Читать книгу Ангел сердца - Ирина Мельникова - Страница 5

Я не могла отделаться от мысли, которая вбивалась в мою голову с каждым новым шагом: «Это могли быть мы». На месте убитого «врачами» парня и его друга могли быть мы с Димой, если бы я действительно рванула к ним за помощью и подставила под угрозу не только свою жизнь, но и его. Но как он смог понять, что доверять им нельзя? Возможно, он очень осторожен. Как бы то ни было, теперь я твердо решила, что буду доверять ему во всем, ведь я хочу выжить. В этом мы преследуем одну и ту же цель.

Теперь мы шли совсем не так уверенно и легко, как до встречи со стебачами – кажется, Дима назвал их именно так. Не знаю, откуда взялось такое название, я никогда его раньше не слышала, но выспрашивать об этом у Димы не было никакого желания. К тому же были сомнения, что он оставит мой вопрос без ответа, как делал это неоднократно.

До моего дома оставалась всего пара кварталов, когда путь нам преградили выстроившиеся у одного из подъездов люди. Они не очень-то заботились о том, чтобы их не заметили – шумно разговаривали, громко смеялись, размахивали руками. Из подъезда то выходили, то вновь входили, выносили какую-то мебель, картины. Мы с Димой заметили их одновременно и замерли, как вкопанные.

Из-за детской площадки и окружавших её деревьев нас не было видно, но я всё равно постаралась сжаться и попытаться стать чуть-чуть меньше.

– Это тоже они? – спросила шепотом, опасаясь произносить название этих людей, словно они могли услышать его и обернуться на сигнал.

– Похоже. Мы не сможем идти дальше, – произнес Дима.

Тут он был прав и несмотря на жгучее желание убедиться, что с родными всё в порядке, на этот раз я не стала с ним спорить. Скорее всего, родители уже эвакуированы, и мне тоже надо спасать свою жизнь.

Дима взглянул на меня, ожидая реакции, и я обреченно кивнула головой, поддерживая его идею. Мы осторожно двинулись в обратном направлении, постоянно оглядываясь и боясь издать слишком громкий хруст или вздох. Нога с каждым шагом болела всё больше. От постоянного движения она опухла сильнее, ноя боялась сказать об этом. Мне было страшно остаться одной. Не сомневаюсь: если бы не Дима, меня с моей невнимательностью и полным отсутствием логики давно бы не было в живых.

– И куда мы теперь? – спросила настороженно, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться обо что-нибудь и не повредить единственную здоровую ногу.

– Разберемся. Надо выбраться из центра в какой-нибудь не интересный пока для них райончик, – задумчиво проговорил Дима.

– Как ты определишь это? – недоуменно взглянула на него я, но он не ответил, чему я совсем не удивилась.

Видимо, у него такая привычка, время от времени игнорировать окружающих: не отвечать на вопросы, не смотреть в их сторону. Впрочем, это пережить я смогу – другого варианта и нет, – главное, чтобы он помог нам выбраться к пункту временного размещения или вроде того.

Мы шли по парку, после оказались напротив аптеки и, несмотря на взывающую к обратному совесть, проникли в окно и взяли с полок необходимые лекарства – обезболивающие таблетки, необходимые мне сейчас мази, вату и бинт.

Мы шли по опустевшим улицам, минуя открытые пространства и внимательно прислушиваясь к звукам. Но вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая резким криком пролетающих галок или внезапным порывом ветра. Помимо того, что боль в ноге становилась всё нестерпимее, я в придачу стала замерзать. Всё-таки конец сентября, и денек сегодня вовсе не такой солнечный, как вчера, а я одета лишь в теплый свитер и джинсы. Поэтому через полчаса, которые мы шли в молчании, я всё же решила заявить о себе:

– Я больше не могу. У меня нога…

Дима машинально опустил взгляд на мою левую ногу и отчеканил:

– Мы почти пришли.

Пришлось поднабраться мужества и ещё пять минут, сжав зубы, из последних сил передвигаться вперед.

Райончик, куда мы пришли, я знала. Но теперь он был совсем не таким, как в моей памяти. Стебачи побывали и здесь. Они оставили свои следы на каждом доме, ни один из них обделив вниманием – выбитые окна, испачканные краской стены, разрушенные крыши. Некоторые дома и вовсе были сожжены. И это за одну ночь! Разрушить всё то, что возводилось годами, десятилетиями… Я смотрела по сторонам и чувствовала, как от увиденного понемногу схожу с ума.

– Вот здесь, пожалуй, и остановимся, – произнес Дима, указывая на один из уцелевших домов по правую сторону от нас, и пропуская меня вперед.

