Читать книгу Фамильный оберег. Камень любви - Ирина Мельникова - Страница 11

Мягкие лучи предзакатного солнца с трудом пробивались сквозь густую листву, ласковые касания ветерка смягчали жару и отгоняли надоедливых мух. Ручей тихо журчал среди камней.

– Вот тебе вместо скамейки, – сказала Ольга Львовна, пододвинула деревянный ящик и протянула резиновые перчатки.

Татьяна натянула перчатки, и они принялись за работу. Ловко сортируя кости животных в одну сторону, осколки керамики – в другую, а железные изделия – гвозди, наконечники стрел – в третью, Ольга Львовна продолжала говорить:

– Мытье – дело нехитрое, но требует осторожности. Тут мужикам с их лапищами делать нечего. Их инструмент – лопата. В лучшем случае – мастерок или пешня. При раскопках и веник в дело идет, и совок для мусора, и ложка, и молоток геологический, и ножницы садовые, даже фруктовый нож пригодится. Однако многое – особенно мелкие предметы – можно пропустить, не заметить, и поэтому весь грунт из раскопа нужно просеивать через грохот – такое огромное сито из проволочной сетки с высокими бортиками. Так что работа у нас деликатная, как у хирурга-косметолога. Для самых тонких и нежных операций нужны верблюжьи кисточки или зубоврачебные иглы. Без них сгнившие ткани извлечь не получится.

Она покосилась на Татьяну.

– Тебе еще не надоел мой ликбез?

– Нет, конечно! – удивилась она. – Мне все в новинку, поэтому очень интересно.

– Ну, когда наскучит, скажи!

Татьяна понимала: Ольге Львовне не так важно познакомить ее с основами археологии, как выговориться. Но ей и вправду было интересно. Да и мытье керамики, довольно скучное занятие, приятно скрашивалось этими рассказами. Причем она успевала думать о своем и одновременно слушать тихий голос камеральщицы. Он давно утратил былую резкость. Или Татьяна просто привыкла?

– Я ведь по профессии реставратор, – продолжала говорить Ольга Львовна. – Причем ведущий в Сибирской академии наук. А зарплата – курам на смех. Слезы, а не зарплата. Вот и езжу летом в экспедиции. Толик хорошо платит. Устаю, конечно, мне уже седьмой десяток идет, – Ольга Львовна смущенно улыбнулась. – Но ведь хочется себя чем-то вкусненьким побаловать, нарядов прикупить, да и в театр сходить, на приезжих знаменитостей поглазеть.

Она вздохнула, смахнула соринку со лба тыльной стороной ладони.

– В девяностые, когда совсем плохо было, я ела чуть-чуть, зато курила много. И сигареты, конечно, самые дешевые, оттого и кашляю теперь. Правда, недавно совсем курить бросила. А ем по привычке мало.

Она замолчала. Склонившись над тазиком, загремела осколками керамики. Татьяна наблюдала за ней со смешанными чувствами – уважения и недоумения.

Да, в девяностые годы, когда наша страна была в полном развале и люди просто выживали как могли, тетя Ася, отец, та же Ольга Львовна все-таки не бросили науку. А ведь множество ученых превратились в челночников, рыночных торговцев, занялись ремонтом чужих квартир, да что скрывать, элементарно спились! Можно, конечно, Ольгу Львовну осудить: зачем, мол, было держаться за эту реставрацию с крохотной зарплатой? Но без таких незаметных, терпеливых, бескорыстных трудяг российская наука, брошенная властью, как котенок, под забор перемен, упала бы ниже плинтуса. Анатолий писал как-то в одном из писем: мы отстаем от зарубежной науки на… Страшно подумать насколько! А если бы лишились старых кадров, научной базы? Пришлось бы только накинуть саван и ползти в сторону кладбища.

– А калымы разве вам не перепадают? – спросила Татьяна. – Я вот знаю нескольких реставраторов в Питере. Хорошо зарабатывают на реставрации икон.

