ничего ровным счетом не изменилось!

Нохай подбежал к ней, ткнулся в ноги лобастой головой. И она поняла, что стоит без костылей. Более того, костыли остались возле юрты. Расставив лапы и по-волчьи склонив голову, пес снова зарычал, низко, угрожающе, как на крупного зверя или на врага. Острое чувство нереальности происходящего буквально пронзило ее. Татьяна упала на колени, вскрикнула, пытаясь подняться. Руки лихорадочно шарили по земле, но сухие пучки травы рвались под пальцами, в колени впились мелкие острые камешки. И тогда она поползла, обдирая руки о колючки и камни.

Нохай продолжал рычать за ее спиной, а затем обогнал и с громким лаем кинулся к юрте. Из нее показалась Таис, откуда-то из темноты вынырнул Каскар и бросился к Татьяне. Помог ей подняться и все спрашивал тревожно:

– Что случилось? Как ты здесь оказалась?

Навстречу спешила Таис. Они подхватили ее с двух сторон под руки. И повели к юрте. Но она шла своими ногами. Шла, шатаясь, будто пьяная. Но впервые за долгое время чувствовала подошвами землю, переступала через кочки, крупные камни. Голова кружилась, Татьяну слегка подташнивало, как при качке в самолете, но она шла. В какой-то момент Таис остановилась и отпустила ее руку.

– Иди! – сказала тихо. И приказала Каскару: – Не держи ее! Она сама…

И Татьяна ничуть не удивилась. Робко, как только что научившийся ходить ребенок, сделала шаг, другой, третий… Вот уже и лавочка возле юрты видна… Она рухнула на нее, перевела дыхание и неожиданно заплакала.

Таис гладила ее по голове, что-то тихо шептала. Каскар, присев на корточки, нервно курил. Затем, отбросив окурок, снова спросил:

– Как ты очутилась у озера?

– Не знаю, – прошептала она сквозь слезы.

Почему-то ей не хотелось рассказывать о странной женщине с лицом тети Аси. Может, она задремала и все ей привиделось? Но она никогда не бродила во сне. И как объяснить то, что она вдруг пошла? Год тренировок на тренажерах, плавание в бассейне, массажи, бальзамы и мази не помогли. А тут встала и пошла, забыв о костылях. Такое невозможно, но ведь пошла же! Иначе как чудом это не назовешь!

Она шмыгнула носом, смахнула слезы и глянула в сторону озера. Луна скрылась за облаками, и лунная дорожка исчезла. Но ей послышался шорох крыльев. Из кустов взметнулась чья-то тень. Казалось, большая птица пронеслась над водой и растворилась в темноте. «Хыс-хылых», – мелькнуло в голове. Но откуда здесь взяться фламинго?

– Успокойся! – голос Таис вернул ей ощущение реальности. – Сейчас Каскар подъедет на мотоцикле. Хуртаях ждет нас.

И правда, через мгновение раздался треск мотора, из-за юрты вырвался ослепительный луч света. Следом возник Каскар на железном коне о трех колесах. Запахло бензином, а Каскар весело прокричал:

– Залезай!

Все еще ощущая качание под ногами, Татьяна медленно подошла к мотоциклу и, отвергнув предложение сесть в коляску, устроилась за спиной Каскара. Таис с каким-то узлом в руках заняла место в люльке.

И они помчались через степь, подпрыгивая на кочках и выбоинах. Мелкие камешки летели из-под колес, ветер бил в лицо. Татьяну переполняло счастье. Обхватив Каскара за талию, она не верила, что все это происходило с нею. Но ноги ощущали тепло нагретого металла, она чувствовала напряжение в коленях и жесткое сиденье, на котором ее подбрасывало, когда колеса попадали на камень или в ложбинку. Ей захотелось вдруг закричать во все горло или запеть, но она побоялась разрушить охватившее очарование, разбудить степь и сдержала этот порыв.

Ехали они около часа, наверно. Сопки подступили совсем близко, а степь перешла в узкую долину, заросшую мелким кустарником и густой травой. Луна скрылась за облаками. Иногда ее свет прорывался сквозь редкие прорехи, и на мгновение все вокруг принимало серебристо-пепельный оттенок. Мотоцикл мчался все дальше и дальше, разрезая темноту лучом света. Мелькали метелки трав, березовая поросль. Но вскоре степь снова раздалась вширь. Справа сверкнула гладь реки. Стало холоднее, и Татьяна пожалела, что не надела теплую куртку.

Наконец они остановились.

– Приехали! – сказал Каскар и помог ей сойти с мотоцикла. Таис, кряхтя, вылезла из люльки самостоятельно.

Татьяна в недоумении огляделась. Справа – все та же река. Совсем не Абасуг. У́же и, судя по каменистым перекатам, на которых глухо шумела вода, мельче. Они стояли на поляне, в конце которой на небольшом возвышении виднелся одинокий камень.

– Вот она, Хуртаях, – тихо сказал Каскар. – Мне к ней не стоит приближаться, а ты иди!