С двух сторон дом был окружен старыми деревьями. Некоторые стояли чуть наклонившись, другие были ещё вполне ничего, в самом расцвете сил. Забора здесь не было, да и сам домик был небольшим: не очень высоким, не очень широким. Взглянув, я не сразу узнала его, а когда узнала – пришла у ужас.

– Не может быть, – прошептала я, проводя рукой по полуразрушенной оконной раме.

Раньше здесь были витражи. Красивые цветные стеклышки приковывали мое детское внимание каждый раз, когда я проходила мимо. А бывала я здесь частенько. Неподалеку жила моя бабушка, у которой я с удовольствием проводила каждые выходные. Помню, как с нетерпением ждала субботу, чтобы поскорее очутиться здесь, ведь тут было столько моих друзей, с большинством из которых впоследствии жизнь нас развела. Так бывает: вы общаетесь, дружите, смеетесь над одними и теми же шутками, остро переживаете все неудачи в жизни друг друга, а потом взрослеете и у каждого появляются свои интересы и увлечения, вы незаметно отдаляетесь друг от друга, и вот при встрече вам уже не о чем особенно поговорить, поэтому в память о проведенных вместе годах вы просто здороваетесь при встрече.

В моем случае ситуация усугубилась ещё и тем, что, когда мне было десять лет, бабушка умерла и её дом продали. Теперь между нами, вчерашними друзьями детства, было ещё и расстояние, пусть и не слишком большое, но всё-таки являющееся преградой для постоянного общения. Тем более что тогда социальные сети не пользовались таким успехом, как сейчас.

И вот теперь я снова здесь… Впервые за много лет. Я не знаю, где мои друзья детства, чем увлекаются, живы ли они. Мне даже страшно представить, во что стебачи превратили бабушкин дом. Я не хочу это видеть. Всего за сутки они изуродовали всё, что было привычно мне с самого детства, внесли разруху, хаос, страдания, боль в наши размеренные жизни.

Дима видел, что я сама не своя от увиденного, но ни о чем не расспрашивал.

Я вошла внутрь дома – впервые! Разве могла я, будучи маленькой девочкой, мечтать о том, что окажусь в этом невероятном сказочном жилище? И разве можно было представить, что случится всё это при таких ужасающих обстоятельствах?!

Внутри было отнюдь не так потрясающе-красиво, как я себе представляла. Низкие потолки создавали не очень комфортное ощущение. Небольшая кухонька и две комнаты, соединенные узким коридором, да ещё веранда, окна которой и были украшены цветными стёклышками – теперь уже только в моей памяти. Внутри было вполне опрятно, видимо, стебачи в данном случае ограничились лишь внешним изуродованием дома. На кухне стояла доисторическая газовая плита, маленький стол и два дряхлых стула. Одна комнатка была такой маленькой, что в ней помещалась лишь небольшая кровать. И в ней совсем не было окон. Другая – побольше, похоже, представляла собой гостиную. Здесь находился старенький телевизор, широкое кресло и шкаф с двумя дверцами. На полу был постелен красивый, но потускневший от времени и количества оставленных на нем следов человеческих ног ковер. Санузла здесь не было, и это особенно меня огорчило. Я бы очень хотела принять сейчас ванну.

Сделав беглый осмотр комнат, я вернулась на кухню, где обнаружила Диму. Он уже успел выложить на стол все прихваченные с собой припасы еды и теперь с удовольствием обедал фруктами и йогуртом, сделав «ложку» из этикетки.

– Присоединяйся, – бросив на меня короткий взгляд, произнес он.

Я не стала отказываться. Оглядела всё, что у нас имелось и остановила свой выбор на тех же продуктах, что и у моего спутника.

Но едва я собралась приступить к еде, как мое внимание привлекло появившееся из-за двери существо, мягко прокравшееся в дом.

– Эй, а ты как здесь оказалась, а? – с улыбкой спросила я, вставая из-за стола, и под напряженным взглядом Димы направляясь к прокравшейся в дом кошке. – Она, надеюсь, не представляет для нас угрозы? – язвительно произнесла я, и он тут же фыркнул, меняя гнев на милость.

Кошечка была светло-рыжей, наверно, домашней, потому что выглядела вполне ухоженной.

– Что, забыли тебя? Эх, нехорошие люди. Ты, наверно, голодная? Сейчас посмотрим, что у нас есть.

Дима не возражал, когда я взяла со стола пачку печенья и стала скармливать его кошке. Ещё бы, попробовал бы он возразить! Я скорее сама останусь без обеда, чем позволю умирать голодному животному.

Кошка осторожно, привередничая, сначала обнюхала предлагаемое ей лакомство, а затем отвернулась.

– Ну что ты, э? Сейчас не время выбирать. Ешь, что дают.

Я положила несколько печений на порог, прямо к её носу, и села на место, после чего мы уже втроем продолжили обед.