– Бывают калымы, но очень редко. Я ведь живу в Новосибирске. А ему чуть больше века. Жители в основном кто откуда, коренных совсем мало. Где тут взяться фамильным традициям и семейным драгоценностям? Русские пришли в Сибирь только в шестнадцатом-семнадцатом веках, более ранние иконы здесь практически не водятся. В основном век девятнадцатый, реже – восемнадцатый, а такие не слишком ценятся. Однажды москвичи, подсобрав в Подмосковье старинные образа, привезли их в Новосибирск и сдали в одну шарашкину контору для реставрации, платили по пятьсот рублей за штуку. О качестве, разумеется, речи не шло. А до меня эти горе-антиквары не дошли. Я ведь ценю свой труд и материалы использую недешевые. Стало быть, беру дороже.

Ольга Львовна махнула рукой.

– Лучше я в экспедицию съезжу. Свежий воздух, хорошее питание, и, главное, никто над душой не стоит. – Поправила очки, прищурилась. – Тебе ведь, наверное, тоже заработать хочется? Художникам в экспедиции неплохо платят. Толик говорил об этом?

Татьяна пожала плечами. О деньгах она даже не подумала. Но если заплатят, не откажется. Иждивенкой уж точно не будет!

– Хочешь, я поговорю с ним? – Ольга Львовна подмигнула с видом бывалого заговорщика. – Самой, поди, неудобно?

– Что вы, не надо! – Татьяна смутилась и удивилась одновременно. По лицу, что ли, прочитала ее мысли? – Если нужно, сам скажет. А так, – она пожала плечами, – подумает, что напрашиваюсь!

– Ну, твое дело! – Ольга Львовна посмотрела на часы. – Еще часок поработаем, а там и ужин.

Некоторое время они сосредоточенно трудились. Тазы постепенно заполнялись вымытыми находками. Были среди них не только осколки керамики, но и крупные фрагменты, и железки непонятного назначения… Ольга Львовна осторожно раскладывала их на кусках брезента и поясняла:

– Это часть сосуда, в котором хранили зерно. А это дно братины, в нее наливали квас или медовуху. Глянь, какой орнамент на этом фрагменте! А это – крючок. На нем подвешивали вяленое мясо или копченый окорок. А вот ерунда, кусок гранита, зачем подсунули?

Наконец она выпрямилась, вылила из таза грязную воду и произнесла с довольным видом:

– Все, на сегодня довольно! Поработали, как стахановцы! Одной мне пришлось бы два дня ковыряться!

Прихватив тазы с находками, они направились к палатке, но внутрь не зашли.

– Оставь их, – сказала Ольга Львовна. – Давай на лавочке посидим, закатом полюбуемся.

Они поднялись по ступенькам. Под соснами и впрямь находилась скамейка. С высокого берега открывался вид на реку и на дальние сопки, поросшие тайгой.

– Хорошо тут! Ветерок дует, мошкару отгоняет. – Ольга Львовна хлопнула ладонью по скамье, приглашая садиться. – Я здесь частенько душу отвожу, думу думаю!

Солнце медленно скатывалось за горы, небо синело, приобретая тот глубокий оттенок, который бывает в начале лета. Розовые и сиреневые облака ложились на речную воду. Роскошная серебристая ива невдалеке, подсвеченная вечерним светилом, казалась еще наряднее и нежнее.

– Я ведь, как и ты, начинала, ничего не смысля в камералке. Учила нас Дора Марковна Бронштейн – этакая археологическая примадонна. Студентов гоняла – не приведи господь. А теперь я ее понимаю. Сколько сил и терпения нужно, чтобы вдолбить науку тупоголовой барышне или увальню, у которого на уме, как бы скорее слинять к девочкам. Так что мне с тобой повезло, тебя учить не пришлось…

– Спасибо! – засмеялась Татьяна. – А то боялась, что сочтете тупоголовой!

– Ты это брось! Не обижайся! – Ольга Львовна взяла ее за руку. – Я, конечно, брякнуть могу, не подумавши. Но ты совсем не похожа на современных гламурных девиц. Прости дуру старую, если обидела…

Она вздохнула.

– Дора Марковна как-то доверила мне отмыть морские раковины. Мелкие, но, видно, красивые были, с перламутром. Нашли их в одном из женских погребений, вокруг головы были рассыпаны. Как попали в Сибирь – одному богу известно. Но представь, как это красиво и грустно одновременно. Кто-то ведь постарался, украсил последнее ложе своей любимой. Жены или невесты… Теперь не узнаешь кого! – Ольга Львовна неожиданно коснулась пальцем уха Татьяны, посмотрела пристально. – Гляжу, серьги у тебя замечательные! Очень старые! Фамильные?

