Читать книгу Эстетический заговор. Заметки о перформансе - Ирина Мист - Страница 22

Это кажется таким мелким сейчас. А тогда я, двадцатитрёхлетняя девица спуталась с компанией старшеклассников. Поссорилась с братом и не нашла ничего лучше, как втереться в компанию его недругов – отомстить.

Мы собирались в подъездах и на крышах домов. Сидели прямо на ступеньках или подоконнике. Я разглядывала исписанные стены. А потом брала в руки гитару. Тогда я умела на ней играть. Это потом, переехав в Москву, разучилась. Поначалу снимала комнату и старалась занимать как можно меньше места и не шуметь, чтобы не потревожить покой хозяйки квартиры. На смену комнате пришла съёмная квартира, где я жила на птичьих правах, по купленной регистрации. Шуметь – нельзя. Участковый периодически пытался застать меня дома, но дверь я не открывала. У меня даже был секретный звонок – для своих. Что-то вроде три коротких, два длинных. Постоянно меняющийся позывной, который я сообщала накануне.

Давно не живу на съёмных квартирах. И даже гитара есть. А вот вспомнить, как играла тогда – не могу. И тот волшебный самоучитель, по которому училась когда-то – исчез. Связывала в одну стопку с книгами при очередном переезде. А теперь его нет. Он – особенный. Я покупала несколько самоучителей после, но всё не то. Может, потому что его купил папа вместе с первой гитарой. Мне было лет десять. Но до игры руки так и не дошли. А после двадцати взяла – и спустя полгода заиграла. И не на трёх блатных аккордах – по нотам.

У меня странный голос. Бывший муж считал, что обычные песни мне петь не стоит. А вот романсы шли. И арии из мюзиклов. Моя любимая – «Memory» из «Cats». Люблю до сих пор. Два года назад пела её в сумерках на обрывистом берегу быстрой Катуни.

А тогда – пела в подъезде. И романсы, и «Memory». Выходили люди. Слушали. И никто не жаловался на шум и не грозился вызвать милицию. А я черпала внимание ложками. Такое случилось впервые.

Да, и не нужно было раньше. Представить себе не могла, как это – выйти на сцену. В школе даже к доске – испытание. Терялась, сгибалась в вопросительный знак и еле слышно мямлила.

Сейчас самый важный момент, который отмечаю всегда и вспоминаю после – внезапное молчание зрительного зала и взгляды, слившиеся в унисон.

Это происходит вдруг, словно выключили рубильник – замерло всё. Не важно, что делаю. Кажется, с таким же успехом могу замереть и молчать. В эти моменты нутро вывернуто наизнанку. Со всеми чувствами, мыслями, историями. Словно без кожи. Момент предельной честности. А вдруг отвергнут? Не понравится зрителям – они ждут иного? Но момент, чтобы идти на поводу чужих желаний – упущен. Остаётся рискнуть и завершить то, ради чего вышла. Настоящую историю, что заденет сердца других.

Что движет мной в такие моменты? Может, ощущение власти. Или наслаждение, что играю на струнах чужих душ, вытаскивая боль не только из себя, но и из других. Как хирург, с помощью скальпеля расправляющийся с опухолью.

Или дело в сильнейшей поддержке очень разных людей? Взглядом, молчанием, застывшим дыханием.