И она пошла как ни в чем не бывало, разве что медленнее, чем раньше. Таис уже возилась возле каменного идола, кажется, разжигала костерок. Татьяна приблизилась к тому, что здесь называли Хуртаях. Вспыхнуло пламя, осветив грубо высеченное женское лицо. Черты его едва обозначены: слегка раскосые глаза, широкий плоский нос, приоткрытый рот… Грудь, выпуклый живот… И какие-то знаки, похожие на древние руны. Среди них Татьяна разглядела солярный круг и что-то похожее на дерево с устремленными вверх ветвями… Обыкновенная каменная баба. Нечто подобное она видела в степях Таврии. Правда, тамошние идолы были приземистее, и груди у них – чуть ли ни до земли.

Таис приблизилась к Хуртаях, обвела вокруг нее тлевшей веточкой можжевельника, затем то же самое проделала над головой Татьяны. Помазала идолу губы жиром, поставила у подножия две чашки – одну с молоком, во вторую плеснула водки из бутылки, которая хранилась у нее за пазухой. И все время что-то приговаривала, то ли умоляя, то ли упрашивая. Потом отошла, присела на корточки возле костра и закурила трубку. Татьяна стояла, не зная, что делать. Старуха плеснула из бутылки в костер. Пламя весело вспыхнуло, старуха довольно крякнула и приложилась к бутылке. Сделала пару глотков и протянула ее Татьяне, обтерев горлышко подолом платья.

– Пей! – приказала.

Татьяна не посмела ослушаться. Торопливо глотнула и закашлялась. Это была не водка, а крепчайший самогон. Она поискала глазами, чем бы закусить. Горло горело, но по телу пошло тепло, и дыхание восстановилось.

– Подойди к Хуртаях, – сказала Таис. – Поклонись ей и спроси о том, что для тебя важно. По пустякам она не говорит.

Татьяна приблизилась к идолу. Коснулась пальцами неожиданно теплого камня – шершавого, с рыжими пятнами лишайников. Хуртаях, казалось, смотрела сквозь нее. На лице ее застыло довольное выражение. Отблески пламени отплясывали на грубо высеченном лице, и оттого оно казалось живым. Татьяна попыталась отнять руку, но та налилась тяжестью, а ладонь и пальцы пронзили тысячи иголочек, как при слабом разряде тока.

«Анатолий! – пришло вдруг в голову. – Где он сейчас? Наверняка видит десятый сон в своей палатке». И тотчас увидела его сидящим за длинным столом в той самой полосатой палатке. Возле разложены какие-то книги, толстые тетради, но он смотрел на экран ноутбука и улыбался. Что он там видел? И тут картинку словно развернуло в пространстве, и она разглядела на экране свою фотографию. С той самой, последней, выставки.

Подперев подбородок рукой, Анатолий курил и продолжал с задумчивым видом рассматривать фотографию. Затем закрыл ноутбук, затушил сигарету о дно пепельницы. Его лицо было совсем близко. Странное чувство охватило Татьяну. Скорее! Скорее! Нужно срочно увидеть его! Сказать что-то важное! Обнять!..

Сердце ее взволнованно билось. Татьяна потянулась к нему и… поняла, что обнимает Хуртаях. А в груди разливается новое чувство, которое она так долго сдерживала, таила от себя и от Анатолия в первую очередь. Зачем скрывала, чего боялась? Ей уже казалось нелепым, что он может любить другую. Взгляд, которым он смотрел на фотографию, был взглядом любящего человека. Без всякого сомнения! Ведь она не только увидела, но и почувствовала…

Она отошла от Хуртаях, присела на корточки возле Таис. Та улыбнулась:

– Вижу, хорошее увидела. Значит, так оно и будет! И у тебя, и у него! Хуртаях не обманывает.

Татьяна промолчала, но губы непроизвольно растянулись в улыбке. Ее слегка потряхивало от предчувствия счастья. Просто небывалого счастья! Она не задумывалась над тем, кого имела в виду Таис. Она и без того знала, что это чувство связано с Анатолием. Взаимное чувство!

– Бабушка Таис, – наконец, спросила она, – а почему Каскар не подошел к Хуртаях?

– Рано ему, да и парень он. Хуртаях больше женщинам помогает. Ты ведь спросила о том, в чем сама была не уверена. А теперь знаешь, что не ошиблась. По осени свадьбу сыграете, а следующим летом сыночка родишь.

Татьяна задохнулась от неожиданности. Ведь она даже не думала о замужестве, тем более о рождении ребенка.

– Сын у вас будет на него похожий, – продолжала Таис. – Не спрашивай, откуда знаю. Но перед рождением ребенка приезжай снова к Хуртаях, чтоб роды хорошо прошли.

«Какие роды? – хотелось воскликнуть Татьяне. – Все еще так неясно! С его женой, наконец!» Но поняла, что лучше не начинать эту тему. Пусть дольше продлится очарование! Теперь ей нечего бояться. И как удивится Анатолий, когда увидит ее без костылей. И очень обрадуется. Теперь она ни капельки не сомневалась, что он очень обрадуется!

В круге света появился Каскар.

– Собирайтесь быстрее! Дождь будет! Нужно срочно где-нибудь спрятаться!