– Да, перешли ко мне по наследству. Говорят, принадлежали кыргызской княжне.

– Княжне? Кыргызской? Надо же! То-то я смотрю – стилистика знакомая! – Ольга Львовна покачала головой и отняла руку. – Красивые, но почистить немного надо. Не возражаешь?

– Нет, конечно! – смутилась Татьяна. – Если вам не трудно!

– Не трудно. Как-нибудь выберу время. – Ольга Львовна задумалась, затем с грустью в голосе произнесла: – Кто-то же создал такую красоту! Мы находили похожие в захоронениях десятого-двенадцатого веков, но из бронзы и примитивнее.

– И золото находили?

– Здесь редко, а вот в Туве и на Алтае – частенько. Там золотые находки – вполне обыденное дело. Под Фирсовом как-то много золота раскопали. Ох, есть в этом нечто романтическое, с лихорадочной отдушиной – очищаешь костяк, а под ним вдруг – золотинка. Блеснет, а у тебя сердце екнет и забьется, как птичка. Смотришь, а это бусинка, а рядом пронизка зеленоватая – детали украшения. Только бусинка на деле совсем не золотая. Завернули ее в золотую фольгу, вот получилась вроде драгоценности. Правда, на Алтае встречали и настоящие драгоценные изделия, отлитые из чистого золота.

Камеральщица помолчала, взгляд ее стал задумчивым, устремленным вдаль, а может быть, в прошлое. Там она была молодой и здоровой, а здесь остались только воспоминания, слегка приправленные грустью о том, что ушло безвозвратно.

– Женщины во все века любили украшения, – Ольга Львовна заговорила снова, и легкий вздох, предваривший рассказ, подтвердил догадки Татьяны. – Лет пять назад в разных могильниках отыскали мы почти одинаковые серьги в виде колец. Сейчас такие «конго» называются. Причем одни принадлежали мужчине. Брутальные древние мужики тоже носили одну или две серьги. Но были они чем-то вроде боевого оберега. Кольца у них массивнее, чем у женских, и дужка толще, миллиметра два-три.

Ольга Львовна покосилась на Татьяну, усмехнулась:

– Тяжелые были серьги, и мочку оттягивали, должно быть, до плеча! Находили и другие украшения – более сложные, составные. Мастерицы нанизывали на тонкую тесемку мелкие бусинки, колечки, трубочки-пронизки. Такие серьги крепились в верхней части уха и спускались к мочке по ушной раковине, где тоже закреплялись. Красотища – небывалая! Детали обработаны тонко, точно, линии узора – мягкие. Не поверишь, что красоте такой три тысячи лет с гаком. Как-то я расчищала верблюжьей кисточкой кости ног и вижу вдруг – золотая бусинка. И не одна, а несколько, рассыпались возле щиколотки. Все, что осталось от ножного браслета.

Громкие удары по рельсу заставили ее замолчать.

– Иди переоденься, да ступай на ужин, – Ольга Львовна слегка подтолкнула ее в плечо. – А я пока посижу, понаслаждаюсь. А вечером спать приходи в палатку. Я сейчас завхозу скажу, чтобы раскладушку и постель приготовил.

– Хорошо, – сказала Татьяна и вдруг, неожиданно для себя, обняла камеральщицу, шепнула ей на ухо: – Спасибо! – и почти бегом направилась к спуску в ложбину.

На первой ступеньке оглянулась. Ольга Львовна сидела выпрямившись на скамейке и смотрела на реку. Сердце Татьяны дрогнуло. Она поняла, кого ей напоминала старая камеральщица. Конечно же, тетю Асю! Худенькая, маленькая, со строгим прищуром из-под очков, но на самом деле – одинокая и беззащитная.

Но грусть мгновенно уступила место радости. Еще чуть-чуть, и она снова увидит Анатолия! Толика!

Татьяна засмеялась и, перепрыгивая ступеньки, помчалась вниз, к палатке. Быстрее, быстрее, чтобы не опоздать!