Появление в доме живого существа хоть немного, но заставило меня отвлечься от грустных мыслей и улыбнуться. Но кошки – свободолюбивые животные и никогда ни к кому не привязываются. Вот и эта, рыженькая, перекусив вместе с нами, также тихо и незаметно, как пробралась в дом, так и покинула его.

Немного утолив голод, я почувствовала, как остро встал следующий вопрос: что делать дальше? И вообще, и конкретно сейчас. Но если проблему насчет «вообще» я доверила решить Диме, то насчет вечернего времяпровождения он вряд ли мог мне помочь. Конечно, можно было попытаться разговорить его, узнать о том, где он учился, чем увлекается, но, во-первых, я сомневалась, что мне это удастся, так как на контакт парень шел весьма вяло, а во-вторых, разговоры о том, какими мы были ещё пару дней назад, даже не подозревая о грядущих опасностях, казались мне неуместными и крайне болезненными. Поэтому я молча поднялась из-за стола и отправилась в гостиную, захватив с собой сумочку, чтобы предаться воспоминаниям в одиночку. Меня давно уже тяготили невыплаканные слезы, внутреннее ощущение одиночества, заброшенности. Да, мне несказанно повезло, что я встретила Диму и благодаря ему спаслась, но он мог лишь обеспечить мне более-менее безопасное существование, а вот моральной поддержки, разговоров по душам, даже просто ласкового взгляда от него не дождешься.

Первым мне в руки попался ежедневник – маленькая записная книжечка с цветочками на обложке, – абсолютно девчачий и очень романтичный на вид. Мне он сразу приглянулся, едва я заметила его на прилавке. Конечно, ежедневником это можно было назвать лишь условно, потому что записи я вела не постоянно, а «по зову сердца», когда было, что сказать.

Открыв чистый лист, я записала дату и остановилась. Как написать то, что происходит со мной и вокруг меня в этот миг? «Началась война»? «Я не знаю, что происходит, но привычный для меня мир рухнул во всех смыслах этого слова»? «Мне страшно так, как не было никогда в жизни»? Как передать в скупых строчках всю гамму болезненных ощущений, свою растерянность, свою боль? Да и для кого мне теперь писать? Сама я вряд ли захочу когда-нибудь перечитать эти доводящие до дрожи и вызывающие ужас отвращения высказывания. Надеяться, что записная книжка дойдет до потомков в столь неспокойное время – глупо. А вот попасть в руки стебачам она вполне может, а я не хочу давать им наводку, не хочу подставлять свою жизнь и жизнь Димы ещё большей опасности. Мало ли, вдруг я потеряю свой ежедневник? Вдруг они каким-нибудь образом украдут его у меня? Они будут знать, что я не одна, начнется охота. От этих мыслей я почувствовала пробежавшую по телу дрожь. То ли я научилась у Димы его сверхосторожности, то ли разыгралась моя неуёмная фантазия, приправленная острыми специями развернувшихся на моих глазах событий. Как бы то ни было, я отложила ручку и, вместо того, чтобы писать, начала пролистывать уже имевшиеся записи. С каждой новой строчкой я удивлялась, что ни секунды не думала о будущем, не предчувствовала того, что скоро всё кардинально изменится. Я жила сегодняшним днем, переживала какие-то мелкие обиды одноклассников, ссорилась иногда с Ликой, не слушалась родителей, мечтая уехать в другой город, поступить в институт и начать там новую свободную от старых проблем жизнь. Теперь я прежняя казалась самой себе вечно недовольной девчонкой, которая только и ищет, к чему придраться, и не желает при этом меняться самой. Говорят, что когда человек не меняется сам, его меняют принудительно весьма жестким образом…

«Честное слово, я даже не знаю, что хуже – быть самой отсталой ученицей по алгебре или находиться в шестнадцать лет в поисках „принца“, в то время как другие одноклассницы (почти все), уже определились со своими кандидатурами и вполне счастливы. И то и другое ужасно, только каждое по-своему. И то и другое досталось мне».

«Входящие: 0. И ни одного нового сообщения. Я бы хотела изменить свою жизнь, но знаю, что никогда не решусь на это. Я не знаю, как это делается. Я просто слабачка, и потому мне остается лишь плакать по ночам о своих несбывшихся мечтах, и по другим, порой совсем незначительным поводам».

«Иногда мне начинает казаться, что я только и делаю, что вру. Вру, что сделала домашние задания. Вру, что иду к подруге, когда мне просто хочется побродить в одиночку по городу, воткнув наушники в уши и включив погромче любимые песни. Вру, что счастлива, хотя на душе кошки скребут. Дальше так жить нельзя».

Когда я писала эти строчки, мне казалось, что я несчастна. Но я понятия не имела, что такое настоящее горе. А теперь от прежней счастливой жизни у меня остались только эти записи в дневнике.