Снова мотоцикл мчал их через степь, но теперь они направлялись к сопкам, поросшим редким березняком. И вскоре оказались в низком сухом гроте под скальным выступом. Каскар включил фонарик, осветив будто для них приготовленные охапки соломы и небольшую кучу сухого хвороста.

Снаружи бушевал ветер. В какой-то момент Татьяне показалось: еще немного, и он разрушит их убежище. И, сколько бы она ни цеплялась за камни и ни вжималась в расщелины, ее понесет по степи, как перекати-поле…

Таис все это время сидела, притихнув, в дальнем углу грота. Каскар пытался зажечь костер у входа. Хворост дымил, не желая разгораться. Но терпение победило! Крохотные язычки пламени побежали по веткам одновременно с началом дождя. Каскар выпрямился, снял с себя меховую безрукавку и накинул на плечи Татьяне. Таис из темноты протянула ей кусок хлеба с толстым ломтем мяса и термос с чаем. Вот, оказывается, что хранилось в ее узле!

Они перекусили бутербродами, запивая их чаем из одной чашки – крышки термоса. Ливень не унимался. Таис вновь засмолила свою трубку. Капли дождя барабанили по камням, причудливые тени метались по стенам грота. Таис заговорила, и Татьяна услышала удивительную легенду, если не быль. Теперь она верила, что в этих местах могло произойти любое чудо!

– …Однажды в древнюю степь ворвалась беспощадная орда, – рассказывала Таис. – Пламя охватило юрты, по земле потекли потоки крови. Враги рубили всех подряд, уводили в полон молодых, стариков и детей бросали в горевшие юрты. Жена вождя поняла, что и муж, и сыновья, и многие воины неминуемо погибнут. И тогда обратилась к богине Имай с мольбой сохранить народ, дать ему бессмертие. Богиня откликнулась на просьбу женщины и согласилась передать ей на сохранение хут – зародыш будущей жизни народа, их силы и энергии. Имай наказала женщине сесть на лучшего коня и мчаться прочь, не оглядываясь в пути. «Иначе станешь камнем!» – предупредила богиня. Но жена вождя не выдержала криков, которые доносились с поля битвы, и оглянулась… Однако в последний миг жизни взгляд Хуртаях поразил врагов – превратил их в камень, а кровь павших в бою пролилась в реку Ахпыс. Вода в ней всегда ледяная и сладкая на вкус.

Считается, что вода из этой реки может исцелить любые раны. Однажды мать бабушки Таис заболела оспой и искупалась в Ахпысе. Все раны на теле затянулись за день, а вскоре от оспы не осталось ни следа.

Древний народ выжил после той страшной битвы и на протяжении веков оказывал Хуртаях – Матери матерей – почести. И тогда, когда шли на охоту, и тогда, когда выгоняли на пастбище скот. Перед свадьбой или рождением ребенка ублажали с особым старанием. Оседлав коней, люди объезжали вокруг Хуртаях – в седло сажали даже беременных женщин и стариков, – а потом делали ей подношения. Каменная женщина очень любит молоко и… молочную водку. Люди заранее готовились к обряду, приносили с гор веточки можжевельника и жгли возле Хуртаях. Пахучий дым отгонял злых духов и открывал ворота именно в тот мир, где до сих пор живет Мать матерей…

Таис замолчала, посасывая потухшую трубку. Никто не заметил, что ливень прекратился. Но с вершин сопок в низину скатился туман. Спустя несколько минут все вокруг подернулось густой молочной пеленой, сквозь которую костер поблескивал, точно красный глаз неведомого чудовища.

Но вскоре вдали проявился тусклый свет, который становился все ярче и ярче и, наконец, залил золотом весь склон, проник в грот и, будто олово, растопил туман в долине. У горизонта все еще плясали ритуальные пляски молнии. А над их убежищем снова было чистое небо. Над сопками поднялось солнце. Теплый луч упал на Хуртаях. Татьяне показалось, что та покачнулась и повернула голову в сторону реки Ахпыс, что родилась из крови воинов, павших в легендарной битве, а степь словно вздрогнула от топота коней ночных всадников…

* * *

Утро было тихим и ясным. Лучи солнца вспыхивали золотыми искрами на мокрых камнях и листьях деревьев. Поросшие редким березняком сопки, точно гигантские муравейники, вставали над дорогой. Пологие вершины алели отблесками рассвета. По долинам бродила сизая мгла. Обрызганные крупной росой розовые цветы облепили кусты шиповника, растущего у подножия сопок. Запах стоял одуряющий, словно все вокруг окропили изысканными духами. Каскар, притормозив, сорвал этот чудный цветок и протянул его Татьяне.

Она едва нашла силы, чтобы улыбнуться в ответ. Безумно хотелось спать. Как зыбкое видение возникла в степи юрта Таис, выскочил навстречу пес и принялся носиться кругами, взлаивая от восторга. Каскар подал ей руку. Она сошла с мотоцикла, отметив, что ненужные теперь костыли валялись возле потухшего костровища. Глаза закрывались сами собой. Татьяна не помнила, как добралась до кровати, и впервые за долгое время забылась в глубоком спокойном сне.